Сын предателя

глава 41

Пятый курс в колхоз не поехал. Николай Лубин с любопытством разглядывал собравшихся у входа в институт студентов первых курсов, одетых в телогрейки, сапоги, готовых поехать на картофельный подвиг или вообще на любой во благо колхозного хозяйства. В коридорах было почти пусто и непривычно тихо. Общеобразовательных предметов было мало, и нужно было гораздо больше времени нюхать вредные испарения скипидара, пинена, лака и красок, чтобы окончательно выяснить, достойны ли студенты учить детей рисовать яблоко.

Некоторые студенты направили свои усилия на черчение - нужный предмет для учеников школ.

Сам Николай окончательно запутался в масляной живописи, совершенно не мог понять её технологии, о которой никто не читал в институте лекций, не показывал примеров. Акварельная техника сидела в его памяти крепко, поэтому он постоянно боролся с разбелом.

Тёмные тона ему казались чёрными.

Николай замечал, что и вся группа "А" писала этими блёклыми цветами, с тёмно-серыми разливами.

Эту гамму красок настойчиво насаждал преподаватель живописи, постоянно возмущаясь, что вся группа "Б" пишет крикливо яркими красками. Трагически погибший преподаватель группы "Б" успел настроить студентов на эту нарядность красок, с которой Николай в душе тоже был не согласен. Но и в сером колорите ему самому свои работы не нравились тоже.

Конечно, какая-то подковёрная борьба между художниками им отмечалась, но удивлял его больше его личный конфликт с преподавателем, который обострялся, чем ближе был конец обучения. На пятом курсе ему уже не хотелось показывать домашние зарисовки. Он никак не мог забыть случай с теми этюдами и портретами, которые написал во время путешествия по Волге.

Преподаватель, увидев в его руках массу этюдов в деканате, предложил положить на шкаф, пообещав освободиться и посмотреть. Через неделю на шкафу в деканате Николай не обнаружил ни одной своей работы. Их просто растащили студенты по своим местам проживания.

Осталось только вспоминать своё полуголодное путешествие. Может Николай и сам усложнил себе жизнь, не пытаясь слегка полебезить перед преподавателем. Что делать, если люди, имеющие не очень выразительный талант, бьются изо всех сил, обижаясь на бога за то, что кто-то другой этого же уровня достигает смеясь.

Преподаватель увеличивал свои картины из года в год, именно размером стремясь заставить Московские Выставкомы считаться с его мнением. При советской власти легко было этого достигнуть, восхваляя советский строй.

Николай недолго задержался среди лучших учеников. Сейчас он не на шутку сердил преподавателя живописи, не показывая никакой подготовки к дипломной работе. Сложность поиска темы для Николая заключалась в этом скудном питании, состоявшем из пустой похлёбки с хлебом дома и двух стаканов чая опять же с хлебом в институте. Нехватка витаминов настолько ослабила его организм, что он уже с раздражением думал об этой дипломной шумихе.

И для чего нужно было создавать картину будущим учителям рисования в школе? Ведь ученики даже не научатся рисовать правильно яблоко! Ну, один или два ученика сумеют и только!

Разве недостаточно выставить на защите натюрморт, пейзаж или портрет?

Эта путаница породила убеждение многих выпускников Худ-графа о их профессиональной подготовке на уровне мастеров, отчего лишь единицы осели в школах на скромной должности учителя рисования. Другие ушли в заводы и занялись оформительской деятельностью.

Николай приходил в институт, мелькал несколько минут среди мольбертов. Студенты совершенно путали свои работы, мазали друг у друга, создавая коллективное панно кусочками. Преподаватель большой кистью одним-двумя мазками поправлял то у одного, то у другого творение.

Николай тихо исчезал, спешил домой и на большом довольно холсте писал портрет ученицы,

выглянувшей из окна навстречу весне.

Писать ученицу седьмого класса было нелегко. Девочка всё время вскакивала, поворачивалась, всё в ней требовало движения, потому что она незаметно для глаз росла.

Николаю требовалось время, чтобы лицо, руки и эти краски как-то поддались ему, чтобы портрет получился убедительно и чтобы природа походила на природу. Для преподавателя он быстро набросал карандашом эскизную композицию с тремя ученицами, благодаря чему избавился на время от сердитого взгляда преподавателя.

За две недели до защиты диплома он притащил своё творение. Преподаватель с одной стороны успокоился, но устное возмущение всё же высказал. Но Николай уже чувствовал, что гроза миновала.

Защита была, конечно, намного легче, чем экзамен по физике. Директору института нравились все полотна без исключения. Преподаватели живописи не поставили ни одной тройки. Николай получил пять.

Самым неприятным для многих было, конечно, распределение. Сам Николай уже собирался ехать в деревню Ершовку, но его вездесущая мать - Прасковья, и тут ликвидировала его попытку избавиться от её опеки. Она очень во-время появилась в институте, нашла преподавателя живописи, в печальных красках описала своё житие, после чего Николаю светила ижевская школа с диким народом в образе учеников.

В эту Ершовку с радостью уехал Каргашин.

У Николая и с распределением получился казус. Увидев мальчика в образе состоявшегося учителя, учителя в школе номер двенадцать пришли в ужас. Ему недвуссмысленно объяснили, что школа имеет дурную славу, учителей рисования в ней недолюбливают, в прошлом году гораздо более солидного учителя угостили кирпичом по голове.

Николай явился в ГОРОНО и получил новое предложение - пойти в школу номер шестьдесят шесть.