— Я отпустил её, — отвечает он внятно и чётко.
Ропот в зале нарастает. Панси сдавленно охает, а Марк резко выдыхает. Риддл продолжает улыбаться.
— Каким же образом тебе это удалось? — спрашивает он с любопытством.
— Ночью я выкрал порт-ключ у Марка из комнаты. Перенёс Гермиону в Лютный переулок. Вернулся и положил ключ на место, — Гарри говорит монотонно, словно отчитывает выученный урок перед преподавателем. Он поворачивается к Марку и добавляет: — Прости.
Тот напряжённо закусывает губу: он знает, что Гарри лжёт, и знает, какую именно находку он стремится сохранить в тайне. Но молчит, не опровергает. Лишь сумрачно кивает, принимая извинения: для остальных — за кражу, для Гарри — за то, что тот вновь втравил его в историю.
Риддл тихо вздыхает.
— Порыв благородства?
— Она мой друг. Неужели вы действительно думаете, что я спокойно смог бы смотреть, как над ней издеваются?
— Разумеется, не мог, — ухмыляется Риддл. — Спокойно уж тем более. И вчера мы в этом, кажется, убедились.
Он оглядывает Пожирателей, и те угодливо смеются, поддерживая шутку. Но вскоре вновь замолкают. Сейчас Риддл объявит приговор. Сердце у Гарри колотится о рёбра, его трясёт от напряжения. Риддл поднимается со стула. Все задерживают дыхание. Тишина такая, что слышно, как ветер резвится в верхушках деревьев в лесу. Гарри думает, что он достанет палочку, и уже стискивает зубы, готовясь услышать либо «Crucio», либо «Avada Kedavra». Но слышит вовсе не это. Кое-что гораздо хуже.
— Выкиньте его с острова, — устало морщится Риддл и разворачивается, чтобы уйти.
Гарри не осознаёт, что сейчас услышал. До него долетает безумно далёкий удивлённый голос Нотта:
— Милорд, а как же его палочка?
— Пусть подавится, — говорит Риддл уже от двери. — Александра, проследи, чтобы через пять минут его здесь не было.
Край длинной чёрной мантии скрывается в дверном проёме. Гарри до сих пор не понимает, что происходит. Кто-то тормошит его за рукав, и он поднимает голову.
— Идём, — грубо приказывает Александра. Гарри моргает, уставившись на неё. Он парализован, он смят, он выключен из реальности. — Поттер! — она тормошит его сильнее.
Он медленно поворачивается к слизеринцам, ловя на их лицах изумление, смешанное с ужасом. Марк забывает закрыть рот, а его глаза напоминают два галлеона. Гарри снова смотрит на Александру. Он ослышался? Он спит? Он сошёл с ума?
— Идём же! — шипит она и рывком заставляет его подняться на негнущиеся ноги.
Как маленького ребёнка, она волочит его за руку к выходу. По пути он несколько раз оборачивается, замечая, что все, кроме Снейпа, уставились на него. Он чувствует себя собственным отражением в кривом зеркале. Хочется вырваться из цепкой хватки, завопить, что они не имеют права, что они должны пытать его, а потом отправить зализывать раны к себе в комнату, но язык прилипает к нёбу. То ли Гарри окунается в прострацию, то ли он сам стал прострацией.
Он не помнит, как проделал дорогу от поместья до границы антиаппарационного барьера. На нём надета только рубашка, но он не чувствует холода. Он начинает возвращаться в себя, лишь когда Александра отвешивает ему несильную пощёчину.
— Ты слушаешь меня?! На улицу Лонг-Лэйн, говорю.
Гарри мотает головой, постепенно собираясь с мыслями.
— Он… Он…
— Он отпускает тебя, — кивает Александра, держа в руке позолоченное перо.
— Изгоняет… — Гарри смотрит на снег так долго, что от яркого света перед глазами начинают мигать зелёные пятна.
— Хватайся, — она протягивает ему перо.
Гарри поднимает голову. Из-за её плеча даже с такого расстояния хорошо видно Марка на крыльце, который сложил руки на груди и подпирает плечом дверной косяк. Он снова переводит взгляд на Александру. Открывает рот, чтобы что-то сказать, но не знает, что именно. Она настойчиво потрясает пером у него перед носом. Гарри вытягивает руку и закрывает глаза.
В тишину острова внезапно врезаются звуки проезжающих машин и топот ног. Появляются и другие звуки, запахи. Кто-то толкает его, буркает извинение. Гарри боится открыть глаза.
— Вам плохо, молодой человек? — слышится скрипучий голос над ухом.
Приподняв веки, он замечает сухую старуху, глядящую на него с участием и непомерной жалостью. Вместо ответа он пятится назад и упирается спиной в стену.
— Что с вами? — спрашивает она.
Он бегло озирается, замечает дырку в подворотню и вбегает в тёмный маленький двор. Прислонившись лбом к грязной стене, он ещё долго стоит, трясясь от холода и глотая позорные слёзы. Его маленький, почти уютный мирок, частью которого он себя чувствовал, превращается в воспоминание. Его место занимает другой мир, огромный и тревожный. Настолько большой, что Гарри ощущает себя в нём едва различимой молекулой, крохоткой пылинкой. Обхватив себя руками и собрав последние силы, он не без труда аппарирует на небольшую улицу. Почти сразу перед ним возникает старый маггловский дом, в котором располагается штаб.
Гарри ещё какое-то время стоит перед входом, ожидая непонятно чего. Надеясь на что-то, глупо и отчаянно. Но последняя надежда угасает слишком быстро. Ненавистный дом становится частью реальности.
Гарри медленно подходит к нему, поднимается по ступеням и распахивает дверь. Когда в нос бьёт сильный забытый запах корицы, которой почему-то провоняла вся кухня, он окончательно понимает, что вернулся.
Глава 25. Штаб
Коридор кажется непривычно узким. Потолок давит, и чем дальше Гарри идёт вперёд, тем сильнее ему чудится, что стены сдвигаются. Он ступает очень медленно, шаг за шагом, прислушиваясь к далёким голосам, разносящимся по дому. Весь коридор увешан портретами бывших директоров Хогвартса, которые удалось спасти из школы. Один за другим они просыпаются от деликатного скрипа половиц и удивлённо смотрят на Гарри, тихо перешёптываясь за его спиной.
Почти дойдя до лестницы, он останавливается, когда слышит, что кто-то спускается вниз. Сердце колотится от волнения слишком часто, однако он до сих пор пребывает в некотором оцепенении.
— …и захвати ещё… — раздаётся женский голос сверху, но Гарри не слышит окончания фразы.
— Да, мам, конечно, — слышится с лестницы другой, уже совсем близко.
Сначала Гарри видит потрёпанные некогда белые кеды. Потом — стройные ноги. Затем мелькают пряди рыжих волос, и Джинни наконец появляется целиком. Она идёт, опустив голову, и пока не замечает его. Дойдя до последней ступени, она вздыхает каким-то своим мыслям, заправляет прядь волос за ухо и замирает, как вкопанная.
Трудно определить всю гамму эмоций, которая отражается на её лице, но в первый миг — Гарри уверен, что безошибочно опознал болезненный голод. Их разделает около десяти ярдов. Впившись в него диким взглядом, Джинни несмело делает шаг вперёд. Потом ещё один. Она молчит. Гарри не шевелится. Она идёт к нему, сначала робко, потом всё увереннее и быстрее и, наконец, перейдя на бег, практически сбивает его с ног, повиснув на шее. Он отвечает на объятие, зарываясь лицом в душистые рыжие волосы, всегда пахнущие ромашкой. Джинни продолжает молчать. Она даже не плачет, только её плечи подрагивают. Она держит его так крепко, будто не намеревается отпускать никогда.
Гарри не знает, сколько они стоят так, прижимаясь телами, словно стремясь раствориться друг в друге. Она рвано дышит ему в ухо, он вдыхает её запах. Она шумно сглатывает, он прикрывает глаза. Он и не ждёт, что она заговорит. Её объятие говорит за неё куда больше. Портреты в коридоре перешёптываются всё удивлённее. В доме очень тихо, только поскрипывает пол на втором этаже.
— Джинни, ну сколько можно? Ты нашла мелиссу? — миссис Уизли торопливо спускается по лестнице, шумно топая по старым ступеням. Не дойдя до низа, она застывает.
Джинни пытается отстраниться, и Гарри с неохотой разжимает объятия.
— Мама, Гарри вернулся, — тихо говорит она, оборачиваясь к Молли.
Сначала на губах той расцветает ясная улыбка, но потом в лице появляется недоверие. Складка на лбу разглаживается, но тут же возникает опять. Будто миссис Уизли не может решить, как реагировать на его появление.
— Это замечательно, — наконец откликается она, через силу всё же натягивая на лицо доброжелательное выражение, и, преодолев последние ступени, заворачивает в комнату. Она не смотрит на Гарри. — Мне нужна мелисса, — доносится оттуда её рассеянный голос.
— Мы завтракаем, — сообщает Джинни и берёт его за руку. — Пойдём на кухню?
Кивнув, он даёт увести себя на второй этаж. Он механически переставляет ноги, думая лишь о том, что Молли копается в шкафу с травами чересчур долго. А ведь мелисса, как он помнит, хранится в стеклянной банке с самого края.
Джинни подводит его к распахнутым дверям кухни, из-за которых доносятся непринуждённые голоса, очень медленно, словно чувствует его настроение, понимает, каково ему сейчас. Несколько раз она оборачивается к нему, осторожно улыбаясь. Но Гарри не смотрит на неё. Только на светлый прямоугольник, который приближается, как ему кажется, стремительно быстро. Глубоко вздохнув, он переступает порог вслед за Джинни, и все звуки постепенно смолкают.
Кухня, как назло, переполнена людьми. Все Уизли, Сириус, Невилл, Кингсли и Люпин, позабыв о завтраке, устремляют на него полные недоумения взгляды. Но Гарри смотрит лишь на Гермиону, которая сидит, укутанная в тёплый плед, и радостно улыбается ему со слезами на глазах.
— Гарри?! — вилка падает на пол, когда Рон плавно поднимается из-за стола.
И это как будто служит сигналом для остальных. Гарри не успевает среагировать, когда оказывается в плотном кольце сначала одних рук, потом других. Кто-то радостно хлопает его по плечу, кто-то жмёт руку, но кто-то остаётся сидеть на месте. Кингсли и Билл, отмечает он. Сириус подходит, заключает его в крепкие объятия и что-то спрашивает, но Гарри кажется, что он говорит на другом языке. Всё как-то резко и неожиданно, что его мозг не поспевает за событиями.
— Сириус, давай потом, ладно? — улыбается Джинни, ещё сильнее стискивая его пальцы. — Гарри сейчас, наверное, нужно поесть и отогреться — он пришёл в одной рубашке.
— Тогда усади его за стол, — командует внезапно появившаяся за их спинами Молли.
Джинни послушно садится, не отпуская его руки, и Гарри приходится опуститься на стул рядом. Понемногу шумиха вокруг него сходит на нет, все рассаживаются. В руках у него оказывается горячая чашка травяного чая. Подняв наконец голову, он медленно оглядывает всех присутствующих. Он не представляет, что им сказать, впрочем, и они, кажется, тоже.
— Ты голоден? — спрашивает у него миссис Уизли немного напряжённым голосом.
Гарри мотает головой. Он смотрит на единственного человека, с кем сейчас может говорить, и тихо спрашивает:
— Ты в порядке?
— Да, я в порядке, — улыбается Гермиона. — Но это было резко. Ты напугал меня.
— Прости.
— Ты аппарировал так же, да? Тебе удалось сбежать?
Он открывает рот, ещё не до конца продумав, как ответить, но его опережают. Неприятный голос за спиной сообщает с самыми ядовитыми интонациями:
— Скажем так, миссис Уизли, — мистера Поттера выгнали.
Гарри стискивает зубы и уговаривает себя не оборачиваться: он и так знает, что сейчас написано на лице Снейпа.
— Ну, и почему тебя выкинули оттуда? — небрежно интересуется Билл, буравя Гарри неприязненным взглядом.
— Билл! — Гермиона возмущённо оборачивается к нему. — Как ты можешь, он же…
— Ладно, — морщится Билл. — Если говорить деликатно… Почему тебя вышвырнули оттуда, как кусок дерьма?
— Он же спас меня! — Гермиона вскакивает со стула. — Ты ничего не понял из того, что я рассказала?
— Пока я понимаю только одно, — теперь и Билл повышает голос. — Гарри сбежал к Пожирателям, а теперь вдруг вернулся. И я, как и, думаю, все здесь, хотел бы услышать от него объяснения!
Кингсли согласно кивает. Снейп, тем временем, огибает стол и усаживается прямо напротив Гарри. Он презрительно ухмыляется, в открытую разглядывая его с пренебрежением.
Гарри наблюдает всю эту сцену, как со стороны, словно не о нём сейчас судачат и не из-за него ругаются. Странно, но он не чувствует ни обиды, ни злости. Всё это выглядит даже… забавно. Он вздрагивает, когда позади раздаётся ещё один голос:
— Что здесь происходит? Почему вы кричите?
На этот раз он оборачивается. И натыкается на два бледно-голубых глаза, серьёзно смотрящих на него из-за сдвинутых к носу очков.
— Гарри, — констатирует Дамблдор.
— Дамблдор, — Гарри находит в себе силы ухмыльнуться.
— Я ждал тебя. Вернее, надеялся, что ты придёшь, если останешься в живых.
Из-за его спины выходит светловолосый мужчина со сложенными на груди руками. Он приветливо улыбается.
— Гарри, рад тебя видеть.
— Здравствуйте, мистер Лавгуд.
— Северус, что там произошло? — хмурится Дамблдор.
— А вы как думаете? — Снейп кивает на Гарри. — У Поттера хватило ума спасти подругу, но не хватило тут же отправиться за ней следом. К сожалению, этот подвиг закончился для него не вполне удачно.
— Он мог закончиться и хуже, — Дамблдор оглядывает всех по очереди, пару раз задерживаясь на Гарри, и внушительно произносит: — Сейчас — никаких расспросов. Накормите Гарри и дайте ему отдохнуть. Я запрещаю говорить с ним обо всём, что случилось. Позже вы получите все объяснения.
Дамблдор уже собирается уходить, но Снейп негромко зовёт:
— Альбус, — и указывает глазами на руку Гарри. — На него наложены следящие чары. Пожиратели пока не успели отследить район, в котором мы находимся, но если Поттер вздумает выйти из дома…
— Да, да, разумеется. Гарри, пожалуйста, отдай его нам.
