Табия

— Тварь!

Ещё несколько минут он стоит, пытаясь успокоиться. Поведение ублюдка уже не лезет ни в какие рамки. Наконец придя в себя, Гарри бросает последний тоскливый взгляд на луну, понимая, что пора возвращаться в зал. Он минует коридор, выходит в шумный Атриум и задерживается на лестнице, чтобы отыскать в толпе Марка.

Он оглядывает скопление людей и машинально останавливает взгляд на небольшой группе, стоящей неподалёку от лестницы. Риддл и Люциус разговаривают с Министром и ещё двумя чиновниками солидного вида. Рядом маячат Эйвери с Долоховым. Гарри смотрит на них, и тут краем глаза замечает какое-то быстрое движение за их спинами.

Человек в серой неприметной мантии стремительно продирается к Риддлу сквозь толпу, на ходу доставая из кармана палочку. Мозг отказывается с такой скоростью переваривать паническую мысль, но сердцем Гарри уже чувствует, что сейчас случится. Дальше всё происходит настолько быстро, что разум не поспевает за телом.

Не раздумывая ни секунды, Гарри срывается с места. Человек вскидывает палочку и, нацелив на Риддла, выкрикивает:

— Avada Kedavra!

Эйвери с Долоховым резко оборачиваются и одновременно посылают два Stupefy, но слишком поздно: зелёный луч уже несётся прямо в перекошенное молодое лицо. Гарри совершенно не понимает, как ему удалось преодолеть разделяющее их расстояние. Он едва успевает броситься вперёд, и луч заклятья пролетает всего в нескольких дюймах от его головы.

Уши закладывает от громких криков, по телу разлетается ледяная колючая волна, пальцы путаются в складках мантии. Не своей, вдруг понимает Гарри.

Когда он начинает смутно осознавать происходящее, то обнаруживает себя лежащим на полу сверху на Риддле. Глаза того широко распахнуты, и в них застыло совершенно дикое выражение.

В зале поднимается паника, гости ломятся в камины, сотрудники Отдела правопорядка пытаются всех успокоить, где-то сбоку слышится отборная ругань Эйвери, который выкручивает руки нападавшему, чтобы его связать.

Гарри делает глубокий вдох, пытаясь успокоить клокочущую внутри магию, и, не помня себя, медленно встаёт на ноги, не отрывая взгляда от лица Риддла. Люциус с Александрой тут же бросаются к тому, но он даже не обращает внимания, когда они помогают ему подняться. Он тоже неотрывно смотрит на Гарри, и в его глазах появляется очень странное выражение, похожее на смесь удивления и неверия.

Разум наконец догоняет тело, и только сейчас Гарри понимает, что сделал. Он стоит без движений несколько секунд, а потом совершенно бездумно бросается к камину, чтобы выскочить из него с другой стороны, в пустой зал поместья, и понестись прочь, куда глаза глядят.

Глава 22. Вступая в новый год

Резко затормозив на середине главной лестницы, Гарри с размаху садится прямо на ступеньку. В голове бардак, его трясёт от пережитого потрясения и собственного поступка. Он пытается понять, что натворил, а главное, зачем, но ничего не выходит. Он убеждает себя, что это был простой рефлекс — сработала реакция ловца, — но отдает себе отчет, что дело вовсе не в этом.

Гарри стискивает пальцами виски и зажмуривается. От количества настойчиво толкающихся в лобную кость вопросов уже болит голова. Но ответа нет ни одного. Если он ещё хоть что-то и понимает, так это две вещи: он спас жизнь Риддлу и это было огромной глупостью. Ладно, не жизнь — тело. Но даже развоплощение оказало бы сильную помощь Орденовцам в борьбе с новой властью.

Гарри не знает, сколько просидел так на холодной лестнице. Его сеанс самобичевания прерывают громкие голоса, доносящиеся из зала. Кажется, один из них принадлежит Эйвери. Не желая никого видеть, он встаёт и быстро идёт в свою комнату, пока его не заметили. Там он садится в кресло, даже не удосужившись зажечь свет, и пустым взглядом пялится на дверную ручку. Отчего-то ему кажется, что совсем скоро она дёрнется. И он не ошибается.

Раздаётся резкий в стук дверь и раздражённый голос:

— Поттер, открой немедленно!

— Aloh… — начинает Гарри, но замок щёлкает до того, как он успевает закончить. Он горько фыркает: належался на Риддле, теперь впору осваивать невербальную магию.

Снейп влетает в комнату, взмахом палочки зажигает свет, и Гарри зажмуривает глаза. Люстра светит так ярко, что он чувствует себя подозреваемым на допросе, которому направили в лицо раскалённую лампу. Зельевар приближается и склоняется над ним, упёршись руками в подлокотники кресла. Он открывает рот, чтобы что-то сказать, но с его губ не срывается ни звука. С минуту они просто смотрят друг на друга: Гарри — хмуро, исподлобья, Снейп — непонимающе и зло. Наконец он выпрямляется и, усевшись в кресло напротив, дёрганым движением проводит рукой по волосам. Они снова молчат. Кажется, впервые Снейпу просто нечего сказать. Когда он открывает рот во второй раз, Гарри морщится и поспешно бормочет:

— Не надо, — сглотнув, он решает первым начать разговор: — Это сделал Дамблдор?

— Нет. Просто среди министерских работников оказался предатель. Каждый гость тщательно проверялся перед рассылкой порт-ключей, но…

— Где Риддл?

— А как ты думаешь?

— Медленно и мучительно убивает Эйвери и Долохова у себя в кабинете.

Снейп хмуро кивает. После паузы он раздражённо выплёвывает:

— О чём ты вообще думал, Поттер?

— Не то чтобы я долго думал.

— Как и всегда.

Гарри тяжело вздыхает и закрывает глаза ладонью.

— Я сильно всё испортил?

— Мне пока трудно оценить последствия твоего идиотского поступка.

— А что было бы, если…

— Я уже тебе говорил. Он бы лишился тела и вновь стал бестелесным духом.

— Я знаю. Я имею в виду… Какую бы роль это сыграло для Ордена?

— Пожиратели надолго бы остались без предводителя, и, возможно, нам бы удалось захватить поместье.

— То есть вы не уверены? — в голосе Гарри сквозит жалкая отвратительная надежда.

— Я уверен только в одном. Если бы покушение состоялось, Лорду бы пришлось начинать всё сначала.

— В смысле, он снова стал бы беспомощным мерзким существом? И тогда я бы легко смог его убить?

— Нет. Говоря «сначала», я имею в виду с самого начала. Он бы стал тем духом, который вылетел из окон вашей спальни в восемьдесят первом году, который вселился в Квирелла, и которого ты видел в Запретном лесу. Чтобы обрести хоть какую-то материальную форму, ему бы пришлось вновь искать чьё-то тело.

— Потом какой-нибудь ритуал возрождения…

— Почему какой-нибудь?

— И снова ваше зелье.

— Да. И на это у него ушло бы достаточно времени, чтобы Орден успел нанести контрудар по главным силам Пожирателей.

— Но Орденовцы всё равно пока не знают, как проникнуть в поместье.

— Поттер… — устало вздыхает Снейп.

— Нет, подождите. Сейчас я могу убить его, а тогда я бы лишился такой возможности надолго. Так что получается…

— Хорошо, сиди и продолжай убеждать себя в том, что прав. Это, несомненно, поможет, — Снейп встаёт и идёт к двери. — Даже если Орден и не знает, как попасть в поместье, всё равно это был хороший шанс. Любую организацию можно достать, когда они лишаются начальника и в их рядах воцаряется смута.

— Я знаю, что всё сделал правильно, — твёрдо произносит Гарри, скорее убеждая себя, чем Снейпа.

— Конечно, мистер Поттер, вы всегда всё делаете правильно, — с оттенком печали в голосе говорит Снейп и тихо добавляет: — Он хотел тебя видеть, поднимись к нему.

— Нет! Мне нечего ему сказать.

— Но он хочет что-то сказать тебе.

— Не пойду, — Гарри упрямо мотает головой.

— Вам хватило смелости спасти его, так найдите в себе смелость ответить за последствия.

Снейп скрывается за дверью, а Гарри ещё какое-то время сидит, изучая рисунок на столе. Он понимает, что его не ругать собираются, но видеть сейчас Риддла просто нет сил. Наконец, от души пожалев, что в его комнате не завалялась бутылка с чем-нибудь покрепче и неоткуда сделать несколько глотков для храбрости, он тяжело поднимается из кресла и медленно бредёт к его кабинету.

Когда он сворачивает в коридор пятого этажа, то застывает на месте. Тут настоящее столпотворение. Люциус переругивается с Беллатрикс, Александра что-то втолковывает Нотту, неподалёку маячит Рабастан. Выглядят сейчас Пожиратели, как студенты перед кабинетом экзаменатора. Когда Гарри подходит ближе, все умолкают, как по команде.

— Мистер Поттер, — скалится Люциус, — примите мои… — они с Беллатрикс обмениваются насмешливыми взглядами, — поздравления?

— А вы примите мои осуждения! Вы отвечали за рассылку порт-ключей и облажались дважды!

Люциус скисает на глазах, как молоко под солнцем.

— А ты молодец, пупсик, — вдруг слышится низкий тихий голос Беллатрикс.

Гарри удивлённо смотрит на неё: это первый раз за всё время, когда она с ним заговорила. В нацеленных на него взглядах остальных Пожирателей весьма странное выражение. И Гарри не сразу понимает, что это. Когда до него доходит, он испытывает неуместный прилив гордости. Кажется, ему удалось, пусть и немного, но всё же заслужить их доверие, которого он добивался целый месяц.

Он не успевает переварить мысль. Дверь кабинета открывается, и в коридор выходят Эйвери и Долохов. Целые и невредимые. Долохов нервно улыбается, Эйвери хмур. Кажется, они отделались лекцией. Гарри дожидается, пока Пожиратели покинут этаж и, собравшись с духом, стучит в кабинет. Ответа нет. Он осторожно толкает дверь и заходит, но Риддла не видно. Проход в потайную комнату за стеллажом открыт, и Гарри недоумевает, что ему там понадобилось.

Он обходит стол и ступает внутрь. Риддл стоит напротив зеркала Еиналеж, сосредоточенно что-то разглядывая.

— Присаживайся, — роняет он.

— Куда? — фыркает Гарри, оглядывая полупустое помещение.

Риддл оборачивается, и на его лице такое выражение, что моментально становится понятно: он знает всё. И про книгу, и про его новые способности. Тяжело вздохнув и сосредоточившись, Гарри наколдовывает кресло. До этого он не пробовал сотворение предметов, но после сегодняшнего у него не остаётся сомнений в том, что всё получится. Кресло, правда, выходит кривым и дурацким, но Гарри плюхается в него, решив ничего не менять.

Проходит несколько минут. Риддл, кажется, превратился в монумент и не собирается отходить от зеркала. Чтобы не валять дурака, Гарри осторожно и уже вдумчиво наколдовывает второе кресло — оно получается намного лучше — и небольшой столик с резными ножками. К тому времени, как Риддл наконец-то отрывается от зеркала, он даже успевает призвать из кабинета бутылку коньяка и два бокала.

Риддл с интересом оглядывает наколдованные кресла и садится напротив. С полминуты он внимательно изучает лицо Гарри, словно хочет найти в нём что-то.

— Злишься на себя? — спрашивает он с усмешкой.

— Скорее, на ситуацию. И немного на Малфоя.

— Ты ведь знал, что тот человек не сможет меня убить. Скажи, о чём ты думал?

Гарри ухмыляется, проигрывая в голове разговор со Снейпом. Вот только Риддл задаёт этот же вопрос с совершенно иной целью.

— Да ни о чём я не думал. Я просто понял, что сейчас случится и… Нужно было что-то сделать. Я бы не смог стоять и смотреть, как… В общем, это вышло само собой.

Риддл, как ни странно, остаётся доволен этим сбивчивым ответом.

— Ты очень напряжён, Гарри, — мягко замечает он.

— Что неудивительно, правда?

Риддл раздражённо морщится.

— Всё позади, к чему переживать теперь?

— С чего вы взяли, что я переживаю? — Гарри сам не замечает, как начинает огрызаться.

Отчего-то он злится и на Риддла, хотя тот, в сущности, ни в чём не виноват.

— Боюсь, в таком тоне разговора у нас не получится, — Риддл привычно улыбается, но на лбу появляется чёткая глубокая складка. — Расслабься, Гарри. Позволь мне тебе в этом помочь.

Он непонятно зачем достаёт палочку, но Гарри настолько взвинчен, что испытывает не волнение, а глухое безучастие. Когда Риддл делает осторожный взмах, что-то шепча при этом, напряжение в мышцах сходит на нет, голова проясняется, но вместе с этим становится очень спокойно. Как будто он только что залпом осушил полбутылки коньяка, но не опьянел. Стук сердца уже не напоминает барабанящие по крыше капли дождя, дыхание становится ровным.

— Что это? — с интересом спрашивает он, прислушиваясь к новым ощущениям и уже не чувствуя ни раздражения, ни злости.

— Релаксантные чары. Странно, что вы не пользовались ими перед экзаменами. Очень помогают собраться с мыслями и не нервничать.

— Да я не… Я просто… — Гарри вяло машет рукой. — Ладно, что вы хотели мне сказать?

— В сущности, ничего определённого. Но мне бы не хотелось, чтобы ты занимался самоедством из-за того, что сегодня произошло.

Насмешливое фырканье Гарри сдержать не в силах.

— Откуда вдруг такая забота?

— То, что с тобой происходит, — продолжает Риддл, проигнорировав вопрос, — не должно тебя мучить. И я говорю не об этом инциденте, а о том, что ты испытываешь в последнее время.

— Отлично. Вы действительно думаете, что знаете всё о моих чувствах?

— Полагаю, да. Зная тебя так, как знаю я, это нетрудно понять.

— А почему вы решили, что знаете меня лучше других? — Гарри чувствует, что разговор превращается в трясину, в которую с каждым шагом его затягивает всё глубже.

— Потому что я видел то, чего не видели даже твои друзья. Я видел твой страх, я видел твою неприкрытую ненависть, я видел твоё отчаяние. Я видел тебя в самые уязвимые моменты, когда открывается настоящее лицо человека. Для них ты, так или иначе, герой, потому что они знают только факты. Я же видел то, что им предшествовало.

— И поэтому вы знаете, что я чувствую? — спрашивает Гарри с недоверием. Риддл кивает. — Ну и что же?

— Ты правда хочешь, чтобы я рассказал тебе об этом? — насмешка в его голосе сменяется лёгким разочарованием.

— Да, расскажите. Ведь сам я, по вашему мнению, не способен этого осознать.

