Танец страсти

Предисловие автора

В театре на Мастер Самуэльсгатан я оказалась во второй вечер своего пребывания в Стокгольме. Посмотреть балетный спектакль “Мед поэзии” предложила шведская подруга моей мамы, переводчица Соня Хольмквист, у которой я тогда остановилась.

“Разве можно увидеть хороший балет на сцене маленького полусамодеятельного театра?” — подумала я.

Вся моя сознательная жизнь была связана с балетом. Выпускница хореографического училища имени Вагановой, в двадцать шесть лет я вынужденно оставила сцену из-за тяжелой травмы колена и в последние годы работала “балетным переводчиком” — так я называла свою профессию.

В Стокгольм я приехала отдыхать и общаться с Соней, которую знала и любила с детства. К тому же я рассчитывала попрактиковаться в шведском языке.

Заметив мои колебания, Соня сказала:

— “Мед поэзии”[1] получил премию Северного музея как лучшая балетная постановка года, основанная на древнескандинавском эпосе.

По правде говоря, это не прозвучало убедительным аргументом. Видимо, тень сомнения пробежала по моему лицу, потому что Соня рассмеялась.

— Ты невозможна в своем снобизме, Полина! Разве тебе не известно, что я тоже люблю балет и не потащила бы тебя на какую-нибудь дрянь?! К тому же, насколько я знаю, ты совсем не знакома со скандинавским эпосом, что для переводчика непростительно…

Спорить с этим было трудно. Грозный О́дин, Иггдрасиль — Мировое Древо… На этом мои знания, пожалуй, исчерпывались.

Вздохнув, я согласилась — главным образом потому, что не хотела платить за гостеприимство черной неблагодарностью. А по дороге в театр узнала еще одну причину Сониной настойчивости. Оказывается, “Мед поэзии” поставила дочь ее погибшей подруги, моя ровесница.

— Если спектакль понравится, я познакомлю тебя с Малин, — добавила Соня. — Но учти, она непростой человек. Склонна к рефлексии. И вообще, отношение к жизни у нее такое… — В поисках нужного слова Соня закатила глаза. — Мистическое.

Здание, возле которого она припарковала машину, оказалось небольшим, двухэтажным и мало похожим на театр. Разочарование, наверно, было написано у меня на лице, потому что Соня, улыбнувшись, сказала:

— Многие звезды стокгольмской сцены зажглись в таких вот маленьких театрах. Это естественно. В маленькой труппе каждый на виду, а значит — легче найти возможность для самовыражения. Если бы Малин работала в каком-нибудь известном театре, кто бы позволил ей ставить целый балет? Ведь это очень дорогое удовольствие.

— А кто финансировал постановку здесь? — поинтересовалась я.

— Сначала — никто. Актеры работали бесплатно, причем репетировали в самое неудобное время, когда сцена и репетиционный зал не заняты чем-то другим. А потом Малин получила грант Северного музея. В Швеции множество различных фондов, и, если ты талантлив, есть надежда, что тебя заметят.

Из небольшого фойе, где продавались буклеты, посвященные спектаклю, мы прошли прямо в зрительный зал, оформленный современно и просто. Здесь не было бархатных кресел и нарядных люстр, и одежда зрителей — от школьников до пожилых супружеских пар — была, под стать интерьеру, демократичной. Мы сели на свои места, я развернула буклет. Мое внимание привлекло изображение старинного парусного корабля, украшенного множеством резных деревянных фигур.

— Что это за корабль? — спросила я.

— Это “Васа”, — ответила Соня. — Он был построен в семнадцатом веке и назван в честь родоначальника шведской королевской династии, Густава Васы. У этого корабля необычная судьба! “Васа” провел в море не больше часа, затонул и триста лет находился на дне морском. Соленая вода его законсервировала, поэтому он хорошо сохранился. В шестидесятые годы его подняли, а в начале девяностых поместили в специальный музей на острове Дьюргерден. Тебе надо обязательно побывать там.

— Но какое отношение этот корабль имеет к спектаклю? — удивилась я. — Ты же говорила, что балет поставлен на темы древнескандинавского эпоса.