Дамблдор выжидающе протягивает руку, и до Гарри только сейчас доходит, что речь идёт о кольце Марволо, к которому он так привык, что уже практически не замечает его. Вздохнув, он буквально заставляет себя стащить с пальца кольцо и, не глядя, протягивает Дамблдору. Появляется неприятное ощущение, что чего-то не хватает. Он прячет руку под стол.
— Спасибо, — кивает Дамблдор, передавая кольцо Лавгуду, который тут же принимается рассматривать его с огромным любопытством. — Мы поговорим обо всём позже.
Они уходят, и на кухне вновь воцаряется неуютная тишина. У Гарри возникает чувство, что старик специально оставил его на растерзание Орденовцам. Однако, как и наказал Дамблдор, они не затевают расспросов. Но и не пытаются заговорить с ним. Разумеется, всех сейчас интересует лишь запретная тема, других вопросов не возникает. Гарри на всякий случай скользит по всем выжидающим взглядом, но лишь немногие не торопятся отвернуться. Ему делается мерзко. Никто даже не возобновляет прерванных разговоров, и он всё острее чувствует необходимость сказать хоть что-то. Рон в это время мягко накрывает ладонью руку Гермионы, и Гарри замечает на их безымянных пальцах одинаковые кольца.
— Вчера я не видел на тебе кольца, — тихо говорит он Гермионе.
— А, да, — откликается она неестественно бодро, с облегчённой радостью цепляясь за предложенную тему. — Я никогда не надеваю его на задания, чтобы не потерять.
Рон, осторожно улыбнувшись, кивает.
— И давно? — спрашивает Гарри почти равнодушно, потому что ответ очевиден.
— Через месяц после твоего… После того, как… — Гермиона беспомощно умолкает.
— Понятно, — вздыхает Гарри, уже жалея, что вообще открыл рот. Он понимает, что о чём бы ни спросил, все разговоры будут сводиться к одному и тому же.
Заглянув в свою чашку и с сожалением обнаружив в ней ещё половину, он наклоняется к Джинни.
— Мы можем уйти отсюда?
Глянув на него и торопливо кивнув, она поднимается из-за стола.
— Гарри устал, я провожу его в комнату.
Он встаёт и выходит за ней следом. Звук закрывающейся за ним двери становится чуть ли не самым желанным за последние минуты. Но стоит ему сделать по коридору несколько шагов, на кухне возобновляются возбуждённые разговоры вполголоса. Джинни подхватывает его под локоть, чтобы быстрее увести отсюда.
Они доходят до его спальни, Джинни толкает дверь и отступает, пропуская его вперёд. Гарри заходит, осматриваясь, будто видит комнату впервые, но не находит в ней ничего нового.
— Мы решили ничего не трогать, — немного смущённо поясняет она, приближаясь. — Думали, что ты вернёшься и…
— Откуда? — он резко оборачивается. — Откуда вы знали, что я вернусь, если вам ничего не рассказали?
— Надеялись, — Джинни нисколько не смущается. — И не верили слухам. Не верили, что ты можешь просто бросить нас и сбежать.
— Кто — мы? — Гарри придирчиво осматривает прикроватную тумбочку, отмечая, что на ней до сих пор валяется старая газета, которую он читал в последний день. — И кто распускал слухи?
— Мы — это я, Гермиона, Рон, Невилл, Сириус, близнецы… А слухи… Ты, наверное, уже догадался?
— Вижу, Билл на меня взъелся?
— Он всё время повторял, что ты был нашей последней надеждой, а теперь…
— Сбежал, да? — Закусив губу, Джинни смущённо кивает. — Что вам сказал Дамблдор?
— Ровным счётом ничего. Сказал, что тебя забрали Пожиратели на том задании — и всё.
— Ну да, — зло усмехается Гарри. — А Снейп?
— Мы с Гермионой много раз пытались его расспросить, но он всегда отмахивался от нас и говорил, что всё, что нам нужно знать, расскажет Дамблдор.
— Вы и Дамблдора пытали?
— Его и не особенно спросишь, и он… — она вздыхает и умолкает.
— Что?
— Знаешь, он в последнее время стал каким-то странным.
— Хочешь сказать, раньше он был нормальным? — фыркает Гарри.
— Я не об этом. Он стал напряжённым, задумчивым, серьёзным. С тех пор как к нам пришёл Лавгуд, они постоянно что-то обсуждают, решают. Дамблдор вообще мало выходит из своего кабинета, даже есть с нами перестал.
— У них назревает какой-то очередной великий план, — говорит Гарри с болью и презрением одновременно. — Меня в него тоже не посвятили.
Наступает тишина. Он задумчиво покусывает губу, глядя в пол. Немного потоптавшись у порога, Джинни наконец подходит ближе и понижает голос:
— Гарри, что бы там ни случилось, я хочу, чтобы ты знал: я ни на минуту не верила, что ты предал нас. — Он медленно поднимает голову. — Зная твою отчаянность и зная скрытность Дамблдора, не трудно было догадаться, что вы придумали новый план и пока не хотите посвящать нас в его подробности. Мне очень жаль, что остальные этого не понимают.
— Спасибо, Джин, — кивает Гарри, мимоходом касаясь её запястья. — Если ты не возражаешь…
— Конечно, отдыхай.
Она мешкает, словно не хочет уходить, а потом быстро наклоняется, целует его в щёку и скрывается за дверью.
Гарри тоскливо оглядывает комнату, которая своими размерами вызывает неприятные ассоциации с камерой в подземельях поместья. Шторы задёрнуты среди бела дня, будто здесь лежит покойник. Отстранённо думая о том, что вряд ли уснёт, он кладёт на тумбочку палочку и очки и прямо в одежде валится на постель, готовясь вариться в собственном соку уныния. Но как только голова касается подушки, его мгновенно выключает.
***
— Эй, Гарри, — пробивается сквозь сон тихий, но встревоженный голос. — Проснись.
Гарри выплывает из сна очень медленно. Не открывая век, он протягивает руку, чтобы нащупать на тумбочке палочку и запустить каким-нибудь безобидным заклятием в Марка, который опять вломился к нему в спальню. Но рука шарит по воздуху, и он не сразу понимает, что тумбочка стоит с другой стороны. Открыв наконец глаза, он несколько раз моргает, палясь на Рона, который стоит над ним с тревогой на лице.
Все воспоминания обрушиваются так резко, что Гарри вновь закрывает глаза, с глухим стоном откидываясь обратно на подушки.
— Гарри, ты в порядке? Есть идёшь?
Собравшись с духом, Гарри рывком садится в кровати, спуская ноги на пол. Попутно он с лёгким удивлением вспоминает, что ему ничего не снилось. Впервые за долгое время.
— Что, уже обед? — нехотя спрашивает он, надевая очки.
— Завтрак вообще-то. Ты проспал почти сутки, мы волновались.
Рука, потянувшаяся за волшебной палочкой, замирает. Но удивляется Гарри вовсе не своей долгой спячке.
— Где моя палочка? — спрашивает он почти с ужасом.
— Снейп сказал, что на неё наложены какие-то чары, которые не позволяют тебе нормально колдовать. Дамблдор забрал её, чтобы их снять. Скоро, наверное, будет готова.
Гарри через силу подавляет приступ паники и кивает с деланным равнодушием.
— Хорошо. Мне бы переодеться, — роняет он в надежде, что Рон деликатно уйдёт, но тот продолжает стоять, не поняв намёка.
Встав, он подходит к шкафу и распахивает дверцы. В нос ударяет смутно знакомый, родной запах, и у Гарри возникает странное ощущение: похожее он испытывал, когда возвращался из Хогвартса к Дурслям на лето. Первым, что попадается ему на глаза, оказывается чёрный джемпер с высоким растянутым горлом. Расстегнув рубашку и швырнув её в глубину шкафа, Гарри уже берётся за него, когда позади раздаётся изумлённо-напуганный голос Рона:
— Чёрт возьми, что это?! — нахмурившись, он оборачивается и только сейчас понимает, что имеет в виду Рон. — Что они с тобой сделали? — он кивает на его торс.
Посмотрев на ряд неровных шрамов, украшающих его грудь и бока, Гарри усмехается. Он-то привык к ним настолько, что уже не замечал их в зеркале.
— А как ты думаешь? — криво ухмыляется он, натягивая джемпер и вдыхая его залежалый запах.
Рон наконец поднимает голову.
— Это они тебе оставили? — зачем-то спрашивает он с сомнением.
— Нет, это я по ночам игрался с перочинным ножиком, — язвит Гарри в ответ.
— Чёрт, прости, — теперь Рон выглядит смущённым. — Почему ты не свёл их?
— Мне запретили, — отвечает он деревянным голосом и отворачивается к маленькому зеркалу на двери шкафа, делая вид, что поправляет ворот.
— А. Ну сейчас-то можно будет взять у Снейпа мазь и…
— Нет. Пусть останутся, — неожиданно для самого себя возражает Гарри.
— Зачем?
— Хочу… помнить.
Гарри с болью усмехается и замирает, пустым взглядом вперившись в своё отражение. Только сейчас до него доходит истинный смысл слов Риддла, когда тот покидал его комнату, смазав раны. Он имел в виду вовсе не выходку Гарри в Лидсе, не наказание и не их разговор. Риддл хотел, чтобы он помнил момент, когда сам решил прикоснуться к нему, и что при этом почувствовал.
— Эй.
Когда голос Рона вырывает из воспоминаний, он обнаруживает, что стоит, всё ещё держась за ворот джемпера и странно улыбаясь. Гарри прочищает горло и поспешно закрывает дверцу. Наверное, в тот момент Рон что-то спрашивал, скорее всего, опять про шрамы, но он больше не желает возвращаться к этой теме.
— Где Дамблдор? — спрашивает он.
— На кухне. Пошли, там все собрались. Ждём только тебя.
— Будет рассказывать вам о том, что я забыл у Пожирателей, и хочет, чтобы я кивал, как китайский болванчик, подтверждая его слова?
— Вообще-то он рассказал нам всё ещё вчера, — Рон виновато опускает голову, и даже в синеватом сумраке видно, как покраснели его щёки. — Мы знаем, что ты там делал и… Нам очень жаль. Жалко, что ты ничего не рассказал сразу, до того, как…
— Рон, если Дамблдор вам сам ничего не сказал, думаешь, он разрешил говорить мне?
— Ну да. Верно. Так мы идём? — Рон неуверенно улыбается, кивая на дверь.
Глубоко вздохнув и расправив плечи, Гарри выходит в коридор, морально готовясь к тому, что его ждёт — первому разговору с Дамблдором. Пока они доходят до кухни, он успевает поймать нужное настроение. С каждым шагом он обретает всё большие уверенность и хладнокровие.
Когда они заходят на кухню, все уже в сборе. Рон, тихо проскользнув мимо, садится рядом с Гермионой. Дамблдор сидит во главе длинного стола, не спеша протирая очки, а заметив Гарри, кивает ему на последнее свободное место — напротив. Он медленно опускается на стул, старательно делая вид, что не замечает обращённых на него внимательных взглядов всех присутствующих. Украдкой поглядывая на своих товарищей, он отмечает в их глазах то ли напряжение, то ли недоверие, но старается не придавать этому значения. В конце концов, после всего что случилось, они имеют полное право относиться к нему настороженно, даже зная всю историю целиком.
Гарри терпеливо дожидается, пока Дамблдор закончит по третьему разу мусолить прозрачные стёкла, и, откинувшись на спинку стула, скрещивает ноги, стремясь придать позе безмятежность. Он ждёт какой-то вступительной фразы, которая бы развеяла сгустившееся на маленькой кухне напряжение, но, водрузив очки на крючковатый нос, старик начинает говорить довольно прохладно и с неприятной ноткой неуместной иронии:
— Спасибо, Гарри, что наконец-то пришёл.
— Спасибо, что наконец-то позвали, — в тон ему отзывается Гарри и упирается взглядом в неприязненно сдвинутые брови Молли.
— Надеюсь, ты хорошо отдохнул? — продолжает Дамблдор с улыбкой. — Нам многое нужно обсудить.
— Конечно, я готов, — кивает Гарри, твёрдо решив смотреть только на старика.
— Прекрасно. Итак, — Дамблдор задумывается на несколько секунд, видимо, решая, с чего начать допрос — а в том, что это будет именно допрос, Гарри нисколько не сомневается. — Ты пробыл в ставке Пожирателей довольно долго. Что ты можешь рассказать о ней в целом?
Гарри, хмурясь, бросает короткий взгляд на Снейпа, сидящего рядом с Дамблдором.
— Я думал, об этом в полной мере рассказывает вам Снейп, разве нет?
— Мне бы хотелось выслушать и второе мнение, — Дамблдор говорит сдержанно, но его нетерпение выдаёт лёгкое постукивание пальцев о столешницу.
— Ну, — Гарри прочищает горло. — Ставка как ставка. Вполне себе обычная. Поместье находится на каком-то богом забытом острове. Вокруг только лес — и всё.
— Это замечательно, — прерывает Дамблдор, — но меня не очень интересует местная флора. В любом случае, мы до сих пор не знаем местоположения поместья. Расскажи лучше о самих Пожирателях. Каково настроение людей Волдеморта?
Гарри не может удержаться от злого смешка. Именно с этого вопроса начинал Риддл в первый же день его пребывания в поместье.
— Хорошее, — отвечает он убеждённо. — Они одеты, сыты, вполне довольны жизнью, уверены в себе, — на этих словах он замечает, как скисают лица Рона, Гермионы и Сириуса, но безжалостно продолжает: — У них есть всё, что требуется для нормальной жизни. Они почти ни на что не жалуются. Они отправляются на задания, нисколько не сомневаясь в успехе. И за всё время я ни разу не видел, чтобы кто-то из них был ранен или убит вашими людьми.
Осознав, что машинально сказал «вашими», Гарри начинает ощущать себя парламентёром, которого Пожиратели направили в штаб Ордена на переговоры. Но Дамблдор решает не заострять на этом внимание.
— Хорошо, Гарри. А как сам Волдеморт?
— Здравствует, — ухмыляется Гарри, и старик вымученно улыбается в ответ.
— Да, но мне бы хотелось услышать чуть больше о его поведении, намерениях и планах. Северус сказал, тебя шокировали сильные изменения не только в его внешности, но и в характере.
— Ну… — Гарри обводит внимательным взглядом собравшихся: никого слова Дамблдора не удивили. — Вы рассказали им, так? Рассказали, как он теперь выглядит.
— Да, вскоре после твоего… похищения, — подаёт голос Рон.
— Хорошо, — кивает Гарри задумчиво. — Что ж… Его поведение, оно… — он смотрит на Снейпа и явственно читает в его лице напряжение. Смутно догадываясь о его причине, он заторможенно продолжает: — Ну, оно изменилось, да. Он стал… — Снейп наконец поднимает голову: его чёрные зрачки тускло мерцают в желтоватом свете электрической люстры. И Гарри вдруг решает резко сменить курс: — Вообще-то, знаете, я с ним не очень много общался. Мне не слишком-то доверяли. Но он, определённо, перестал быть нервным истериком.
