Сюзи, «Лед Зеппелин» и я

ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ

Участвуя в жюри литературного конкурса, я одновременно бился над сценарием телевизионного мультфильма. Мультфильм проклюнулся из комикса, который я написал за несколько лет до того — «Немезида Пушок и невероятная сила поэтической справедливости».

Немезида Пушок получила свою невероятную способность творить добрые дела, потому что на нее упала комета, пролетевшая через ауру Будды, когда тот возносился к нирване. Немезида шествовала по свету, всюду карая злодеев таким способом, который считала наиболее уместным, и хотя, по правде говоря, это была не настолько уж оригинальная идея, персонаж мне пришелся очень по душе. Настолько по душе, вообще–то говоря, что она стала моим воображаемым другом, и остается до сих пор — наряду с Сократом, феями и прочими.

— Немезида Пушок, правительство вырубает лес, чтобы построить новое шоссе! Что ты предпримешь?

— Я превращу бульдозеры в гигантские надувные замки, где будут играть дети, и выращу огромный дуб посреди спальни министра транспорта.

— Отличная идея, Немезида Пушок. Смешно и уместно.

Тут не поспоришь.

У меня не было воображаемых друзей, когда я был совсем маленьким. Я завел их, когда стал постарше. Кроме того, у меня еще и обширная воображаемая сексуальная жизнь. Зачастую, переходя улицу, я погружен в самые неожиданные занятия. Я полагаю, как и многие люди.

Манкс говорит мне, что из–за рождения ребенка она сейчас слишком вымотана, чтобы вести какую бы то ни было сексуальную жизнь, реальную или вымышленную. В попытке привнести в ее жизнь немного радости я вручаю ей подарок — компакт–диск Химозы и Бури. Химоза и Буря — это диджеи, две девушки, которые до того лихо месят треки драм–н–бейс, что кажется — у тебя над головой бьются драконы. Я надеюсь, этот невероятный шум так ошеломит Манкс, что она вернется к жизни. Компакт нравится Манкс, однако неожиданно для меня он вызывает у нее депрессию. У Химозы смуглая кожа, того же оттенка что и у Манкс, более того — у нее белые крашеные волосы. Это напоминает Манкс о том, как она выглядела прежде, и она впадает в уныние.

— Хорошо быть диджеем, крутить драм–н–бейс, а я толстуха, которая сидит дома, — говорит она. — Больше я никогда не смогу покрасить волосы в белый цвет.

— Если ты наденешь шляпу Нефертити, волосы отойдут на задний план, — хитро предлагаю я.

— Не надену я эту шляпу, — отвечает Манкс решительно.

Я меняю тему разговора.

— У меня большие новости. Я открыл коробку с книгами.

— Как выглядят книги? — спрашивает Манкс.

Я признаюсь, что на самом деле пока не вытаскивал их из коробки.

— Но я скоро к этому приступлю.

Малахия начинает плакать. Настроение Манкс становится еще хуже. Она сидит за компьютером и делает какую–то анимацию, а если она не получит за нее хорошую оценку, то завалит эту часть курса.

Как и я, Манкс вечно недовольна своей жизнью. Она угрюмо смотрит на обложку компакт–диска.

— Хорошо бы, чтоб это называлось «Химоза, Буря и Манкс».

По дороге домой я даю деньги нищему, который все время сидит возле «Кентукки Фрайд Чикен». Мне бы никогда и в голову не пришло подавать нищим, если бы не Зед. Как–то на Сент–Джордж–сквер, площади в центре Дублина, я увидел Зеда с друзьями — какими–то неизвестными мне молодыми людьми. Я плелся сзади, не желая смущать Зеда перед друзьями своим приветствием. Я видел, как он протянул несколько монет бродяге.

Друзей Зед это насмешило. Им показался глупым этот поступок. Я и сам не подумал бы так поступить. Зед был нисколько не обескуражен. Никакие смешки его не трогали.

Теперь, когда я думаю о Зеде, мне не жаль, что я на него молился. Он был щедрый и он был веселый. А это хорошо, когда ты такой. Я думаю о нем, когда подаю нищим.