Тайна Пристройки 3

ДЕВЯТНАДЦАТАЯ ГЛАВА

Вся эта история набирала скорость как-то сама собой. Для Маргарет Бауман – это как если бы она вела машину с поврежденными тормозами по крутому склону – единственным выходом было каким-то образом справиться с набирающей скорость машиной, и молиться, чтобы доехать до ровного места без фатального столкновения. Но остановиться на середине было абсолютно невозможно.

Около года назад она впервые осознала, что ее супруг проявляет недвусмысленные признаки алкоголизма. Были дни, когда он не брал в рот ни капли спиртного; но были периоды, когда употреблял по два-три раза в неделю. Возвращаясь с работы, она находила его в каком-то полусонном состоянии с замедленными реакциями, вероятно после поглощения значительного количества алкоголя, а ее замечания только вызывали у него едва сдерживаемую грубость, и жестокость, которая ее сильно пугала. Неужели причиной его пьянства было то, что она (впервые со времени их женитьбы) ему изменила? Она не была уверена. С годами каждый из них изменился, она это знала. Но Том, ее супруг, как будто бы претерпел кардинальное изменение в характере, и ее все больше ужасала мысль, что он узнает о ее связи с другим, и ее пугало то, что он может сделать нечто ужасное с ней, с ним, а может и с собой, если узнает правду.

Она изменила ему в конце лета и продолжала изменять большую часть осени, и уже тогда она начала понимать, что подобная связь наполнена такими же рисками, как и брак. В первое время им было достаточно встречаться раз в неделю, он мог работать в выходные, чтобы брать отгул в середине недели, а это удобно сочеталось с ее собственным свободным временем (после обеда в четверг). Они занимались любовью в его собственном доме в Северном Оксфорде. Так было в начале; в первые два-три месяца с ним было интересно – он был заботлив, старался доставить ей удовольствие.

Но со временем он (подобно ее супругу) изменился: стал более резким в некоторых отношениях, более требовательным, менее разговорчивым, а его стремление к сексуальному удовольствию (это было настолько ясно для Маргарет) заполняло все их послеобеденные встречи. В дальнейшем он захотел видеть ее еще чаще, даже принуждал ее придумывать для шефа череду посещений стоматолога, врачей и неизлечимо больных родственников; или притворяться перед супругом, что накопилось много незавершенной работы. Она начала презирать мужчину за то, что он позволил беспамятной открытой любви к ней дегенерировать в безудержную похоть. Природа ее страсти тоже имела физическую сторону, и она была требовательна, груба, эгоистична, также как и он, и это делало их идеальной парой в постели. Простой истиной было то, что чем больше он ее использовал и злоупотреблял сексуальным удовольствием, тем больше она чувствовала себя только физическим объектом, на тело которого направлен его ненасытный аппетит. В сущности, в конце года она начала подозревать, что физически нуждается в нем также как и он в ней, хотя долго отказывалась признать, даже самой себе, все последствия подобного прозрения. Но, в конце концов, пришлось взглянуть фактам в лицо.

Вскоре он начал предъявлять слишком много притязаний на нее, упрашивая встречаться ежедневно по полчаса во время обеда, хотя она (честное слово) скорее бы предпочла бокал красного вина и сандвич с ветчиной в компании своей подруги и коллеги Глэдис Тейлор. И вот пришел момент открыть карты, который должен был случиться рано или поздно. Он попросил ее оставить супруга и уйти к нему: «пришло время оставить человека, которого не любишь и начать жить с тем, кого любишь». И, несмотря на то, что она была почти готова сказать «да», в конце концов, ее ответом было «нет». Почему Маргарет Бауман отказалась, она сама с трудом смогла бы объяснить. Вероятно, потому что (по крайне мере сейчас) это создало бы ей большие неудобства. Достаточно угрюмый и лишь отчасти преуспевший в жизни мужчина, каким был ее супруг, тем не менее был человеком, за годы жизни с которым она пережила многое. Но были и другие вещи, которые надо было обдумать, прежде чем вот так просто бросить все: кредит на машину, страхование жизни, ипотека за дом, совместные друзья и родственники, соседи, даже ссоры и разочарования, которые связывали их каким-то своеобразным способом. Но была и еще одна причина, из-за которой она отказалась. Глэдис (весной Маргарет начала работать в отделе, где работала и Глэдис) стала ее очень близкой подругой; и однажды она рассказала Маргарет, как когда-то супруг изменил ей, и как в продолжение месяцев после этого она чувствовала себя такой униженной и израненной, что думала, что едва ли сможет снова прийти в себя. «После того, что он сделал со мной – призналась она, – я вряд ли пожелала бы пережить такое кому-нибудь другому». Она сказала это так просто, без каких-либо моральных поучений, но эффект оказался значительным…