— Тогда изволь, — Риддл отпивает коньяка и вертит бокал в пальцах, с прищуром рассматривая Гарри. — Как я уже говорил тебе когда-то, больше всего ты боишься неизвестности, поэтому всё, чего ты не можешь объяснить, тебя пугает, включая собственные чувства. Они спутанные, смешанные, странные, поэтому ты страшишься их. Ты считаешь, что так не должно быть, поэтому не хочешь их принять и осознать. Тебе проще не думать о них, чем дать им название, потому что одновременно со страхом тобой движет понимание: любая конкретика убьёт их неповторимость, уникальность. Определённость поставит в них свои рамки, наложит свои обязательства. Если ты будешь понимать, что сейчас испытываешь, это уничтожит всю остроту твоих чувств.

В начале речи Риддла Гарри взял со стола свой бокал, но так и не донёс его до рта. Эти слова завораживают его своей точностью. Всё, что он столько времени не мог сформулировать, только что весьма легко и просто озвучил Риддл. Такая проницательность пугает.

Гарри справляется с собой и, стараясь не выдавать смятения, делает большой глоток коньяка.

— Но вам это нравится, — уверенно произносит он после долгой паузы. Риддл молчит, явно предлагая ему продолжить. — Вам нравится то, что я чувствую, нравится именно отсутствие определённости. — Риддл заинтересованно поднимает бровь, и голос Гарри обретает твёрдость. — Как вы и говорили, вас окружают куклы, которые совершенно точно знают, что чувствуют. Это знаете и вы. Знаете всё про всех, кроме меня. Тогда, на балконе, вы сказали, что ощущение магии во мне позволяет вам чувствовать себя живым. Но когда я рядом с вами… Дело ведь уже не только в магии? Дело… во мне, — последнее слово получается уже шёпотом, и Гарри напряжённо закусывает губу. Риддл по-прежнему молчит, значит, он движется в правильном направлении. — Я интересен вам не только как контейнер для частицы вашей магии. Потому что, в некотором роде, я ваше продолжение. Как ветка дерева — продолжение ствола. Когда вы смотрите на меня, вы видите ответвление собственной жизни, отдельное и самостоятельное. Для вас я живой, намного живее, чем все остальные. Вот почему вам нравится, что я рядом.

Он переводит дух, ожидая реакции Риддла. Тот улыбается, поигрывая бокалом, и наконец кивает.

— Поздравляю, Гарри. Только что ты прошёл ещё один этап.

Гарри понимает, что сейчас рухнула очередная стена, разделяющая их с Риддлом. Наверное, стен осталось ещё немало, и каждая следующая поддаётся всё с большим трудом, но и их развалины становятся всё более желанными и приятными.

— И какой же ждёт меня дальше? — сардонически интересуется он.

Риддл кривит губы и, разумеется, оставляет вопрос без ответа.

— На самом деле, я позвал тебя по несколько иной причине. Сегодня Рождество. Что ты хочешь получить, Гарри?

Риддл улыбается ему так, что он даже теряется и ёрзает в кресле.

— Ммм… Подарок на Рождество от Лорда Волдеморта. Звучит сюрреалистично, но заманчиво.

Улыбка Риддла становится оскалом.

— Поверь, на деле оно может оказаться лучше, чем звучит.

— Да и отказываться невежливо, — Гарри сцепляет пальцы в замок и прищуривается. — Есть кое-что, что я хотел бы получить. Расскажите мне кое о чём. Без лжи и недомолвок.

Риддл на миг отводит глаза, раздумывая, затем кивает.

— Хорошо.

— Почему вы перестали верить в Пророчество?

Первое мгновенье Риддл выглядит удивлённым.

— Немного не тот вопрос, которого я ожидал.

— Значит, не ответите?

— Отчего же? Суть Пророчеств, которую я раньше не понимал, состоит в том, что они являются не точным предсказанием будущего, а неким возможным сценарием при стечении определённых обстоятельств. Пророчества сбываются лишь для тех, кто в них верит. Кроме того, как я тебе уже говорил, трактовать их текст можно по-разному. С тех пор, как я впервые услышал Пророчество от Северуса и истолковал его по-своему, всё пошло наперекосяк. Я потерял целых тринадцать лет, и для меня это стало вполне убедительной причиной, чтобы что-то изменить. В конце концов, сейчас у меня есть куда более важная цель, чтобы обращать внимание на болтовню старой шарлатанки.

— И только? — Гарри недоумённо хмурится. — То есть для того, чтобы дела пошли в гору, вам всего-то нужно было перестать меня преследовать?

— Мои приоритеты изменились, и я говорил тебе об этом ещё в первый день.

— Может, изменились не приоритеты, а вы?

— Гарри, люди не меняются, — качает головой Риддл. — К слову, Дамблдора сгубила именно эта ошибочная теория. Меняются лишь людские решения и поступки.

— Но вы говорили, что человек — это и есть совокупность решений и поступков.

— Именно.

— Тогда я не понимаю.

— Потому что мыслишь слишком узко.

— Ну, спасибо, — вздыхает Гарри и порывается встать. — Ладно, если это всё, то я…

— Подожди, — Риддл поднимает руку, и он замирает. — Есть ещё одна вещь. Полагаю, теперь я могу тебе её дать.

Гарри с интересом наблюдает за тем, как Риддл призывает с тумбочки ту самую шкатулку, которую он не решился открыть. Щёлкает замок, крышка распахивается, и в груди ёкает. Внутри шкатулки, на тёмной бархатной поверхности, лежит знакомая и родная палочка, которую, как он думал, Риддл уничтожил ещё в начале. Он разворачивает шкатулку к нему, но Гарри не торопится протянуть руку. Возникает кислое на вкус ощущение обмана или злой шутки.

— Что это? — с языка срывается, разумеется, самый глупый вопрос из возможных.

— Не думал, что за месяц с небольшим ты способен забыть, как выглядит твоя палочка. — Гарри молчит, вцепившись в подлокотники, и напряжённо глядит то на палочку, то на Риддла, и тот, наконец, коротко вздыхает. — Гарри, я возвращаю её тебе, можешь забрать. Беспалочковая магия — это, конечно, хорошо, но по неопытности ты тратишь на неё слишком много сил. Думаю, так твой быт станет проще.

Гарри осторожно тянется к палочке, словно он в любой момент может захлопнуть крышку, дотрагивается до гладкой поверхности дерева и проводит пальцами по всей длине, ощущая знакомое приятное покалывание.

— Надеюсь, ты понимаешь, что на неё наложены кое-какие ограничения, — тем временем продолжает Риддл. — Никаких Непростительных, травмирующих, боевых заклятий. Но всеми прочими можешь пользоваться.

Гарри медленно вынимает палочку и долго разглядывает. Ему до сих пор не верится в то, что сделал Риддл. Подавив вспышку эмоций, он прячет палочку в карман и крепко стискивает её в ладони, будто она может раствориться.

— Вы… Вы действительно… — окончание предложения остаётся проглоченным. В сущности, Гарри и сам не знает, что именно хотел сказать. — Я, конечно, благодарен вам, но вы не боитесь, что теперь я смогу навредить вам?

— А я должен бояться? — на губах Риддла вновь расцветает насмешливая улыбка.

— Думаете, я не смогу?

— Я не говорил, что ты не сможешь, я сказал, что не боюсь. Брось, Гарри. Что ты сделаешь со своей палочкой? Обрушишь на меня потолок? — Гарри молчит, пялясь куда угодно, только не на Риддла. — Если бы ты действительно этого хотел, ты бы не стал сегодня мешать этому человеку. Ты не хочешь никому вредить, и мы оба это прекрасно знаем. К чему этот пустой разговор? Чтобы лишний раз вызвать моё раздражение? Кстати, нужно проверить, удалось ли Эйвери разговорить нашего незваного гостя.

Риддл встаёт и направляется к выходу. Гарри вскакивает следом.

— Милорд, вы позволите вас сопровождать?

— Идём, — Риддл пожимает плечами и скрывается за дверью.

***

Спускаясь по лестнице в подземелья, Гарри думает о том, что почему-то они больше не кажутся ему мрачными и жуткими, как раньше. Наверное потому, что сейчас в них заперт кто-то другой.

Они с Риддлом не успевают дойти до камеры: в коридоре их встречает Эйвери. Его костяшки пальцев и край серой рубашки в крови. Позади него, как всегда, маячит Нотт.

— Милорд, — начинает Эйвери со скорбью на лице, — мне удалось узнать не так уж и много. Пока только то, что его зовут Гекар, но это мне ни о чём не говорит. А вам?

— А ты не пробовал метод кнута и пряника? — ехидно интересуется Гарри из-за спины Риддла.

— Боюсь, он не любит сладкого.

— Снейпа сюда. С Веритасерумом, — приказывает Риддл.

Нотт кивает и уже делает первый шаг, как вдруг из камеры раздаётся сухой надрывный кашель. Лежащий на полу пленник вцепляется в прутья решётки грязными пальцами и прижимает к ним лицо, чтобы разглядеть, кто стоит в коридоре. Заметив Гарри, мужчина злобно усмехается сквозь очередной приступ кашля:

— Гарри Поттер… Так это правда?

Услышав своё имя, Гарри несмело приближается к камере.

— Вы знаете меня? — спрашивает он, вглядываясь в разбитое лицо.

— Мы виделись один раз, год назад, — кивает пленник.

Гарри, щурясь, садится на корточки.

— Подождите, вы же… Я помню его, — оборачивается он к Риддлу. — Он печатный мастер. Помогал Лавгуду устанавливать печатные станки.

— Так вот откуда ветер дует, — кривится Риддл и рявкает на замершего Нотта: — Приведи Северуса!

Нотт почти бегом направляется по коридору, а Гарри склоняется к решётке ближе.

— Вы знаете, что задумал Лавгуд?

— Ты! — Гекар тычет в Гарри измазанным кровью пальцем. — Ты предал нас всех! Ты убил нашу надежду…

— Что он задумал?!

— Оставь его, — морщится Эйвери. — Он всё равно не станет с тобой по-дружески болтать.

Гарри раздражённо оборачивается.

— Я просто хочу знать…

Прежде чем он успевает договорить, Гекар резким движением хватает его за волосы и со всей силы прикладывает лбом о металлическую решётку.

— Ты ублюдок! Выродок! Продажная дрянь!

Каждый новый эпитет сопровождается очередным ударом. Гарри беспомощно хватается за волосы, пытаясь высвободиться, но у Гекара на редкость крепкая хватка. Риддл быстро посылает заклятие, и того отбрасывает в дальнюю стену камеры. Гарри вскакивает на ноги, ощупывая лоб: к счастью, крови нет.

— Чего ты ожидал, Гарри? — усмехается Риддл. — Встречи старых приятелей?

— Что он задумал?! — орёт Гарри, со злости пиная решётку.

— Это… тайна… — посмеиваясь, выдавливает Гекар в промежутках между кашлем.

Не говоря больше ни слова, Гарри разворачивается и уходит к себе с твёрдым намерением найти потом Снейпа и выпытать, что рассказал Гекар под Веритасерумом.

Однако идти никуда не приходится. Едва Гарри заканчивает жевать какие-то безвкусные тосты, принесённые ему Элли, на пороге комнаты появляется Драко.

Он усаживается в кресло и пытается придать позе безмятежность, но Гарри не оставляет ощущение, что он постоянно о чём-то думает. Решив не придавать этому особого значения, Гарри расспрашивает о Гекаре. К сожалению, как он и предполагал, ничего важного тот не сообщил. Да, этот план они разрабатывали с Лавгудом ещё задолго до того, как тот исчез. Да, Гекару удавалось почти два года притворяться надёжным министерским сотрудником, поддерживающим Лорда. И, нет, что на уме у Лавгуда, Гекар не знает. Ему неизвестно даже, где сейчас находится сам Лавгуд. И это всё. Последним, что сухо сообщает Драко, становится известие о том, что Гекар уже мёртв.

После этого Гарри так погружается в свои мысли, что совсем не замечает, как Малфой внезапно предлагает:

— Может, полетаем, Поттер? Сегодня у всех был трудный день.

***

Холодный ветер задорно треплет вихры, быстрый поток воздуха заполняет ноздри, щёки немеют от бешеной скорости, с которой Гарри рвётся вверх, в ясное зимнее небо. Крохотный блестящий шарик изо всех сил машет крылышками, стремясь уйти от погони. Но он ниже склоняется над метлой, не сводя слезящихся от ветра глаз со снитча, и расстояние между ними быстро сокращается. Гарри уже протягивает руку, чтобы схватить снитч, как вдруг прямо перед его носом мелькает пёстрый вихрь, и снитч резко меняет курс, рванув к земле. Он направляет метлу следом, но пёстрый вихрь, который оказывается всего лишь Драко Малфоем, тоже не отстаёт.

К земле они подлетают почти вровень, Гарри чуть позади. Малфой поворачивает к нему голову, азартно улыбаясь и получая усмешку в ответ. До земли остаются считанные ярды. Драко напряжённо закусывает губу, выжидает ещё несколько секунд и, бросив раздосадованный взгляд на своего соперника, вздёргивает древко метлы и останавливается. Гарри, меж тем, на ничью не согласен.

Он неотрывно смотрит на трепыхающийся у земли шарик, одной рукой вцепляется в древко, другую протягивает так далеко, как только может. Когда становится возможным рассмотреть даже следы на ровном снегу, Гарри делает отчаянный рывок вперёд. Снитч резко выруливает, и он успевает схватить его до того, как вмазаться в сугроб. Он изо всех сил дёргает метлу вверх и, шаркнув ногой по снегу, взмывает в небо, к Малфою, чтобы покрутить у него перед носом своей добычей. Драко качает головой, снисходительно улыбаясь.

Плавно спускаясь на землю, Гарри недоумевает, как это ему раньше не пришло в голову спросить у ребят, можно ли здесь поиграть в квиддич. В конце концов, занятие это весьма безобидное.

Когда Драко впервые предложил полетать, в Рождественский вечер неделю назад, Гарри поначалу опешил: стояла уже поздняя ночь. Но, как выяснилось совсем скоро, слизеринцы сообразили на поле позади поместья магическое освещение. Неудивительно, что он не замечал огромных светящихся столбов раньше — они появлялись только по заклинанию.

На Рождество они вшестером играли до самого рассвета (Забини остался на земле, флегматично фыркнув, что квиддич — игра для тех, кто не может заняться чем-то полезным). Поначалу это мало было похоже на игру. Гарри, окрылённый возможностью наконец-то полетать, просто носился по ночному небу, подставляя лицо свежему ветру, и напрочь забыв о снитче. Пьянящее чувство полёта выбило последние мысли о происшествии, Гекаре и Лавгуде. Он просто наворачивал широкие круги, упиваясь каждой секундой свободы и скорости. Но на следующий день на поле состоялся уже настоящий поединок.

