Коул
Когда мы закончили, я отнес Мару в душ. Я купаю ее медленно и осторожно, намыливаю волосы, втираю шампунь в кожу головы.
Я мою каждый ее сантиметр. Грудь, спину, руки, ноги, даже крошечные промежутки между пальцами.
Она полностью подчиняется мне. Позволяет мне двигаться и манипулировать ею. Прислонившись затылком к моей груди, с закрытыми глазами, совершенно обессиленная.
Не знаю, когда я передумал ее убивать.
Может быть, в тот момент, когда она подняла руку и позволила мне застегнуть наручники на ее запястье.
А может, и раньше, когда я открыл дверь и увидел ее в черном платье. Она прекрасна, бесконечно прекраснее Ольджиати. Я не могу разбить ее.
Я заворачиваю ее в мягкое, пушистое полотенце и несу в жилое помещение, примыкающее к студии. Я редко сплю здесь, поэтому в помещении царит чистота гостиничного номера, а одеяла на кровати натянуты еще со времен последнего визита домработницы.
Я укладываю ее на хрустящие подушки и спрашиваю: — Ты голодна? Хочешь пить?
На меня это не похоже - быть заботливым. На самом деле, мне кажется, я никогда раньше этого не делал. Мне нравится тестировать людей, смотреть, как они влияют на меня, как они влияют на других людей.
В данном случае мои мотивы несколько иные. Я хочу оживить Мару, потому что хочу снова поговорить с ней. Я хочу узнать, есть ли у нее еще какие-нибудь идеи для незаконченных скульптур. И я хочу знать, как она относится к тому, что мы сделали.
Более того... Я хочу услышать все, что она решит мне сказать. Обычно я точно знаю, какую информацию хочу получить от человека. Мара удивляет меня комментариями и мыслями, которых я не ожидал. Позволять ей говорить свободно гораздо приятнее, чем манипулировать ею.
Она для меня постоянная загадка. Я был потрясен тем, что она приехала сюда, уже понимая динамику отношений между мной и Шоу. С поразительно ясным пониманием того, кто и что я такое.
Ее безрассудство превосходит все, что я видел. Она отдала свою жизнь в мои руки - добровольно. Свободно.
Она доверяла мне. Верила в меня.
Я должен испытывать отвращение к ее идиотизму. К ее роковой ошибке.
И все же... каким-то образом она была права. Она знала, что я сделаю, лучше, чем я сам.
Я никогда раньше не был в таком положении. Я свободен. Плаваю в пространстве. Ни в чем больше не уверен.
Я проверяю холодильник на маленькой кухне. Он заполнен напитками и закусками, хотя обычно домработница выбрасывает продукты и покупает новые, потому что я часто забываю поесть во время работы.
Я готовлю тарелку с фруктами и сыром, наливаю два бокала рислинга, хорошо охлажденного. Отнеся еду на кровать, я вижу, что Мара уже сидит, ее влажные волосы темной веревкой перекинуты через плечо, глаза серебристые в отраженном свете телевизора.
— Хочешь посмотреть фильм? — спрашивает она меня.
Улыбаясь про себя, я ставлю перед ней еду. Мара обладает невероятной способностью воспринимать странное как обычное. Продолжать жить своей повседневной жизнью, что бы с ней ни случилось.
Она набрасывается на еду, запихивая в рот «BellaVitano» и малину.
— Я умираю с голоду, — говорит она без всякой необходимости.
Я ем то же самое, что и она, в том же порядке. Пробую острый ореховый сыр и терпкую малину как одно блюдо. В промежутках потягиваю вино, позволяя ему переливаться во рту. Закрываю глаза, как это делает Мара, и сосредотачиваюсь на еде.
— Это не лучше секса, — говорю я. — Но это чертовски вкусно.
Мара смеется.
Не знаю, смеялась ли она когда-нибудь раньше. Мне нравится, как он вырывается из нее, горловой и довольный.
— С некоторыми людьми это лучше, чем секс, — говорит она. — Но не с тобой.
Я чувствую теплое жжение в груди. Это из-за вина?
— Ты отзывчивый субъект, — говорю я.
— Ты когда-нибудь делал это раньше? — спрашивает она.
Кажется, ей любопытно, но не ревниво.
— Нет, — отвечаю я. — Не так.
— Я тоже, — говорит она без всякой необходимости. Я уже знаю, какими некреативными могут быть мужчины.
— Какой фильм ты хочешь?
Она пожимает плечами. — Я просто просматривала Netflix.
— А как насчет того, который ты упоминала на вечеринке в честь Хэллоуина? Он там есть?
Мара покраснела. — Тебе не стоит его смотреть. Он старый.
— Нет, хочу. Включай.
Она находит фильм с нелепым иллюстрированным постером, напоминающим старые фантастические романы 70-х годов.
Это классическая история о «портале в другой мир». Я смотрю его, как смотрю все - осторожно, как будто потом будет тест.
— Ты считаешь, что это глупо, — говорит Мара, доедая последние ягоды и высасывая сок из кончиков пальцев.
— Нет. Я понимаю, почему тебе это нравилось, когда ты была маленькой.
Мара кивает.
— Я бы сделала все, чтобы исчезнуть в другом мире. Сейчас я смотрю на это, и мне кажется, что это жутковато, когда она - ребенок, играющий с игрушками, а Дэвид Боуи - взрослый мужчина. Я думала, это было романтично. Наверное, мне хотелось, чтобы у меня был кто-то сильный, кому было бы не наплевать на меня.
Я смотрю на ее дикий, эльфийский профиль - бесплотный, как у Дэвида Боуи, и не мягкий, как у юной Дженнифер Конноли.
— Он не совсем заботится о ней, — замечаю я. — Он соблазняет ее. Манипулирует ею.
Мара поворачивает голову и пристально смотрит на меня своими радужными глазами с металлическим отливом.
— Я не хочу, чтобы обо мне заботились, — говорит она. — Я хочу, чтобы меня видели.
Мое сердцебиение учащается, как это бывает только с Марой. Не тогда, когда я злюсь. Не тогда, когда я жесток. Только для нее.
Я был хищником из засады. Я жил, скрываясь и маскируясь.
Каково это - раздеться догола?
Это похоже на уничтожение. Как истребление.
А что, если я ошибаюсь?
Может ли удовольствие от близости перевесить опасность?
Это вопрос, стоящий на обрыве. Я найду дно, только спрыгнув.
Мара смотрит прямо на меня, свирепо, беззастенчиво. Она уверена в том, чего хочет и как это получить.
Я никогда не отказывался от того, чего хотел.
Не ради морали. Не ради законов. Будь я проклят, если сделаю это из-за страха.
Я отнимал жизнь, но никогда не делился ею.
Я чувствую, как моя рука поднимается над одеялом, пересекает пространство между нами, обхватывает изящный изгиб ее челюсти, а мой большой палец ложится на ее полную нижнюю губу.
— Я вижу тебя, — говорю я.
— Я знаю, что видишь, — тихо отвечает Мара. — И я хочу видеть тебя.
— Будь осторожна в своих желаниях.
Она не моргает и даже не колеблется.
— Это не желание. Это требование.