Татуировка

СЫН ТАКСИДЕРМИСТА

Учителя физкультуры звали Григорий Равшанбекович. Это странное имя досталось ему в подарок от отца, которого он не знал. Зато он хорошо знал своего отчима. Алексей Григорьевич Меховщиков пришел в их семью, когда Грише не исполнилось еще и трех лет. Только супружеское счастье Алексея Григорьевича длилось недолго. Через год молодая жена заболела обычным гриппом. На третий день болезни жильцы из соседней квартиры отправили ее на «скорой помощи» в больницу. Последних мгновений ее сознания хватило только на то, чтобы дотянуться до их звонка и нажать на кнопку. Когда соседи открыли дверь, она сидела уже на полу у стены. Те же соседи позвонили на работу к Алексею Григорьевичу, и пока он ловил такси, пока ехал через город в Мечниковскую больницу, жена уже скончалась. Он шел рядом с каталкой, на которой санитар перевозил из отделения ее тело, и постоянно сдергивал простыню с лица, стараясь прикрыть холодные ступни.

Тогда ему еще не было сорока, и друзья по работе спустя некоторое время посоветовали отослать пасынка к родственникам покойной жены, а самому снова попытаться устроить свою судьбу. Но Алексей Григорьевич четырехлетнего Гришу никому не отдал и воспитывал сам. Причем так воспитал, что тот стал даже серебряным призером Олимпиады в Мельбурне. Сам же Алексей Григорьевич обладал редкой профессией, название которой многим даже неведомо. Он был таксидермистом. В юные годы его после окончания Арктического техникума отправили радистом-метеорологом на полярную станцию, сначала на материк, у пролива Югорский шар, а потом еще дальше, на остров Врангеля. На полярках условия жизни были отличные, свободного времени — бездна, и каждый находил какое-нибудь увлечение. А так как морской и сухопутный зверь считал полярную станцию собственной территорией, то Алеша Меховщиков из самых нахальных пришельцев стал делать чучела.

— Смотри-ка ты, получается! — радовался восхищенный начальник станции. — Сколько народу перебывало, а никто не мог освоить этого дела.

Труд был и в самом деле кропотливый — аккуратнейшим образом снять шкуру, не оставив на ней ни одной жиринки, выделать, а потом набить и зашить ее так, чтобы получился зверь натурального вида, с естественным выражением морды. Не говоря уже о том, что снимать шкуру с белого медведя, нерпы, песца и куропатки — процессы совершенно разные. Скоро Алексей прославился на всю Арктику — его белый медведь был подарен одному африканскому президенту, да и советские члены Политбюро не гнушались изделиями Меховщикова. Но однажды белый медведь, охоту на которых в Арктике запретили давно — оттого, похоже, они взяли привычку нагло ломиться в дом — так вмазал по уху Алексею Григорьевичу, что тому показалось, будто в голове у него взорвалась атомная бомба. К счастью, в то же мгновение медведь схватил несколько пуль от его напарника и к телу таксидермиста потерял интерес. После такого происшествия Алексей Григорьевич оглох на одно ухо, и врачебная комиссия отправила его в тридцать семь лет на пенсию — кому нужен полуглухой радист.

Женщин на полярных станций всегда не хватало, а за человека, которому положен отпуск один раз в два года, мало кто желал выйти. Зато, обосновавшись на материке, он сразу устроил свою судьбу. Да только жене его была прописана короткая линия жизни.

— Мне бы жить в Арктике сейчас, я бы золотые горы имел, — любил повторять Алексей Григорьевич. — А тогда чучела ничего не стоили.

После крушения сети полярных станций он пробавлялся лишь редкими заказами. То от Зоологического музея или от самого Зоосада, а то и от новых русских — кому увековечить подохшего любимого крокодила, кому обвить столб у входа в коттедж удавом.

Его пасынок, ставший знаменитым спортсменом, который, кстати, всегда называл его отцом, давно вырос и жил своей семьей, однако часто приезжал в гости.

— А чего это ты, отец, загрустил? — допытывался он в последнее время. — Как ни приеду, ты в тоске.

— Да что ты, Гриша, это просто магнитная буря или давление, — отговаривался Алексей Григорьевич.

Но когда сын уезжал, садился на кухне на табурет и выть ему хотелось большим полярным волком. От того ужаса, который в старости навалила на него судьба. Даже сыну нельзя было рассказать об этом ужасе. Но однажды он не сдержался и все-таки рассказал. Лишь внешнюю часть и то — намеками.

— Вот что, отец, валить тебе надо из страны. Причем немедленно. Тут они тебя всюду найдут. И, найдя, сразу кончат.

— А то я сам об этом не думал, Гриша. Только на какие шиши?

Разговор происходил на кухне. Они сели рядышком, прикинули, что, сколько и почем. На другой день Григорий приехал снова.

