Татуировка

ИСКУССТВО ОПЯТЬ ТРЕБУЕТ ЖЕРТВ

— Представляешь, Глебушка, у меня с души прямо тяжесть спала.

Агния успела поймать нужное мгновение и выключить газ под туркой именно тогда, когда кофейная пена, взбурлив, рванулась наверх. Что-что, а уж варить кофе она умела. Глеб по вечерам предпочитал фруктовый чай «Пиквик», кофе для него был напитком утренним, но в честь непозднего прихода жены он готов был пить любую взрывчатую смесь.

— Помнишь, я тебе рассказывала про бабку, соседку Шолохова по его последней квартире. Она тогда таких вещей наговорила — про школьницу, которая будто бы ходила к Антону Шолохову, сам понимаешь зачем. Я даже писать чуть не передумала!

— Ну и что? — спросил нетерпеливо Глеб. — Бабка оказалась душевнобольной?

— Нет, бабка — нормальная. А вот школьница оказалась совсем не школьницей. А заслуженной артисткой Нинелью Кривозубовой.

— Это к которой я тебя послал в Русский музей?

— Ну да! Только она не Нинель, а Ника Самофракийская!

— Да, одна фамилия лучше другой. Хотя Пушкин и Толстой — фамилии тоже так себе.

— Это у нее сценический псевдоним. И роль тоже такая — вечно юная девочка.

— То есть никаких извращений?

. — Знаешь, у меня просто праздник на душе. Хотя, с другой стороны, какие-то странные смерти, уголовщина — и все вокруг его имени.

— Не говоря о том, что сам герой убит, а труп его украден. Тот случай, когда поговорка «искусство требует жертв» приобретает слишком буквальный смысл.

— Знаешь, мне последние недели просто страшно становится. — Агния порылась в сумочке и вынула отполированную металлическую пластинку шириной с ладонь. — Пощупай, — предложила она мужу.

— Отличная полировка. Легированная сталь, хромованадиевый сплав. Тугоплавкий и очень прочный.

— Господи! Откуда ты все знаешь?! — изумилась Агния.

То, что муж свободно разговаривал на основных европейских языках, ее уже удивлять перестало. Хотя время от времени, рассказывая о жуткой истории их знакомства, она все-таки вставляла: «И такого человека под пытками заставляли признаться, что он — маньяк!»

— У меня же дядя был металлургом. И меня чуть не увлек в свою область. Где ты ее подобрала? — Глеб еще раз взвесил на ладони пластинку.

— Я про нее и хочу сказать. У нас есть автор, доктор наук, приходит время от времени с разными идеями. Теперь у него крыша подвинулась на экстрасенсорике. Так вот, он сегодня пришел, выложил эти пластинки и давай рассказывать, как они могут спасти от чужой энергетики. И из космоса.— от излучения черных дыр.

— Излучение черных дыр — очень интересно! — прервал Глеб ехидным замечанием. — Это все равно, что сияние темноты.

— Ну ты слушай. Он эти пластинки по пятьдесят долларов продавал! Сказал, что их заряжали все экстрасенсы и белые маги города. И, представляешь, мне вдруг так страшно стало, что я ее купила. Все, что у меня было, потратила и еще заняла.

— Бояться перестала?

— Не знаю, но стало как-то спокойнее. И все наши, глядя на меня, тоже стали покупать.

— Хороший доход! Сколько их было — десяток? Отлично у вас зарабатывают авторы. За статью-то вы бы ему ровно в сто раз меньше заплатили! Слушай, а Дмитрию Евгеньевичу ты всерьез обо всем этом не рассказывала? Я имею в виду не пластинку, а крутню вокруг твоего Шолохова.

— Димке! Да он как глухой стал. Откликается только на слово «маньяки»!

Они уже допили кофе и собирались разойтись по комнатам, Агния даже успела вымыть турку и чашечки. Но как раз в это мгновение затренькал телефон.

— Тебя. — Глеб протянул ей трубку. — Мужчина какой-то.

— Да, — сказала Агния отстраненно-доброжелательным тоном. — я вас слушаю.

Чаще всего домой ей звонили завлиты театров, чтобы позвать на читку новой пьесы, рассказать о вводе в спектакль актера, позвать на прогон.

— Здравствуй, моя милая, — услышала Агния незнакомый голос.

— Здравствуйте, — отозвалась она и подумала: скорей всего артист какой-нибудь спьяну.