Он умолкает, но и Дамблдор не торопится говорить, выжидающе глядя на него. Когда пауза затягивается и становится ясно, что продолжать Гарри не намерен, старик подаётся вперёд, укладывая сплетённые пальцы на стол.
— Как он себя ведёт? О чём говорит? Что делает?
Короткие отрывистые вопросы похожи на мелкие камни, резко бьющие по голове.
— Ведёт себя вполне адекватно. Спокойно. Ничего особо не делает, сидит в поместье, изредка общается с Министром. О других перемещениях мне не докладывал. А говорит… Да много о чём. Ничего важного, пустой трёп. Вы же знаете, он это любит, — Дамблдор понимающе кивает. — Я же сказал: мы беседовали всего несколько раз.
На слове «беседовали» Рон фыркает.
— Ага, представляю, как Сам-Знаешь-Кто приглашает тебя к себе побеседовать на чашечку чая с плюшками, — неуместно шутит он.
— Вообще-то это обычно был коньяк с шоколадом, — Гарри холодно смотрит на друга, и хихиканье того резко обрывается.
— Он узнавал, зачем ты пришёл к ним? — продолжает Дамблдор, не удостоив Рона взглядом.
— Конечно. Я рассказал нашу легенду.
— Но он наверняка не поверил. Он пытался выяснить настоящую причину?
— Ну… да, — Гарри опускает голову, вспоминая первый разговор с Риддлом в кабинете, и практически ощущает во рту безвкусную Сыворотку Правды. Вслед за этим моментально вспоминаются тёплые пальцы на губах, и он быстро зажмуривается и трясёт головой: — Да, он заставил меня пить Веритасерум, но…
— Да? — Дамблдор подаётся вперёд ещё сильнее.
— Но он ничего не спросил. В смысле, ничего такого. Ни про мои планы, ни про Орден. Он больше не допытывался.
— Интересно, — задумчиво изрекает Дамблдор, наконец откидываясь назад и поглаживая бороду. — Скажи, как он обращался с тобой?
От такого вопроса Гарри даже на миг замирает, совершенно не представляя, что от него хотят услышать. Ему на помощь приходит Люпин.
— Дамблдора интересует, где ты жил, как питался, чем занимался. Да? — поворачивается он к старику, тот кивает.
— А. Ну, мне дали комнату, одежду. Я ел вместе со всеми в зале. Первое время ничего не делал, потом мне стали поручать какие-то бестолковые мелочи вроде чтения газет и разбора уцелевших после пожара палочек. Ничего серьёзного или важного. И… Слушайте, вам же наверняка всё это уже рассказывал Снейп. Поверьте, я не скажу ничего нового.
Дамблдор смеётся, тихо, но наигранно.
— Боюсь, Гарри, Северус был не очень многословен, когда речь заходила о тебе. Он говорил, что ты сам всё расскажешь, когда вернёшься. Поэтому мы знаем о твоей жизни там лишь в общих чертах.
Ложь, мгновенно понимает Гарри. Дамблдор наверняка заставил Снейпа сообщить больше, и теперь хочет услышать его рассказ, чтобы сравнить обе версии. От этого понимания делается так мерзко и противно, что наполняющий кухню аромат свежего кофе, который он мечтал выпить после собрания, начинает отдавать вонючей гарью.
— А я боюсь, что не смогу сообщить что-то более конкретное или интересное, — возражает Гарри, стараясь говорить ровно. Он делает паузу, обдумывая, что ещё можно сказать, потому что если будет и дальше отмалчиваться, это тут же заставит товарищей подозревать его ещё сильнее. — Ладно, слушайте, — наконец тяжело вздыхает он, по очереди глядя на всех, кто сидит за столом, и обращаясь уже скорее к ним, чем к Дамблдору. — Да, я пробыл там больше двух месяцев, но, как видите, мне не очень-то повезло узнать или сделать что-то полезное. С самого начала меня, конечно, все ненавидели и не доверяли. То, что они не затевали со мной открытых перепалок — это исключительно заслуга Риддла. — Верхняя губа Снейпа, который не сводит с него тяжёлого взгляда, резко дёргается, словно он что-то пытается сказать. Гарри снова трясёт головой. — В смысле, Волдеморт приказал им не трогать меня. Они, скорее, вовсе не обращали на меня внимание, чем были настроены враждебно. Они не видели во мне угрозы, но и не принимали за своего, — он пытается придать лицу скорбное выражение и, судя по сочувствующему взгляду Гермионы, ему удаётся. — Я слонялся по поместью, как призрак, толком ничего не делал. Потом… Ну, я уже сказал, чем занимался потом. И Ри… Волдеморт тоже не очень-то обращал на меня внимание. Как будто он… Ну, не знаю... Всё это время решал, что со мной делать что ли. — К счастью, Снейп сидит к Дамблдору так, что тот не видит его лица, потому что на этих словах уголок его рта ползёт вверх. Гарри мгновенно ощущает прилив уверенности и сам практически начинает верить в то, что говорит: — Я не могу сказать, что моя жизнь была там, как сахар, но и особенно плохо мне тоже не было. Я имею в виду, физически, потому что я всё время тосковал по всем вам, я переживал, что вы ничего не знаете и считаете меня предателем, — он бросает красноречивый взгляд в сторону Дамблдора так, чтобы это заметили все. — Я боялся, что не смогу к вам вернуться, что меня убьют или сделают что-нибудь ещё. И я чувствовал себя там таким бесполезным, беспомощным. Мне действительно очень жаль, что я так и не смог ничего сделать и довести дело до конца. Я правда очень пытался, но мне не хватило времени и… Но я даю слово, чтобы я там ни делал, это не могло причинить Ордену никакого вреда. Даже когда я был в Лидсе — ну, вы наверняка знаете, — я никогда не делал ничего такого, что могло бы навредить кому-то из вас. Я просто…
Уже закрадывается вялый страх, что ему придётся распинаться тут довольно долго, но, к счастью, на выручку приходит Гермиона, оборвав его бессвязный поток речи тихим:
— Мы знаем, Гарри.
Вздохнув, он смотрит на неё. В глазах подруги стоят слёзы, а во взгляде читается молчаливая благодарность. Гарри собирается что-то ответить ей, но тут голос снова подаёт сердобольный Люпин, видимо, растрогавшись его жалостливым рассказом:
— Гарри, ты не должен себя ни в чём винить. План был изначально… ммм… мягко говоря, опасным. И мы рады, что ты вернулся живым и невредимым. Я верю, что если бы у тебя была возможность, ты бы убил его. Теперь, по крайней мере, мы знаем, что сделать это куда сложнее, чем мы думали раньше, — последнюю фразу он говорит, глядя уже на Дамблдора.
После этого за столом повисает гнетущая тишина. То, что озвучил Люпин, усилило и без того пасмурный настрой Орденовцев.
— Тебе удалось установить с кем-то из Пожирателей контакт? — спрашивает Дамблдор, проигнорировав взгляд Ремуса.
— Пожалуй, только с их детьми, — пожимает плечами Гарри. — Сначала они тоже меня на дух не переносили, но потом… более или менее. Особенно с Марком. Марк Эйвери. Джинни, ты должна его помнить.
— Ещё бы, — фыркает Джинни. — МакГонагалл заставила нас сесть вместе на Трансфигурации.
— И я помню, — кивает Рон.
— По шахматному клубу? — улыбается Гарри.
— Да, его сложно было обыграть. Мелкий, но, зараза, умный. Настоящий стратег.
Рон тоже улыбается, предаваясь воспоминаниям, и атмосфера на кухне постепенно перестаёт быть накалённой. Но Дамблдор явно не намерен заканчивать разговор на светлой ноте.
— Как ты думаешь, Гарри, — начинает он серьёзно, — кого-нибудь из твоих бывших сокурсников можно было бы убедить перейти на нашу сторону?
Скривившись, Снейп закатывает глаза. Видимо, эту тему они со стариком обсуждали не раз.
— Нет, — Гарри качает головой. — Однозначно нет. Они там все из-за родителей и ни за что их не предадут.
— Но ведь родители Панси Паркинсон погибли.
Гарри стискивает зубы. Если Дамблдор помнит об этом, значит, он уже думал над тем, чтобы переманить кого-то из слизеринцев к себе.
— Да, но она осталась там и… Там её друзья, она не пойдёт против них.
— Можно подумать, слово «дружба» для слизеринцев что-то значит, — желчно бросает Сириус. — Без обид, Снейп, я знаю, у тебя нет друзей.
Снейп благоразумно оставляет шпильку без ответа.
— Брось, Сириус, — Гарри качает головой. — Они такие же люди, как и мы. У них тоже есть свои отношения, чувства и…
— Но слизеринца можно купить, — перебивает Билл, оживившись.
— Интересно, чем? У них всё есть, Билл, понимаешь? Нам нечего им предложить.
— Однако это стоит обдумать, — дипломатично произносит Дамблдор. — Свой человек, постоянно находящийся в поместье, нам бы не помешал.
Гарри резко выдыхает сквозь зубы и облокачивается на спинку стула.
— Ничего не выйдет, это бесполезно.
— Мы обсудим это позже, — Дамблдор поворачивается к Снейпу, что не оставляет сомнений в том, каким именно составом он собирается это обсуждать. Тот молча кивает.
— Что ж, — встревает в разговор миссис Уизли. — Если Гарри не собирается нам больше ничего сказать, может, наконец, приступим к завтраку? Мне уже невыносимо слушать урчание ваших желудков.
— Да, да, Молли, ты права, — улыбается Дамблдор. — Ты рассказал всё, что хотел, Гарри?
Гарри понимает, что Дамблдор и не ждёт отрицательного ответа. Он кивает.
— Если вспомню что-то ещё, обязательно скажу.
Дамблдор тускло улыбается ему и благодарит Молли, которая уже обходит стол по кругу, наполняя тарелки всех едой. Когда она приближается к Снейпу, тот морщится, прячет левую руку под стол и поспешно встаёт.
— Прошу прощения, у меня Вызов, — ни к кому конкретно не обращаясь, сообщает он и быстро покидает кухню.
Гарри провожает его внимательным взглядом. Когда на его тарелке оказывается бесформенная клякса, лишь по запаху отдалённо напоминающая кашу, он поднимается из-за стола, хватает кружку с кофе и виновато пробормотав: «Спасибо, я пока не голоден», — выходит в коридор.
Когда закрывшаяся за ним дверь приглушает шум из кухни, на верхнем этаже слышатся шаги и перестукивание колб. Быстро поднявшись наверх, он доходит до комнаты Снейпа и без стука толкает дверь. Согнувшись над столом, зельевар пакует в большой саквояж цветастые склянки. Он поднимает голову, но, заметив Гарри, спокойно возвращается к своему занятию.
— Вызов, значит? — ядовито фыркает Гарри, подходя ближе.
— Сейчас я отправляюсь в поместье. Нужно закончить одно зелье.
— То самое? Для него?
— Да, Поттер. Оно настаивается две недели. Если я пропущу третью фазу, то Лорд останется на полгода без лица, и тогда он наверняка захочет подыскать себе другого зельевара.
— Ясно, — Гарри прислоняется к двери и усмехается. — То есть вы сбегаете не потому, что хотите позавтракать чем-то чуть более похожим на пищу?
Снейп криво ухмыляется в ответ. Закончив сборы, он выпрямляется и серьёзнеет.
— Ты не заметил сейчас ничего странного? — осторожно спрашивает он, и Гарри моментально понимает, о чём идёт речь.
— Да. Его вопросы. И то, что Дамблдор расспрашивал меня при всех, а не как обычно, в своём кабинете.
— Догадываешься, почему?
— Конечно! Он не спрашивал меня, по сути, ни о чём важном. Только о том, как мне жилось, о том, как Риддл ко мне относился. Он как будто хотел показать что-то остальным. Ну… вселить в них сомнение что ли.
— К счастью, твои друзья тебя поддержали.
— Но Дамблдор мне больше не верит, так? — спрашивает Гарри хмуро.
— Не совсем так. Однако он понимает, откуда ты вернулся, куда лучше, чем показывает. А я понимаю, почему ты не рассказал всего.
— Да потому что это совсем неважно для Ордена! А ещё… Это… — Гарри опускает взгляд и кусает губу. — Это слишком личное.
— В этом-то и дело. Именно об этом и догадывается Дамблдор.
— А хотите скажу, что понимаю я? — улыбается Гарри, оживившись. Снейп вопросительно выгибает бровь. — Я знаю, что вы меня не сдадите, как не сдавали и раньше, пока я там был. — Зельевар ухмыляется, неопределённо наклонив голову вбок. — Так что, Снейп? Теперь мы с вами в одной лодке?
— Нет, Поттер. Это я в лодке. А ты на тонущем плоту между двух берегов.
— До вашей лодки ближе, чем до них. Неужели оставите меня тонуть и не протянете руку?
Продолжая ухмыляться, Снейп берёт саквояж и подходит ближе.
— Руку не протяну. Протяну молоток и гвозди. Построй свою лодку сам.
Снейп многозначительно смотрит на него, обходит и закрывает за собой дверь, а Гарри остаётся стоять, задумчиво улыбаясь.
Глава 26. Исповедь
Поймав себя на том, что последний раз ел позавчера, Гарри решает всё же позавтракать, однако вновь сидеть на переполненной народом кухне ему не хочется. Он торчит в комнате Снейпа до тех пор, пока в пустоте коридора не появляются громкие разговоры и шаги. Значит, завтрак окончен. Он тихо выскальзывает из комнаты и, стараясь ни на кого не наткнуться, идёт на кухню. К сожалению, она ещё не опустела. Рон с Гермионой по-прежнему сидят рядом, о чём-то переговариваясь вполголоса, а на другом конце стола устроился Билл с газетой в руках. У плиты, как ни странно, хозяйничает Кингсли, поочерёдно принюхиваясь к стоящим на полке банкам. Обернувшись на звук шагов, он спрашивает:
— Кофе будешь?
Гарри неуверенно косится на кружку, которую до сих пор не выпустил из рук.
— Молли хорошо готовит, но кофе у неё получается отвратным, — поясняет Кингсли с улыбкой.
— Давай, — кивает Гарри, устраиваясь напротив друзей. — Ну?
— Что «ну»? — хмурится Рон.
— Рассказывайте. Как дела? Как жизнь?
— Судя по тому, что мы сегодня услышали, похуже твоей, — доносится из-за газеты.
— Может, хватит уже, Билл?