Трёх игроков в команде оказалось слишком мало для полноценной игры, так что слизеринцы вяло забивали друг другу голы, но при этом основное их внимание было приковано к двум ловцам, метающимся под облаками в поисках снитча. Гарри не летал очень долго, почти год, да и к новой метле привык не сразу, так что в первый раз Драко без труда удалось завладеть маленьким шариком. Но когда следующим утром они вшестером, не сговариваясь, направились после завтрака на поле, он решил, что первая победа Малфоя станет и последней. Он из шкуры вон лез, чтобы обставить Хорька, и в итоге ему удалось стянуть шустрый шарик прямо перед малфоевским носом. С тех пор они стали играть каждый день, когда позволяло свободное время. И каждый раз Гарри ловил снитч, чтобы потом не без удовольствия послушать одобрительные возгласы Марка и недовольное бурчание Драко.

Жизнь постепенно возвращалась в привычное русло. О нападении на Риддла уже почти не говорили. Последним свидетельством безрассудного поступка Гарри стала статья в «Ежедневном пророке», через строчку пестрящая словами: «мужество», «отвага», «смелость», «героизм» и прочей чушью, над которой весь день после выхода газеты безостановочно ржал Марк.

Гарри мягко садится на землю и слезает с метлы, растирая затёкшую спину. После года отсутствия регулярных тренировок мышцы поначалу болели, но к концу недели в руках и ногах остаётся лишь приятное мягкое и давно забытое нытьё.

— Я, наверное, не пойду на обед, — сообщает Гарри, ставя метлу в комнату-склад на первом этаже. — Поваляюсь с тарелкой в кровати.

— И не вздумай, — фыркает Марк. — Во-первых, обеда не будет, во-вторых, на нас опять повесили украшение зала.

— А. Сегодня Новый год. Я и забыл.

— И ещё кое-что. Ну, ты сам знаешь что.

— Ага. Сам знаешь, что, сам знаешь, у кого.

Гойл громогласно гогочет.

— Да просто очередная пьянка. Он ничего не отмечает.

— Почему? — хмурится Гарри, оборачиваясь к Грегу.

— Потому что невозможно отмечать день рождения, когда тебе столько лет. Сколько, кстати?

Все почему-то смотрят на Гарри. Тот гримасничает, с преувеличенной задумчивостью разглядывая потолок.

— Ну, если память меня ещё не подводит… Семьдесят четыре.

— Одуреть! — вырывается у Марка. — Мне двадцать, а он выглядит…

— Успокойся, — треплет Гарри его по плечу. — Когда станешь новым Тёмным Лордом и у тебя будет свой Снейп, тоже будешь выглядеть как шестикурсник.

— Да иди ты. Как страшно жить! — Марк качает головой и идёт в сторону зала.

— Мне нужно кое-что сделать, — говорит Драко, хмурясь. — Обойдитесь без меня, я приду к началу праздника.

— Как всегда, — роняет Марк, не оборачиваясь. — Придумает тысячу дел и слиняет!

— Сбегаешь, Хорёк? — усмехается Гарри. — Грызун ты ленивый.

— Представитель семейства куньих, — с наигранным достоинством отвечает Драко, разворачивается и направляется в противоположную сторону.

— Драко, ты куда? — тревожно кричит ему вслед Панси.

— Хочу сделать себе подарок на Новый год, — отвечает Малфой и сворачивает в коридор.

— Ладно, — она пожимает плечами.

— Ребята, простите, но вам придётся обойтись и без меня, — бормочет Гарри с виноватой улыбкой. — Мне нужен тайм-аут. Если сейчас не поваляюсь, потом до зала не доползу.

— Блин, эфенди, ну ты вообще засранец! — оборачивается Марк.

— Упс, — он картинно разводит руками и взбегает вверх по лестнице, пока Марк не разразился гневной тирадой.

Гарри не чувствует никаких угрызений совести, развалившись поперёк кровати с очередной книгой из тех, что живут у него в шкафу. В конце концов, перед днём рождения Люциуса Малфоя толку от него в зале было не так уж и много. Ребята вполне справятся сами.

Когда часы в гостиной отбиваюсь одиннадцать, он встаёт, одевается и спускается в зал. Он ожидал огромного пиршества, но в этот раз всё куда скромнее, чем даже на дне рождения Малфоя. Никаких лишних гостей и восточных красавиц. Только новогодние украшения на стенах и парадные мантии Пожирателей говорят о том, что сегодня что-то отмечают. А в целом — практически семейный ужин.

Гарри занимает своё место за столом, прислуживается к разговорам, скользит взглядом по вполне довольным лицам и замечает единственное пустое место.

— А где Драко? — недоумённо спрашивает он у Панси.

— Не знаю, — отвечает она и напряжённо косится на свободный стул рядом с собой. По ней видно, что этот вопрос мучает её уже довольно давно.

— Может, он не смотрит на часы и не знает, что ужин начался?

— А может, его высочеству просто лень оторвать себя от постели? — ехидно предполагает Марк.

— Если он не придёт через пять минут, у него будут проблемы, — бормочет Забини, исподтишка поглядывая на Риддла.

— Привести его? — Гарри порывается встать, но Панси его опережает.

— Нет, не нужно. Я сама, — она неуверенно поднимается, обращая взгляд к дальней половине стола. — Милорд, простите, — Риддл прерывает беседу с Люциусом и коротко кивает. — Позвольте мне сходить за Драко. Кажется, он…

— …заблудился в четырёх коридорах поместья, — заканчивает Марк, и за столом раздаются смешки.

— Конечно, Панси, — улыбается Риддл. — Только не задерживайтесь.

Панси кивает и быстро выходит из зала.

— Чего она так разволновалась? — спрашивает Гарри у Марка.

— Она всегда волнуется за этого белобрысого. Он, как ты знаешь, очень любит раскисать, а она его постоянно жалеет. Ну подыгрывает, получается. Ему нравится, что его по головке гладят, и он раскисает ещё больше. А у неё это уже вошло в привычку.

— Ну, он не всегда раскисает просто так. Иногда по делу, — осторожно замечает Гарри.

— Согласен. Когда действительно досталось — можно и поныть. Но когда это нытьё по любому поводу… — Марк запихивает в рот огромный кусок мяса.

— Да, помню на третьем курсе, когда его на него гиппогрифф напал…

— Угу, угу, — торопливо кивает Марк, отчаянно чавкая и размахивая рукой в знак согласия. — Вы тогда только эту сцену пятиминутную увидели на уроке, а нам ещё неделю пришлось слушать его причитания. Как баба, честное слово!

— Папенькин сынок, — усмехается Гарри, поглядывая на Люциуса и Нарциссу Малфой.

— Знаешь, эфенди, можно хоть десять раз быть папенькиным сынком, но с такими запросами, как у него…

— Ладно, это его дело, — Гарри пожимает плечами и отпивает вина, желая дипломатично закончить этот разговор за глаза, но Марк не унимается:

— Он вообще какой-то странный в последнее время, тебе не кажется? Ходит, в пол смотрит, всё время думает о чём-то. Даже в твой адрес выделываться перестал. А улыбается, только когда вы за снитчем гоняетесь.

— Не знаю, не замечал.

— А, — крякает Марк, раздражённо взмахнув рукой. — Ты вообще мало что и мало кого замечаешь вокруг себя. Ну, кроме Лорда, конечно.

— Вот только об этом давай не будем.

— И Панси тоже какая-то странная, — продолжает Марк, глядя в тарелку. — С тех пор как на тебя напали, она всё время около него вьётся. Тед даже подозревает… — Нотт резко поднимает на Марка тяжёлый взгляд, но он всё равно договаривает: — Подозревает, что у них уже настоящий роман.

— Почему настоящий? — спрашивает Гарри.

— Ну, как… Они же были обручены, после школы должны были пожениться. А потом вся эта заваруха случилась, и не до соблюдения обрядов стало. И они решили не жениться, потому что с детства были только друзьями. Зачем портить дружбу?

— Я не знал, что их обручили, — хмыкает Гарри, на ходу зачем-то прикидывая, что это то же самое, как если бы его самого обручили с Гермионой.

— Ага, им тогда года по два было, да, Тед?

Нотт мрачно кивает.

— Да уж, — тянет Гарри, качая головой. — Вот за что я не люблю все эти чистокровные древние роды, так это за идиотизм, за все эти нелепые следования традициям. Ладно, чистота крови и всё такое — это я ещё могу с трудом, но хоть как-то понять. А выбирать ребёнку с пелёнок будущего супруга, чтобы потом заставить их пожениться без любви — это вообще ни в какие рамки. Мы живём почти в двадцать первом веке. А эти их устои…

— Ммм! — громко мычит Марк, прожёвывая очередной кусок, быстро вытирает руку о брючину и протягивает её Гарри. — Позволь пожать твою мужественную руку! Ты здесь единственный, кто со мной в этом согласен.

Гарри улыбается и тоже протягивает руку. Но не успевает рукопожатие состояться, как двери зала резко распахиваются, с оглушительным грохотом вдарив по стенам. В зал врывается Панси, запыхавшаяся, зарёванная, прижимающая ладони к мокрому лицу. Половина Пожирателей вскакивает.

Теодор, опрокинув стул, бросается к ней, Гарри следом. Тед пытается отнять её руки от лица, но безуспешно, и в итоге он просто прижимает рыдающую Панси к себе.

— Что такое? Что случилось? — сыплются отовсюду недоумённые вопросы.

Сквозь всхлипы и подвывания, едва слышится слабый голос Панси, приглушённый мантией Нотта:

— Драко…

Резкая ледяная волна ударяет Гарри в голову. Не давая себе времени на бесполезные раздумья, он срывается с места и пулей вылетает из зала. Он несётся по коридору, слыша за собой топот ног нескольких человек, взбегает по лестнице на четвёртый этаж, сворачивает в Восточное крыло и замирает перед распахнутой настежь дверью Драко. Уже смутно догадываясь, что сейчас увидит, но не желая верить, он осторожно переступает порог и оглядывается. В комнате царит зловещий мрак, здесь так тихо, что Гарри слышит собственное сбившееся после бега дыхание. Дверь в ванную комнату чуть приоткрыта, за ней виден свет. Мелко подрагивая от страха и напряжения, Гарри делает несколько шагов к ванной и толкает дверь.

Красное. Оно на светлом кафельном полу, на белоснежной рубашке Драко и на его бледной коже. Безумный контраст режет глаза. Гарри застывает, чувствуя яркий металлический запах, которым пропах окружающий воздух.

Драко сидит, прислонившись к бортику ванны, совсем как в тот день, когда Гарри помогал ему здесь раздеться. Его глаза открыты, но неподвижны. Они словно смотрят сквозь стену. Рядом валяется палочка, запястья Драко измазаны кровью, а под ними растеклись две неровные лужи уже загустевшей крови.

Гарри оторопело смотрит в мёртвое лицо, не в силах пошевелиться. Он видел немало смертей за последние два года, но не таких, не так и не своих товарищей.

Часы в гостиной отбивают полночь, перенося в следующий год и Гарри, и обитателей поместья, и дикую картину, от которой он всё никак не может оторваться.

На третьем ударе ему в спину врезается Марк, и это выводит из ступора.

— Вот же твою… — начинает Марк и осекается.

Опустив голову, Гарри быстро выскакивает из ванной. В комнате уже столпилось столько народу, что ему приходится продираться сквозь них, чтобы попасть наконец в коридор и глотнуть воздуха, не пропахшего смертью.

Гарри отходит как можно дальше от комнаты и прислоняется к подоконнику. Во рту до сих пор стоит металлический привкус. Словно сквозь сон он наблюдает, как Пожирателей расталкивает Люциус Малфой, за ним следом, вцепившись в его руку и тихо плача, медленно идёт Нарцисса. Потом за стеной раздаётся сдавленный вскрик, и Нарцисса вылетает в коридор, прижимая руки ко рту. Когда за ней появляется Люциус, его лицо не выражает абсолютно ничего, взгляд неподвижен, спина неестественно прямая. Нарцисса, сгорбившись, утыкается лицом ему в плечо, и он поглаживает её по спине ровными механическими движениями, но смотрит куда-то сквозь неё.

Как в тумане мелькают лица Панси, Марка, Нотта, Беллатрикс, Снейпа и ещё многие-многие другие. Повсюду слышны голоса: тревожные, любопытные, сдавленные. Гарри выходит из оцепенения, лишь когда на этаже появляется Риддл. Он спрашивает что-то у Эйвери и подходит к Малфоям.

— Люциус. — Малфой с трудом отрывает от себя жену и медленно обращает на Риддла всё тот же пустой взгляд. — Я не могу отменить твою завтрашнюю встречу с Министром, — продолжает Риддл. — Я могу только перенести её. Скажи, тебе хватит недели, чтобы оплакать сына?

Услышав это, Гарри задыхается очередным глотком воздуха. Он внимательно смотрит на лицо Люциуса. Оно становится по-настоящему страшным. Его верхняя губа болезненно дёргается, образуя подобие бесноватой ухмылки. Люциус водит отрешённым взглядом по мантии Риддла, всё ниже и ниже опуская голову. Уставившись на его ботинки, он замирает, но ничего не отвечает.

Не желая больше видеть эту дикую сцену, Гарри быстро покидает этаж, чтобы поскорее очутиться в своей комнате, подальше от всего, чему сегодня стал свидетелем.

Глава 23. Пленник

Гарри даже не пытается лечь спать. Он не может закрыть глаз. Даже когда он моргает, вместо темноты век перед глазами мелькают бело-красные пятна. Поэтому он просто сидит в гостиной на диване, пока не начинает светать.

Он до сих пор не может понять, что случилось. Ведь только днём Драко был весел, гонялся за снитчем и шутил. Что могло произойти за те несколько часов, что они не виделись? Что вообще должно случиться, чтобы человек ни с того ни с сего решил покончить с жизнью?

С момента начала холодной войны инстинкты самосохранения у всех только обострились: и у Орденовцев, и у Пожирателей. Каждый стремился выжить как мог. А если и не получалось… За два года постоянных стычек и битв Гарри прекрасно усвоил одно: даже если смерть подкрадывалась к бойцу слишком близко, он делал всё, чтобы забрать с собой как можно больше врагов — неважно, на чьей стороне он был. У всех так или иначе была причина чтобы жить, далёкая, но важная цель: Орденовцы выживали вопреки, Пожиратели — назло. Но все они хотели жить. А умереть по собственной прихоти, вот так, глупо, нелепо, опустив руки — этого Гарри своим умом просто не мог понять. У Драко Малфоя, несомненно, была воля к жизни, иначе бы он не согласился на предложение Мальсибера. Так что же могло случиться теперь, когда всё закончилось?

