Сыр и черви. Картина мира одного мельника жившего в XVI веке

9. «Лютеране» и анабаптисты

Кажется очевидным, что за всем этим стоит протестантская Реформация, тот страшный удар, который она нанесла принципу авторитета — не только религиозного, но и общественно-политического. В каких отношениях находился Меноккио со сторонниками Реформации и как понимал их идеи?

«Лютеранин, по-моему, — это тот, кто учит злому и ест скоромное по пятницам и субботам», — так говорил Меноккио судьям, его допрашивавшим. Но судя по всему, он сознательно предложил столь упрощенное и искаженное толкование. Много лет спустя во время второго процесса (в 1599 г.) стало известно, что Меноккио говорил некоему крещеному еврею по имени Симон о лютеранах, которые явятся после его смерти и «заберут его кости». Казалось бы, спорить больше не о чем. На самом деле, это не так. Ниже мы вернемся к вопросу о том, насколько были обоснованы ожидания Меноккио, сейчас же нужно отметить, что термин «лютеранин» встречается здесь в таком контексте, который лишь подтверждает крайнюю смысловую расплывчатость, отличавшую его в данную эпоху. Согласно Симону, Меноккио отрицал какую-либо ценность евангелия, не принимал божественность Христа и восхвалял некую книгу, в которой предположительно опознается Коран. Трудно дальше уйти от Лютера и его учения. Нам снова нужно начинать с нуля и продвигаться вперед с осторожностью, от одного предположения к другому.

Экклезиология Меноккио — назовем ее так — реконструируется на основе его сделанных в Портогруаро показаний с большой определенностью. В сложной панораме религиозных учений того времени она ближе всего напоминает позицию анабаптистов40. Акцент на простоте слова божьего, отказ от культовых изображений, церемоний и таинств, отрицание божественности Христа, сосредоточенность на практической религиозности и на делах благочестия, обличения пауперистского толка, направленные против церковных «роскошеств», веротерпимость — все это прямо перекликается с религиозным радикализмом анабаптистов. Правда, у Меноккио нет высказываний в поддержку крещения взрослых. Но установлено, что и итальянские анабаптисты очень быстро пришли к отрицанию крещения наряду со всеми другими таинствами: они допускали лишь духовное крещение, предполагающее внутреннее возрождение человека. Меноккио, со своей стороны, считал, что крещение вообще не нужно: «я думаю, что все новорожденные принимают крещение — их крестит Бог, который все на земле благословляет...»

Движение анабаптистов, захватив значительную часть северной и центральной Италии и завоевав особенную популярность в Венецианской области, в середине XVI века встретилось с ожесточенным религиозным и политическим преследованием, сигналом к которому послужил донос одного из его вождей, и было разгромлено41. Но некоторые разрозненные группы продолжали свою подпольную деятельность, в том числе и во Фриули42. Не исключено, что анабаптистами были, например, ремесленники из Порчии, попавшие в тюрьму инквизиции в 1557 году: они собирались в доме одного дубильщика и сукновала, где читали Писание и говорили «об обновлении жизни..., о разноречиях евангелий и об очищении от грехов». Как мы убедимся в дальнейшем, Меноккио, который, согласно одному из свидетелей, уже тридцать лет назад вел свои еретические речи, вполне мог находиться в контакте с этой группой.

И все же, несмотря на все эти совпадения во взглядах, не представляется возможным отнести Меноккио к числу анабаптистов. Для анабаптиста были немыслимы те положительные высказывания, которые Меноккио делал о мессе, евхаристии и даже, до определенных пределов, об исповеди. И главное, анабаптист, считавший папу воплощением Антихриста, никогда бы не сказал об индульгенциях то, что сказал Меноккио43: «я думаю, им можно верить, ведь если человек, которого Бог поставил за себя, а именно папа, дарует прощение, то это все равно как будто его дарует Бог, ведь оно дано его управляющим или вроде того». Это материалы первого допроса, проходившего в Портогруаро (28 апреля): поведение Меноккио на нем — независимое, а порой и просто дерзкое, — не позволяет объяснить подобные высказывания осторожностью или расчетом. Кроме того, для анабаптистов с их жесткими сектантскими ограничениями неприемлема та разнородность текстов, на которые Меноккио, в чем мы еще будем иметь возможность убедиться, ссылался как на «источники» своих религиозных идей. Для анабаптистов единственным источником истины было Священное писание, если не просто одно евангелие; как утверждал сукновал, возглавлявший только что упомянутую группу из Порчии, «помимо него не следует верить никакому другому писанию, ибо ни в каком другом писании, кроме евангелия, не содержится ничего, потребного для спасения души»44. Меноккио, напротив того, черпал нужные ему сведения из самых разнохарактерных книг — от «Цветов Библии» до «Декамерона». Иначе говоря, у Меноккио и анабаптистов можно заметить сходные взгляды, но проявляются они в совершенно различных контекстах.

