Сыр и черви. Картина мира одного мельника жившего в XVI веке

41. «Убивать попов»

Мы не знаем, за одним исключением, к которому обратимся позже, имел ли Меноккио какие-либо контакты с «людьми учеными». Хорошо известно, с другой стороны, как упорно он пытался ознакомить со своими взглядами «простой народ». Но похоже, сторонников он приобрести не сумел. В приговоре, вынесенном судом, эта его неудача расценивалась как проявление божьей воли, не допустившей, чтобы злотворное влияние коснулось простых душ обитателей Монтереале.

Один из них, правда, слушал рассказы Меноккио во все уши — Мелькиорре Джербас, плотник, не знавший грамоты и всеми в деревне считавшийся за «малоумного». О нем говорили, что он «богохульствует по трактирам и кричит, что Бога нет», и не один свидетель связывал его имя с именем Меноккио, поскольку Джербас «говорил худые и непотребные слова о церкви». Тогда генеральный викарий пожелал выяснить, в каких он был отношениях с Меноккио, только что заключенным в тюрьму. Сначала Мелькиорре утверждал, что у них не было ничего общего, кроме работы («он мне дает древесину для разных работ, и я за нее плачу»), но потом признал, что хулил Бога в монтереальских трактирах, повторяя слова, услышанные от Меноккио: «Меноккио мне говорил, что Бог — это воздух, и я тоже так думаю...»

В чем причина такого слепого подчинения, понять нетрудно. Умение Меноккио читать, писать, вести беседы должно было окружать его в глазах Мелькиорре почти магическим ореолом. Одолжив ему Библию, имевшуюся в его доме, Мелькиорре ходил потом по деревне и сообщал всем с таинственным видом, что у Меноккио есть книга, с помощью которой тот может «делать всякие чудеса». Но разница между ними была для всех очевидна. «Этот способен на всякое еретичество, но ему далеко до сказанного Доменего», — как заметил один свидетель, говоря о Мелькиорре, А по словам другого, «он все это говорит, потому что не своем уме и когда бывает пьян». Генеральный викарий также быстро понял, что плотнику далеко до мельника. «Когда вы утверждали, что Бога нет, верили в это в душе своей?» — спросил он его без всякой суровости. Мелькиорре ответил, нимало не задумываясь: «Нет, падре, я верю, что есть Бог на земле и на небесах и что он может меня умертвить, когда захочет, а эти слова я говорил, потому что научился им от Меноккио». Ему назначили нетяжелое покаяние и отпустили восвояси. Таков был единственный — во всяком случае, единственный сознавшийся — последователь Меноккио в Монтереале.

С женой и детьми Меноккио откровенных разговоров не вел: «Боже их сохрани иметь такие мысли». Несмотря на свою кровную связь с деревней, Меноккио должен был чувствовать себя изгоем. «В тот вечер, — признался он, — когда отец инквизитор сказал мне: «Завтра приходи в Маниаго», — я пал духом и хотел бежать, куда глаза глядят, и пуститься во все тяжкие... Я хотел убивать попов и поджигать церкви и творить всякое зло. Но я подумал о двух своих крошках и удержался...» Этот взрыв бессильного отчаяния лучше всяких слов говорит об его одиночестве. Другого ответа на несправедливость, кроме разбоя, он не видел — правда, тут же от него отказался. Отомстить преследователям, разрушить символы их власти, стать вне закона...144 Поколением раньше крестьяне жгли замки фриульских нобилей. Но времена изменились.