— Нет, не хватит, Гарри! — газета летит на стол, и Билл подаётся вперёд. — Ты хоть знаешь, что здесь было, пока ты там прохлаждался?!
— «Прохлаждался»?! Ты спятил?
— Ты так занят собственной персоной, что даже не заметил отсутствия одного из моих братьев!
— А где Чарли? — Гарри с тревожным предчувствием смотрит на Рона.
— Его ранили, — хмуро отвечает тот. — Он был на задании с ребятами из Северной точки, и они забрали его с собой. Он почти поправился, но они переправят его сюда, когда раны совсем затянутся. Но с ним всё будет в порядке, — с нажимом добавляет Рон, глядя на Билла.
— Мне жаль, ребята. Правда, я не знал.
Билл уже возмущённо открывает рот, но тут Кингсли садится за стол, ставя чашку ароматного кофе перед Гарри.
— Ладно, Гарри. Лучше ты нам расскажи что-нибудь.
— Да я вообще-то уже всё рассказал.
— Думаю, не всё.
Отпив кофе и довольно жмурясь, Гарри пожимает плечами.
— Если хочешь узнать что-то конкретное, лучше сам спрашивай. Так дело пойдёт быстрее.
— Начнём с того заброшенного дома. Что ты там делал с Пожирателями?
— Там был тайник Волдеморта. Я забирал оттуда кое-что. И не спрашивай, что именно, я понятия не имею.
— Ты извини, что я хотел тебя ранить, — произносит Кингсли, однако виноватым при этом не выглядит.
— Благодаря Нотту, этого не случилось, — отвечает он с холодком в голосе.
— Удивительно, правда? — фыркает Билл.
Гарри закатывает глаза.
— Билл, ты правда думаешь, что он сделал это для меня?
— А разве нет?
— Нет, конечно. Если бы со мной что-то случилось, Волдеморт сотворил бы с ним что-нибудь похуже, чем режущее заклятие.
— С каких это пор в нём вдруг проснулась такая забота? — усмехается Рон.
— Не знаю. Наверное, с тех самых, когда я пришёл к нему и сказал, что хочу быть на их стороне.
— Так он и поверил! — Билл вновь скрывается за газетой.
— Что ты хочешь сказать? — прищуривается Гарри, рассматривая большую колдографию Скримджера на первой странице.
— У тебя была своя комната, работа и даже палочка. Вряд ли за два месяца к Волдеморту можно настолько втереться в доверие.
— Комната — чтобы не путался под ногами, работа — чтобы приносил хоть какую-то пользу, а палочка творила только безобидные заклинания, — зло отвечает Гарри.
— Билл, не забывай о том, что Гарри, рискуя жизнью, спас Гермиону, — говорит Рон.
— А почему же он не спас Чарли? — шуршит газета.
— Да не знал я! — выкрикивает Гарри. — Можно подумать, мне обо всём докладывали!
— А что там с Лидсом? — меняет тему Кингсли, явно чтобы прекратить нелепую перепалку. — «Пророк» пишет, что проект уже утверждён и строительство начнётся со дня на день.
— И об этом я не знаю, — признаётся Гарри, чувствуя непонятную обиду. — Я только помогал выселять оттуда сквибов.
— Может, поговорить об этом с Дамблдором? — Билл высовывается из-за газеты. — Ещё не хватало, чтобы Волдеморт построил университет для обучения студентов тёмной магии. Нужно что-то сделать.
— Что? — хмыкает Кингсли. — У них там сейчас охрана сильнее, чем в Хогвартсе.
— Не трогайте вы этот университет. Это самое безобидное, что сейчас делает Волдеморт, — возражает Гарри.
— То есть теперь ты его поддерживаешь, да? — не унимается Билл. — Тоже хочешь, чтобы он растил тёмных магов?
— Да не собирается он никого обучать тёмной магии, — терпеливо объясняет Гарри, из последних сил сохраняя спокойствие. — Он меняет систему образования в стране и в Хогвартсе в частности.
— И что это будет за система? — спрашивает Кингсли.
— Пока не знаю.
— Да что ты вообще знаешь? — опять встревает Билл. — Ты не владеешь даже элементарной информацией. Чем ты вообще занимался эти два месяца? Ты ведь должен был убить его!
— Думаешь, это так просто?! Пришёл — и в первый же день вскинул палочку?
— Два месяца, Гарри! Если ты настолько убедил его в своей верности, чтобы иметь волшебную палочку, этого наверняка хватило бы, чтобы найти способ его уничтожить.
— Всё сложно, Билл, — вздыхает он, устало потирая глаза. — Поверь мне. Всё очень сложно.
— Или же всё, наоборот, очень просто. Ты хорошо жил, тебя никто не трогал — и ты решил ничего не предпринимать.
— А ты что, завидуешь?
— Гарри, — начинает Билл уже серьёзно, — я давно тебя знаю. Ты умный и смелый человек. Что за эти два месяца могло случиться такого, что ты возвращаешься ни с чем, однако целый и невредимый?
На этих словах Рон, встрепенувшись, открывает рот, но Гарри бросает на него такой взгляд, что тут же его закрывает.
— Если бы ты был там, ты бы меня понял, — тихо отвечает он и, сделав последний глоток кофе, встаёт. — А теперь извините, мне нужно забрать свою палочку у Дамблдора.
— Приходи потом к нам, Гарри, — летит ему в спину голос Рона.
Очутившись у кабинета Дамблдора, Гарри стучится, заходит и останавливается, обводя глазами комнату. Пока он отсутствовал, здесь многое изменилось. Некогда полупустые книжные полки теперь заполнены листовками и старыми выпусками «Придиры». На стеллажах и тумбочках появились всевозможные магические артефакты: проявители врагов, какие-то коробочки, механизмы, странные часы с огромным маятником. В углу примостилось знакомое зеркало, через которое они с Дамблдором как-то раз общались. Теперь комната очень похожа на кабинет лже-Грюма в Хогвартсе.
— Это всё привез Ксенофилиус, — мягко поясняет Дамблдор, выходя из-за портьеры, отделяющей жилую часть комнаты от рабочей. — Он хочет вновь наладить выпуск «Придиры».
— Ясно, — кивает Гарри. — Похоже, вы с ним помирились.
— Мы никогда и не ссорились, — Дамблдор поднимает брови, тяжело усаживаясь в кресло. — Просто в своё время не сошлись во взглядах.
— Не рассказывайте мне. Вы поскандалили, потому что Луну убили, и Лавгуд обвинил вас в том, что вы её не уберегли, позволили отстаивать Хогвартс вместе с остальными и вовремя не забрали с поля битвы.
— Не стоит начинать разговор с дерзостей, — замечает Дамблдор безо всякого выражения. — Ты можешь не соглашаться со мной, считать мои слова или действия неправильными или бессмысленными, но я по-прежнему намного старше тебя и не хотел бы, чтобы ты об этом забывал.
— Вы решили напомнить мне о манерах, а сами даже не предложили мне присесть.
— С каких пор тебе требуется моё разрешение, чтобы занять свободный стул? — Дамблдор слабо улыбается.
Гарри хочет сказать по этому поводу что-нибудь едкое, но моментально вспоминает, что с тех пор как они перебрались из Хогвартса в штаб, старик никогда не требовал соблюдения этикета и бестолковых формальностей. А он уже успел отвыкнуть.
— Ладно, извините, — примирительно произносит он и садится напротив. — Так… какие у вас планы относительно Волдеморта?
— Планов много, — отвечает Дамблдор уклончиво. — Вопрос в том, какие можно осуществить.
— Вы написали, что Лавгуд вам в чём-то поможет.
— Он подал мне немало интересных идей, а его знания оказались для нас весьма полезными. Как, например, это зеркало — его изобретение.
— То есть вы не собираетесь сообщать мне что-то конкретное?
— Я предпочитаю обсуждать уже обдуманные идеи. Но пока у нас нет чётких планов.
Усмехнувшись, Гарри качает головой. Вот-вот, проще понять мотивы флоббер-червя, чем добиться прямого ответа от старика.
— А что вы собираетесь делать со мной? — спрашивает он, ощущая лёгкое напряжение.
— Что ты имеешь в виду? — Дамблдор снова удивлённо поднимает брови. — Ты вернулся, Гарри, значит, всё будет как прежде. Я думаю, тебе нужно дать время, чтобы заново освоиться. Поэтому, как ты понимаешь, первые пару недель тебе стоит побыть дома и ни во что не ввязываться.
— Хотите, чтобы я сидел на заднице и ничего не делал?
— Во-первых, выбирай выражения, во-вторых, не совсем. Ты не будешь совершать вылазок, но, поверь, дома тоже немало работы.
— Например, помогать Лавгуду заново устанавливать станки? — фыркает Гарри. Дамблдор спокойно кивает. — И это всё? Это то, чем вы сейчас хотите заниматься? Выпускать бесполезную газетёнку?
— Она не бесполезна. Многие люди по всей стране, получив её, уже связались с нашими точками.
— То есть занимаетесь рекрутством?
— Да, ведь Волдеморт тоже вербует сторонников, не правда ли?
— Вы о тех мальчишках, которые получили свои Метки на Рождество?
— К нам тоже присоединяются весьма юные волшебники. Но сейчас речь идёт не о качестве бойцов, а о количестве.
— Это ваша большая ошибка, Дамблдор. Сейчас численное преимущество уже не играет роли. Меньше чем через месяц состоятся выборы, и бить нужно по Министерству, а не затевать стычек на улицах.
— Верно, мой мальчик, — соглашается Дамблдор, к его великому изумлению. — Именно для этого ты нам сейчас и понадобишься. Уверен, ты провёл с Волдемортом немало времени и сможешь сказать, где у Пожирателей слабые места. Я понимаю, ты не хотел обсуждать это при всех, и это правильное решение. Но сейчас пришла пора поговорить и об этом.
Гарри уже чувствует, куда ведёт разговор, поэтому поспешно морщится и качает головой.
— Если вы никуда не торопитесь, я бы предпочёл поговорить обо всём позже и, наверное, вместе со Снейпом. Он, я думаю, тоже будет полезен в обсуждении.
— Честно говоря, — с сомнением начинает Дамблдор, поглаживая бороду, — в последнее время Северус был не слишком полезен для Ордена. С тех пор как ты попал к Пожирателям, Волдеморт закрыл ему доступ ко многим собраниям, на которых бывал ты.
Дамблдор смотрит на него очень внимательно, пристально наблюдая за реакцией. Раньше Гарри думал, что так старик собирается с мыслями, но теперь отлично понимает, чего тот хочет добиться. Ему приходится приложить немало усилий, чтобы сохранить видимость хладнокровия. Он решает немного подыграть старику и усмехается:
— Так вот почему он на меня так обозлился.
— В самом деле? — заинтересованно спрашивает Дамблдор.
— Да. В какой-то момент я почувствовал себя так, как будто опять вернулся в школу. Можно сказать, мы даже поругались и перестали общаться.
— Значит, Северус оказался тебе там плохим помощником, — улыбается старик.
— В любом случае, ему нечем было бы мне помочь.
Дамблдор несколько раз задумчиво кивает, выдерживает паузу и, наконец, спрашивает:
— Наверное, ты шёл за своей палочкой?
— Вообще-то да. Вам удалось снять чары?
Дамблдор переворачивает песочные часы, теперь стоящие у него на столе, и через полминуты из-за портьеры показывается Лавгуд, держа в руках палочку Гарри. Он кладёт её на стол и довольно усмехается.
— Настоящая ювелирная работа, Альбус. Все заклинания отсеяны вручную.
— Вы сняли чары? — повторяет Гарри, обращаясь уже к Лавгуду.
— Да, хоть и пришлось повозиться.
— Тогда почему не вернули мне её раньше? Хотели проверить, какие заклинания я применял?
— Вообще-то я только что закончил, — отвечает Лавгуд уже совершенно другим, холодным тоном. — Я потратил на это часов пятнадцать.
— А, — смущается Гарри, — тогда спасибо. Я могу её забрать?
Дамблдор смотрит на палочку так, словно решает, стоит ли возвращать её, но потом кивает. Пока Гарри прячет её за пояс, Лавгуд достаёт что-то из кармана и так же кладёт на стол.
— А вот это практически искусство. Следящие заклинания я снял, но в нём есть что-то ещё. Вряд ли что-то опасное, но сильное.
— Чары? — поднимает голову Дамблдор.
— Нет. Похоже на отпечаток какого-то заклятия, просто сгусток энергии. Он не вреднее, чем какой-нибудь шарлатанский амулет. Но вещица интересная.
Лавгуд отходит от стола, и у Гарри ухает сердце, когда он видит поблёскивающее на деревянной поверхности кольцо Марволо. Дамблдор задумчиво рассматривает его, проводит над ним рукой, наклоняется ближе, но потом вздыхает и откидывается на спинку кресла.
— Безделушка, — говорит он себе под нос.
— Значит, я могу забрать её? — осторожно спрашивает Гарри, вставая.
— Для чего?
Вопрос сбивает его с толку, и он замирает.
— Вы же сказали, она неопасна и бесполезна.
— Да, это так, но я бы не стал…
Не дожидаясь, пока Дамблдор договорит, Гарри быстро сгребает кольцо со стола и прячет в карман.
— Вам она не нужна, а мне карман не тянет, — говорит он, глядя на потрясённого старика. — Мистер Лавгуд, — продолжает он, не оборачиваясь, — спасибо за то, что потратили время.
— Не за что, — откликается тот, и Гарри уходит, пока Дамблдор снова не заговорил.
Он медленно бредёт по коридору, не особо задумываясь над тем, куда хочет попасть. Отчего-то ему кажется, что кто-нибудь найдёт его, прежде чем он определится с маршрутом. И не ошибается. Как только он сворачивает на лестницу, сверху раздаётся весёлый голос Рона:
— Гарри, иди к нам!
Посильнее стиснув в кармане массивное кольцо, он поднимается наверх и находит Рона, Гермиону, Джинни и Невилла в одной из комнат, где они частенько коротали вечера за обсуждением планов или простой болтовнёй. Иногда комната очень напоминала гриффиндорскую гостиную в былые времена. Рон с Невиллом играли в зачарованные шахматы, из-за очередной книги привычно торчала каштановая копна волос, а Джинни нередко можно было застать за вязанием огромных цветастых пледов или шалей — это занятие она подхватила со скуки от Гермионы, когда они только обживались на новом месте. Сам же Гарри обычно сидел немного поодаль от друзей, погружённый в собственные мысли. В последние два года ему было о чём подумать. По крайней мере, строить планы — это то немногое, что могло принести Ордену пользу, за исключением регулярных вылазок.