В голове вертятся десятки вопросов, и в конце концов Гарри понимает, что, если немедленно не отвлечётся хоть на что-нибудь, рискует заработать мигрень от всей этой мучительной неопределённости. Когда стрелка часов переваливает за семь, он решает отправиться к товарищам, чтобы хоть немного внести ясность в произошедшее.

Он находит их в музыкальной комнате на четвёртом этаже. В коридоре теперь никого нет, значит, тело Драко уже унесли. Мысленно вздрогнув от слова, отдающего мертвящим холодом, Гарри заходит в светлую комнату, где в полной тишине, кто на полу, кто в креслах, сидят все пятеро. Кажется, на его приход никто даже не обращает внимания.

Гарри осторожно закрывает дверь, как будто её скрип может разрушить что-то в удушающей тишине, и садится на диван возле Панси.

— Ты как? — спрашивает он тихо.

Панси нервно усмехается и подносит платок к покрасневшим опухшим глазам, на которые опять наворачиваются слёзы.

— Молодец, что сбежал, — обращается к нему Марк мрачным голосом. — Это было очень смело, прямо-таки по-гриффиндорски.

— Я не знал, что нужен здесь. Прости. Я думал, что это…

— …тебя не касается?

— Касается. Но я… Я просто…

— Ладно, Марк, прекрати, — бормочет Гойл, разглядывая свои ботинки. — Все и так на нервах. Не хватало ещё между собой цапаться.

— Вот я о том и говорю, — Марк поднимается с пола, отряхивая брюки. — Неплохо было бы нам всем держаться вместе. Ты, эфенди, не думай, что у нас тут такое регулярно происходит. Казни были, смерти от ранений были, но чтобы…

— И у нас такого не было, — перебивает Гарри. — Так что не думай, что я ушёл, потому что мне подобное зрелище опостылело.

— Хватит вам, — вздыхает Панси, сухо всхлипнув. — Все перенервничали, давайте не ссориться.

— Почему он это сделал? — обращается Гарри в пространство.

— Если бы ты не прятался в своей норе, эфенди, ты бы знал. Мальсибер на него напал.

— Что?! — от удивления Гарри даже привстаёт с места. — Как? Когда? Он же в темнице!

— Он носил ему еду всё это время, — отвечает Панси. — Ему приказали — и он просто носил ему еду.

— Нет, дорогая, — злобно фыркает Забини, — он не просто носил ему еду. И ты…

— Блейз!

— Нет! Ты прекрасно знала о том, что он делает, и никому не сказала!

— Он попросил не говорить!

— Ну конечно! — Забини резко поднимается из кресла и начинает вышагивать взад-вперёд по комнате. — Дракончик попросил не выдавать его грязных секретов — и ты смолчала! Тебе было известно всё с самого начала, а зная Драко, нетрудно было догадаться, чем это всё может кончиться!

— Эй, угомонитесь! — Гарри встаёт между Панси и Забини, глядя то на неё, то на него. — Объясните, что случилось!

— Мальсибер трахал Драко больше года! — выкрикивает Забини.

— Я знаю об этом.

— О, — глаза Блейза недобро сужаются. — Какая новость. Ты и о пытках тоже знал?

— Что? Нет. Какие пытки?

— Яксли приказал Драко кормить Мальсибера, и он, оказывается, отрывался на полную катушку всю неделю. Снейп применил к Мальсиберу легилеменцию и рассказал нам много интересного. Драко приходил к нему и пытал Crucio каждый день. Я не знаю, как это случилось вчера, но Мальсиберу удалось выбить у него из рук палочку, как только он вошёл в камеру. Он снова его поимел, но Драко в итоге оглушил Мальсибера и сбежал. А на лестнице встретил Яксли. И тот сказал ему, что отправляет Мальсибера в город через два дня, а вместе с ним и Драко.

— Почему? — выдыхает Гарри, оторопело глядя на Забини.

— Чтобы задобрить Мальсибера. Он очень полезен, он отвечает за все каналы связи. Вряд ли он не послал бы всё к чёртовой матери и не попытался бы скрыться, как только его вышибут из поместья. А Драко здесь никто. Его было бы не жалко отдать Мальсиберу в качестве подарка.

— Но это… Это же просто… — он даже не знает, что сказать.

— Видимо, это стало последней каплей, — тихо замечает Панси, опустив голову.

— А Малфой? А как же Люциус Малфой?

— А что Малфой? — морщится Блейз. — Его не ставили в известность. Да он бы ничего и не смог сделать. Лорду нужен он, а не его сын.

— Но ведь… — Гарри качает головой, ещё не до конца веря во всё услышанное.

Не договорив, он срывается с места и вылетает за дверь. Он несётся вверх по лестнице, перепрыгивая через две ступени. Очутившись на пятом этаже, он бросается вправо по коридору и на всей скорости врезается в Снейпа, идущего ему навстречу. Не говоря ни слова, Гарри пытается обойти его, но зельевар смыкает на его локте стальные пальцы и впечатывает его в стену.

— Что?! Да как вы… Пустите немедленно!

Кровь несётся по телу с немыслимой скоростью, путая и без того несвязные мысли. Гарри вырывается, но тут же получает сильный толчок в грудь и прикладывается затылком о твёрдый холодный камень.

— Успокойся, Поттер! — практически кричит Снейп ему в лицо, но слова будто облетают Гарри, разбиваясь о стену.

— Какого чёрта?! Немедленно уберите руки!

— Поттер.

— Пустите меня к нему! Мне нужно…

— Поттер.

— Да вы не понимаете! Яксли отдал Драко, как подстилку! Он же…

— Поттер, он знает!

Это первые слова Снейпа, которые наконец-то доходят до Гарри. Он замирает.

— Что?

Снейп кривит губы.

— Это Лорд приказал отослать Драко с Кассиусом.

Тупо глядя на блестящие пуговицы снейповской мантии, Гарри тянет руку к затылку, но на полпути бессильно роняет её.

— Как он мог приказать, если… — он слышит в своём голосе практически детское недоумение и умолкает, беспомощно глядя в чёрные глаза зельевара.

— Он предвидел, что это закончится чем-то подобным, — небрежнее, чем нужно, отвечает Снейп.

— Но как… Почему?.. Он ведь…

Голова разрывается от количества внезапно закрутившихся в ней мыслей. Сейчас собственный мозг напоминает Гарри склад разномастных деталей мозаики, которые никак друг к другу не подходят.

— Поттер, в последнее время Лорд был очень недоволен Люциусом, — голос Снейпа становится усталым. Гарри поднимает на зельевара голову. Видимо, впервые за эти минуты в его взгляде появляется осмысление, потому что Снейп как бы между делом негромко продолжает: — А как ты думаешь, почему Мальсибер внезапно обратил внимание на тебя?

— Потому что он больной извращенец, — фыркает Гарри.

Снейп нехорошо ухмыляется и приближается почти вплотную. Когда он начинает говорить, его губы едва шевелятся.

— Не льстите себе, Поттер. Кассиус питает определённую слабость к молодым юношам, но не настолько, чтобы потерять голову, соблазнившись вашими сомнительными прелестями.

— Зачем же он, по-вашему, это сделал? — мысли довольно быстро переключаются с Драко на происшествие в затемнённом холодном коридоре третьего этажа, а место праведного гнева занимает тревожное предчувствие.

— Подумайте сами, Поттер, — предлагает Снейп в своей отвратительной глумливой манере. — Вспомните, что вы сделали после нападения.

— Я пытал его. Я его чуть не убил.

— Вспомните, что вы при этом чувствовали, — тихий ровный голос Снейпа практически погружает в транс.

Гарри ощущает, что ещё совсем чуть-чуть, и он поймёт, что хочет сказать ему зельевар. Но он всё ещё слишком взвинчен, чтобы трезво мыслить. Дурацкие намёки Снейпа, которые он никак не может расшифровать, только злят.

— Скажите вы уже толком, чёрт бы вас подрал! — шипит он.

С презрением на лице Снейп тихо добавляет:

— Лорд и это предвидел.

— Что?

Только сейчас Гарри внезапно осознаёт, что он уже прекрасно понял, о чём идёт речь, но признаваться в этом не хочет даже себе. Он обхватывает себя руками, словно стремясь защититься от колкой и болезненной правды.

Снейп молчит, но в его взгляде появляется мрачное торжество от того, что ему удалось наконец донести мысль.

— Вы хотите сказать… Вы… — Гарри судорожно сглатывает. — Вы говорите, что Лорд специально… Он приказал Мальсиберу меня…

— Поттер.

— Нет.

— Поттер.

— Вы лжёте!

— Поттер! — Снейп протягивает руку, но Гарри шарахается, будто в него тычут раскалённой кочергой, и вновь приклеивается к стене.

— Это ложь! Вы говорите так, чтобы…

— Поттер, успокойся и выслушай.

— Нет! Идите к чёрту!

— Успокойся.

— Я спокоен.

— Успокойся!

— Я спокоен! — выкрикивает Гарри так, что пламя свечи из ближайшего канделябра подёргивается.

Повисает мёртвая тишина. Снейп выдерживает долгую деликатную паузу.

— Ничего не происходит здесь просто так, — начинает он серьёзно. — Я говорил тебе, что Лорд умён и очень хитёр. Он будет подыгрывать тебе, но при этом вести собственную игру. Если у тебя в голове осталась ещё хоть капля мозгов, не залитых алкоголем и чужой магией, ты вспомнишь всё, что случилось с момента твоего появления в поместье, сложишь два и два и поймёшь, что я не лгу тебе.

Гарри мрачно усмехается, глядя в стену, и глухо, но уверенно произносит:

— Он хотел, чтобы я почувствовал это. Злобу, ненависть, желание причинить боль, удовлетворение от пытки.

— Поттер…

— Он знал, что заденет и разозлит меня больше всего. Он выбрал самое больное место.

— Послушай меня.

— Он понял это ещё в тот вечер, когда поил меня Веритасерумом и спрашивал о…

— Поттер, — в третий раз пытается прервать мысли вслух Снейп, но Гарри только качает головой, бросает на него последний пустой взгляд, разворачивается и идёт вниз по лестнице. Сейчас ему очень хочется выйти из ублюдочного дома и подышать свежим воздухом.

***

Гарри медленно бродит за воротами поместья по заснеженному полю, нарочно загребая ногами снег, и сосредоточенно размышляя. Но думает он теперь вовсе не о Драко. Следуя совету Снейпа, он тщательно прокручивает в голове всё, что произошло здесь за последние полтора месяца. И некоторые детали теперь предстают совершенно в ином свете. В частности, поведение Риддла, спокойное и непонятно-доброжелательное, откровенно подкупающее. Горько усмехнувшись самому себе, Гарри вынужден признать, что ту самую игру, о которой говорил Снейп, враг проводит просто мастерски. Не то чтобы он целиком и полностью обманывался насчёт Риддла, просто он так увлёкся поддержанием этих странных отношений, что вжился в эту игру. Более того, медленно, но верно она становится частью его настоящей жизни. С другой стороны, деваться больше некуда. Есть только два варианта: продолжать, не думая ни о чём, или же вернуться в штаб при первом удобном случае. А второе делать категорически не хочется. И это уже не только вопрос чести. Гарри просто не желает уходить отсюда.

Во всём, что сейчас происходит, есть что-то непонятное, чему сложно дать название, как и говорил Риддл. Что-то таинственное, но с другой стороны, приятное. Что-то… своё. Гарри даже останавливается, стоит ему поймать эту мысль. Здесь, во вражеской ставке, он выстроил для себя свою собственную жизнь, такую, какая ему нравится, и такую, какой никогда не было в штабе Ордена. Здесь, где от него никто, в принципе, ничего не ждёт и не требует, не бросает укоризненные, утомлённые бесполезным ожиданием взгляды, где не нужно играть в героя, на которого все надеются, где можно просто быть собой… Да, если посмотреть на ситуацию под определённым углом, можно даже сказать, что он здесь отдыхает.

— Тоже мне, курорт! — фыркает Гарри в воротник зимней мантии, натянутый до носа.

И всё было бы даже ничего, если бы не череда резких, отрезвляющих событий. Сначала гибель Тонкс, потом инцидент с чёртовым Лидсом, покушение на Риддла и, наконец, смерть Драко, страшная в своей бессмысленности. Стоит только Гарри расслабиться и заткнуть скребущуюся внутри совесть, как обязательно происходит что-то, что напоминает, где он находится и что должен сделать. Если бы не это, если бы не всё это…

Что «если бы» Гарри додумать не успевает. Погрузившись в мысли, он сам не заметил, как отошёл уже довольно далеко от поместья. Впереди видно лишь белоснежное поле с кромкой угрюмого леса. Но совершенно неясно, где заканчивается земля и начинается горизонт: унылый пейзаж уже через полмили растворяется в мутноватой дымке, словно на остров внезапно спустился утренний туман. Но какой, к чёрту, туман, когда на улице минусовая температура? Наверняка это всё чары.

Гарри оборачивается к поместью. Отсюда огромный дом кажется не больше школьного сундука. Решив проверить, на какое ещё расстояние он может отойти, Гарри осторожно продвигается дальше, с трудом переставляя ноги в толстом слое снега.

Через десяток шагов он чувствует, как воздух вокруг него постепенно электролизуется, а волосы на теле встают дыбом. Похоже, совсем рядом действуют какие-то сильные магические чары. Гарри замирает, когда вспоминает слова Марка о защитном барьере, который может лишить рук. Похоже, он подобрался к нему совсем близко.

Он озирается по сторонам, но ничего не заметив, хватает пригоршню снега и, наскоро слепив из неё комок, кидает вперёд. Пролетев всего несколько ярдов, снежок натыкается на невидимую преграду, вспыхивает небесно-голубым и исчезает. Бинго. Вон он, этот барьер.

Желая определить его форму, Гарри взмахом палочки поднимает в воздух ещё несколько снежков и запускает в разных направлениях. Кого-то раньше, а кого-то позже настигает участь первого снежка, но пущенный вправо почему-то беспрепятственно преодолевает то место, где должен быть барьер, и спокойно шлёпается на землю ярдах в пятидесяти. Удивившись, Гарри медленно и осторожно идёт к нему. После каждого шага он замирает, проверяя, при нём ли до сих пор его руки и ноги. Найдя тёмное углубление в снегу, он продолжает двигаться дальше, пока не упирается в обрыв.