— Все узнал, отец. Есть такая фирма. Десять дней — и готов пакет документов на любое имя. Какое хочешь, хоть Горбачевым назовись, хоть Путиным. Паспорт, годовая виза — все, что надо.

— И почем это удовольствие?

— Десять тысяч.

— В Штатах двенадцать гринкарта стоит.

— Ага, только ты сначала попробуй получить туда визу. И при этом так, чтобы эти нелюди не вычислили. И потом, на родную фамилию стоит двенадцать, а ежели на чужую — не знаю. Нет, отец, надо сваливать в темпе. Или в Турцию, или в Грецию. А там сразу купишь парик, отрастишь бороду, смотришь, год перебьешься. За год-то все и рассосется. Или они кого другого вместо тебя найдут, или их прихватят на этом бизнесе.

— Деньги-то где взять, Гриша? — тоскливо спросил старик.

— Шесть у нас с тобой есть. Значит, надо еще четыре для документов и хотя бы одну тебе для начала. — Сын говорил уверенно, и старик уже верил, что сумеет выбраться из своей передряги.

— Без баксов ты там пропадешь сразу. Так что буду занимать у друзей. Может, Женьке Кафельникову поклонюсь. На два-три месяца всяко дадут. А ты как уедешь, я сразу твою квартиру продам. И еще подошлю баксов. Вернешься — будем жить вместе. Пиши на мое имя генеральную, завтра пойдем к нотариусу.

На другой день Грише повезло несказанно. Только он поговорил с бегемотом-директором о том, что больше такого нищенства, в каком живет школа, не потерпит, что его давно зовут в школу олимпийского резерва, где тренер получает ровно в десять раз больше, чем учитель физкультуры в этой гимназии, как в кабинет вошла учительница биологии Ольга Васильевна. А дальше уж совсем было смешно: с порога она заявила директору, что принесла пять тысяч баксов и хочет подарить их школе, а тот принялся ее отговаривать.

Те самые пять тысяч, от которых зависело спасение отца, лежали где-то поблизости, и никто об этом не знал! Ольга вошла в кабинет без сумки. Вряд ли она прячет деньги в бюстгальтере, как некоторые тетки. Наверняка они у нее в том большом кошельке, который он видел не раз.

Для начала Гриша проверил ее пальто в учительском гардеробе. Хотя, конечно, Ольга не такая дура, чтобы оставлять баксы на вешалке, откуда у них и так время от времени прут — то сапоги, то меховую шапку. Шел урок, и в учительской кроме Аллы наверняка никого не было. Он отправился туда. И тут ему повезло вторично: в учительской даже Аллы не было. А Ольгина сумка стояла посреди стола. И те самые баксы не понадобилось искать, он нащупал их сразу, едва сунул руку.

Оля ему нравилась. Он даже подумывал закрутить с ней шашни, но уж очень она всегда была занята. «Прости, Оля, — скажет он ей. — Кабинет биологии потерпит еще месяц без твоих баксов. А отец не потерпит. Спасибо тебе, что помогла спасти моего отца. А деньги я тебе сразу верну, как только продам квартиру».

Теперь оставалось или красиво слинять, или по-умному их спрятать. Линять не стоило. А спрятать было легко. В физкультурном зале у него было несколько старых мячей с камерами и покрышками. Двух минут ему хватило, чтобы рассовать доллары между резиновой камерой и толстой покрышкой, сшитой из кусков кожи, а потом надуть мяч. Покажи кому этот мяч — никто бы не догадался, что там внутри баксы!

Когда через полчаса началась паника, он в своей физкультурной форме, со свистком на груди и драгоценным мячом в руках вполне искренне делал озабоченный вид. В тот же день он заказал пакет выездных документов, придумав отцу фамилию Олин — в честь спасительницы.

Спустя неделю Григорию позвонили.

— Документы почти готовы, можете забрать их через два дня, но надо принести еще сто пятьдесят баксов.

Он даже не стал интересоваться, откуда взялись еще эти сто пятьдесят. Ясно, что какие-то неучтенные дополнительные расходы. Но только они-то с отцом отдали все под завязку. А из тысячи, которую он вручил бате на жизнь, брать было нехорошо. И тут Григорию в третий раз повезло. На другой день в школе выдавали зарплату. В прошлый раз им зарплату не давали вовсе, и сейчас платили за весь месяц. И надо же было так случиться, что в учительской опять никого не было, а Алкина сумка с деньгами стояла на столе. У богатенькой Аллочки просто грех было не занять денег. Он видел, как она укладывала их в конверт.

На всякий случай Григорий подошел к дверям, выглянул. Шел урок, коридор был пуст, из классов доносились ровные голоса педагогов. Гриша быстро шагнул к Аллиной сумке, просунул руку, нащупал конверт с деньгами, радуясь, вытащил его… И тут дверца шкафчика, который стоял в учительской, распахнулась и оттуда почти вывалилась Аллочка. На лице ее были счастливый азарт и ярость.

— Все, Гришка! Я так и знала, что это ты! —прокричала она.