— Это изображение надо воспринимать как эпиграф к спектаклю, — загадочно пояснила Соня. — Эпиграф, который напоминает нам о связи времен. О том, как прошлое влияет на нашу сегодняшнюю жизнь. О силе древних предсказаний… Я ведь предупреждала, — добавила она, с улыбкой посмотрев на меня, — что у Малин мистическое восприятие действительности.

После третьего звонка свет погас. Меня удивило, что все места в зале оказались занятыми, несколько человек даже стояло у стены. Потом открылся занавес, и…

Странные движения танцовщиков в сумраке сцены не были похожи ни на модерн, ни на какой-либо другой известный мне танцевальный стиль. К тому же они не сопровождались музыкой, а лишь — шелестом листвы, криками животных, шумом морских волн… Устав удивляться, я вглядывалась в таинственные декорации, в сосредоточенные лица актеров. Каким-то необъяснимым образом действие постепенно увлекало меня.

…А потом появился этот тоненький юноша, почти мальчик. Пригибаясь к сцене, он словно бы крался по ней, приближаясь к центральной декорации, изображавшей мощное дерево. Руки танцора, обтянутые полупрозрачной тканью, время от времени резко взмывали вверх, как зловещие побеги какого-то растения. Наконец, изломанная в невероятной пластике фигура достигла ствола дерева, припав к нему руками-побегами, и в этот момент под полом зрительного зала раздался таинственный гул. Я почувствовала, что меня охватывает настоящий ужас…

Когда все закончилось, мы прошли за кулисы, и Соня познакомила меня с постановщицей этого необычного балета. Так я впервые увидела Малин.

Тоненькая сероглазая женщина сдержанно выслушала мои сбивчивые восторги, вежливо поблагодарила и, извинившись, сказала, что ее ждет друг. Похоже, она не стремилась к знакомству со мной, а я, конечно, не собиралась навязываться.

…Тем не менее, на следующий день я, переполненная впечатлениями от спектакля и крайне заинтригованная, поехала в музей “Васы”. Я надеялась, что там мне откроется какая-то тайна, связанная с “Медом поэзии” и его неразговорчивой постановщицей. Забегая вперед, скажу, что история “Васы” заинтересовала меня, однако никакой тайны не открылось. Для этого мне нужно было поближе познакомиться с Малин, отправиться в музей вместе с нею, выслушать ее рассказ, попытаться взглянуть на корабль ее глазами… Но пока до этого было еще далеко.

Музей “Васы” расположен среди живописной зелени острова Дьюргерден, возле того места, где пресная вода заливов смешивается с соленой морской. Войдя в стеклянную дверь, я словно попала в подводный мир — такое впечатление создавали прозрачные стены и царивший здесь полумрак. Сам корабль, щедро украшенный деревянной резьбой, выглядел как огромная шкатулка, погруженная в илистое морское дно. Мачты “Васы”, достигавшие пятидесятиметровой высоты, пронизывали все этажи здания.

Я долго стояла, не в силах отвести взгляд от этого величественного зрелища. Соня успела рассказать мне, что роскошное убранство “Васы”, которым я любовалась, было разбросано по дну морскими течениями и водолазы собирали его много лет. Уже после подъема самого корабля были найдены еще несколько тысяч фрагментов, среди которых оказались предметы быта и бесценные деревянные статуи, украшавшие “Васу”. Те из украшений, что сразу после гибели корабля легли на дно, не были повреждены течениями и сохранились лучше, чем те, что оставались на нем. К счастью, именно там, в иле, находились самые интересные и важные скульптуры, украшавшие нос и корму. Чтобы собрать все это заново из поднятых водолазами кусочков, реставраторам предстояла огромная работа. “Васу” даже называли самой большой puzzle[2] в мире.

Стенды, расположенные на всех этажах музея, подробно рассказывали об истории строительства, гибели и второго рождения “Васы”. Подумав, что трудно представить себе человека, более далекого от кораблестроения, чем я, все же я приступила к чтению.

“После Бога благополучие нации покоится на ее флоте”, — считал король Швеции Густав II Адольф, в 1625 году заказавший “Васу” голландским мастерам братьям Хибертссонам. Бушприт корабля, названного в честь деда короля, должна была украсить огромная львиная голова — Густав II Адольф хотел видеть себя “львом с севера”.