Выглядит местность более чем странно: нетронутая ничьими следами снежная шапка просто заканчивается, как будто кто-то отрубил кусок земли. Вдали всё скрыто той же туманной пеленой. Гарри на всякий случай опускается на колени и доползает до края. Свесившись вниз, он долго вглядывается в молочный густой воздух и прислушивается. Снизу доносится еле слышное шелестение. И тут до него доходит, что под ним, на огромной высоте, просто-напросто плещется море или даже океан.

Совершенно сбитый с толку, он выпрямляется и оборачивается: поместья уже не видно. Не видно практически ничего. Только в длинной призрачно-серой полоске с трудом узнаётся лес. Значит, ему как-то удалось выйти за границы защитного барьера?

Порадовавшись своей находке, он торопливо возвращается к поместью. Поначалу идти в плотном тумане довольно жутко: Гарри боится, что внутренний компас его подведёт — он застрянет чёрт знает где, но вскоре вдали появляются смутные очертания дома, и он ускоряет шаг.

Очутившись на крыльце, он взмахивает палочкой, надеясь, что уж это-то заклинание Риддл не счёл нужным убрать из его арсенала. Но с кончика палочки срывается лишь светящаяся струя. Гарри досадливо стискивает зубы и пытается вызвать телесного Патронуса снова. Он вспоминает то, что всегда помогало ему сотворить крупного оленя — момент, когда Хагрид сказал ему, что он волшебник, — но почему-то, кроме серебристых брызг, ничего не выходит. Уже начиная заводиться, Гарри перебирает в уме самые счастливые воспоминания, не переставая помахивать палочкой: первый полёт на метле, полёт на гиппогриффе, родители, долгожданная встреча с Сириусом, Рон и Гермиона — всё бестолку. Вконец отчаявшись, он просто закрывает глаза, надеясь, что нужное воспоминание придёт само. И оно приходит. Тёплые губы на его собственных губах, осторожные пальцы на щеке, сильная жгучая волна, пронзающая тело с головы до ног. Он распахивает глаза раньше, чем осознаёт, о чём думал, а красавец-олень уже стоит перед ним, выжидающе постукивая копытом.

Гарри готов зарычать от злости, но вовремя берёт себя в руки и внятно произносит, обращаясь к оленю:

— Выйди на улицу.

Он последний раз взмахивает палочкой, и олень, сделав большой прыжок, скрывается в стене поместья. Через несколько минут дверь отворяется, и на пороге появляется слегка удивлённый Марк.

— А у тебя красивый, — хмыкает он, спускаясь по лестнице и кутаясь в тёплую мантию.

— А у тебя кто? — зачем-то спрашивает Гарри.

— Не скажу. Чего ты хотел?

— Слушай, сейчас, наверное, не самый подходящий момент, но я только что, кажется, нашёл ту дыру в барьере, о которой ты говорил.

— Чего?! — Марк останавливается на последней ступеньке, и его глаза округляются. — Ты… Ты что туда ходил, да? Ты… Ты рехнулся что ли?! Я же тебе говорил…

— Я случайно, — перебивает Гарри, поморщившись от огромного потока обрушенных на него слов. — Я просто гулял, пускал снежки, и один пролетел как бы мимо барьера. Это ведь та дыра, через которую ты пытался сбежать? Другой ведь не может быть, правда?

— Так. Так, так, так, подожди, — Марк зажмуривается, стискивая виски пальцами. — Там дальше должен быть обрыв.

— Да! Обрыв и море! — Гарри ощущает неуместную радость. — Ты ведь говорил, что её заделали.

— Да, её… О, чёрт! — глядя на него, Марк прикладывает руку ко рту, и из-за ладони доносится приглушённое и уже менее цензурное ругательство. — Да, её заделали. Кирстен заделал. А потом…

— …Лорд казнил его, и его защита распалась, — заканчивает Гарри.

— Охренеть. Это что, мы, получается, месяц живём с дыркой в барьере?!

Марк резко поворачивается, но Гарри успевает схватить его за рукав.

— Ты куда?

— К Лорду, конечно! Это нужно срочно заделать.

— Марк… — Гарри не отпускает его рукава и дожидается, пока их взгляды скрестятся.

Сначала в глазах Марка стоит полное недоумение, но потом на лице появляется понимание, а вслед на этим глаза округляются ещё больше, хотя сильнее, кажется, уже некуда.

— Неа, — быстро произносит Марк, нервно усмехаясь, и трясёт головой.

— Марк, — Гарри крепче стискивает в пальцах плотную ткань.

— Ни за что! И не проси! Блин, эфенди, ты совсем спятил, да?!

— Марк, пожалуйста, не спеши.

— Нет, нет, нет! — Марк всё-таки вырывается и взбегает вверх по лестнице. — Я тебе с самого начала сказал: меня не смей втравливать во всё это!

— Это не угрожает безопасности поместья! Никто даже не знает, где находится этот остров. Пожалуйста, Марк.

— Да пошёл ты! Это ж как дыра в заборе!

— Жили же вы с ней и раньше и ничего не случилось!

— Раньше у нас тут по поместью не разгуливал Гарри Поттер!

— Ты что, правда считаешь, что я могу привести сюда весь Орден Феникса?

— Да, — отвечает Марк не задумываясь.

— Ну, прекрати! Сюда нельзя аппарировать, никто не знает координат. Порт-ключи или Метки есть только у Пожирателей. Даже если защита целиком исчезнет, сюда никто не сможет попасть. Ты же это прекрасно знаешь!

— Знаю. Поэтому и не понимаю: на черта оно тогда тебе, если всё равно не поможет?!

— Мало ли. Вдруг я опять захочу сбежать? Или ты. Или кто-то другой. Сейчас, если ты не заметил, здесь довольно неспокойно.

— Ага, как же! Слушай, Гарри, эту чушь гони где-нибудь там, у себя в штабе, а меня не надо ею пичкать. Дыра в барьере — это брешь в обороне, и наплевать, может сюда сунуться кто-то чужой или нет. Петтигрю, вон, попал, хотя его и не звали. И ещё это покушение… Утечки случаются, ты сам не хуже меня знаешь.

Гарри отворачивается и со злости пинает сугроб. Вдруг становится жарко, и он дёрганым движением распахивает мантию. Но шагов сзади не слышно. Марк до сих пор стоит за спиной.

— Мальсибер сумел напасть на Драко, хотя у того была полностью жизнеспособная палочка, — произносит Гарри уже спокойно, не поворачиваясь. — Откуда мне знать, может, теперь его выпустят из подземелий и ни в какой город не отправят. Всем будет до лампочки, если он снова на меня накинется. Должен быть запасной вариант, понимаешь?

— Я думал, твой рабочий порт-ключ, с которым ты таскаешься в Лютный переулок, вполне себе запасной вариант.

— А то, что он хранится у Александры, уже не учитывается?

Позади слышится вздох и шорох. Гарри наконец поворачивает голову. Марк сел на ступеньку.

— Гарри, — серьёзно начинает он, — не утруждай себя придумыванием, мягко говоря, идиотских причин, по которым я не должен немедленно бежать к Лорду. Со мной это не прокатит, ты же знаешь. Я, конечно, понимаю, что я для тебя, в общем-то, никто. Так, малолетка, сын одного вредного ублюдка. Но всё же. Если в тебе есть хоть что-то… — Марк запрокидывает голову, ещё раз вздохнув, выпускает в воздух облачко пара и снова глядит на Гарри. — Короче, посмотри мне в глаза и скажи правду. Скажи, что сейчас ты мне безбожно врёшь. Скажи, как ты можешь использовать эту дыру. Просто скажи правду.

Голос Марка такой усталый и безжизненный, а надежда на то, что он будет молчать, столь призрачна, что Гарри не выдерживает. Он поворачивается к Марку всем корпусом и смотрит прямо в глаза.

— Хорошо. Да, я вру. Мальсибера не выпустят, я точно это знаю. Он напал на меня, потому что так нужно было Лорду. А теперь ему уже не нужно. Я не имею понятия, как использовать эту дыру, но через неё можно отсюда убраться, если что-то случится. И не обязательно мне. Для Орденовцев дыра бесполезна без координат острова. Вот и всё.

— Как они могут получить координаты? — после паузы спрашивает Марк.

— Не представляю. Во всяком случае, точно не от меня.

— Но ты не исключаешь такой возможности?

— Нет.

Марк опускает голову и думает, наверное, больше минуты. Потом быстро и очень тихо шепчет: «Я точно об этом пожалею», — а вслух говорит:

— Хорошо. Пока я не скажу об этом Лорду. Но если что-то случится… Нет, если будет хоть намёк на что-то, он тут же об этом узнает.

— Договорились. Спасибо, Марк, — Гарри улыбается и протягивает руку.

Марк с кислой миной принимает рукопожатие и поднимается со ступенек.

— Всё. А теперь завтракать. Хотя не думаю, что у кого-то проснётся аппетит.

— Слушай, Марк, — усмехается Гарри, когда они входят в поместье, — а почему ты не в Гриффиндоре, правдолюб?

Марк невесело хмыкает в ответ.

— Попробуй с моим отцом загреметь в Гриффиндор!

Гарри криво улыбается, и они заходят в полупустой зал, в котором царит тяжёлая атмосфера скорби пополам с надменным равнодушием.

***

С момента смерти Драко проходит две недели. Не слишком большой срок, но жизнь за это время ощутимо меняется.

Слизеринцы ходят мрачные, в основном, из-за Панси. Теперь её веки постоянно припухшие, Теодор говорит, она часто запирается в своей комнате и плачет. Гарри думает, что это ужасно глупо, прямо-таки по-детски — ведь слезами Драко уже не помочь, — но благоразумно помалкивает, чтобы не подливать масла в огонь.

Марк пытается выглядеть более-менее беззаботным, и поначалу у него даже получается — ведь Гарри твёрдо был уверен, что он презирал Малфоя. Однако вскоре становится ясно, что вражда эта была больше показной. Марк, как и все, переживает из-за случившегося, и Гарри всё чаще замечает, как надолго уходит в свои мысли его приятель. Размышляет он, скорее всего, не о Драко, а о своей судьбе и вновь открывшейся дыре в защитном барьере. Хотя поступок Малфоя многих заставил по-настоящему задуматься о жизни в поместье. Наверное, все чувствуют сгустившееся здесь напряжение: если раньше слизеринцы и без того старались держаться вместе, то сейчас они практически не разделяются, всюду ходят кучкой и расстаются только на ночь.

На остальных же Пожирателях самоубийство Драко почти никак не отразилось. За исключением Малфоев, конечно. Нарциссу с тех пор видели в зале всего несколько раз, всё остальное время, по рассказу Теодора, она проводит в бывшей спальне Драко. Люциус стал молчалив, обычная надменная ухмылка, кажется, навсегда покинула его губы.

Мальсибера Гарри больше не видел. Марк сообщил, что его почти сразу же после случившегося действительно отправили в город. Гарри бы и рад вздохнуть с облегчением, но расслабиться и хотя бы попытаться жить, как прежде, ему не даёт Риддл. Он больше не зовёт его к себе, да и вообще практически не обращает на него внимания за столом. Впрочем, Гарри и сам пока не горит желанием с ним общаться. После всего, что он узнал, и, в частности, после той сцены с Люциусом, ему до сих пор трудно даже смотреть на него. Риддл, скорее всего, понимает это, потому что продолжает отвечать вежливым равнодушием, видимо, выжидая, пока Гарри сам придёт к нему. А Гарри не хочет. Круг замкнулся.

К концу второй молчаливой недели Гарри ощущает знакомую глухую тоску. Он помнит, что так уже было, когда Риддл игнорировал его несколько дней, и помнит, чем это закончилось. В конце концов он ловит себя на мысли, что уже практически готов искать повод, чтобы прийти к Риддлу — ведь вечно это молчание продолжаться не может. И однажды этот повод отыскивается сам собой.

***

…В конце широкой лондонской улицы уже виднеется заветная дверь, и Гарри ускоряет шаг. В ушах до сих пор звучит грубый женский голос: «Надеюсь, ты не вернёшься». Вряд ли ворча это себе под нос, Коул знала, что её слышат.

Дверь приближается стремительно, и картинка резко сменяется. Теперь Гарри стоит перед знакомым барменом в «Дырявом котле». Том смотрит на него, улыбаясь, сверху вниз.

— Идём, я провожу тебя к проходу.

Он дружески хлопает Гарри по плечу, но ощущение чужого прикосновения настолько неприятно, что тот дёргается.

— Ну извини, — Том выглядит озадаченным.

Картинка вновь сменяется. Гарри стоит посреди Косого переулка, крепко сжимая в руках мешочек с галлеонами. Вокруг суетятся люди, торговцы что-то выкрикивают, глаза разбегаются, не зная, за что зацепиться. Но Гарри просто не в состоянии двигаться. Он никак не может надышаться этим странным воздухом. Может, и безумие, но ему кажется, что пахнет здесь совсем иначе, чем в маггловском мире. Сейчас для него это запах свободы…

Гарри лениво открывает глаза. За окном валит снег. Желание отклеивать себя от постели отсутствует напрочь. За последние несколько ночей он не видел ни одного собственного сна. Лишь какие-то обрывки чужой жизни, с каждым разом всё менее связные и понятные. Почему-то они безумно выматывают: каждое утро после этих снов Гарри чувствует себя таким уставшим, будто всю ночь грузил кирпичи. Он совершенно не представляет, почему так происходит, но наконец-то понимает, что это необходимо выяснить, пока он не свалился от изнеможения посреди Лютного переулка. А значит, для этого придётся идти к Риддлу. Что он и делает с самого утра, пропустив завтрак.

В кабинете никого нет, и Гарри стучится в соседнюю дверь, настойчиво отгоняя от себя неприятное ощущение дежа вю. Спустя почти минуту Риддл открывает, окидывает его с головы до ног изучающим взглядом и кивком приглашает войти.

Впервые переступив порог его комнаты, Гарри принимается украдкой оглядываться. На какой-то момент любопытство пересиливает остальные чувства. В полной тишине он рассматривает громадный камин, в котором резвятся яркие языки пламени, массивное кресло с зелёной обивкой, книжный шкаф. Когда его взгляд падает на письменный стол, он замечает на нём чертежи какого-то здания.

— Что это? — спрашивает он, забыв, что даже не поздоровался.

Риддл, всё это время стоявший, выжидающе сложив руки на груди, подходит к столу и сворачивает пергаменты.

— Проект здания магического университета в Лидсе. Но ведь ты наверняка пришёл не за тем, чтобы вынюхивать, что лежит у меня на столе.

— Да, я… Мне нужно спросить вас кое о чём. В последнее время мне снятся странные сны.

