Свобода и Магия

Глава VII. Немецкие странные дела

(31 июля)

Большой чёрный жук копошился на подоконнике. Он неудачно перевернулся на спину и поэтому смешно сучил лапками. В оконное стекло стучали крупные капли дождя, но насекомому было не до них, тот всеми своими силами старался перевернуться обратно, перевернуться и улететь. Но не мог.

Марте было уже девять, она уже почти считалась в доме взрослой, однако по-прежнему мама с папой не брали её с собой на разговоры в гостиную, когда к ним приходили гости. Мама Агата каждый раз говорила Марте, что у взрослых есть свои секреты, и просила пойти играть в доме со своими младшими братьями, Гельмутом и Матиасом.

И вот сегодня, когда к папе с мамой пришли тётя Урсула и дядя Юрген, Марту точно также попросили пойти погулять, но с утра Гельмут с Матиасом ушли играть на берег. Потому догонять их у Марты не было никакого желания, тем более, что уже пытался начаться дождь, а ещё тут оказался такой интересный жук на подоконнике в коридоре, что девочка тут же забыла про взрослых, по своему обыкновению заперевшихся в гостиной.

— Юрген, это безумие! — громкий голос отца оторвал её от созерцания жука. Девочке стало любопытно, она подкралась к двери и попыталась послушать.

— Генрих, мы не можем быть в стороне, — голос дяди Юргена был спокойным, но немного раздражённым.

— Можем, это не наша война, — голос отца звучал также громко, теперь Марта и в его голосе услышала усталое раздражение, — Ты хочешь снова, чтобы орлы взмыли над Европой?

Марта прижалась к двери и перестала дышать, после слов папы она вспомнила, что ей рассказывала мама про историю её страны. И про две большие войны, которые залили кровью всю Европу.

— Мы не хотим, чтобы орлы вновь взмыли, это было бы черезчур, — голос тёти Урсулы был спокойным, — Но нельзя просто так взять и смотреть, как у них начнётся сейчас революция. Нам нужен новый Бонапарт?

— Урсула, ты правда думаешь, что то, что произошло, это повод к повторению истории? — в голосе матери Марты сквозило непонимание.

— Это возможность… — Марта отвлеклась от голоса тёти Урсулы и прислушалась, по коридору за её спиной звучали тяжёлые шаги. Девочка решила, что её точно наругают, если заметят, что она подслушивает взрослые разговоры, потому своевременно спряталась за тяжёлую портьеру возле окна.

Немного торопливые, но уверенные шаги проследовали по коридору мимо неё, затем некто учтиво постучался в дверь. После вошёл, не затворив ту за собой.

— Ганс! — до Марты донёсся голос матери.

— Мы тут не причём! — голос дяди Юргена звучал взволнованно.

— Я знаю, но это уже неважно, — до Марты донёсся совершенно безэмоциональный незнакомый ей голос.

— Ганс, ты находишься в нашем доме, — голос отца девочки немного дрожал от волнения, — Прошу всё же соблюдать нормы приличия.

— Я их уже исполнил, когда послал вам письмо о своём прибытии… — голос того, кого назвали Гансом, звучал всё также совершенно без эмоций.

— Мы не получали письмо, — отвечала ему мать Марты.

— Что ж, это не так существенно, — немного разочарованно ответил тот, кто только что зашёл в комнату.

Девочка ощутила какое-то смутное чувство тревоги, когда вокруг повисла тишина. Она схватила портьеру и сжала в ладошке. Сердце учащённо забилось, предчувствуя беду.

— Тотеметайнем ворт! — даже сквозь ткань, за которой Марта пряталась, было видно, что вход в гостиную осветился зеленоватым светом.

Затем раздались дикие крики ужаса, от которых всё её тело затряслось от страха.

— Тотеметайнем ворт[1]! — девочка никогда раньше не слышала этих слов, но сейчас наблюдала зелёное свечение из дверного проёма, и всё её естество кричало, чтобы она бежала, бежала без оглядки отсюда, — Тотеметайнем ворт!

Повисла тишина, хотя после трёх зелёных вспышек Марта понимала рассудком, что хотя бы кто-то из взрослых пока ещё жив. Но затем к ней пришло осознание, что этому взрослому точно также до ужаса страшно, как и ей, маленькой девятилетней девочке, которая сейчас, чтобы не кричать, зажимает рот портьерой.

— Тотеметайнем ворт! — четвёртая зелёная вспышка раздалась за дверным проёмом гостиной. Затем долгих пять минут ничего не происходило. Девочка осела на колени, так у неё от страха тряслись ноги, и боялась выйти в коридор.

