Татуировка

ЛЮДИ ИЗ ПАСЬЯНСА

Дмитрий Самарин в очередной раз разложил свой пасьянс на столе. За неделю были обойдены и расспрошены родственники, одноклассники, девушки и соседи исчезнувших юношей. Из всех этих многообразных сведений возникало кое-какое представление о прежней жизни пропавших. И теперь он пытался отыскать те точки, в которых эти жизни пересеклись. Потому что только эти самые найденные точки пересечения, если они, конечно, были, могли стать зацепкой.

Одна зацепка лежала на поверхности — двое из исчезнувших юношей жили почти по соседству, в районе улицы Марата. .

Итак, первый — Корольков Станислав Борисович. Двадцать один год, генеральный директор ООТ «Марат». Поздний ребенок. Родился, когда матери было тридцать шесть. Мать приехала из деревни, работала дворником, потом уборщицей в жилконторе. По ее словам, Стасик всегда был тихим, послушным мальчиком. После его рождения работала уборщицей в яслях — тех самых, куда отдала сына, потом вместе с ним перешла в детский сад, потом в школу.

С Корольковой разговаривала Катя. От нее она узнала еще, что близких друзей у Станислава не было и девушек тоже.

По словам классной руководительницы, она же преподаватель математики, Стасика с трудом дотянули до восьмого класса — не справлялся с математикой и физикой. Катя записала фразу учительницы: «По причине отсутствия абстрактного мышления».

Бывшие одноклассники вспоминали Королькова с трудом, хотя со школьных времен прошло всего несколько лет. Характеризуют одинаково: «Всегда сидел в заднем углу. Тихий, незаметный».

Мать благодарна бывшему соседу по лестничной площадке Марату Соломоновичу Зальцману, в настоящее время постоянно проживающему в Израиле. По ее словам, Зальцман относился к ее сыну лучше, чем отец родной. Кстати, на вопрос об имени настоящего отца она отмахнулась: «Да так, договорилась с одним хорошим человеком. У него своя семья, ну, я его попросила».

Марат Соломонович в прошлом заведовал мясным отделом в универсаме, потом создал свое дело — закупал на птицефабрике в Лаголово кур и развозил их по ларькам. Ему как раз потребовался честный помощник. Сначала Стасик был грузчиком — перетаскивал лотки с курами, потом получил водительские права, с помощью все того же Марата Соломоновича купил старую «двойку» и тоже стал заниматься развозом битой птицы. Чуть больше года назад старик-благодетель решил переехать на историческую родину и оставил фирму на Стасика. Какие-то у них там были свои расчеты, что-то Стасик должен был перечислять то ли в синагогу, то ли на кладбище, где похоронены родственники Зальцмана. Мать этого точно не знает.

По словам немногочисленных сотрудников Королькова, именно в последний год неожиданно расцвел его талант. Они и прежде любили его за вежливое обращение, а главное — за честность. Как ни странно, это помогало ему договариваться и с птицефабрикой и с «крышей». За год Станислав расширил дело, арендовал подвал, где поставил холодильные установки, и теперь его машины с курами и коробки с яйцами сновали по всему городу.

Исчез он неожиданно. Сотрудники в первый день удивились, когда не застали его в офисе, но не придали значения. Потом, когда позвонили домой и узнали, что дома он тоже не ночевал, даже порадовались: наконец, мол, и Стасик начал встречаться с девушкой, может женится… Никаких записок о том, что он собирается куда-то уехать, он не оставил. Врагов, пугающих звонков — не замечали. Долгов, от которых сейчас бегают, тоже не было.

На этой информации материалы по Королькову заканчивались. Проживал он, кстати, в Центральном районе — на Колокольной улице в доме девять. Туда в районное отделение милиции мать пропавшего и принесла заявление. Полтора месяца назад. Но только по заявлению этому никто не работал.

«Может быть, пытались отобрать фирму?» — думал Самарин.

О втором, кроме того, что его звали Василием Афиногеновым, Дмитрию Самарину было известно намного меньше. И его следовало разработать.

В половине четвертого ночи Агния закончила набирать первую главу своей книги, выключила ноутбук, щелкнула на кухне выключателем и вошла в комнату. Лампа над кроватью так и не была погашена, и Агния с надеждой взглянула на спящего мужа: вдруг проснется и согласится стать первым читателем ее труда. «Как закончишь, сразу меня поднимай», — сказал Глеб, отправляясь вечером спать.

Но сейчас Агния его пожалела. В отличие от нее он был жаворонком и отход ко сну после двенадцати принимал как чрезвычайное событие, а на ночной звонок по телефону его могла подвигнуть разве что весть о пожаре. За два года семейной жизни они оба изменили кое-какие привычки, но эти остались при них. Агния — театралка, к тому же и по профессии театральный критик, не реже пяти раз в неделю возвращалась домой именно к полуночи. Ведь после спектакля надо было встретиться с завлитом, поговорить с коллегами из других изданий, неплохо было также переброситься хотя бы несколькими фразами с ведущими актерами, режиссером. Театральный мир всегда отходил ко сну далеко за полночь и с трудом разлипал веки утром.