— Как интересно, — усмехается Риддл. — Раньше, когда у тебя были сны и видения, касающиеся меня, ты тут же бежал к Дамблдору. Теперь ты прибежал ко мне. Тебе стал сниться Дамблдор?

— Не дай бог, — Гарри возвращает Риддлу кривую ухмылку, ощущая, как постепенно рассеивается повисшее между ними напряжение. — Боюсь, что я снова неоригинален, но… мне снитесь вы.

— Ты думаешь обо мне уже и во сне? Что ж, это лестно.

— Я не… — издав нервный смешок, Гарри озадаченно потирает лоб. — Я вижу во снах не совсем вас. Кажется, я вижу ваше прошлое вашими глазами.

— Что ты видел?

— Ваше детство, приют, какие-то эпизоды… Одни чёткие, другие неясные.

— Почему ты думаешь, что это мои воспоминания, а не простые сны?

— Потому что по ощущениям они не совсем похожи на сны.

— Что именно ты видел? — прищуривается Риддл, подходя ближе.

— Видел, как садовник убил первую змею, которая с вами заговорила. Видел Коул, пещеру, других детей. Знаю, почему вы не любите темноту. Я видел уже довольно много.

— В этом нет ничего удивительного, — Риддл невозмутимо пожимает плечами. — Ты находишься совсем близко от сильного источника энергии, к которому у тебя… — он мрачно улыбается, — гипертрофированная чувствительность с детства. Полагаю, ты понимаешь, о чём я говорю, и уже догадываешься, что происходит?

— Я знаю, что происходит, я не знаю — почему.

— Хочешь сказать, все расспросы о моём новом облике ты вёл бесцельно? — спрашивает Риддл вкрадчиво.

— То есть теперь так будет всегда? Эти сны и… мои ощущения?

— Пока ты находишься рядом.

— И каждую ночь я буду просыпаться уставшим?

— У человека во сне отдыхают тело и мозг. У мага — ещё и внутренняя энергия, благодаря которой мы творим волшебство. Эти сны необычны, они заставляют твою магию колыхаться всю ночь. Поэтому на утро ты чувствуешь упадок сил.

— И что мне с этим делать?

— Попроси у Северуса зелье для сна без сновидений.

— Но я не хочу совсем не видеть снов. Я лишь хочу не уставать ещё и ночью.

— От этого есть лекарство, — Риддл делает долгую паузу, странно улыбаясь, и добавляет: — Яд в малых дозах.

— Что?

Вместо ответа Риддл протягивает ладонь, и Гарри ничего не остаётся, кроме как осторожно обхватить её пальцами. Риддл делает ещё шаг вперёд и накрывает его руку второй ладонью. Пульсирующая волна медленно подбирается к локтю и скользит дальше. Но Гарри старательно контролирует свои эмоции, и сознание остаётся ясным.

— То, что находится внутри тебя, — говорит Риддл, глядя ему в глаза, — дремало почти двадцать лет, а теперь изо всех сил рвётся наружу. Несколько раз ты давал ему волю, но сейчас снова запираешь. И оно ищет новые способы, чтобы выбраться и слиться с себе подобным. Теперь — через твои сны. Если регулярно подпитывать его, — Риддл на миг чуть крепче сжимает его ладонь, — оно не будет мучить тебя ночью, — он отпускает его руку и отходит назад.

— Прекрасно, — глубоко вздыхает Гарри, ощущая, как последние колючие точки покидают тело. — Зато теперь мне будут сниться кошмары о чём-то живом, что живёт у меня внутри.

— Магия — не живой организм, но и не статичная вещь. Она имеет свой размер и окрас. В конце концов, это дар, к которому следует относиться с уважением.

— Но все маги родились с этим даром. Это ведь просто способность.

— Хорошо, — вздыхает Риддл с лёгким раздражением. — Спущусь до твоего уровня понимания. Это второе Я каждого волшебника. И в нём кроется куда больше интересного, чем в самом человеке.

— Потому что это что-то вроде подсознания? — с сомнением спрашивает Гарри.

— Что-то вроде. Хотя словами это довольно трудно объяснить. Чтобы понять, это нужно видеть.

— А вы видели? — Гарри чувствует резко проснувшийся интерес.

— В своё время я подробно изучал этот вопрос, очень много экспериментировал. И я, пожалуй, видел намного больше, чем любой другой маг. За исключением Гриндевальда, конечно.

— Он всего лишь преступник, жадный до власти.

— Нет, — Риддл качает головой. — Когда-то он был очень могущественным магом, как Дамблдор. Потом ему стало этого мало, и он пошёл дальше — принялся глубоко и плотно изучать тёмную магию. Дамблдор, разумеется, не признавал этого учения, поэтому между ними возникли разногласия. Чтобы доказать ему, что в этом нет ничего опасного, Гриндевальд занялся весьма сложными экспериментами над своей магией. Но не сумел вовремя остановится, и его собственная магия поглотила его. Попросту говоря, он стал одержим.

— Или совсем просто: сошёл с ума.

— Люди часто путают безумие и одержимость.

— А вы?

— Что я?

— Вы сумели вовремя остановиться?

— Мои исследования протекали в несколько ином направлении, — отвечает Риддл уклончиво. — Гриндевальд хотел получить всё и сразу, я же предпочитаю накапливать знания и силу постепенно.

— Для этого вам и нужно бессмертие? — Риддл кивает, но не менее уклончиво. — Хорошо, но что делать мне? Как совладать со своим снами?

— Тут у тебя множество вариантов, — скалится Риддл, и Гарри становится ясно, что выбор остаётся за ним. — Это всё, о чём ты хотел поговорить?

Ему очень хочется высказать всё: и о Драко, и о Люциусе, и о Мальсибере, и о себе, но он понимает, что поток возмущений и претензий не приведёт ни к чему хорошему. Всё равно это ничего не изменит, только сделает хуже. Поэтому он сдерживается и спокойно качает головой:

— Нет, благодарю, я узнал всё, что хотел.

— Хорошо, тогда отправляйся в Лютный переулок. Сегодня у тебя большой заказ.

— Да, милорд, — кивает Гарри, прогоняя остатки фамильярности, и покидает комнату.

***

Лютный переулок сегодня переполнен людьми. Первый тёплый солнечный день после заморозков вытащил на улицу даже стариков. Гарри вышагивает вдоль торговых рядов, сжимая в кармане палочку и ловя на себе многочисленные взгляды. Несколько знакомых продавцов приветственно машут ему.

— Эй, мистер Гарри, вы сегодня не ко мне? — с улыбкой спрашивает с крыльца румяная трактирщица, когда Гарри минует её заведение.

— Спасибо, Иона, погреба ещё полные, — усмехается он в ответ, проходит ещё несколько домов и заворачивает в большой светлый магазин с высокими витражами.

Он планировал быстро забрать заказ и вернуться к обеду, но спустя десять минут становится ясно, что просто так хозяин его отпускать не намерен.

— Гляньте-ка на эти! — восторженно восклицает полный жизнерадостный мужчина, подсовывая под нос скучающему Гарри очередной рулон ткани. — Настоящий персидский шёлк!

— Силвер, — вздыхает утомлённый Гарри, — я беру почти четыреста футов ткани. Вы правда думаете, что этого будет мало?

— Простите, мистер Поттер, но вы заказали западное барахло. Я же предлагаю вам настоящий персидский…

— И Персии уже почти сто лет как не существует.

— Вы меня обижаете, — Силвер с надутым видом сворачивает свой рулон и протягивает уменьшенную в кулёк заказанную ткань. — Тысяча триста галлеонов.

— Чего?! — уже потянувшийся за деньгами Гарри замирает и насмешливо фыркает. — Три галлеона за погонный метр?! И давно цены успели так взвинтиться?

— С тех самых пор, как мой любимый оптовый клиент стал заказывать атлас от лукавого.

— Силвер, — снова вздыхает Гарри, — ну, сколько можно объяснять? Не любит высочество восточные ткани. А его вкусам я доверяю.

— Да ваш Малфой просто выпендривается. Ни черта он не понимает в качественной ткани!

— Угу. Качественной ткани, которую привозят с личинками гусениц!

— В том, что ткань пролежала два месяца в сарае под деревьями, где обирает гнойный руканчик, виновата только британская таможня.

— Ладно, Силвер, хватит мне зубы заговаривать. Уговор был на тысячу.

Гарри вынимает из кармана крупный мешочек с монетами и кладёт его на стол. Силвер не без сожаления расстаётся с кульком.

— Спасибо, мистер Поттер, с вами приятно иметь дело, — доносится до Гарри стандартная фраза, когда он покидает магазин.

Выйдя, он смотрит на часы, с удовлетворением отмечая, что, если поторопится, ещё успеет к обеду. Он обходит ещё две лавки, договариваясь о поставках на следующую неделю, и, воспользовавшись порт-ключом, возвращается в поместье.

Подходя к высоким дверям зала, он поигрывает цепочкой, чтобы не забыть вернуть порт-ключ Александре. Лёгкое утомление приятно контрастирует с чувством выполненного долга. Настроение хорошее, в частности, из-за утреннего разговора с Риддлом. Гарри на ходу соображает, как поймать завтра хозяина ювелирной лавочки, которого постоянно нет на месте — Снейп за каким-то чёртом потребовал для зелья восемь килограмм серебра. Но когда он открывает дверь и переступает порог зала, все мысли враз исчезают. Как исчезает и вся лёгкость сегодняшнего дня. Волосы на голове встают дыбом, и Гарри никак не может поверить в то, что видит.

За столом сидят лишь несколько Пожирателей, остальные образовали в центре зала полукруг, с любопытством взирая на происходящее. Внутри полукруга кто-то беззвучно корчится на полу под пыткой, а над ним стоит Риддл со вскинутой палочкой в руке и полным безучастием на лице.

Не помня себя, Гарри приближается к Пожирателям, вглядываясь в трепыхающееся тело и с трудом узнавая в нём Гермиону.

Глава 24. Цена дружбы

Гарри чувствует себя героем жестокого ночного кошмара. Секунды тянутся вязкими нитями одна за другой, а он всё ещё стоит, не в силах заставить себя даже пошевелиться. Риддл опускает палочку, и Гермиона перестаёт дёргаться. Когда стоящий рядом Нотт бормочет: «Finite Incantatem» , — к тишине зала добавляется её шумное тяжёлое дыхание. Гарри с ужасом смотрит на измученную Гермиону, совершенно не представляя, что делать, и всё глубже погружаясь в ощущение нереальности происходящего. Видеть её здесь, подругу из того, другого мира, который он покинул два месяца назад, всё равно что проснуться утром в чужой постели в соседнем городе. Его два мира наконец-то нашли жирную точку пересечения — хрупкое окровавленное тело на полу, которое сейчас кажется совсем маленьким и жалким.

— Мой Лорд, — подаёт голос Малфой, — вы уверены, что не хотите начать допрос?

— Позже, — отрезает Риддл. — Когда она сама захочет с нами поговорить. А пока что…

Вялый взмах палочки — и Гермиона снова начинает биться на полу. На этот раз Нотт не накладывает заглушающие чары: она уже не кричит, только громко стонет, иногда срываясь на хрип. А Гарри практически чувствует её боль на расстоянии.

Никто не смотрит в его сторону, и он не знает, что ему делать. Но он должен, обязан предпринять хоть что-то!

Ещё не представляя зачем, он бросается к Риддлу, расталкивая Пожирателей, и замирает в футе от него. Но тот даже не поворачивает головы — с оттенком презрения на равнодушном лице продолжает смотреть на бьющуюся в агонии Гермиону.

— Пожалуйста, не нужно, — просит Гарри, нервно топчась на месте и кусая губы. Но Риддл не реагирует, словно его здесь нет. — Хватит! Перестаньте! — выкрикивает он с отчаянием и дёргается вперёд, намереваясь то ли схватить его за руку с палочкой, то ли заслонить собой Гермиону. Но по-прежнему не получает реакции.

Лихорадочно соображая, как привлечь внимание Риддла и прекратить пытку, он перебирает в уме все возможные варианты, но ни один из них не кажется ему хоть немного действенным. Дикая, уродливая идея вспыхивает так внезапно, что он цепляется за неё, уже не думая о последствиях.

Гарри резко подаётся вперёд и прижимается губами к губам Риддла, изо всех сил стараясь не растерять остатки себя, когда в голову ударяет обжигающая колючая волна. Стоны за спиной тут же прекращаются. Даже сквозь глухие удары крови в ушах он слышит удивлённо-насмешливые перешёптывания Пожирателей. Он так зациклен на мыслях о Гермионе, что пропускает момент, когда Риддл, так и не ответив на поцелуй, отстраняется с неприятной ухмылкой на лице. Гарри оцепенело смотрит на него, ожидая приговора для себя и подруги, но он только приказывает Эйвери:

— В темницу её, — и, развернувшись, выходит из зала через заднюю дверь.

Лишь когда край его мантии скрывается из виду, Гарри вспоминает, как дышать и двигаться. Он оборачивается к Гермионе, но та едва шевелится, находясь на грани обморока. Эйвери подходит к ней и дёргает за предплечье, чтобы поставить на ноги, но Гермиона снова валится на пол. Бросив странный взгляд на Гарри и тяжело вздохнув, он, вместо того чтобы отлевитировать бессознательное тело, подхватывает его на руки и выносит из зала. Гарри напряжённо провожает Гермиону глазами, и только когда двери закрываются, оглядывает остальных Пожирателей.

Рассаживаясь по своим местам за столом, они не перестают перешёптываться, ухмыляться и беззастенчиво поглядывать на него. Поначалу он порывается следовать за Эйвери в подземелья, но Марк настойчиво хватает его за локоть и заставляет сесть рядом с собой. Всё ещё сбивчиво дыша, Гарри пытается справиться с дрожью и смотрит в свою пустую тарелку, выжидая, пока внимание Пожирателей наконец отклеится от его персоны. Когда он всё же решается поднять голову, почти все заняты обедом, но по залу изредка пробегают шепотки и неприятные смешки. Стараясь не обращать внимания ни на них, ни на пылающие щёки, Гарри смотрит на сидящую напротив Панси. Её брови удивлённо приподняты, а в глазах читается крайнее недоумение. Поймав его взгляд, она поспешно отворачивается. Стиснув зубы, он поворачивает голову к Марку. Тот уплетает картофельное пюре, с трудом сдерживая смех.

— Ну что?! — шёпотом выкрикивает Гарри, по очереди оглядывая слизеринцев.

Тут Марк уже не выдерживает и, закрыв набитый рот руками, откидывается назад, сдавленно хохоча. Теодор против воли начинает похрюкивать, и, глядя на них, в нездоровом смехе наконец заходится и остальная компания. Гарри переводит непонимающий взгляд с одного раскрасневшегося лица на другое и не может взять в толк, что так рассмешило этих идиотов.