Точно в тот четверг после обеда, когда она сказала свое окончательное «нет», они жестоко поругались, и она ощутила легкое беспокойство от блеснувшей в его глазах скрытой страсти к насилию. Несмотря на то, что он впоследствии успокоился, и всю следующую неделю пытался извиняться, она поняла, что все началось в тот пресловутый четверг. Это было неприятной ошибкой с ее стороны и следующие две недели превратились в кошмар. Он позвонил ей на работу, и она едва успела схватить трубку раньше своих коллег. Их глаза, как приклеенные, следили за ней (из чистого любопытства, как она надеялась), пока она обещала ему перезвонить. Что она и сделала, разумно и трезво умоляя его оставить ее в покое на несколько недель, возможно, все решится само собой. Потом пришло первое письмо на работу – приятное и милое, в котором он умолял ее возобновить их обычные встречи. А после, когда она не ответила на первое письмо, пришло второе – посланное домой, которое она подняла с коврика перед входной дверью тем мокрым и грустным ноябрьским утром, когда собиралась на похороны. Том еще не встал, и она по-быстрому вскрыла конверт и просмотрела письмо – жестокое, оскорбительное, вселяющее страх письмо, которое она сунула на дно сумки, услышав скрип ступеней наверху.

Когда тем утром она сидела за столом напротив супруга, казалось, что она поглощена содержанием полудюжины брошюр, которые взяла накануне в обед в «Саммертаун Трэвел», они подробно описывали путешествия – от легких прогулок по холмам Западной Англии до подъемов на вершины Гималаев. И как сильно она желала в этот момент, чтобы ее любовник умер!

В следующую среду вечером Том Бауман сказал жене, что нашел письмо. Для нее это было мучительным потрясением, но Том не впал в гнев, не стал угрожать насилием. Раздумывая над этим позже, она почти хотела бы этого, настолько страшнее была перемена, произошедшая с ним. В голосе и взгляде его появилась твердость, мысли его стали скрытны, его целенаправленность внушала страх, а в основе всего этого (как она подозревала) была ужасающе порочная и злопамятная ревность к мужчине, который попытался отнять у него жену. То, что он говорил в тот вечер, было настолько бессмысленно, настолько надумано, так глупо, что его слова о какой-то запланированной попытке отмщения, не доходили до нее. И, тем не менее, медленно и неумолимо план, о котором он рассказал ей в тот вечер, привел в движение ряд событий, кульминацией которых стало убийство.

Даже теперь после всего, что случилось, она осознавала противоречивость своих мыслей, мотивов, надежд – и это не давало ей покоя. Посмотрев короткие новости по БиБиСи–2, она приняла таблетки аспирина, легла и успела (к счастью!) почти сразу заснуть. Но в час ночи снова проснулась и следующие четыре часа металась, как и ее мысли, будто какой-то оператор нажал на кнопку «скорость», а после сам впал в оцепенение перед прибором.

Той же самой ночью, ночью 2-го января, Морсу приснился приятный освежающий слегка эротичный сон (о женщине с большим лейкопластырем на пятке). Когда он проснулся в 6:30 утра, то сказал себе, вот если бы только был накануне свободный двуспальный номер… Но он не имел привычки сожалеть об упущенных моментах в жизни, зато имел завидную способность преодолевать разочарования. Вспомнив одну передачу, которую слышал на прошлой неделе о вреде холестерина (семья Льюисов, очевидно, ее пропустила), Морс решил отказаться от искушения съесть что-нибудь жареное в ресторане и в 9:10 сел на поезд до Рединга. В купе второго класса было еще двое: в одном углу сидел ирландец (тоже небритый), который не сказал ничего, кроме «Доброе утро, сэр!», но который непрерывно улыбался, как будто с утра его пригрело яркое солнышко. В другом углу красивая молодая девушка морщилась, читая очерки на антропологические темы, как будто весь мир поплохел за ночь.

Для Морса это была метафора.