— Что же это ты, дорогуша, все шастаешь: то в мастерские, то в цирк?

— Извините, я не поняла, с кем я разговариваю? — Агния постаралась спросить это строго.

Глеб, который отправился было к себе, замер в дверях и стал прислушиваться.

— С доброжелателем разговариваешь. С доброжелателем и гуманистом.

— Я сейчас положу трубку, если вы не представитесь. И вообще, я не понимаю, что вам нужно?

— Не надо сердиться, мадам! — Человек заюворил чуть серьезнее. — Я беседую с вами исключительно в ваших интересах. Вы, говорят, собираетесь писать о художнике.

— Да. Об Антоне Шолохове.

— Не торопитесь. Подождите немного. Очень вам советую!

— Я все-таки не понимаю, чего вы хотите?

— Чтобы вы на время приостановили свои археологические раскопки. Только на время! Вы мне симпатичны, и я не хочу, чтобы вы отправились вдогонку за своим героем. Вы ведь этого тоже не хотите? Видите, наши желания сходятся.

— Вы меня разыгрываете, что ли?! Это у вас шутка такая?

— Какой может быть розыгрыш, Агния Евгеньевна! Разговор идет о жизни и смерти. О вашей жизни и смерти!

— И что из этого следует? Я ведь должна представить свою работу к сроку…

— Представите. Задержитесь на несколько месяцев и представите. Сколько они вам должны за книгу?

— А какое это имеет значение?

— Мы вам заплатим в два раза больше… И вашу книгу можем издать.

— Кто это — мы? Вы так и не представились.

— Агния Евгеньевна! Неужели вы не поняли, что я всего-навсего опасаюсь за вашу жизнь. И очень хочу, чтобы вы жили со своим супругом долго и счастливо. Будем считать, что мы договорились. Или как?

— Никак! — отозвалась холодно Агния. — Шантажом и угрозами вы меня не возьмете. И книгу я все равно допишу, понятно?

— Агния Евгеньевна! — В голосе «доброжелателя» зазвучало искреннее сострадание. — Жалко мне вас. Такая элегантная женщина!

— Ну вот! — сказал Агния, положив трубку и повернувшись к Глебу, который продолжал стоять в дверях. — Что и требовалось доказать. Настаивают, чтобы я бросила работу над книгой.

Это с незнакомым «доброжелателем» она говорила спокойно и твердо, а сейчас от волнения руки ее готовы были затрястись.

— Расскажи все, что он там тебе напел. — И Глеб снова сел за стол.

— Ничего особенного. Только повторял, что ему меня жалко, что если я не брошу книгу, то отправлюсь вдогонку за Шолоховым. Да, и еще деньги обещая. В два раза больше. И заметь — сразу после похода в цирк, к этой Самофракийской. Видишь, какая у них быстрая связь.

— Подожди. — Глеб сходил к себе за записной книжкой, порылся в ней и набрал номер. — Смотри, как повезло: соединился с первого раза! — обрадовался он и тут же заговорил с собеседником: — Осаф Александрович! Точно, Глеб. Как вы здорово узнаете! Да, спасибо. Осаф Александрович, у нас есть необходимость посоветоваться. Не у меня, а у Агнии. Привет тебе передает, — проговорил он тихо, прикрыв ладонью трубку. — Да, серьезный вопрос. Ой, там чего только нет: и убийства, и исчезновения трупов, и просто странные смерти… А теперь самой Агнии угрожают… Ну конечно, не по телефону. Все, передаю трубку.

Глеб передал трубку жене. И Агния уже через минуту записывала номер телефона, код, адрес.

— Очень серьезная контора, — стал объяснять Глеб, когда она положила трубку. — Или разведка, или контрразведка, или и то и другое вместе. В общем, бойцы невидимого фронта.

— Глебушка, неужели ты забыл, что мы тебя вместе спасали? — удивилась Агния.

— В самом деле! Извини, вы же знакомились. Но все равно, я-то его знал с детства. Он и с мамой дружил, и отцу много помогал… Всегда был, знаешь, такой загадочной личностью. Молчаливый благородный герой. В общем, расскажи ему все, скорее всего, эти твои страхи — чушь собачья, а вдруг — серьезно, и лучше тебе уйти в сторону, пока не поздно. Он-то уж профессионал.

Утро следующего дня было солнечное, теплое.

— Ты в чем пойдешь сегодня? — спросил, уходя на работу, Глеб.