Обычно Глеб стойко ее поджидал: лежа в постели, читал что-нибудь свое, научное. Она, стараясь не громыхать стальной дверью, входила, улыбалась ему из прихожей, быстро стаскивала сапоги, накидывала на вешалку пальто — и являлась перед мужем. Тот приподнимался, чтобы поцеловать ее. Почему-то они говорили друг с другом шепотом, словно в квартире был кто-то третий и они боялись его разбудить.

Потом она шла на кухню, и тут на нее часто нападал жор. Каждое утро Агния клялась начать новую жизнь и перейти на сугубо овощное питание. Глеб, раз услышав эти клятвы, стал готовить ей куски вареной капусты, морковное пюре. Он даже разогревал эту пищу к ее приходу. Но она, отголодав весь день и вернувшись домой, решалась чуть-чуть, хотя бы на мгновение, уступить себе — отломить корочку от батона и отрезать прозрачный ломтик ветчины. А дальше все происходило так, как при запое у алкоголика. Агния успокаивалась лишь, когда от батона и ветчины оставались крошки. Потом, размягченная, она еще принимала душ, а выйдя из ванной, набрасывала рецензию на просмотренный спектакль. У нее была отдельная комната, где она расставила свои книги, энциклопедии, но работать Агния привыкла на кухне. В три часа она появлялась, наконец, в комнате, которую супруги называли общей. Глеб к тому времени сладко спал.

В своей любви к нему Агния ощущала что-то материнское. Она с нежностью смотрела на узкое, нервное лицо мужа и со стыдом думала о том, что опять съела его завтрак, а ведь собиралась наоборот — прямо с этого дня начать кормить как следует именно его.

Теперь ей трудно было представить, как бы они жили друг без друга, если бы два года назад несчастного кандидата филологических наук в вокзальном отделении милиции не приняли за серийного маньяка-убийцу и с жестоким упорством не принялись выбивать из него признание. Дмитрий, который был тогда следователем транспортной прокуратуры, увидел Глеба, когда тот уже едва держался на ногах от пыток и голода, но по-прежнему не признавался ни в чем. Брат быстро понял, что менты пытаются обвинить не того человека, но помочь уже ничем не мог — его даже отстранили от следствия. И пришлось Дмитрию вступать в преступный сговор со знакомым из секретной государственной организации, которая ведала борьбой с террористами. Им удалось вырвать Глеба из рук преступников-ментов (тех потом судили, и об этом писали газеты). А она, Агния, прятала на даче за городом изможденного, со следами страшных избиений мужчину, который постоянно впадал в забытье и лишь на третий день пришел в себя. Ухаживая за ним, она впервые испытала то острое чувство нежности, которое с тех пор не покидало ее никогда.

Они с Дмитрием рано лишились родителей и много лет прожили в квартире вдвоем. Причем ни брат, ни она не вступали в брак. Вольные девицы из журналистской братии, особенно в состоянии подпития, не раз спрашивали, многозначительно подмигивая:

— Слушай, жить с молодым мужиком в одной квартире столько лет и не переспать с ним — это же аморально! Вы-то как с Димкой? Неужели ни разу?

Она такие разговоры немедленно отметала. Точнее, они как бы пролетали мимо нее и исчезали в пространстве. Что поделаешь, каждая профессия слегка изменяет представления о мире у тех, кто ею занимаются. Хирурги не падают в обморок от вида крови, а патологоанатомы спокойно завтракают рядом с трупом. Считается, что в балете больше голубизны и розовости, в драматических театрах — пьянства и измен, а у журналистов — разнузданной болтовни. Но Агнию нечистые разговоры не интересовали никогда. Да и где было догадаться пронырливым девицам, которые обожали слоняться с важным видом по халявным фуршетам в поисках выгодного знакомства, что ее брат со школьных времен неистово влюблен лишь в одну и ту же девочку из параллельного класса с нелепым прозвищем Штопка. Прозвище абсолютно не подходило Елене, но стало привычным. И надо же было такому случиться, что благодаря дикому стечению обстоятельств, пока вокзальные менты терзали схваченного по ошибке Глеба, настоящий маньяк-преступник как раз выбрал своей очередной жертвой красавицу Елену Штопину. И Дмитрий, словно в дамском детективном романе, успел появиться в последнее мгновение. В результате решилась судьба всех четырех — Дмитрий соединился наконец со своей Леной, а она, Агния, полюбила Глеба.

Хотя уже прошло два года их семейной жизни, она не переставала удивляться чуткости мужа. Вот и теперь — стоило посмотреть на него, как он сразу открыл глаза и улыбнулся:

— Закончила? Читай. Я — весь внимание.