И вот мимо неё прошёл в обратном направлении тот, кто до этого точно также заходил в гостиную, тот, кого назвали Гансом те, кто сейчас лежал бездыханным на полу этой самой гостиной.

Когда шаги стихли в конце коридора, Марта заревела в голос.

(01 августа)

В строгом кабинете одного из замков Баварии горел свет.

Летняя погода в этом году окончательно испортилась, мелкий косой дождь и низкие тучи погружали эти древние земли в полумрак, в котором, как когда-то давным-давно шептались крестьяне, творились жуткие вещи. Шепотки эти, как ни странно, до сих пор то и дела слышатся среди простых людей, однако сегодня в этом кабинете собрались те, кто привык говорить чётко, ясно и при ярком свете. Здесь любили пользоваться газовым освещением и посмеивались над теми, кто до сих пор жёг свечи, хотя за окном уже давным давно стоял XXI век.

У чуть приоткрытого окна, вдыхая сырой воздух, стояла женщина средних лет в строгом чёрном платье в пол, он перебирала рукописные тексты, которые держала в руках. Перебирала, пробегаясь по ним глазами, и тяжело вздыхала.

На гостевом диванчике сидело двое мужчин, один в чёрном костюме фасона начала прошлого столетия, другой — в тёмно-синем мундире и галифе. Они пили кофе и негромко переговаривались между собой.

— Рихард, что от меня требуется? — женщина обернулась спиной к окну и посмотрела на гостевой диван.

— Фрау Канцлер, в текущей ситуации я прошу дать возможность применять самые жёсткие меры для расследования произошедшего — мужчина в форме учтиво кивнул головой.

— Рихард, ты просто любишь быть диктатором, — по-доброму усмехнулся в свои усы второй мужчина, выглядевший лет на пять старше своего собеседника.

— Якоб, ты видел, что творится во Франции, — тот, кого назвали Рихардом, чуть раздражённо покосился на собеседника, — Я не хочу такого же нашей стране. А то и у нас, похоже, какой-то тёмный лорд завёлся.

— Не так сложно найти волшебника по имени Ганс, — фрау Канцлер двинулась по кабинету, менторским тоном чеканя каждое слово, — Нас же не так много. Тем более, среди тех, кто знает Тотеметайнем Ворт, — она обернулась к сидящим и пристально на них посмотрела.

— Официально его не знает никто в Германии, — Рихард поёжился под взглядом женщины.

— Но ты собрался хватать людей и бросать в застенки только из-за того, что будет подозрение, что они владеют этой чарой?

— Я считаю, что это повод навсегда покончить с недобитками, — голос мужчины чуть дрогнул, словно у студента на экзамене, когда тот ещё не знает, насколько верен его ответ.

Женщина нахмурилась, махнула рукой. На её взмах тотчас появился слуга.

— Приведи сюда посетителя, она давно ждёт, — строго сказала она, и тот буквально растворился в воздухе. Зато через пару мгновений отворилась дверь в кабинет. Фрау Канцлер обернулась к появившемуся на пороге человеку и учтивым жестом пригласила войти.

— Фрау фон Вальдбург, — улыбнулся пожилой мужчина в очках и потёртом сером пиджаке. С виду он напоминал то ли учёного, то ли партийного работника середины прошлого века.

— Виктор? — удивился усатый мужчина, сидевший на диване.

— Фрау Августа, зачем он нам здесь? — недовольно спросил Рихард.

— Потому что, Рихард фон Мольтке, я ещё чего-то стою, — усмехнулся Виктор, прошёлся к креслу напротив мужчин и сел в него.

— Он здесь, потому что вчера было совершено убийство, и на некоторые вопросы он может нам дать ответ, — Августа прошла к оставшемуся свободному креслу напротив дивана и справа от кресла Виктора и присела в него.

— Августа, мне чрезвычайно интересна постановка вопроса, будто я в чём-то виновен, — удивлённо посмотрел на сквозь очки мужчина.

— Вчера в поместье семьи Мирбах глава рода Генрих Мирбах со своей женой Агатой принимали друзей семьи, Юргена Циммерна и Урсулу Клейн, — канцлер опустила взгляд в бумаги и снова подняла его на мужчину, — По показанием их дочери Марты, взрослые Мирбахи спорили со своими гостями, и судя по тем сведениями, что удалось добыть из Марты Мирбах, гости их семьи предлагали каким-то образом вмешаться в дела, которые сейчас происходят во Франции.

— Боже, Августа, вы допрашивали ребёнку в тот же самый вечер, когда у неё убили родителей?! — картинно возмутился Виктор.