— Я уже приготовила. Летнее пальто. Бежевое.

Глеб взял гладкую прохладную металлическую пластину, якобы заряженную положительной энергией всех экстрасенсов, и аккуратно опустил ее во внутренний нагрудный карман летнего пальто жены.

— Никуля, сто баксов у тебя есть с собой? Не хватает заплатить одному другу.

В этот день у них было утреннее выступление. Зал уже наполнялся публикой, и Аркадия звали на разминку, а он продолжал крутиться перед Никой.

— Привез, понимаешь. Свеженький, прямо из Тулы, даже в заводском масле, — проговорил Аркадий негромко, оглядываясь на всякий случай, чтобы не подслушал кто посторонний. — А я как раз сто баксов куда-то дел.

О полноценном карабине с оптическим прицелом он мечтал давно. У них были две задрипанные мелкашки-тозовки, с которыми они часто ходили в тир. Нике, словно пианисту, нельзя было терять твердость руки. Тем более что в подновленном номере ей полагалось стрелять по двум десяткам мелких шариков, каждый из которых после гибели мгновенно превращался в многоцветный огненный круг.

— Аркуня, может, не стоит, опасно все-таки без документов, — попробовала она в последний раз отговорить мужа.

Ей-то этот карабин, конечно, ни к чему, но Аркадий обожал подобные шикарные игрушки. К тому же прицел был не .просто оптическим, а еще с каким-то лазерным инфракрасным наведением. Такие берут на охоту только новые русские.

— Да ты что? — Он даже замер от изумления. — Мы же договорились!

Минут через пять он вернулся с картонной коробкой, на которой было написано «колготки детские».

— Порядок! Я в твой старый скрипичный футляр переложу, ладно?

Ей оставалось только согласно кивнуть.

А на арене старый клоун Ефим Сергеевич вместе с сыном-напарником уже разогревали публику. Ника побежала переодеваться. Довольный Аркадий тоже отправился делать короткую разминку. А потом объявили их номер.

Все шло как всегда. С высоты, ослепленная направленными на нее лучами, Ника плохо видела публику. Да она и не пыталась ее разглядывать, чтобы не терять тот кураж или, как теперь говорят, ту особую энергетику, которую артист накапливает перед выходом и без которой невозможен почти ни один цирковой номер.

В этот раз она выбрала менуэт Моцарта и повела его в своем полете, стоя на перекладине. Оркестр молчал, и ее одинокая скрипка заполняла утонченной мелодией всю затаенную тишину зала. Заканчивался уже шестой круг из десяти, и вдруг — она даже, скорее, не услышала, а ощутила судорожный треск рвущихся нитей левого каната, который держал ее перекладину.

Мелодия сразу оборвалась, скрипка, несколько раз перевернувшись в воздухе, полетела вниз, на сетку, смычок спланировал туда же, а сама она сделала неловкое движение, стараясь хотя бы правой рукой уцепиться за канат, потому что опора из-под ног у нее уже уходила. Все это продолжалось меньше секунды, а дальше рука ее, уже ощущавшая канат, соскользнула, и Ника неловко полетела вниз.

Внизу, как всегда, была натянута страховочная сетка. Она слегка смягчала удар. Но только слегка. Сколько мировых воздушных гимнастов погибло, неудачно упав на нее! Правда, без сетки их погибло бы вдесятеро больше. И ее падение из-под купола, причем такое неловкое, должно было кончиться верной смертью, или, по крайней мере, увечьем. Но Ника об этом не думала. Она не думала ни о чем, просто не успела подумать.

Но еще на мгновение раньше, Аркадий, оттолкнувшись от своей перекладины, устремился ей навстречу, уже в полете ударил ее всем своим телом, больно обхватил и, пролетая мимо другой, пустующей перекладины, словно обезьяна, сумел г за нее уцепиться свободной рукой.

Задержавшая дыхание публика хором сделала вздох, оркестр заиграл марш, а их с Аркадием стали быстро опускать на сетку, потому что долго продержаться они бы не смогли.

Для зрителей все, что случилось, было просто эффектной неожиданностью. И уже через минуту зал дружно аплодировал. Но для Ники с Аркадием это был смертельный номер, который только по счастливой случайности кончился благополучно. И еще благодаря точному расчету и таланту Аркадия.