Возможно, что непомерный груз надежд, возлагаемых на “Васу”, в конце концов и увел его на дно. Король хотел, чтобы его флот возглавляло лучшее в мире судно. Лучшее — то есть соответствующее последнему слову кораблестроительного искусства. Когда строительство уже началось, Густав II Адольф узнал, что в Дании появился корабль с двумя оружейными палубами, и потребовал, чтобы “Васа”, изначально спроектированный как однопалубный, тоже имел две. Сроки строительства при этом не изменились — корабль был нужен шведскому флоту, чтобы укрепить блокаду Польши.

Братья Хибертссоны в спешке поменяли проект, но времени на полноценные испытания корабля у них не осталось. 10 августа 1628 года “Васа”, дважды отсалютовав по шведскому обычаю, отошел от пристани королевского замка и, не пройдя и морской мили, затонул неподалеку от островка Бекхольмен, застигнутый небольшим шквалом. Причиной гибели стали не задраенные после салюта бойницы нижней палубы, которыми корабль, накренившись, зачерпнул большую порцию воды. Выправить крен не удалось. Из двухсот человек команды около пятидесяти утонули вместе с “Васой”.

Лежавший на дне корабль долгое время можно было разглядеть сквозь толщу воды, поэтому уже в семнадцатом веке была предпринята первая попытка поднять его. Но она привела лишь к тому, что “Васа” еще глубже погрузился в ил и глину.

В 1664 году были успешно подняты все бронзовые пушки с верхней оружейной палубы. Орудия оценили в значительную сумму и бо́льшую часть их продали в Германию. Пушки, похожие на те, что извлекли с “Васы”, впоследствии были найдены среди останков шведского “Кронана” — судна, взорвавшегося на Балтике в 1676 году при невыясненных обстоятельствах.

После того, как пушки были сняты, о катастрофе “Васы” стали забывать, хотя его мачта возвышалась над поверхностью воды еще почти сто лет. Потом она сломалась, и точное местоположение затонувшего корабля было на долгие годы утеряно.

И лишь в двадцатом веке “Васу” нашли снова. Молодой археолог-любитель Андерс Францен с детства был одержим мечтой установить место его гибели. В течение шести лет он расспрашивал моряков и рыбаков, ощупывал дно неводами и изучал его с помощью современных звуковых устройств. Таким образом Францен нашел несколько обломков старых деревянных кораблей, по которым было установлено, что в Балтийском море не водятся корабельные черви. Значит, “Васа” мог хорошо сохраниться! Интерес к его подъему усилился.

В августе 1956 года Андерс Францен находит кусок черного дуба, предположительно с “Васы”, а вскоре водолазы подтверждают находку. Созывается специальный комитет, который принимает решение поднимать судно — единственный образец корабельной архитектуры первой половины семнадцатого века.

Пятеро водолазов принимаются за опаснейшее дело: они копают тоннели под килем “Васы”, чтобы потом, протянув под кораблем прочные тросы, вытянуть его наверх при помощи двух понтонов. Эта работа заняла почти год.

24 апреля 1961 года, в 9.03 утра, над поверхностью воды появляются первые фрагменты “Васы”, а потом и поврежденные надстройки, выполненные из черного дуба. После трехсот тридцати трех лет, проведенных на дне, “Васа” медленно вырастает из воды… И вот уже флотилия, состоящая из “Васы” и поддерживающих его понтонов, нареченных именами скандинавских богов “Один” и “Фригг”, движется к отмели… А еще через две недели “Васа”, полностью освобожденный от воды, отправляется в специальный док.

Далее предстояли работы по консервации, одновременно с которыми продолжались водолазные раскопки. Потом к работе приступили реставраторы. До того момента, когда музей “Васы”, ставший одной из главных достопримечательностей Стокгольма, торжественно принял первых посетителей, оставалось еще восемнадцать лет.

При строительстве “Васы” Густав II Адольф придавал исключительное значение его внешнему виду. Резчикам, изготовлявшим скульптуры, были представлены точные эскизы, авторство которых принадлежало самому королю и двум его старым учителям — Йохану Скитту и Йохану Буреусу…

Полина Поплавская,

Стокгольм — Санкт-Петербург,

2000