Очутившись в их комнате сейчас, Гарри подмечает, что с последнего его визита сюда здесь ничего не изменилось. Такой же задорный уютный огонь в камине, та же спокойная домашняя атмосфера. Даже, кажется, кресла стоят всё на тех же местах. Гермиона сидит в ближайшем к огню, сжимая в пальцах длинный свиток пергамента. Увидев его, она поднимает голову и, просияв, выпаливает:
— Я только что получила письмо от Виктора!
— Отлично, — буркает Гарри, подходя к окну и распахивая одну из ставень: отчего-то ему чудится, что в комнате ужасно душно. — А что, он не в курсе, что сов сейчас перехватывают только в путь?
— В курсе, конечно. Но мы зачаровываем пергаменты. Если не знать пароля, прочитаешь только скучное письмо кузины, которая гостит в Англии у бабушки, своему двоюродному брату.
— Взломать такие чары — раз плюнуть, — Гарри пожимает плечами и прислоняется к подоконнику.
— Да, но вряд ли кому-то придёт в голову проверять безобидное письмо на чары, — на лице Гермионы появляется обычное выражение, с которым она любит втолковывать элементарные, по её представлениям, вещи. — Ты что, Гарри, встал не с той ноги?
— Кажется, обе ноги подвели, — вздыхает он и решает вернуться к теме: — Так что пишет Виктор?
Гермиона вновь склоняется к письму и хмурится, когда её глаза бегают по строкам.
— В Румынии тоже неспокойно.
— Я ведь говорил ему, что не нужно туда соваться, — фыркает Рон, на миг отрываясь от шахматной партии, которую они разыгрывают с Невиллом.
— Сейчас везде неспокойно, — тихо замечает Гарри и, чтобы занять руки, стаскивает с носа очки и принимается протирать их.
— Гарри, — Гермиона откладывает письмо и смотрит на него очень серьёзно. — Я не в курсе, говорил ли тебе об этом Дамблдор, но, в любом случае, ты должен знать. Когда вышел «Придира», после того, как ты… как тебя… — Гарри торопливо кивает, чтобы не вынуждать Гермиону подбирать деликатные выражения. — В общем, после того выпуска многие, кто был на нашей стороне, действительно испугались, что ты, возможно, погиб и что надеяться им не на кого.
— Здравая мысль, — вставляет Гарри меланхолично.
— Но послушай. За первые недели с нашими точками связались несколько сотен человек. Виктор пишет, что наши сторонники объявились и в Румынии. Ты представляешь? Нас становится всё больше!
Водрузив очки на место, Гарри видит, что глаза Гермионы радостно блестят, а на её губах играет оживлённая улыбка. Он оглядывает четырёх друзей по очереди и замечает непонятную ему радость и на их лицах.
— И что? — пожимает он плечами.
— Как «что»? — Гермиона распахивает глаза. — Разве не понимаешь?
— Пока понимаю только одно: моя жалкая попытка принесла хоть какую-то пользу. Но мне кажется, это вы немного не понимаете. Ладно, пусть к вам примкнуло несколько сотен, а к Волдеморту только несколько человек. Но на самом деле это ничего не меняет. Через месяц состоятся выборы, Скримджер уйдёт в отставку — и Министерство будет полностью под контролем Пожирателей. И тогда…
— Что тогда? — вскидывает голову Рон.
— Тогда они проедутся по нам, как асфальтоукладчик по дороге. — Все, кроме Гермионы, хмурятся, пытаясь представить сравнение, но Гарри, махнув рукой, продолжает: — Вы думаете, что надёжно спрятаны в этом сарае? Так знайте: его пока не нашли только потому, что не очень-то и искали. Когда они возьмутся за Орден всерьёз, здесь камня на камне не останется. Сначала наш штаб, потом остальные точки. Поймите, это всего лишь вопрос времени!
Он нервно запускает пятерню в волосы и отворачивается к окну. Ничего они не поймут, ничего. Ими пока что движет голый альтруизм и постепенно угасающая надежда. Они совершенно ничего не знают, а Снейп с Дамблдором не дали себе труд объяснить, как на самом деле обстоят дела. Конечно, оно, наверное, и правильно. Вот только бесполезно. И нечестно.
— Гарри, — мягко начинает Джинни, когда пауза затягивается, — поначалу я думала, что у тебя просто стресс или шок или что-то там ещё. Я думала, тебе всего лишь нужно отдохнуть и прийти в себя после возвращения. Но сейчас мне почему-то кажется, что ты ведёшь себя так, как будто…
— Как будто точно знаешь, что надеяться не на что, — мрачно перебивает Невилл.
Снова повисает молчание. Гарри требуется несколько секунд, чтобы собраться с мыслями и вновь повернуться к друзьям. Все они отложили свои занятия и теперь смотрят на него с недоверием и тревогой.
— Кажется, Люпин за завтраком всё прекрасно озвучил, — говорит он, глядя в пол. — Это как… Ну, как пчелиный улей. Убиваете одну пчелу или даже десяток, но пока матка жива, они будут плодиться до бесконечности. — Рон уже открывает рот, чтобы что-то вставить, но Гарри продолжает: — Даю перевод: пока жив Волдеморт, все наши потуги бесполезны. Убить его, вроде как, могу только я. А у меня ничего не вышло и другого шанса не представится. Вот и всё.
Пока друзья переваривают сказанное, Гарри прислушивается к себе. Только что он лаконично и довольно метко обрисовал ситуацию, которая сложилась фактически по его вине. Он пытается услышать глас совести или хотя бы почувствовать стыд, но всё на удивление тихо. Последние слова он произнёс, можно сказать, с равнодушием, словно речь не идёт об их грядущем уничтожении.
— И что ты предлагаешь? — наконец спрашивает Рон.
Гарри в ответ недобро усмехается.
— Извини, Рон. Моя лавочка свежих идей, кажется, закрылась два месяца назад. Отправиться к Волдеморту лично — это последнее, что я мог предложить Дамблдору. И я облажался.
— Давай посмотрим на это с другой стороны, — внезапно говорит Невилл спокойным, примирительным тоном. — Хуже от твоего пребывания в ставке никому не стало, а ты узнал там, думаю, немало полезного.
— Ох, Невилл, — Гарри задирает голову и упирается затылком в стекло. — Лучше бы не узнавал.
— Неужели всё на самом деле так плохо? — спрашивает Джинни в пространство. — Вернее, неужели у них всё так хорошо?
— Лучше, чем мы представляли, — шепчет Гарри.
— Тогда, может… — Рон окидывает неуверенным взглядом остальных, явно готовясь задать вопрос, мучающий их всех. — Может, расскажешь нам, как там? — Гарри смотрит на него и открывает рот, но друг предупреждает все его попытки возразить: — В смысле, нормально расскажешь, а не как утром?
Заранее настроившись отнекиваться, Гарри мотает головой, но тут голос подаёт Гермиона:
— Пожалуйста, Гарри. Мы должны знать. Мы имеем право знать всю правду, если её от нас опять скрывают.
— Мы уже не дети, — подхватывает Невилл. — Мы должны знать, что делать. Ведь речь идёт о наших жизнях. Тогда, перед Выпускным, Дамблдор ведь чувствовал, что на замок могут напасть, но ничего нам не сказал, не предупредил и… — он опускает взгляд на свои обрубленные ноги.
Гарри по-прежнему колеблется.
— Расскажи нам, Гарри, — просит Джинни. — Давай же. Ты ведь знаешь, что бы там ни случилось, мы не станем тебя осуждать. В любом случае, тебе пришлось хуже, чем нам всем.
Умоляющие глаза Джинни и Гермионы становятся последней каплей. В конце концов, они правы. Они имеют право знать. И он не станет поддерживать Дамблдора в его интригах и недомолвках.
Собравшись с духом и глубоко вздохнув, Гарри выкладывает друзьям всё: и про поместье, и про Пожирателей, и про работу, и про ночную прогулку, и про Лидс, и про Марка, и про Драко — всё на свете, старательно обходя в рассказе темы, связанные с Риддлом и, конечно же, Мальсибером. Он говорит тихо и монотонно, ни разу не сбившись. Как будто невидимый библиотекарь успел разложить все мысли у него в голове по полочкам, а ему осталось лишь озвучить их. Друзья слушают молча, не перебивая и не задавая вопросов. Порой, когда в истории проскальзывают неприятные и болезненные темы, их взгляды становятся сочувствующими, и в этот момент Гарри ощущает почему-то укол совести. Он не забывает тут же добавить, что всё на самом деле в порядке и сам он теперь в норме, как будто оправдывается за то, что у Пожирателей ему не было достаточно плохо. Чем дальше он говорит, тем больше ему хочется рассказать. Слова льются изо рта неудержимым потоком. Но в этом нет ничего странного — ведь это первый раз, когда он кому-то рассказывает о своей жизни в ставке. Кому-то, кто не был там и кто может разделить все его чувства, все тревоги, печали и одиночество.
К концу его длинной речи друзья ощутимо скисают. Рон сидит, опустив голову и изучая собственные руки, Гермиона задумчиво кусает губу, а у Джинни блестят глаза.
— …И я очутился на Лонг-Лэйн, — заканчивает Гарри. — Аппарировал оттуда к штабу и… Ну, а дальше вы знаете.
Умолкнув, он переводит дух, но никто не торопится заговорить первым. Как ни странно, все упрямо избегают смотреть ему в глаза.
— Не стоило мне всего этого рассказывать, — наконец шепчет Гарри с досадой и опять отворачивается к окну, упираясь ладонями в подоконник.
— Нет, всё правильно, — заторможено говорит Гермиона, глядя в пространство. — Просто я… Просто мы…
— Не думали, что всё так, — усмехается он, понимающе кивая. — Я тоже не думал.
— Тебя послушать, так они там развлекаются с утра до вечера и ничего не делают, — фыркает Рон, как кажется Гарри, с ноткой зависти.
— За свою хорошую жизнь они платят верностью и исполнительностью. По-моему, невысока плата, если учесть, что раньше было примерно так же.
— Значит, Волдеморт практически не покидает поместья, — произносит Гермиона утвердительно, разговаривая, скорее, сама с собой. — Но изредка он выбирается в Министерство. Если мы не можем проникнуть в ставку, то нам нужно узнать, когда он сам оттуда выйдет и…
— И что? — резко перебивает Гарри, оборачиваясь. — Напасть? Гермиона, о чём ты говоришь?! У него трёхэтажная защита, персональный порт-ключ, охрана и, на минуточку, полная неуязвимость.
— Нет, не полная, — качает головой Гермиона, сосредоточенно потрясая указательным пальцем. — На Рождественском балу его чуть не убили.
— Развоплотили, — поправляет Гарри.
— Неважно. Суть в другом. Во-первых, и у Пожирателей бывают промахи, значит, к Волдеморту… Господи, Рон, ну, прекрати ты дёргаться — это уже смешно! Значит, к нему можно подобраться достаточно близко. И во-вторых, если к нему подберёшься ты, ты не развоплотишь его, а действительно убьёшь.
— Гермиона, чем я, по-твоему, два месяца занимался?! Почему вы все думаете, что это так просто — взять и убить, особенно если палочка способна творить только бытовые заклинания?
— Ну, — смущённо начинает Рон, — судя по твоему рассказу, ты там много чем занимался. — Гарри готов вспыхнуть, но он поднимает руку. — И сейчас с твоей палочкой, как я понимаю, всё в порядке. Я, в общем-то, согласен с Невиллом. Ты побывал там, узнал многое о их жизни, о них самих, об охране, перемещениях… ну, его перемещениях. И, если ты расскажешь Дамблдору и остальным то, что рассказал сейчас нам, мы сможем сесть и придумать, как теперь его убить. Разве нет?
— Извини, Рон, но подобные высказывания ты закончил делать курсе на втором. Вспомните, как мы раньше всё решали. Загорались опасной, но важной, как нам тогда казалось, идеей и неслись в самое пекло, сломя голову. Ничего не обдумав как следует, ни с кем не посоветовавшись, не рассказав никому из старших. И вспомните, чем это всё заканчивалось. Да мы каждый учебный год заканчивали очередной передрягой, из которой еле выходили живыми! А ведь тогда за нами втихаря присматривал Дамблдор, и то была школа. А сейчас всё серьёзно, и это война! Неужели ты не понимаешь, Рон?!
— Чего ты разорался-то?
— Да потому что ты несёшь чушь! — Гарри не успевает заметить, как оказывается на середине комнаты, нависая над сидящим на стуле Роном. — Мы не сможем придумать идеального плана, как подобраться к Волдеморту на расстояние выпущенного заклятья. А план обязан быть идеальным, иначе меня тут же грохнут — и до свидания, полный надежды магический мир! Мы точно должны знать, где он объявится, когда, какая будет охрана. Этих сведений у нас нет и быть не может, потому что об этом неизвестно даже Снейпу! Но если бы мы даже знали, когда он будет в Министерстве в следующий раз, мы всё равно не сможем туда проникнуть. Ни под каким видом! Этот лавгудовский придурок был последним нашим человеком, работающим в Министерстве. Всё! Никто извне туда больше не попадёт! А у Волдеморта туда персональный порт-ключ — сразу внутрь. Или ты думал, что он пользуется телефонной будкой, а? Которая теперь, кстати, тоже не работает. В Министерстве сейчас нет гостевого входа, потому что нет больше никаких гостей! А больше он никуда не ездит. И другого шанса оказаться с ним рядом у нас нет! И если ты ещё не понял, только что я весьма внятно сказал о том, что скоро нам наступит, как и писал Лавгуд, полный…
Гарри шумно выдыхает, с трудом сдерживая клокочущую внутри злобу. После его экспрессивного монолога никто не решается нарушить напряжённую тишину.
— Простите, что нагрузил, — роняет он с досадой. — Просто, похоже, это действительно конец.
— Ну и что нам, в таком случае, делать? — спрашивает Невилл.
— Бежать, — ухмыляется Гарри. — Пока есть эти чёртовы четыре недели до ухода Скримджера. Пока ещё не все порты намертво перекрыты, пока есть хоть один шанс вырваться отсюда каким-нибудь нелегальным рейсом. Куда угодно. Но лучше в Штаты.
— Ты предлагаешь нам бежать? — сощуривается Невилл, словно не до конца веря в то, что услышал.
— Так многие уже поступили, — пожимает плечами Гарри. — И сейчас живут спокойно.
— Знаешь, Гарри, — тихо произносит Гермиона, — слышать такое от тебя… Ты первый раз…
— Да, я первый раз предлагаю вам спастись позорным бегством. Но если это говорю я, ты, надеюсь, понимаешь, насколько всё серьёзно?
— Я не ослышалась? Ты сказал «вам», — хмурится Джинни.
— Да, именно вам.
— А ты?
— Я? — Гарри горько улыбается. — Нет, я хочу быть здесь, когда наступит конец света.