Но если случай Меноккио не удается объяснить конкретным влиянием анабаптизма, может быть подходит более общее объяснение? У Меноккио, похоже, были контакты с «лютеранами» (в то время это название прилагалось ко всем неортодоксальным течениям мысли почти без разбора): так, может, все дело в импульсе, данном ему идеями протестантства?

И это объяснение, однако, не годится. Однажды у инквизитора и Меноккио состоялся весьма любопытный диалог. Инквизитор спросил: «Что вы понимаете под оправданием?» Меноккио, обычно столь охотно излагавший свои «убеждения», на этот раз просто не понял вопроса. Монаху пришлось объяснить ему, «quid sit iustiflcatio»*, и в ответ Меноккио, как мы уже видели, выступил с отрицанием того, что Христос умер во спасение человечества: «если кто-то согрешил, он и должен каяться». Аналогичный случай произошел с «предопределением»: Меноккио не знал, что означает это слово, и только после объяснений инквизитора заметил: «Я не верю, что Бог кого-либо заранее предназначает к вечной жизни». Оправдание и предопределение — две темы, вокруг которых и шел в основном религиозный спор в Италии эпохи Реформации, — не значили ровным счетом ничего для этого фриульского мельника, и это при том, что, как мы убедимся в дальнейшем, он не мог, хотя бы однажды, не встретиться с ними в книгах, которые он читал.

Это тем более примечательно, что даже в Италии интерес к этим темам не ограничивался высшими кругами общества.

Так писал в середине XVI века поэт-сатирик Пьетро Нелли, иначе прозывавшийся мессером Андреа да Бергамо45. Несколькими годами раньше неаполитанские кожевники, наслушавшись проповедей Бернардино Окино, спорили до хрипоты о посланиях апостола Павла и о предопределении46. Дебаты о том, что важнее, вера или дела, могли давать самые неожиданные отзвуки — вплоть до прошения, которое одна миланская проститутка адресовала городским властям47. Примеры взяты первые попавшиеся, их легко умножить, но им всегда будет присуща одна общая черта: они все имеют отношение к городу48. Это еще одно указание в числе прочих на глубокую пропасть, уже давно разделившую в Италии город и деревню. Анабаптисты, возможно, и попытались бы подчинить своему влиянию деревню, если бы их движение не было быстро подавлено религиозными и политическими репрессиями; несколько десятилетий спустя успешное наступление на деревню провели — под совершенно иными лозунгами — религиозные формирования Контрреформации — иезуиты, в первую голову49.

Отсюда, впрочем, не следует, что в течение XVI века религиозные смуты вовсе обходили итальянскую деревню стороной50. Однако в деревне за тонким поверхностным слоем современных тем и понятий всегда скрывается массивный костяк иной, куда более древней традиции. Что общего с Реформацией имеет космогония, подобная той, что зародилась в голове у Меноккио — первозданный сыр, в котором как черви копошатся ангелы? А высказывания, которые приписывались Меноккио его односельчанами — «все, что мы видим, это Бог, и мы тоже боги», «небо, земля, море, воздух, бездна и ад — все это Бог» — что в них реформационного? Не правильнее ли будет отнести их на счет традиционных крестьянских верований, чье происхождение теряется в глубине веков? Реформация, разбив поверхностное религиозное единомыслие, пробудила их к жизни; Контрреформация в попытке это единомыслие восстановить вывела их на свет прежде, чем окончательно уничтожить.

Если это действительно так, тогда нет нужды искать объяснение радикальным идеям, высказанным Меноккио, ни в анабаптизме, ни в некоем абстрактном «лютеранстве». Мы должны задаться вопросом, не принадлежат ли они вполне независимому течению крестьянского радикализма51, которое много старше Реформации и которое бури этой эпохи лишь вынесли на поверхность52.