Приблизительно такой номер в середине XX века демонстрировали великие воздушные гимнасты братья Кончелли. Тот, который перелетает с перекладины на перекладину, успев исполнить двойное, а то и тройное сальто, называется вольтижером. А того, кто ловит, называют ловитором. Один из братьев Кончелли, вольтижер, изображал неожиданный обрыв, падение, а второй — ловитор, каждый раз успевал его поймать. Пока оба однажды не разбились. Хотя и упали на сетку…

Едва Ника с Аркадием, трижды раскланявшись, ушли под бешеные аплодисменты с арены, как их обступили все, кто был свободен.

— Какой ужас! Какой ужас! — повторяла, всхлипывая, дрессировщица кошек Леночка. — Я просто умерла, когда увидела, как ты падаешь!

Ника стала с улыбкой объяснять, что она даже испугаться не успела, хотя :на самом деле теперь-то душа ее содрогалась от ужаса.

Аркадий, который лично проверял снаряды перед каждым выступлением, был малоразговорчив.

— Знать бы, какая падла нам позавидовала! — сказал он Нике, когда они шли объясняться с директором. — За это просто убивают!

Примерно то же он сказал и директору:

— Вы же знаете, что сам собой нейлоновый канат не порвется. А вот если его подрезать…

Директор решил шума пока не поднимать, но тут же приказал принести оборванные концы.

— Да вот же — ровная обрезка! — показал Аркадий. — Знать бы, кому потребовалась ее жизнь.

Ника уже это знала без всяких расследований. Ее жизнь потребовалась вовсе не кому-то из цирковых, а той самой компании, от которой недавно заявилась журналистка. Мадам журналистка — вот кто объявил ей смертельную войну.

«Значит, ты моей смерти захотела, — подумала Ника. — Хорошо, ты получишь смерть. Только свою!»

Тут-то она и вспомнила про покупку Аркадия.

Охранное предприятие «Эгида+» Агния искала долго. Обходила двор за двором в районе Московского проспекта недалеко от парка Победы и все без толку. Отчаявшись, она даже чуть не повернула назад, но тут наконец наткнулась на двухэтажный особнячок, мимо которого прошла уже несколько раз.

За массивной стальной дверью начинался коридор, справа сидел молодой дежурный с рукой в гипсе, который сразу ее пропустил, едва она протянула паспорт. Но она задержалась и по журналистской привычке спросила, подчеркивая уважение:

— Это вас из ружья ранили?

— Вообще-то из тэ-тэшника, — смутился дежурный. — Сам виноват — нарвался.

Слева располагался спортивный зал, и, проходя мимо открытых дверей, Агния невольно в него заглянула. Там тренировались, шумно бросая друг друга на пол, молодые мужчины. Но что Агнию особенно удивило — занятия с ними вела весьма симпатичная девушка. Агния даже задержалась на мгновение, чтобы посмотреть, как девушка проводит бросок. И тот широкоплечий светловолосый здоровяк, которого она швырнула на пол, вовсе не поддавался ей и упал непритворно. Правда, перевернувшись, сразу оказался на ногах.

Превращаться в непрошеную бесплатную зрительницу было неловко, и Агния начала подниматься по удобной деревянной лестнице на второй этаж.

Там было все, как в обычных современных офисах. Красотка, сидящая за компьютером, запах кофе, несколько дверей с табличками.

— Агния Евгеньевна? — спросила приветливо красотка. — Осаф Александрович ждет. Сюда, пожалуйста.

Дубинина Агния не видела два года, но с тех пор он не изменился ничуть. Усадив ее в кресло, он немедленно предложил кофе, а когда она вежливо отказалась, сразу предложил:

— Рассказывайте о своих приключениях.

После мужа он был первым человеком, который внимательно ее слушал. Мало того, даже делал какие-то пометки на листке бумаги мелким ювелирным почерком. Но когда она дошла до середины, неожиданно прервал:

— Сейчас я приглашу несколько человек, и вы повторите все сначала. Так, как мне только что рассказали. Нам это очень важно.

Он на минуту вышел и привел за собой широкоплечего красавца лет сорока пяти в дымчатых очках с пшеничными усами и даму на высоких каблуках в изящном платье, подчеркивающем осиную талию.

— Это мое руководство, Сергей Петрович, — отрекомендовал он красавца, — а это Марина Викторовна, наша главная интеллектуальная поддержка.

Агния растерянно привстала.

— Агния Евгеньевна, моя знакомая, театральный критик. Я правильно говорю? — спросил он.

— Да, — смущенно выдавила Агния.