— Билет в первый ряд? — хмыкает Гермиона, явно вспоминая какой-то маггловский боевик.
— Ну что ты! У меня абонемент.
— Ладно, — тяжело вздыхает Рон, — всё это как-то неожиданно. Я не хочу сейчас об этом говорить и даже думать. Лучше потом.
— Согласен, — кивает Гарри. — Давайте оставим все эти мрачные темы и особенно тему моего двухмесячного отсутствия. Поговорим о чём-нибудь другом.
— Да, давайте, — улыбается Джинни с явным облегчением.
И снова наступает тишина.
Гарри скользит выжидающим взглядом по лицам друзей, но те лишь отводят глаза, ощущая нарастающую неловкость.
— Ну что? Нам поговорить больше не о чем? — пытается пошутить он, но в ответ получает только улыбки, которые гаснут уже через мгновенье.
— Невилл, — наконец негромко зовёт Рон, — помнишь, папа вчера просил разобраться с боггартом на чердаке?
— Да, конечно. Идём?
— Ага, — Рон вскакивает со стула слишком поспешно.
— Мы скоро вернёмся, — фальшиво бодро заверяет Невилл, разворачивая свою коляску, и они скрываются за дверью.
— Пойду маме помогу с обедом, — через полминуты говорит Джинни и тоже уходит.
Гарри переводит взгляд на Гермиону.
— Ну? А у тебя, наверное, дела в библиотеке? — едко интересуется он.
— Нет у меня никаких дел, — отвечает она совершенно серьёзно. — Извини, Гарри, но мне кажется, тебе не стоило так давить.
Вздохнув, он устраивается на подоконнике с ногами, чувствуя неприличное облегчение оттого, что они остались вдвоём.
— Я не давил. Просто выложил всё как есть.
— Вот именно, — Гермиона тоже поджимает под себя ноги, удобнее располагаясь в кресле. — Когда ты только начал рассказывать нам обо всём, я думала, Дамблдор неправильно поступает, многое скрывая от нас. Но теперь, кажется, понимаю, что он был прав.
— Может, и так, — соглашается Гарри, не желая спорить. — Вы, наверное, просто не были к этому готовы.
— Мы не глупые, Гарри. Мы сами можем решить, как нам поступать и куда деваться. Не стоило говорить, чтобы мы бежали.
— Я сказал это не потому, что считаю вас трусами. Просто вы все мне очень дороги, я боюсь за вас.
— А ты помнишь, о чём мы договорились, когда началась битва? Когда мы проснулись и увидели в окнах армию Волдеморта?
— Помню, — хмуро кивает Гарри. — Вместе. Что бы ни случилось, быть вместе. Если суждено погибнуть — погибнем все, если выживем — то выживем вместе.
— Вот именно. Что бы ни случилось, быть вместе. Не нужно гнать нас и что-то за нас решать. И не нужно запираться от нас в себе. Мы тоже за тебя волнуемся.
— Знаю, Гермиона, знаю, — бормочет он, машинально потирая шрам. — Просто я… Я был не готов ко всему, что случилось в поместье. И мне кажется, я до сих пор…
— Там?
— Да, — отвечает Гарри с оттенком удивления. — Кажется, ты меня понимаешь.
Она робко улыбается, и какое-то время они уютно молчат.
— Гарри, можно спросить? — наконец нарушает молчание Гермиона.
— Конечно.
— Ты очень многое рассказал нам, но я заметила, что ты почти не упоминал о Волдеморте.
Болезненно усмехнувшись, Гарри прикрывает глаза. Вот оно — началось. А он-то уж понадеялся, что никто больше не поднимет эту тему. Но Гермиона неспроста всегда была в их трио мозговым центром. Она не могла не заметить наличие в его рассказе белых пятен.
Пока он обдумывает, что ответить, она осторожно продолжает:
— Ты, наверное, неспроста о нём не говорил, да? И я так поняла, не стал говорить при всех и…
— Гермиона, — резко перебивает он. — Есть вещи, которые имеют значение для Ордена, а есть те, которые совершенно не важны, понимаешь?
— Странно получается, — хмыкает Гермиона, — всю дорогу мы только и говорили о Волдеморте и о том, как его убить. А теперь ты говоришь, что это неважно.
— Всё, что вам нужно было о нём знать, я рассказал.
— Означает ли это, что тебе ещё есть что сказать, и немало, но ты просто не хочешь по каким-то личным причинам?
Гарри резко распахивает веки и смотрит на Гермиону в упор предостерегающим взглядом. Но та, ничуть не смутившись, продолжает:
— Между вами всегда была сильная связь, даже на расстоянии. Я же помню, что было на пятом курсе. Ты рассказывал, что становился им, видел всё его глазами. И тогда ты был напуган. А сейчас, проведя два месяца в одном с ним доме, ты возвращаешься и не рассказываешь о нём практически ничего да ещё говоришь, что это неважно. В то время как Дамблдор несколько раз упоминал при нас, что ты попал под воздействие его магии. Неужели это означает…
— Нет, — перебивает Гарри, стискивая зубы. — Я не одержим, если ты это имеешь в виду.
— Но, согласись, всё это выглядит странно.
— Да почему? Мне просто нечего о нём рассказывать. То есть ничего такого, что…
— …«имело бы значение для Ордена», — монотонно повторяет Гермиона его слова. — Но, Гарри, во-первых, любая информация важна, а во-вторых, даже если нет, расскажи то, что не имеет для нас значения.
— Но я не хочу! — выпаливает Гарри и тут же понимает, что это было ошибкой.
Глаза Гермионы сужаются, а губы превращаются в тонкую полоску. Её пытливый взгляд, кажется, проникает под череп.
— Почему ты не хочешь? — недоверчиво спрашивает она. — Ты хранишь какую-то тайну? Или произошло что-то, что…
— Гермиона, — цедит Гарри сквозь зубы, лихорадочно обдумывая наиболее безопасный ответ, пока догадливая подруга не копнула в правильном направлении. И ответ, к счастью, отыскивается. Конечно, придётся кое-чем поделиться, но уж лучше пойти на небольшую откровенность, чем отмалчиваться. Если Гермиона начнёт его подозревать, то непременно доберётся до правды рано или поздно — в её упёртости сомневаться не приходится. — Ладно, — вздыхает он, признавая поражение. — Я расскажу тебе о Волдеморте. Но тебе это не понравится.
— Почему? — взгляд Гермионы, к счастью, из пытливого превращается в любопытный, она подпирает подбородок кулаком.
— По той же причине, по которой я не хотел рассказывать о жизни в поместье. Это может тебя… расстроить. И ещё одно. Я расскажу об этом только тебе и хочу, чтобы ты молчала. Если об этом узнают остальные, боюсь, штаб развалится, как карточный домик. А я и так уже дал им немало поводов сомневаться в Дамблдоре и в себе.
— Хорошо, — серьёзно кивает она, — я никому не скажу. Я просто хочу понять.
— Ладно, — вздохнув, Гарри переводит взгляд на тихую маленькую улочку, по которой вышагивает худощавая дама с далматинцем на поводке. — Ты видела, каким он теперь стал.
— Ты видел его таким же на втором курсе?
— Да, но дело не только во внешности. Он сам сильно изменился. Снейп говорит, это из-за зелья и какого-то конфликта магии с его новым обликом, но я не знаю, чему верить. Впрочем, это и неважно. Просто это совершенно не тот человек, которого я видел на первом курсе в Запретном лесу и у зеркала Еиналеж, с которым я дрался на кладбище, который появился в Министерстве, когда мы искали Пророчество.
— Но, Гарри, раньше он и не был человеком.
— Если верить Снейпу, он и сейчас не человек, а его новое лицо обманчиво. Но мне кажется, дело в другом. Возможно, я обманываюсь и он такой, каким и был прежде. Но он как будто… успокоился что ли, — Гарри неуверенно смотрит на хмурящуюся Гермиону, гадая, понимает ли она, о чём он говорит.
— Да, ты сказал, он перестал быть нервным истериком, я помню.
— Не только это. Понимаешь, раньше у меня как-то не складывалось. Я не понимал, как к такому чудовищу в семидесятые могло присоединиться столько людей вроде бы пока в здравом уме. Даже если его идеи нравились чистокровным магам, сам он был просто ужасен. Даже тогда, на кладбище, я видел почти весь внутренний круг, и все они боялись. Они все вернулись к нему только из страха. А страх — это не тот инструмент, с помощью которого можно убедить такое количество народа идти за тобой и принять Метки. Я всегда знал, что тут должно быть что-то ещё. И я, кажется, теперь понял, что именно. Волдеморт, с которым мы семь лет сражались в школе, совсем не тот, каким был раньше, и не тот, который есть теперь. И сейчас я понимаю, почему люди пошли за ним.
— И тебе… — Гермиона закусывает губу. — И тебе понравилось то, что ты увидел, когда попал в поместье?
— Да, — отвечает Гарри уверенно. — И увидел я там не красноглазую жуткую рептилию, у которой в лексиконе только три фразы: «Поттер, ты сейчас умрёшь», «Crucio» и «Avada Kedavra». Я увидел пусть жестокого, но умного и очень расчётливого предводителя. И он… заинтересовал меня.
Он косится на Гермиону, чтобы увидеть её реакцию и узнать, как она истолковала его последнюю фразу. Но вид у подруги серьёзный и задумчивый, никакого удивления или отвращения.
— Наверное, ты проводил с ним больше времени, чем рассказывал утром, — изрекает она, глядя на его ботинки.
— Намного больше, — кивает Гарри. — Под конец я практически не вылезал из его кабинета.
— О чём вы говорили?
Гарри с лёгкой радостью подмечает, что разговор постепенно превращается в интервью. Он дал Гермионе пищу для размышлений, теперь пусть сама задаёт вопросы, иначе он просто не представляет, что говорить.
— Обо всём на свете, — усмехается он. — О магии, создании заклинаний, обстановке в стране, жизни в поместье и просто… Обо всём.
— Тебе было интересно с ним?
— Да.
— Наверное, он очень многое знает, — в голосе Гермионы сквозит что-то странное, и Гарри не сразу понимает, что это невольное уважение с лёгким оттенком зависти.
— Очень многое. Он неисчерпаемый источник знаний, которых мне всегда так не хватало.
— Откуда тебе было знать, что он не обманывает?
— Я просто знаю. Да и потом, мы, в основном, говорили о вещах, о которых не имеет смысла лгать.
— Ты рассказывал что-нибудь об Ордене?
— Он почти не спрашивал. К тому же, я бы и не смог рассказать ничего такого, что не рассказал бы Снейп. Это они для нас были тёмным пятном, а о нашей жизни он его очень подробно информирует. Вплоть до того, что подают на ужин.
— Странно, что он спокойно делился с тобой своими знаниями.
— Да, меня поначалу это тоже удивляло. Меня вообще почти шокировало, что мне дали собственную комнату и назвали гостем. Я как будто и не был для него врагом столько лет.
— Как думаешь, зачем ему это?
Гарри пожимает плечами.
— Снейп говорил, что Волдеморт очень азартен, и ему будет интересно принять меня именно как гостя. Возможно, в этом и есть доля правды. Я вообще-то старался об этом не думать. Кроме того, на мои прямые вопросы он не отвечал.
— Может, у него были на тебя какие-то планы?
— Может быть. Но в них явно не входило моё убийство. Иначе бы он сделал это в первый же день.
— И то, что он спокойно отпустил тебя — это более чем странно.
— Вообще-то не очень, — тяжело вздыхает Гарри. — Могу сказать тебе честно: это было довольно жестоко с его стороны.
— А что, лучше было бы, если бы он оставил тебя и пытал Crucio?
— Не поверишь, но да, — он диковато усмехается. — Больно, конечно, но не ново. Больнее оказалось быть вышвырнутым из поместья, как собака.
— Боже, Гарри, — Гермиона медленно качает головой. — Неужели у него настолько лучше, что ты?..
— Да не лучше, — морщится Гарри. — Просто по-другому. Дамблдор делал много вещей, которые мне всегда не нравились, и с которыми я ничего не мог поделать. А там…
— Например?
— Понимаешь, здесь я всегда чувствовал себя каким-то оружием. Огромной пушкой, уже давно направленной в нужном направлении, которая просто-напросто ждёт момента, чтобы выстрелить. Да, её охраняют, полируют, сдувают с неё пылинки, но от этого она не перестаёт быть всего лишь куском металла. И в сущности, никому нет дела, что хочет эта пушка, какой у неё характер, сколько неудобств она причиняет своим поведением. Она просто должна сделать своё дело — и всё. А там… — Гарри на миг прикрывает глаза, глубоко вздыхая. — Я знаю, как это для тебя прозвучит, но там я впервые за все эти годы почувствовал себя живым человеком, а не орудием уничтожения.
— Да, потому что Пожирателям не нужна дамблдоровская пушка.
— Не только поэтому. Дамблдор всегда в подробностях расписывал, что нужно делать, куда идти. Он контролировал каждый мой шаг, а если я хоть немного уклонялся от дорожки, которую он для меня выложил, он тут же запирал меня здесь на несколько дней и не давал совершать вылазок. Ты же помнишь. А там всего этого не было. Волдеморт никогда не давал мне почувствовать себя тупоголовой марионеткой. Он давал мне свободу воли, возможность принимать самостоятельные решения, даже если они были неверными. Но там у меня всегда был выбор, я сам отвечал за себя и мог решать, как мне поступать и что делать.
— Гарри, — осторожно начинает Гермиона, — но выбор появляется только тогда, когда мы хотим его видеть.
— Нет, это не так. Он действительно был. И я был свободен, насколько вообще можно быть свободным, живя во вражеской ставке.
— Скажи, ты был достаточно свободен, чтобы попытаться убить его?
Гермиона смотрит на него прямо, чуть хмурясь. Она уже знает ответ, но в её глазах нет ни намёка на осуждение. В них читается почему-то сочувствие.
Гарри медлит, прежде чем ответить.
— Видишь ли, в этом-то и проблема. Я отправлялся туда с твёрдым намерением прикончить его, как только появится возможность. Но потом подумал… — он делает долгую паузу, собираясь с мыслями. — Мы столько лет стремились лишь к тому, чтобы уничтожить его. Но никогда не пытались его…
— Раскусить? — неуверенно предполагает Гермиона. — Изучить?
— Почувствовать, — тихо заканчивает Гарри на выдохе и опять закрывает глаза, потому что уверен: сейчас на лице Гермионы отразится ужас или омерзение. Но спустя несколько секунд она спрашивает совершенно спокойно, всё с тем же осторожным интересом:
— И у тебя получилось его почувствовать?
— Думаю, что я был близок к этому. Был близок даже к тому, чтобы его понять. Но мне…
— Не хватило времени, — заканчивает она его утренней фразой, которая теперь обрела свой истинный смысл.