— Извини, — отсмеявшись и откашлявшись говорит Марк, вытирая слёзы. — Это нервное. Просто это… это было…

— Впечатляюще, — заканчивает Панси, ухмыляясь.

— То есть мне крышка, — констатирует Гарри без тени улыбки.

— Ага, эфенди. Тебе крышка, — Марк задорно хлопает его по плечу и возвращается к пюре.

— Что случилось? Как она сюда попала?

— У Долохова спроси, — кивает Марк на другой конец стола. — Он её с дежурства приволок.

— Антонин! — зовёт Гарри и, дождавшись, пока Долохов посмотрит на него, поднимает бровь в немом вопросе.

— Эти ублюдки опять пасли наш склад, — хмуро отвечает Антонин. — Тёпленькими взяли.

— Кто там был?

— Черномазая жопа и ещё какая-то малышня. Эту удалось оглушить, остальные спаслись позорным бегством.

— Давно её доставили сюда?

— Минут за десять до твоего… кхм… — Долохов нехорошо скалится. — Выступления.

— Что Лорд хочет у неё узнать? Она же не сможет сообщить местоположение штаба. Она же не знает…

— Значит, расскажет, что сможет, когда Руперт её разговорит.

Услышав это, Гарри вскакивает со стула, и в это время двери зала распахиваются, впуская Эйвери. Вырвавшись из хватки Марка, Гарри подлетает к нему и с такой силой ударяет кулаками в грудь, что он, пошатнувшись, едва успевает отступить назад, чтобы не упасть.

— Что ты с ней сделал?! — орёт Гарри так, что у самого закладывает уши.

— Какого… — Эйвери тянется было к палочке, но тут между ними вырастает Марк, расставив руки в стороны.

— Эй, эй, ну тихо. Вы же не станете затевать драку?

Гарри вновь рвётся вперёд, но Марк хватает его за плечи и как следует встряхивает.

— Успокойся, слышишь?!

Немного остыв, он повторяет вопрос, глядя Эйвери в глаза:

— Что ты с ней сделал?

— Да ничего я с ней не делал, неврастеник! — выкрикивает тот в ответ. — В камере запер. Идиот несчастный!

Он обходит их с Марком и садится за стол, поглядывая на него, как на буйнопомешанного. Гарри делает глубокий вздох, прикрывая глаза.

— Может, сядем уже, поедим, а? — предлагает Марк с раздражением.

— Нет, — он твёрдо качает головой. — Мне нужно её увидеть.

— Увидишь, когда Лорд разрешит.

— Да плевал я на разрешения Лорда! — шипит Гарри. — Я должен пойти к ней сейчас!

— Кому должен?

— Иди ты! — Гарри отпихивает его в сторону и рвётся к выходу, но тут Марк взмахивает палочкой, и двери резко захлопываются перед самым носом. — Alohomora! — рявкает Гарри на створки, но ничего не происходит, и он оборачивается к слизеринцу. — Урод, открой эту чёртову дверь!

Марк смотрит на него как-то странно, словно не верит тому, что услышал.

— Открой дверь! — цедит Гарри, взявшись за ручку.

— Открою, — сухо говорит Марк белыми от сдерживаемой ярости губами. — Но один ты туда не пойдёшь.

— Мне проводники не нужны, дорогу знаю.

— А я к тебе в свиту и не записывался. Если хочешь поговорить с ней — говорить будешь только под моим присмотром.

Гарри хочет ещё возразить, но вовремя вспоминает, что спорить с упрямым Марком бесполезно.

— Ладно, — кивает он. — Любишь подслушивать — я доставлю тебе такое удовольствие. Открывай! — Марк не шевелится. — Ну же!

Гарри снова поворачивается к дверям, и спустя несколько секунд те медленно отворяются. Он торопливо выходит в коридор, слыша за спиной шаги догоняющего его Марка. Поравнявшись, тот идёт молча, опустив голову и засунув руки в карманы. Весь путь проходит в тягостном болезненном молчании, и Гарри, уже немного успокоившись под конец, начинает жалеть, что сорвался на товарища. А ведь сейчас он станет разговаривать с Гермионой, и только от Марка будет зависеть, что он сможет ей рассказать. Гарри даже собирается заговорить с ним, но они уже подходят к ненавистной клетке, в которой сжалась в углу его подруга.

Услышав чьё-то приближение, она вздёргивает голову, и в первое мгновенье выражение её лица гордо и упрямо. Но увидев Гарри, она, тихо охнув, бросается к решётке и вцепляется в неё пальцами. Он быстро опускается на колени и просовывает руки сквозь прутья, чтобы кое-как попытаться её обнять.

После неловкого объятия она отклоняется назад и с полминуты молча разглядывает его, слабо качая головой. Она сплетает их пальцы через решётку, и её глаза начинают блестеть.

— Гарри… Гарри, ты… Ты так изменился, — Гермиона даже пытается улыбнуться, но из-за запёкшейся под носом крови и синяков под глазами улыбка выглядит страдальческой. Она просовывает запястье сквозь прутья, чтобы коснуться его волос. — Твои волосы… Ты…

Гарри быстро хватает её ладонь и крепко сжимает.

— Да не думай обо мне! Как ты сама?

— Я? — Гермиона болезненно усмехается. — Вроде в порядке. А ты как?

Гарри собирается ответить, но тут над головой раздаётся скучающий голос Марка:

— Ну всё. Со всеми всё нормально. Идём отсюда.

Гарри поднимает голову и, наткнувшись на его ледяной взгляд, моментально жалеет, что вообще затеял эту перепалку в зале.

— Марк, пожалуйста, дай нам пять минут, — просит он, не выпуская руки Гермионы.

— Зачем?

— Ну, прошу тебя. Тебе сложно?

Состроив гримасу, Марк демонстративно делает шаг назад и складывает руки на груди.

Гарри достаёт палочку и наскоро наколдовывает сквозь прутья тёплую мантию. Она поднимается с пола и укутывает Гермиону, на которой оставили лишь брюки и тонкую рубашку. Гермиона машинально заворачивается в мантию, но Гарри замечает, что в её взгляде появились бесконечная тоска и напряжение.

— Гермиона… — он принимается осторожно гладить её по плечу. — Не волнуйся, всё будет в порядке. Я обязательно придумаю, что делать.

— Что ты здесь делаешь? — шепчет она в ответ вовсе не то, что он ожидал услышать.

— Ты знаешь, что.

— Ты… Ты ничего нам не сказал. Просто молча ушёл. К ним, — по её щекам катятся слёзы, а у Гарри в груди будто распускается острый каменный цветок.

— Давай не будем сейчас говорить обо мне, — торопливо произносит он, опуская голову. — Это совсем неважно.

— Нет, Гарри, это важно. Я просто не могу поверить. Вернее, я никогда до конца не верила, пока… — она вынимает ладонь из его руки и отстраняется.

— Пока что?

— Ты здесь и ты… Ты хорошо выглядишь, ты не заперт в темнице, как и я. У тебя есть палочка!

— Конечно, Грейнджер, она у него есть, — совершенно некстати встревает Марк. — А в вашем штабе что, карандашами колдуют?

Гермиона смотрит на Марка блестящими, широко распахнутыми глазами, а потом вновь поворачивается к Гарри. Её глаза сужаются.

— Гарри, неужели это правда? Скажи мне, что нет. Скажи! — она хлюпает носом, и её губы подрагивают.

Гарри отлично знает, что Марк стоит в двух шагах от них и ловит каждое слово. Если бы он не устроил сцену в зале, возможно, не стал бы от него таиться и хоть как-то, намёками объяснил Гермионе, что происходит. Но теперь он уже не уверен, что Марк не сдаст его.

— Гермиона, послушай…

— Нет, я не хочу ничего слушать. Уходи!

Гермиона мотает головой, отползает дальше от решётки, и Гарри понимает, что дают о себе знать начинающаяся истерика и риддловское Crucio, после которого ещё не скоро начинаешь соображать.

— Гермиона, дай же мне всё объяснить! Я клянусь, для нас с тобой ничего не изменилось, я по-прежнему твой друг. Пожалуйста, выслушай меня.

Вместо ответа Гермиона прижимает ладони к лицу и укладывается в позе зародыша на грязном полу. Гарри ещё с минуту зовёт её, но безуспешно: она остаётся глуха к его просьбам.

— По-моему, дама больше не желает с тобой говорить, — насмешливо замечает Марк, когда Гарри, отчаявшись, умолкает.

Он нехотя поднимается с колен, отряхивается и кидает на Гермиону последний взгляд, наполненный болью и сожалением.

— Я ещё приду, — сообщает он скорее себе, чем ей, и покидает подземелья.

Очутившись в коридоре, он подходит к окну и, прислонившись к подоконнику, бесцельно выглядывает на улицу. Он ожидает, что Марк подойдёт к нему, но тот проходит мимо.

— Марк! — окликает Гарри, но его будто не слышат. — Марк, прости! — выкрикивает Гарри вслед, и тот, наконец, останавливается и медленно оборачивается.

С недовольным выражением лица Марк подходит к нему и смотрит волком.

— Прости меня. Я совался, вспылил. Я не хотел всего этого говорить, просто перенервничал.

Зная быструю отходчивость Марка, Гарри осторожно улыбается, ожидая, что сейчас тот привычно махнёт рукой и скажет: «Проехали». Но тот долго и хмуро молчит, а потом серьёзно выдаёт:

— Ты меня достал. И я очень жалею, что нянькой к тебе приставили именно меня. Я думал, ты другой.

От удивления Гарри даже не находится с ответом. Он оторопело смотрит на Марка, не зная, что сказать. Марк, тем временем, продолжает спокойным и непривычно сдержанным тоном:

— Знаешь, я понимаю, каково тебе пришлось и как трудно тебе было первое время. Но потом ведь вроде всё наладилось. На какой-то момент мне даже показалось, что мы стали нормально общаться. Снейп как-то рассказывал, что ты едва не угодил в Слизерин. А я со скрипом туда попал. Я думал, мы найдём общий язык. Но, извини, Поттер, это уже становится невозможным. — Собственная фамилия больно бьёт по ушам, и Гарри сжимает челюсти. — От твоих выкрутасов все устали: и я, и Панси, и Тед, и Блейз. А ведь мы ничего плохого тебе не делали. Я-то уж тем более. Самое страшное в своей жизни, что я сделал по отношению к вашей компании — это придумал третью строчку в песне «Уизли — наш король». Я ведь не врал тебе в первый день, когда говорил, что мне до лампочки ваши разборки, я отнёсся к тебе нормально, просто как к парню, который попал в трудное положение. А ты с самого начала видел во мне только врага. И, судя по всему, продолжаешь видеть до сих пор. Я не понимаю, почему. Может ты, конечно, постоянно играешь в кого-то, кем не являешься, а иногда забываешься и выходишь из роли — я не знаю и думать об этом, честно говоря, не хочу. Но у меня всё очень просто. Ты нормальный парень, с которым интересно и приятно общаться, и мне казалось, нам даже удалось как-никак сдружиться. Но, похоже, я крупно накололся. — Гарри чувствует в горле тугой комок и с силой сглатывает. — В общем, мне надоело постоянно тянуть тебя за собой, помогать, что-то объяснять и доказывать. Правда. Потому что в ответ я получаю только «урод» и «ублюдок». Либо ты слишком хорошо притворяешься одним из нас — и сейчас, как ты понимаешь, я не имею в виду Пожирателей, — либо тут что-то намного сложнее. И я опять же не хочу разбираться, что именно. Это твои личные проблемы, и никто, кроме тебя, не сможет их решить. В общем, я умываю руки. Я думал, ты тоже хочешь подружиться, но если…

Марк вдруг обрывает себя на полуслове, и его лицо резко меняется. Он наклоняется к Гарри ближе и странно усмехается:

— Надо же. Опять я прав. Тут всё сложнее, верно?

— Что? — Гарри часто моргает, выходя из глухого оцепенения.

— В тебе ещё осталось что-то человеческое, если мои слова до тебя долетают.

Гарри хмурится, не сразу понимая, что его глаза блестят от слёз. Сглотнув, он на несколько секунд зажмуривается.

— Да, ты прав. Я не играю — всё сложнее, — отрывисто говорит он, слыша, как голос подрагивает.

— Ты изменился, Гарри. Вначале ты был другим.

— Каким? Тихим, забитым?

— Нет. Ты был… живым. Не таким, знаешь, сдержанным, вдумчивым. И тогда с тобой было весело и интересно.

— Я слишком долго прообщался со слизеринцами, — пытается пошутить Гарри, но Марк остаётся серьёзным.

— Нет, ты слишком много общался с Лордом. Постепенно ты становишься такой же бездушной скотиной, как и он.

— Я не такой, как он!

— Ну, пока ещё нет. Между вами всё ещё есть одно отличие: он делает или говорит что-то, совершенно не думая о других. А ты тоже так делаешь, но потом тебя мучает совесть. Хороший признак того, что у тебя, в отличие от него, по-прежнему есть душа.

— Марк…

— Ой, не надо, ладно? Это тебе просто взгляд со стороны.

— Отлично же я, получается, выгляжу со стороны, если ты сравниваешь меня с ним.

— Говорю, что вижу, — Марк пожимает плечами и собирается уходить, но Гарри хватает его за предплечье.

— Постой. Прости, что я сорвался — этого больше не повториться. Что бы ты теперь обо мне ни думал, ты мой друг. Правда. Но в то же время мне тяжело назвать другом того, кому я не могу полностью доверять. Вернее, не доверять, а… — Гарри прикрывает глаза и тяжело вздыхает, готовясь озвучить следующую фразу. — Я доверяю тебе, но не могу открыться полностью. И это меня гложет.

— Открыться? — фыркает Марк. — Слушай, Гарри, мы с тобой не две девчонки-четверокурсницы, которые открываются друг перед другом, долгими вечерами рассказывая, у кого с кем был первый поцелуй. У всех есть секреты. Хранить что-то в себе — не значит врать или не доверять. Я с самого начала сказал, что меня не волнуют твои грязные тайны, и думал, что ясно дал понять: раз уж нам придётся проводить немало времени вместе, мы можем забыть про школу, про последние два года и начать всё с чистого листа. И ты не будешь нашим врагом — Гарри Поттером, будешь просто Гарри. А я не буду сыном Пожирателя смерти, буду просто Марком. Это же так просто.

— Просто, — понуро кивает Гарри. — Но до этого в моей жизни это было совсем по-другому.

— Ну, а со мной будет так, — усмехается Марк и снова порывается уйти, но Гарри не может закончить разговор вот так. Он обходит его спереди и протягивает руку.