— Вокруг Агнии Евгеньевны последнее время происходят странные истории.

И Агния принялась рассказывать по второму разу.

— Чеченец, — коротко произнесла дама с осиной талией, когда рассказ дошел до «доброжелателя». — Наконец проявился.

— Но не Брамс? Нет? — уточнил Дубинин.

— То, что случилось в Париже… Трудно сказать. Посмотреть бы их газеты того времени…

— Нет, звонок — это дело не Брамса, — уверенно проговорил красавец с пшеничными усами. — Станет он запугивать женщин.

Агния слушала их реплики и мало что понимала. Это почувствовали все и, словно сговорившись, повернулись к ней.

— Что мы скажем Агнии Евгеньевне? — спросил Дубинин.

— Прежде всего, спасибо за информацию. Может, выделить людей для охраны? — И красавец вопросительно посмотрел на Марину Викторовну.

— Как вы себе это представляете? Она весь день перемещается по городу, а следом двое молчаливых кавалеров?

— Может, девушек? Они у нас как раз засиделись…

— Я думаю, прежде всего Агнии Евгеньевне следует успокоиться. Сегодня и завтра на нее нападать явно не станут. — Марина Викторовна произнесла это так уверенно, что Агнии и в самом деле стало спокойнее. — От угрозы до нападения — дистанция огромного размера. Но я бы советовала ей незаметно исчезнуть. Как можно быстрее и недельки на две. Вот с этим неплохо бы Агнии Евгеньевне помочь.

— Нет, я никуда не могу уехать! — испугалась Агния, представив, как ее увозят чуть ли не насильно. — Я должна закончить в срок книгу… И отдел в газете на мне. Не могу же я допустить, чтобы из-за меня пострадала культурная жизнь города!

Красавец с пшеничными усами взглянул на Осафа Александровича и развел руками.

…— Самофракийскую, пожалуйста! Ника? Говорит Агния Самарина. Я должна с вами увидеться. Немедленно. — Голос Агнии звучал так решительно, что пожилой прохожий, тоже собравшийся позвонить по этому автомату, с любопытством на нее уставился.

— Хорошо, — отозвалась артистка. Было похоже, что она испугалась этого внезапного звонка. — Приходите в цирк к двум часам. Я вас встречу у служебного входа.

— И приду! — сказала Агния и, вешая трубку уличного автомата, победно посмотрела на прохожего, стоявшего поблизости: вот, мол, как надо разговаривать с мафией!

Она придет и скажет ей все, что думает по поводу идиотских угроз. А также намекнет, что кое-где об этом уже известно. И теперь в интересах этой самой Самофракийской, чтобы с ней, с Агнией, ничего не случалось.

— Теперь они с меня пылинки будут сдувать! — повторяла вслух Агния, несясь к метро.

На площади перед цирком у трамвайных путей Агния наткнулась на собственного брата.

— Ты никак в цирк собралась? — удивился он.

— Да, собралась! — сказала она с вызовом. — Знаешь, где я сейчас была? У Осафа Александровича.

До назначенного часа ей оставалось еще минут пять, и эти минуты она могла с удовольствием потратить, чтобы сказать брату, что она думает о нем и о его работе.

— У Дубинина? — заинтересовался Дмитрий. — Как ты туда попала?

— Позвонила и пришла. Это ты меня не пожелал выслушать. А им моя информация очень пригодилась. Они меня даже благодарили.

— Чего-чего? — иронически переспросил Дмитрий.

— Да, поблагодарили. И предложили немедленно исчезнуть. На две недели.

— Это еще зачем?

Дмитрий смотрел на нее как на сумасшедшую.

— Хотели меня спрятать, но я отказалась.

— Слушай, сестренка, а ты — не того? Тебя, конечно, надо спрятать, но в психбольницу. — И он поднял руку, чтобы покрутить у виска пальцем.

Одновременно взгляд его скользнул по дому, стоявшему напротив цирка. Сколько себя Дмитрий помнил, на первом этаже этого дома всегда был продуктовый магазин. Но сейчас его внимание привлек не первый этаж, а верхний. Там из открытого окна высунулся типичный оружейный стйол, да еще с глушителем, и нацелился прямо на них.

. — Падай! — крикнул Дмитрий, быстро выбрасывая вперед руку, чтобы схватить Агнию за плечо и бросить ее на землю. Но опоздал: пуля с негромким присвистом пролетела мимо его подбородка и ударила Агнию в грудь.