— Знаешь, я, наверное, его просто тянул, — признаётся Гарри, ощущая тяжесть в груди. — Я думал, что смогу всё понять, понять его, а потом просто убить. И… Пару раз у меня была возможность это сделать. Призрачный шанс, который точно стоил бы мне жизни, но он был. А я убеждал себя, что ещё не пришло время, что ещё слишком рано, что я не смогу сейчас его убить. Скорее всего, и не смог бы. Но я даже не попытался. Надеялся: ещё немножко, ещё совсем чуть-чуть — и мне всё станет ясно, и тогда я это сделаю. Но я слишком долго тянул, и в итоге не вышло ни того, ни другого. — Гермиона молчит в ответ, и Гарри тоже нечего добавить к такому признанию. Наконец он тихо спрашивает: — Наверное, теперь ты будешь относиться ко мне иначе?
У него ухает сердце, когда она отвечает:
— Конечно, Гарри, — но потом добавляет вовсе не то, что он ожидал услышать: — Раньше я думала, что ты просто смелый и отчаянный человек, который готов рискнуть жизнью ради других. Но теперь я вижу, что ты очень сильно изменился. Ты стал задумываться над тем, что делаешь, и надо всем, что тебя окружает. Ты научился видеть глубже и понимать суть вещей, а не хватать поверхностные знания, как раньше. По-моему, это именно то, чего тебе всегда не доставало.
Гарри смотрит на неё оторопело, забыв закрыть рот и сомневаясь, не снится ли ему это.
— То есть ты… Ты не злишься, не считаешь меня трусом и предателем?
— Нет, Гарри. Я считаю тебя очень смелым человеком. Ведь смелость не в том, чтобы, зажмурив глаза, быстро покончить со всем раз и навсегда, а в том, чтобы заглянуть в лицо своим страхам, попытаться понять их и принять. К тому же, каким бы теперь ни стал Волдеморт, вряд ли бы он разрешил тебе спокойно жить в поместье, если бы был хоть один шанс, что ты действительно можешь убить его, — Гермиона виновато опускает голову. — Возможно, он знает что-то о вашей связи, чего не знаешь ты. Я знаю, что для того, чтобы убить человека, недостаточно выпустить убивающее проклятие — нужно по-настоящему захотеть этого. Может быть, ваша связь не дала бы тебе этого пожелать на самом деле. Даже если бы ты попытался убить его, ничего бы не вышло.
— В любом случае, теперь мы этого уже не узнаем.
— Как знать, — Гермиона задумчиво покусывает губу. — Выбора-то у нас особого нет.
— Что ты имеешь в виду? — прищуривается Гарри.
— Ты ведь сам полчаса назад сказал: если его не убить, он уничтожит всех нас. Так что для тебя в этой войне есть только два варианта: либо ты убьёшь его, либо погибнешь сам. Потому что бежать на самом деле уже некуда и прятаться негде. Сейчас всё не как в школе, у тебя уже нет третьего варианта.
— Даже не верится, что всё близится к концу, — шепчет Гарри, глядя в окно.
— Я понимаю тебя. Мы столько лет сражались с ним, а теперь, получается, это уже не имеет значения.
— Не имеет, — кивает он, рассматривая разбитый фонарь на улице. — Я знаю, как всё будет. Всё равно в конце останемся только я и он. И я боюсь, мне будет легче погибнуть самому, чем…
Гарри не договаривает, но этого и не нужно: всё равно он перешёл на шёпот и Гермиона уже не может его слышать.
Глава 27. Отторжение приводит к единению
Дни льются унылым серым потоком, как холодная вода из кривого крана в ванной комнате на втором этаже. Январь медленно приближается к концу, но Гарри почти не чувствует течения времени. Его вчера похоже на сегодня и ничем не будет отличаться от завтра. Он лишь смутно догадывается, какое сегодня число и сколько дней он находится в штабе. Однажды, глянув на календарь в прихожей, он равнодушно отмечает, что прошла уже неделя с тех пор, как он вернулся. Но с тем же успехом это мог быть и месяц, и всего два дня. Здесь ничего не меняется, ничего не происходит. Один день заканчивается, чтобы начался другой, такой же бездушный и пустой.
Несмотря на то, что до февраля осталось лишь несколько суток, потеплением и не пахнет. За окном по-прежнему маячит узкая маленькая улочка с редкими островками грязного снега. Как будто мир снаружи законсервировался, ожидая чего-то. Сам Гарри оценивает своё состояние и настроение под стать пейзажу за окнами. Апатия, навалившаяся на него, едва он только переступил порог дома, так никуда и не делась. Он вяло перемещается между этажами, механически глотает утренний кофе, заставляет себя жевать обед и вполуха прислушивается к разговорам за ужином. Тикающие часы на кухонной стене наглядно показывают, что время идёт, однако Гарри совершенно не чувствует никакого движения. Словно он гусеница, завернувшаяся в маленький кокон и выключившаяся из реальности на долгий срок.
Дамблдор по-прежнему не даёт ему совершать вылазок и патрулировать улицы вместе со всеми. С другой стороны, он и сам не очень-то рвётся. Если в поместье его заживо грызла собственная бесполезность, то сейчас он даже рад, что на него практически не обращают внимания. Он нисколько не удивляется, когда на следующий день после разговора с друзьями Дамблдор не приглашает его на собрание. Не удивляется и на второй. А на третий понимает, что ему уже практически всё равно, что творится за дверью стариковского кабинета.
Он с трудом может объяснить своё состояние даже самому себе, но после возвращения всё, происходящее в штабе, кажется ему чем-то бестолковым и незначительным. Даже слушая оживлённые разговоры за столом, он ловит себя на том, что смотрит на товарищей, как на мелких муравьёв, копошащихся в своём муравейнике. Он чувствует себя настолько непричастным к жизни в штабе, что не испытывает даже лёгкой обиды на недоверие Дамблдора, как это было на пятом курсе. Глухое безразличие, кажется, надолго поселилось в его сердце.
Хотя изредка оно разбавляется слабым болезненным покалыванием. Как, например, в один из вечеров, когда он, неясно зачем, спускается вниз и, проходя мимо гостиной, случайно видит такую картину: Сириус с Роном сидят у камина прямо на ковре и потягивают сливочное пиво. Люпин разговаривает с Гермионой, Джинни сосредоточенно считает петли на приторно-алом вязаном пледе, близнецы демонстрируют Невиллу какую-то искрящуюся круглую сферу, похожую на Напоминалку. Гарри незаметно стоит у дверного проёма несколько минут, наблюдая за этой идиллией и пытаясь поймать ускользающее ощущение чего-то знакомого и родного, чего уже не вернуть. Он так и не смог заставить себя войти в комнату и присоединиться к друзьям. Когда он находится рядом с ними, на него непрестанно давит острое чувство собственной неуместности. Гарри ощущает себя здесь, в штабе, лишним. Нет, не чужим, как поначалу в поместье, а просто лишним.
Дамблдор, как ни странно, больше не делает попыток вытянуть из него что-то ещё, кроме того, что он уже рассказал в первый день. С тех пор старик только вежливо здоровается с ним, когда выползает из своего кабинета, где они с Лавгудом, похоже, засели намертво, и иногда участливо интересуется, как он сам. На что получает не менее вежливый и стандартный ответ: «Спасибо, нормально».
Он отчаянно надеется, что Снейп возьмёт пример с Дамблдора и выберет политику игнорирования, но его ждёт глубокое разочарование. Каждый раз, встречая его в коридоре или на кухне, зельевар одаривает его понимающим взглядом и насмешливо хмыкает. На третий день, когда становится окончательно ясно, что ублюдок просто издевается, Гарри не выдерживает и за ужином в полный голос ехидно интересуется, как поживает Волдеморт. Рон давится куском хлеба, а Артур резко вскидывает голову. Снейп весьма быстро находится с ответом: презрительно мазнув по нему глазами и нехорошо оскалившись, он говорит, что Тёмный Лорд поживает прекрасно и просил передавать приветы. На этом месте Невилл с грохотом роняет в тарелку нож, а Кингсли бьёт кулаком по столу и рявкает, чтобы они немедленно прекратили. Снейп с Гарри переглядываются. В чёрных глазах пляшут черти, и Гарри не может подавить кривой улыбки. С тех пор они регулярно обмениваются колкими ядовитыми репликами, подобно этим, однако появляется чувство, что это не отталкивает их друг от друга, а, наоборот, сближает. Словно оба они делят на двоих одну тайну, не доступную для понимания остальных.
Того же самого нельзя сказать о Гермионе. Несмотря на то, что она спокойна отнеслась к рассказу Гарри о Риддле и никак не осудила его, с того дня её всё чаще можно застать сидящую в одиночестве в пустой комнате и задумчиво жующую губу. Внешне её отношение к нему не изменилось, но он не может не чувствовать, как стремительно вырастает между ними пропасть. Однако ему кажется, что отдаляется она вовсе не потому, что презирает или винит его. В этой пропасти витает стойкий запах зависти и досады. Можно подумать, что Гермиона теперь ставит его выше себя по каким-то ведомым одной ей критериям и будто бы считает себя недостойной быть рядом с ним. Он бы и рад ошибиться, но всё чаще в её речи проскальзывают фразы вроде «Конечно, Гарри, это же ты, а другое дело — мы» или «Думаю, при желании, ты теперь сумел бы». Никто, кроме него, конечно же, не обращает на них внимание.
В какой-то момент отношения накаляются и с Роном. И Гарри точно знает, что это всецело его вина. После плотного общения с Марком ему никак не удаётся переключиться на него. Он не может заставить себя вспомнить, что его друг довольно ревнив, обидчив, быстро заводится и долго отходит, что он не станет смеяться над саркастичными шуточками и разговаривать на волне цинизма, который хлещет из Гарри в три ручья. Поэтому им удаётся крепко поругаться уже на третий день.
Гарри сидит на подоконнике, который почему-то кажется ему самым безопасным и спокойным местом в штабе, и мусолит «Ежедневный пророк», когда Рон влетает в его комнату с улыбкой до ушей и плюхается на диван. Явно желая поделиться хоть с кем-то распирающей его новостью, он начинает болтать что-то о романтическом вечере, который Дамблдор разрешил устроить на крыше дома в честь первого месяца их супружества с Гермионой. Гарри слушает вполуха ровно до тех пор, пока рассказ не превращается в набор сопливых сентиментальных слов, адресованных молодой супруге. Его терпение лопается на мечтательной фразе:
— …А я никогда и не замечал, какая она красивая. У неё такое стройное тело! Думаю, ей нужно перестать носить широкие свитера.
— Рон, прекрати, — устало морщится Гарри, пытаясь вчитаться в статью о строительстве Лидса. Но сквозь чёрные строки теперь упорно проглядывает Гермиона в облегающем вечернем платье.
— А что, разве нет? Скажешь, Гермиона не красивая?
— Не знаю. Я не оцениваю друзей по внешнему виду.
— Так и я раньше тоже не оценивал. Вернее, я и сейчас не оцениваю, но Гермиона теперь не только мой друг, но и моя жена.
— Насколько я помню, — Гарри задумчиво продолжает вчитываться в статью, — ты спал с ней ещё до того, как вы поженились. Неужели свадьба так сильно всё изменила, что теперь ты спишь не с другом, которого не оцениваешь по внешнему виду, а с красивой женой?
— Гарри, тебе не кажется, что ты несколько перегибаешь палку? — спрашивает Рон с ноткой предостережения в голосе.
— Ты первым начал этот сопливый разговор.
— Сопливый?! Он не сопливый! Я просто пытаюсь поделиться… ну… Я думал, ты будешь рад узнать, что у нас всё хорошо.
— Я рад.
«Пресс-секретарь Министра Магии сообщает, что сейчас активно ведутся работы по благоустройству территории Лидса. На данный момент…»
— А по тебе и не скажешь, — хмыкает Рон.
— Зато по тебе можно много чего сказать.
— Что, например?
— Ну, не знаю, — Гарри поднимает голову и хмурит брови, изображая работу мысли. — Например, что ты наконец-то влюбился.
«Пресс-секретарь Министра Магии сообщает, что сейчас активно ведутся работы…»
— Что значит «наконец-то»? Я люблю её.
— Однако раньше ты не вламывался ко мне в комнату с улыбкой счастливого идиота и не расписывал все прелести Гермионы, которые скрывает её маггловская одежда.
«Пресс-секретарь Министра Магии…»
— И что ты хочешь этим сказать?! — вспыхивает Рон, наклоняясь вперёд.
— Что ты начал с ней встречаться, просто чтобы начать встречаться, — начинает Гарри занудным голосом. — А теперь ты действительно влюбился, вот и ходишь, сияешь, как начищенный котёл.
— А. Ну, не знаю. Я как-то не думал над этим.
— Угу.
«Пресс-секретарь Министра Магии сообщает, что сейчас активно ведутся…»
— Но знаешь, Гарри, это, наверное, глупо, но у меня сейчас такое чувство, как будто в животе шевелится что-то тёплое.
— Вроде глистов?
— Да что с тобой, чёрт возьми?!
— Да ничего, Рон! — рявкает Гарри, отшвыривая газету на пол. — Я просто пытаюсь читать, а ты врываешься ко мне, кстати, без стука и начинаешь гнать какую-то пошлятину про Гермиону. Нам что, поговорить больше не о чем, кроме как о девицах?!
Рон вихрем слетает с дивана, а уже через секунду вдавливает его в стекло, тряся за грудки.
— Мы говорим не о девицах, а о моей жене! Следи за языком!
Его бешеные, налитые кровью глаза лезут из орбит, щёки красные, как спелые помидоры, дыхание тяжёлое и частое. Как будто он едва сдерживается, чтобы не заехать ему кулаком в лицо.
— Хорошо, Рон, — спокойно произносит Гарри, медленно берясь за его запястья и заставляя расцепить пальцы. — Мы говорим о твоей жене. И спешу напомнить, она по совместительству мой друг. И мне неприятно слушать подробности вашей семейной жизни. Так что остынь и сделай три шага назад.
Рон послушно отступает, однако его щёки до сих пор пылают.
— Раньше мы могли говорить о чём угодно, — бросает он с обидой.
— Когда это раньше? Курсе на шестом?
— Я хотел просто поделиться радостью.
— Я же сказал, что рад, — Гарри наклоняется, чтобы поднять с пола газету. — А теперь оставь меня, пожалуйста. Твои крики меня утомили.
— Ну, конечно, — Рон злобно косится на газету. — Тебе куда важнее узнать, чем занимаются твои новые меченые дружки.
Гарри переводит на него тяжёлый взгляд исподлобья.
— Во-первых, то, что я читаю, важно. А во-вторых, «мои меченые дружки» не устраивали мне бабских истерик на пустом месте.