— Виктор Шваниц, ещё три десятка лет назад ты и твои люди поступили бы точно также, а ещё и в отличии от нас оставили бы все воспоминания связанные с допросом в памяти девочки свежими и яркими, — Августа фон Вальдбург расплылась в хищной улыбке, — Мы с тобой одинаковые чудовища, не надо пытаться изображать обратное.

— Уела, — довольно усмехнулся тот, — Но я не пойму, ты меня позвала рассказать про то, как люди снова начинают наряжаться в пикельхельмы[2] и смотреть в сторону Парижа?

— Где-то в середине обсуждения, — женщина продолжила говорить, не обратив внимание на подколку собеседника, — Девочка услышала шаги по коридору и спряталась за портьеру. Это её и спасло. Потому что мимо прошёл человек, которого собравшиеся в гостиной взрослые назвали Гансом. И этот Ганс их хладнокровно всех убил с использованием запрещённой чары.

— Если ты про Аваду Кедавру, я-то тут при чём? Вон есть доблестный Рихард фон Мольтке и его сотрудники, которые готовы любого скрутить даже за подозрение в применении Непростительной Тройки. Также в Евросоюзе их теперь называют? — последнее предложение Виктор произнёс с нескрываемым отвращением.

— Их убили с использованием Тотеметайнем Ворт, — зло бросил Рихард, — Герр Шваниц, пока Вы здесь ёрничаете, у нас убийца разгуливает по стране!

— Спросите про эту чару у анненербистов, — безразлично пожал плечами Шваниц, — Чара была запрещена с 1945 года.

— Штази[3] тоже владело этой чарой, притом поголовно! — было видно, что Рихард начал внутренне закипать.

— Всё в наших архивах, читайте, может и владело, — Виктор повторно пожал плечами, но нотки издёвки уже появились в его голосе.

— Чёртовы коммунисты, вы уничтожили свои архивы! — закричал фон Мольтке.

— Чтобы они не достались вам, фашистам, простите, я хотел сказать капиталистам, — Шваниц расплылся в улыбке и небрежно откинулся на спинку кресла.

Мужчина в форме вскочил с дивана, в руке его появилась волшебная палочка.

— Мальчик, пока ты не наделал глупостей, лучше сядь обратно, — в голосе Виктора Шваница звучал металл, его глаза, полные чёрной пустоты, внимательно смотрели на противника, а в руке уже лежала палочка, на рукоятке которой пламенело красное знамя, — Ты обвиняешь меня в том, что я владею этой чарой, а ты не боишься, что я и правда ею владею?

— Рихард, сядь! — рявкнула Канцлер, — Виктор, засунь свою палочку обратно! Мы здесь не для этого!

— Что ты от меня хочешь, Августа? — вздохнул мужчина в очках и посмотрел совершенно спокойно на неё.

— Ты знаешь, кто такой этот Ганс, и откуда он может знать Тотеметайнем Ворт? — та проследила, что фон Мольтке присел обратно и посмотрела на Виктора.

— Понятия не имею, почему не пошла к анненербистам?

— Их пойди ещё найди, — подал голос мужчина с усами, — Тебя всё же проще, Виктор.

— Якоб, я не объявлен вне закона в отличие от них, — немного смущённо улыбнулся тот, — Но как я понимаю, раз ты здесь, то на всякий случай не только дункельхайткемферы приведены в состояние готовности?

— Всё так, проницательности тебе не занимать, — кивнул Якоб.

— Чем я могу помочь фрау Канцлеру? — Виктор посмотрел на Августу.

— Узнай у своих сторонников, из которых, естественно, никто не владеет этой чарой, кто такой Ганс, что он хочет, и откуда он взялся? — в голосе фон Вальдбург прозвучала ирония.

— Очевидно, что вначале я скорее решу сходить к анненербистам.

— Если они тебя убьют, это будут твои проблемы. Если ты их, тогда твоим делом будет заниматься Рихард фон Мольтке лично.

— Что мне всегда в тебе нравилось Виктор, — неожиданно сказал Якоб, — Ты никогда не спрашиваешь о награде.

— Так все и так знают, что я попрошу, — пожал плечами тот.

1 — Тотеметайнем ворт — убивающее заклятие. После применения живое существо мгновенно, без мучений умирает.

1 — Пикельхельм — остроконечный кожаный шлем, часто ассоциируется с прусской и германской имперскими армиями.

2 — Штази — тайная полиция, контрразведывательный и разведывательный государственный орган Германской Демократической Республики c 1950 по 1990 года.