— Эй, Марк, а у тебя ещё чистые листы остались?

Марк крепко пожимает протянутую ладонь, довольно улыбаясь.

— Для тебя найдём, эфенди, — он хлопает Гарри по плечу, и они возвращаются в зал, чтобы закончить прерванный обед.

***

До самого конца дня Гарри только и занят тем, что старается подавить засевший в животе сгусток паники. Он старается выглядеть беззаботным, болтает со слизеринцами, шутит, но никто, пожалуй, кроме Марка, даже не догадывается, чего ему стоит прятать рвущиеся наружу эмоции. На деле он чувствует себя подвешенным на тонкой верёвке над пропастью. Малейшее дуновение ветра — и она порвётся. Он оборачивается на любой голос или резкий звук, не зная, чего страшится больше: последствий своей выходки в зале или того, что решат делать с Гермионой.

Кажется странным, но практически все, кто был свидетелем той уродливой сцены, восприняли это… как шутку. Очередной дикий и резкий поступок Гарри Поттера, подобно предыдущим. И он не строит иллюзий: он должен быть благодарен Риддлу за то, что тот не стал заострять на этом внимание и выяснять отношения при всех. Поведи он себя иначе, разозлись и устрой публичное наказание, сейчас Гарри получал бы презрительно-жалостливые взгляды, какими обычно смотрят на приговорённых к смертной казни. Но на губах Риддла играла снисходительная улыбка, когда он отстранялся от него. И настроение своего хозяина переняли и остальные Пожиратели. Пусть лучше считают Гарри малолетним романтичным идиотом — сейчас это ему только на руку.

Он с облегчением ловит быстро сгустившиеся за окном сумерки: теперь можно спокойно отправляться к себе в комнату, чтобы не натыкаться на насмешливые ухмылки Пожирателей и — не дай бог — на Риддла. Не нужно иметь «превосходно» по Прорицаниям, чтобы догадаться, что разговор у них будет неприятным.

Среди вороха тревожных мыслей о Гермионе проскальзывает и любопытная: почему Риддл не стал устраивать показательных кар после подобной наглости со стороны Гарри? Ведь то, что они целовались единственный раз, вовсе не даёт ему права вести себя подобным образом. Тут есть два варианта, один хуже другого. Либо для Риддла это ничего не значит — всего лишь обычная мелкая фамильярность, коих Гарри за два месяца позволил себе уже немало в присутствии других. Либо для него это всё-таки значит чуть больше, чем ничего, и подобным образом он решил это скрыть. Несмотря на то что в первом случае Гарри опасаться нечего, а во втором его ждёт как минимум тягостный разговор или даже наказание, его тянет склониться именно ко второму варианту. Он не знает, почему, и изо всех сил пытается не думать об этом. Во всяком случае, для начала нужно позаботиться о Гермионе.

Наспех поужинав в своей комнате и практически не ощутив вкуса еды, Гарри лежит на кровати, закинув руки за голову и разглядывая потолок, изученный до последней трещинки. Не переставая думать о подруге, томящейся в холодной каменной клетке, он параллельно удивляется тому, насколько спокойно ведёт себя, несмотря на ситуацию. Раньше бы он ещё днём вломился в камеру, чтобы освободить Гермиону, совершенно не думая о последствиях. Но теперь угасают последние бессмысленные тревоги. Им движет лишь рационализм и холодный расчёт. Заглушив последние эмоции и безумные порывы, он чётко и тщательно прокручивает в голове свои возможные действия.

Гермиону необходимо вытащить отсюда — это не обсуждается. Неясно, почему Риддл не занялся ей сегодня, но надеяться на его забывчивость не приходится — завтра с самого же утра он прикажет пытать её. Значит, на поиски решения остаётся только ночь.

К кому пойти? К Снейпу? Исключено. Он всё равно ничего не сможет сделать. Умолять Риддла отпустить её? Глупости. Снова обращаться за помощью к Марку? Бесполезно. Лишнего порт-ключа больше нет. А на этом список людей, которые могли бы сделать хоть что-то, заканчивается. Рассчитывать придётся только на собственные силы.

Гарри лежит без движения до пяти утра, не переставая крутить по кругу одни и те же мысли, рассматривать даже самые нелепые варианты, прикидывать так и эдак и раз за разом упираться в простое, но чёткое понимание: он не сможет спасти её так, чтобы никто не узнал, спасти без ущерба для себя. На самом деле освобождение Гермионы — дело от силы тридцати минут. Самое страшное в этом плане — его последствия для Гарри. Чтобы подруга оказалась на свободе, придётся принести огромную жертву. Цена будет высока. Возможно, настолько, что заплатить придётся жизнью.

Равномерный бой часов отмеряет очередные шестьдесят минут. Подняв голову, Гарри отмечает, что за окном едва начало сереть — ночь отступает, передавая права новому дню. Глубоко и тяжело вздохнув, он неспеша встаёт, надевает зимнюю мантию и тихо выходит в коридор.

Поместье погружено в ленивый сон. По коридору гуляет слабый зимний ветер, путаясь в занавесках. Гарри доходит до лестницы и, на всякий случай прислушавшись, спускается на первый этаж. Свернув вправо, он доходит до подземелий и, заколебавшись всего на секунду, толкает дверь в холодный узкий коридор.

Когда он приближается к камере, Гермиона по-прежнему лежит на полу, сжавшись в комок. Гарри раздумывает, не окликнуть ли её, но потом решает, что не будет тратить времени даже на объяснения. Конечно, вряд ли кто-то из Пожирателей не спит в такую рань — просто он боится погрязнуть в ненужных спорах и разговорах и растерять остатки хладнокровия.

— Bombarda! — Гарри наводит палочку на замок, и тот, сорвавшись с решётки, отлетает в сторону.

Гермиона вздрагивает и поднимает голову. Она открывает рот в немом изумлении, но Гарри пресекает все её попытки заговорить. В два шага очутившись возле неё, он торопливо поднимает её на ноги за плечо и накидывает сползшую мантию.

— Что происходит? — Гермиона смотрит на него с острой смесью неверия и страха.

— Идём со мной, — холодно приказывает Гарри, вытаскивая её за руку из камеры.

Но Гермиона отбивается и замирает на пороге, словно унылая клетка — это убежище.

— Что ты делаешь, Гарри? Куда ты меня ведёшь?

Гарри подходит к ней угрожающе близко. Он видит красные полоски от лопнувших сосудов в испуганных глазах.

— Иди за мной. Молча. Или я наложу на тебя Silencio.

Гермиона смотрит на него со страхом и отвращением, но потом в её взгляде появляется смирение. Она безжизненно кивает. Гарри разворачивается и быстро направляется вон из темницы, не проверяя, следует ли Гермиона за ним. Когда они попадают на первый этаж, он останавливается, напряжённо вглядываясь в наполнившийся сероватым светом коридор, и тщательно прислушивается к густой тишине. А потом хватает Гермиону за руку и тянет к выходу. От холода её ноги онемели, и она еле поспевает за ним, перманентно хлюпая носом. Но он не собирается жалеть её. Выйдя на улицу, Гарри ещё прибавляет шаг, и Гермионе приходится пробежаться. Он неумолимо тащит её к дыре в барьере, которую — он уверен — без труда сможет отыскать во второй раз.

Он надеется, что путь до неё пройдёт в молчании, но уже через несколько минут Гермиона не выдерживает.

— Гарри, пожалуйста, скажи, куда мы идём, — её голос дрожит. — Гарри… — Он упорно молчит. — Ты пугаешь меня. Скажи, что ты задумал. Скажи немедленно, иначе я…

— Что?! — не выдержав, рявкает Гарри и оборачивается. — Что ты сделаешь? Без палочки? А?

— Я не знаю, — обиженно выплёвывает она, вырывает руку и останавливается. — Пожалуйста, поговори со мной. Скажи хотя бы…

— Нет! Я не могу. И я не буду ничего объяснять. Хочешь жить — иди за мной и помалкивай. Хочешь вернуться в камеру — нет проблем! Я тебе это устрою.

Несколько секунд она смотрит на него с недоверием, а потом всё-таки обхватывает его ладонь ледяными пальцами.

— Не спрашивай меня ни о чём, — качает он головой, продолжая идти. — Не разговаривай со мной, пожалуйста.

Гермиона больше не пытается заговорить или вырваться, и остаток дороги проходит в молчании. Гарри останавливается, когда чувствует наэлектролизованный воздух, и запускает снежный шарик в пустоту. Убедившись, что тот благополучно коснулся земли, он подводит Гермиону к краю обрыва и отступает на несколько шагов.

Она поворачивается и непонимающе смотрит на него. Он молчит. В её глазах появляется плохо скрываемый ужас, и Гарри делается больно и горестно от того, что она сейчас наверняка себе надумала.

— Аппарируй, — тихо произносит он, и её лицо стремительно меняется. На нём появляется так хорошо знакомое ему мученическо-виноватое выражение.

— Гарри… — выдыхает она и дёргается в его сторону. Но он отступает назад. — Гарри, — повторяет она, и в этом коротком слове он слышит куда больше, чем если бы она попыталась объяснить: понимание, стыд, облегчение, благодарность, страх — уже не за себя.

— Быстрее, — торопит он, отводя глаза.

Он ждёт хлопка аппарации, но Гермиона не была бы Гермионой, если бы просто послушалась его.

— Господи, Гарри, прости, прости меня, — она зажимает рот ладонью. — Гарри, я не знала, я не думала…

— Давай же, — цедит он сквозь зубы, молясь, чтобы она убралась отсюда как можно быстрее.

— Нет, — Гермиона отчаянно мотает головой. — Я никуда не уйду! Они же убьют тебя, когда узнают.

— Гермиона, пожалуйста…

— Нет! — она так внезапно бросается ему на шею, что он не успевает увернуться. — Гарри, я… Я всё поняла, прости меня. Я не уйду, я тебя здесь не брошу. Ты погибнешь! Уйдём вместе, прошу тебя!

Она душит его в объятиях, уже рыдая в голос, а он с отвращением чувствует, как что-то у него внутри размякает, превращаясь в слякоть. Куда-то стремительно пропадают решимость и холодная отстранённость. Он стискивает зубы и, не удержавшись, обнимает в ответ Гермиону, которая не перестаёт шептать сдавленным голосом. Его посещает неприятное чувство дежа вю: холодная стена в Лютном переулке, заснеженная пустая улица в маггловском районе Лондона и ощущение близости к долгожданному штабу. Почувствовав, как глаза начинает жечь, он грубо отпихивает от себя Гермиону и выставляет руку вперёд, когда она снова порывается кинуться к нему. Нет. Он не хочет искушаться теплом дома, что всё ещё хранит её тело. Он уже всё решил.

— Аппарируй, — с трудом повторяет он, давясь словом. — Немедленно, — его голос срывается.

— Гарри…

— Давай же! Уходи, пока я не передумал!

Она смотрит на него, как на старого верного пса, которого нужно усыпить. Понимая, что сама она с места не сдвинется, а тянуть больше нельзя, он с отчаянием бросается вперёд и сталкивает Гермиону с обрыва. Испуганный крик через секунду обрывается хлопком аппарации.

Стоя на краю обрыва и теряя голову от разрывающих его страха и безнадёжности, Гарри нервно запускает руку в волосы, уже не сдерживая слёз боли. Он может аппарировать следом, но не станет. Он слишком через многое прошёл, чтобы трусливо сбежать. Шансы сохранить себе жизнь непреклонно стремятся к нулю, но пока есть хоть один отделаться жестоким наказанием, он останется. Он отдаст себя на милость победителя — иного выбора он себе не оставит.

Постояв над пропастью ещё минут десять, Гарри разворачивается и бредёт к поместью. По дороге страх успевает смениться апатией, а отчаяние — покорностью. Только боль всё разрастается в груди. Когда он входит в дом, то уже практически желает, чтобы его просто казнили. Страшно даже подумать, как Риддл будет относиться к нему, если решит сохранить ему жизнь.

В полной уверенности, что это действительно конец, Гарри даже не пытается оттянуть момент или спрятаться в своей комнате. Свернув вправо, он сразу идёт в зал, спокойно занимает своё место и несколько часов сидит почти без движений, пока в десять утра двери не распахиваются, и зал не начинает постепенно наполняться пока ещё ни о чём не подозревающими Пожирателями.

Они рассаживаются за столом, поглядывая на Гарри с лёгким удивлением: он никогда не приходил на завтрак первым. В числе последних появляется Марк с остальными. Они садятся возле Гарри, бодро желая ему доброго утра, но он не отвечает. Он сидит, опустив голову, и не решается посмотреть на них. Отчего-то ему кажется, что стоит скрестить взгляды хоть с кем-то из приятелей, его шаткое спокойствие тут же расплескается, он потеряет контроль над собой и выкинет какую-нибудь безумную глупость исключительно в своём духе.

Панси уже вовсю хмурится, наклоняясь к нему через стол и стараясь выпытать, что случилось, Марк привычно отпускает колкие шуточки, но Гарри не реагирует на ребят. Краем глаза он замечает, как в зал скользкой змеёй вползает Снейп и садится с края стола. Теперь, судя по всему, осталось дождаться только Риддла.

— Марк, — Гарри едва поворачивает голову, продолжая рассматривать собственные колени.

— Что?

— Я знаю, что часто вёл себя как полный придурок. Прости, если чем-то обидел.

— Эфенди, ты что, вешаться собрался?

— Почти, — через силу усмехается Гарри, и его сердце ухает, когда в зале появляется Риддл.

Он проходит к своему месту, но не успевает сесть, как в зал врывается Долохов.

— Милорд, пленница! Она исчезла!

В зале поднимается гул, несколько человек вскакивают, многочисленные ножки стульев скрипят по паркету. Гарри закрывает глаза, собираясь с духом. Марк хватает его за локоть, тормошит и что-то говорит, но он уже не понимает ни слова.

Вдруг все смолкают как по команде. Впрочем, почему «как»? Открыв глаза, Гарри замечает поднятую ладонью вверх руку Риддла. Пожиратели успокаиваются и садятся на места, удивлённо перешёптываясь.

— Гарри, — Риддл произносит его имя негромко и очень мягко, даже ласково.

Гарри медленно переводит на него тяжёлый мутный взгляд и замечает играющую на тонких губах улыбку, которая не сулит ничего хорошего. Он с трудом вздыхает.

— Да, милорд, — послушно откликается он, ещё находя в себе силы, чтобы изумиться, что сам Риддл, кажется, нисколько не удивлён.

— Что происходит? — он хмурится, однако в его лице нет ни злости, ни гнева — лишь преувеличенный интерес.

Гарри не спеша обводит глазами всех за столом и снова поворачивается к нему.