— Если тебе с ними так хорошо, так и валил бы к ним! — Рон поднимает с пола оброненную им в пылу ссоры палочку и отходит к двери.
Гарри норовит огрызнуться и ответить именно то, что он ожидает услышать, но, глубоко вздохнув, сдерживается.
— Всё, Рон, хватит, уходи, — морщится он, вновь раскрывая газету на нужной странице.
— Я не понимаю, что с тобой происходит, Гарри, — говорит Рон уже спокойно и серьёзно. — Я не знаю, что должно было случиться, чтобы ты так изменился, но я тебя больше не узнаю.
Гарри упорно делает вид, что погружён в чтение, и он, не дождавшись ответа, выходит за дверь.
С тех пор они мало разговаривают, а Рон старательно избегает оставаться с ним наедине.
Что касается остальных однокашников, большинство из них ведёт себя с Гарри нормально, хоть и немного сдержаннее, чем раньше. Из-за этого порой он чувствует себя ветераном, вернувшимся с затяжной утомительной войны, с которым теперь все держатся почтительно и стесняются фамильярничать. И он прекрасно понимает, что связано это вовсе не с тем, что ему не удалось воплотить в жизнь их план — просто сказывается сам факт его пребывания в ставке Пожирателей. Даже Сириус общается с ним слишком осторожно, как с душевнобольным. Похоже, единственными людьми, кто продолжает вести себя как обычно, остались близнецы Уизли. Они частенько подкалывают его — не научился ли он каким-нибудь тёмным страшным заклятиям от Волдеморта? — и он будто заново оказывается на втором курсе, когда вся школа шарахалась от него, как от прокажённого, а Фред и Джордж только развлекались, шутливо предлагая всем держаться от змееуста подальше.
Спустя полторы недели Гарри начинает задумываться, не приснилось ли ему поместье и всё, что там произошло. Теперь, всё глубже окунаясь в нормальную жизнь, он ловит себя на мысли, что последние два месяца в ставке больше и больше напоминают бред сумасшедшего, сон, в реальность которого веришь, только пока видишь его. Как будто он не жил у Пожирателей, а лежал в сладкой коме, из которой его беспардонно вытянули. И это ощущение ему прекрасно знакомо. Именно оно преследовало его первые два года, когда он возвращался на Прайвет-Драйв на летние каникулы. Несколько ночей после приезда проходили в бессоннице. Не успевал он задремать, лёжа в кровати, как уже через десять минут просыпался, как он пощёчины, и несколько безумно страшных секунд лежал, пялясь в темноту, и пытался осознать, не приснился ли ему Хогвартс, алый поезд, Рон, Гермиона, Хагрид и Дамблдор. И каждый раз, чтобы успокоиться, вскакивал с постели и лез в сундук со своими вещами для школы. Но сейчас, когда его начинает преследовать то же неприятное ощущение, Гарри достаточно просунуть руку в карман и покрепче сжать большое кольцо с чёрным камнем — единственное, что теперь осталось от той жизни, которая с каждым прожитым в штабе днём кажется ему всё более далёкой и нереальной.
К концу второй недели рядом с апатией, которая стала его постоянным спутником, поселяется глухое раздражение. Гарри совершенно не хочется патрулировать улицы, тем более, что он может наткнуться на Пожирателей и вряд ли станет вступать с ними в схватку, если там будет кто-то из ребят. Но он чувствует необходимость заняться хоть чем-то, чтобы не слоняться по дому, как привидение, и не сойти с ума от бездействия и скуки. Несколько раз он заходит к Дамблдору, чтобы напроситься в патруль вместе с друзьями, но каждый раз старик непреклонно отвечает, что ему нужно больше времени, чтобы прийти в себя, и сейчас выпускать его в город крайне опасно. Раздражение на старика перерастает в злобу, злоба — в досаду, а досада — в уныние, которым он перманентно накачивает всех обитателей дома. Так что с момента его возвращения атмосфера в штабе царит далеко не радостная. Вскоре Гарри замечает за собой, что начал отпускать в адрес друзей саркастические реплики, которым, пожалуй, позавидовал бы даже Снейп. А слушая очередные бессмысленные разговоры на тему «как одолеть Пожирателей», он уже не может сдержаться и откровенно язвит.
Как ни странно, его поганое поведение ничуть не отталкивает Джинни, которая в последнее время начинает утомлять его своим назойливым вниманием. С одной стороны, он рад, что она одна из немногих, кто пропускает его колкости мимо ушей. Но с другой, его не покидает ощущение, что она просто выжидает нужный момент, чтобы попытаться возобновить прерванные на Выпускном отношения. Как будто ей всё равно, каким он вернулся от Пожирателей, важно только, что вернулся. Её слепая плотоядность одновременно и раздражает его, и радует, потому что чем больше отдаляются от него Рон и Гермиона, тем больше времени он проводит с ней. И как бы он себя ни вёл, что бы ни говорил, она никогда не обижается, не возмущается, не ругается с ним. Уходит, стоит только её попросить, и возвращается с приветливой улыбкой. Такой покорности Гарри, признаться, от неё не ожидал. Но он уверен, что это не надолго. Рано или поздно она либо взорвётся, либо попытается сделать что-то, что взбесит его самого.
***
Пасмурный промозглый день в первых числах февраля начинается как и все предыдущие, серые и ничем не примечательные. И Гарри готовится провести его как обычно, то есть: впустую слоняться по дому, по нескольку раз перечитывать последние выпуски газет и развлекать сам себя, слушая пустой трёп за столом. Однако спустившись к ужину, он чувствует висящее в воздухе напряжение. Пять стульев, несмотря на поздний час, по-прежнему пусты: сегодняшний патруль ещё не вернулся с дежурства.
Он занимает свободное место рядом с Джинни и косится на Молли, которая размешивает что-то в огромной кастрюле, неуверенно поглядывая на опустевшую середину стола. Все молчат, явно думая об одном и том же.
— Кто на дежурстве? — хмурится Гарри, не в силах сообразить, кого не хватает.
— Фред, Джордж, Ремус, Кингсли и Билл, — монотонно бормочет Сириус в сплетённые пальцы, прислонённые к губам. Его тяжёлый взгляд изучает потрескавшуюся столешницу.
— Ну и что? Они что, раньше не задерживались?
— Можно подумать, ты не помнишь, задерживались они или нет, — с раздражением бросает Артур, кивая Молли, чтобы подбодрить её.
— Их могло задержать что угодно, — Гарри спокойно пожимает плечами, однако чувствует при этом, что напряжение остальных понемногу передаётся и ему.
— Например? — тяжёлый взгляд Рона впечатывает его в спинку стула.
— Не знаю, Рон, может, они зашли поесть мороженого у «Фортескью», — огрызается Гарри и тянется к кувшину с соком. — У вас, Снейп, нет никакой информации? — добавляет он едко.
Зельевар отвечает ему испепеляющим взглядом.
Глядя, как Гарри наполняет свой стакан, Молли тихо и без уверенности спрашивает:
— Может, тогда начнём? А то остынет.
Гарри не может удержаться и уже открывает рот, чтобы спросить, а на что согревающие чары, как вдруг в коридоре слышится оглушительный грохот от удара двери о стену. Потом громкие голоса и шаги. Мистер и миссис Уизли, Рон и Сириус бросаются вон из кухни, остальные сопровождают их взволнованными взглядами.
Голоса становятся громче, и через секунду в кухню вваливается Кингсли. У него дымится мантия. Следом за ним появляются и остальные, хмурые и недовольные. Артур и Сириус ведут под руки Фреда, который с трудом переставляет ноги.
— Ну-ка, ну-ка, освободите место! — прикрикивает мистер Уизли на Гарри и Джинни, и те, поспешно поднявшись, отходят в сторону. — Северус, восстанавливающее! — просит он, усаживая Фреда на стул.
Поднимается суета. Пока все Уизли и Снейп со склянкой в руке крутятся вокруг близнеца, Кингсли тихо ругается, приводя в порядок свою мантию.
— Что произошло? — спрашивает у него Грюм.
— Чертовщина какая-то! — оборачивается тот. — Нарвались на патруль. Посреди маггловского района! Да они совсем сдурели!
— Кто там был? — вопрос вырывается раньше, чем Гарри успевает прикусить язык. Однако все слишком заняты Фредом, чтобы удивляться.
— Этот русский бандит, — морщится Кингсли, и Гарри переводит: «Антонин», — несколько детей, которых я вообще впервые вижу… Чёрт! — подол мантии Шеклболта вновь начинает дымиться, и он затаптывает его сапогом. — И ещё сын этого ублюдочного мясника… Эйвери.
У Гарри внутри всё мгновенно холодеет. Он с трудом сглатывает и старается дышать ровнее, потому что воздуха вдруг перестаёт хватать.
— Хорошо ещё, что мы сразу их заметили, — роняет Билл с гримасой отвращения.
— Так что там всё-таки случилось? — немного успокоившись, спрашивает Артур.
— Мы сами толком не поняли, — пожимает плечами Джордж. — Они просто шли по улице, как будто на прогулку собрались. Если бы мы не напали на них первыми, думаю, так легко бы не отделались.
— Что с Фредом? — спрашивает Джинни.
— Ерунда, — морщится Кингсли, — не волнуйся. Кривой Stupefy.
— Вы кого-нибудь убили? — так спокойно интересуется Сириус, как будто спрашивает, не хочет ли кто-то чаю.
И у Гарри ухает сердце. Он смотрит на Кингсли, которому был адресован вопрос. Тот, как назло, долго стаскивает с себя прожжённую мантию, прежде чем ответить. И к тому моменту, как он наконец открывает рот, у Гарри от волнения уже стучит в ушах.
— Нет, не успели, — тянет Шеклболт. — Всё произошло очень быстро. Пара оглушающих им, пара — нам, одно парализующее им, разжигающее нам — и они скрылись.
Гарри чувствует, как от неуместного облегчения начинает слегка кружиться голова. Он осторожно прислоняется спиной к стене.
— С каких пор у них патрулируют дети? — хмурится Сириус.
— Это не патруль, — чуть дрогнувшим голосом говорит Гарри, тупо пялясь на ножку стула. — Это новобранцы.
— А, зверинец на прогулке, — усмехается Кингсли. — Значит, нужно было их в капусту порубать!
— То есть, — вкрадчиво начинает Билл, глядя на Гарри, — мы бы поступили благородно, если бы не стали нападать на детей?
— Я этого не говорил, — шепчет он, облизывая губы и всё никак не справляясь с предательской дрожью в пальцах.
— Тогда о чём речь?! — вскипает Сириус. — Какая разница, кто они: новые, старые?! Всё равно Пожиратели!
Гарри решает промолчать. Что бы он сейчас ни сказал, его слова воспримут в штыки. Он понемногу успокаивается, назойливо отгоняя кощунственную фразу, которая всё вертится у него в голове: «На этот раз пронесло» . Вдруг он чувствует мягкое прикосновение к руке прохладных пальцев и медленно поднимает голову.
— Не волнуйся, Гарри, — улыбается Джинни, заглядывая ему в лицо. — Всё хорошо, все вернулись целыми. Пока тебя не было, Фред пару раз получал проклятия и посерьёзнее.
— Да, — невпопад отвечает он, машинально кивая.
Почему-то на слова Джинни обращает внимание лишь Снейп. До этого занимающийся травмой Фреда, он вскидывает голову, и внезапно его лицо резко меняется. Всучив очередную склянку Артуру, он подлетает к Гарри, грубо хватает его за локоть и выволакивает в коридор. От удивления он даже не сопротивляется. Очутившись за пределами кухни, он выворачивается и уже собирается разразиться в адрес Снейпа гневной тирадой, но зельевар рваным движением разворачивает его к висящему здесь зеркалу, и все слова застревают в глотке. На него смотрит его собственное отражение с побелевшими, почти синими губами и неестественно бледной кожей. Зрелище непривычное и оттого жуткое. Снейп в отражении одаривает его красноречивым взглядом, вновь хватает за локоть и тащит за собой наверх.
Втолкнув Гарри в свою комнату, он распахивает дверцы шкафа и принимается сосредоточенно что-то искать в его недрах, при этом не забывая раздражённо бормотать:
— Вы совсем рехнулись, Поттер?! Ваше счастье, что все были заняты мистером Уизли. И ещё большее счастье, что Дамблдор стал слишком занят, чтобы ужинать со всеми. Вы хоть понимаете?.. — он обрывает себя, достав нужный пузырёк, и протягивает его. — Особый рецепт успокоительного зелья, — уже нормально сообщает он. — Разгонит кровь и приведёт вас в чувства.
Гарри принимает пузырёк и покорно выпивает его содержимое, даже не ощутив вкуса.
— Я не знаю, что случилось. Раньше такого не было, — буркает он.
— Так уж вышло, Поттер, — ухмыляется Снейп, — что я знаю вас почти десять лет. И я в курсе.
— Ну и что? — Гарри равнодушно пожимает плечами.
— Ну и что? — повторяет Снейп, поднимая бровь. — Вам известна легенда о том, как Александр Македонский выбирал себе полководцев? — спрашивает он ни с того, ни с сего.
— Что? — недоумённо переспрашивает Гарри, роняя себя на ближайший стул.
— Очевидно, нет. Так вот, — Снейп принимается переставлять на столе какие-то склянки, и Гарри кажется, что это занятие его успокаивает. — Он давал своим воинам всевозможные испытания, чтобы проверить их реакцию в стрессовых ситуациях. Если человек при этом бледнел — он заваливал проверку, если краснел — становился командующим.
— Чего? — у Гарри появляется стойкое чувство, что Снейп над ним издевается. Зельевар закатывает глаза и присаживается напротив.
— Кровь, Поттер. Она либо приливает к лицу, либо, наоборот, откатывает. Это зависит от внутренних ритмов нашего организма. Раньше вы краснели по любому поводу: если злились, волновались, приходили в ярость.
— Ну и что с того? — Гарри пожимает плечами. — Раньше было так, теперь иначе. Чего вы переполошились?
— Так не бывает, — сообщает Снейп с ноткой напряжения в голосе. — Это свойство организма врождённое, и оно не может меняться с течением времени.
— Тогда почему это происходит со мной? — Гарри не испытывает к этому странному разговору никакого интереса, однако чувствует необходимость его поддержать.
— В последние дни вы часто смотрелись на себя в зеркало?
— Не имею привычки заниматься самолюбованием.
— А зря. Вы стали вялы, апатичны, раздражительны, вас, наверняка, мучает бессонница.
— Да, но у меня просто поганое настроение. И вам, полагаю, известно, с чем это связано.
— Да нет, — тянет Снейп со вздохом. — Дело не в вашем настроении.