Тайна тевтонского замка

Глава 13 Третий ключ

— Кажется, нам сюда. — Маша повернула направо с основной дороги, не доехав примерно пару километров до Самолвы. — Игуменья советовала сначала в церковь Архангела Михаила заехать. Места-то какие живописные, болотистые! — Она окинула взглядом высокие тростниковые заросли, кое-где разбавленные группами густых кустарников.

— Если бы ещё дорога нормальная была, а не просто широкая утоптанная тропа, — проворчал Готтлиб.

— Да вы разбаловались за время путешествия по двадцать первому веку, господин рыцарь. У вас, в девятнадцатом, дороги не намного лучше этой, разве не так?

— Так, — вздохнул Готтлиб, — но к хорошему быстро привыкаешь.

— Скажи спасибо, что в машине едем, а не пешком сквозь болото продираемся. Хотя тут и пройтись не грех, воздухом подышать — километра полтора всего. А вот, кажется, и въезд в деревню. — Маша остановила автомобиль перед большим бронзовым крестом, установленным на каменном трапециевидном постаменте. — Поклонный крест в честь первого упоминания Кобыльего Городища в летописях шестьсот лет назад, — прочитала она. — Ого! Деревенька-то весьма почтительного возраста. Интересно, она всегда такой крохотной была или со временем уменьшилась?

— Зато посмотри, какая тут церковь! — воскликнул Готтлиб, указывая на храм с куполами небесного цвета.

— К ней-то нам и надо.

Маша направила машину к церкви и остановилась возле запертых ворот. Маленькая калитка оказалась открытой, и мужчина с женщиной вошли в церковный двор.

— Необыкновенное строение! — заметил Готтлиб, в восхищении рассматривая храм — старое, но крепкое здание с белыми потемневшими стенами, местами — с обвалившейся штукатуркой. Над главным входом возвышалась колокольня, а за ней — купол храма, напоминающий пасхальный кулич, покрытый синей глазурью с серебристыми звёздами. — Маша! Это же настоящая жемчужина на берегу озера посреди степи и болот!

— Про жемчужину вы верно заметили! — Позади них прозвучал громкий раскатистый голос. — Только и болота эти особенные, памятные, а не просто осока с камышами. Тут благоверный князь Александр Невский дал отпор немецким рыцарям, вознамерившимся принести веру латинян на земли православной Руси.

Маша с Готтлибом обернулись — из-за угла вышел полный мужчина лет шестидесяти, облачённый в серую свободную рясу. Рыжеватая с проседью борода колыхалась от ветра над большим крестом, из-под чёрной скуфьи, надвинутой на лоб, зорко смотрели внимательные светло-карие глаза.

— Здравствуйте! — поздоровалась Маша. — Вы случайно не отец Леонид?

— Он самый, — пророкотал священник.

— Очень хорошо. Вам поклон от игуменьи Спасо-Казанского монастыря матушки Руфины, — сказала Маша, подходя к нему. — Из Острова.

— Благодарствую за поклон, — взгляд отца Леонида смягчился. — Как здоровье матушки?

— С ней всё в порядке. А мы к вам с просьбой.

— Да? С какой же?

— Понимаете, я разыскивала знакомую своих родителей Раису Макаровну. Как оказалось, она давно постриглась в монахини, а пять лет назад умерла. Матушка Руфина сказала, что вы были её духовным отцом.

— Это о какой же монахине речь?

— О сестре Евдокии.

— Как же, конечно, помню Евдокиюшку, упокой Господь её душу. — Священник размашисто перекрестился. — Легко преставилась, без мучений. Как только причастил её и пособоровал, так и отправилась к ангелам.

— Игуменья говорила, что Евдокия вам отдала кое-что из своих вещей.

— Мне? — удивился отец Леонид. — Зачем? Всё в монастыре осталось.

— Как же? А крестик, Псалтырь, Евангелие? Разве не передавала? — напомнила Маша.

— Ах, это! Было дело. И что?

— Понимаете, я бы хотела что-то сохранить на память о ней. Хоть одну вещичку из тех, что она оставила вам! — Маша умоляюще сложила руки. — Можно взглянуть на них?

— На память, говоришь? Так нет у меня ничего. Всё пораздавал добрым людям.

— Кому?

— Да разве уже помню! Сколько лет прошло!

Отец Леонид внимательно посмотрел на расстроившуюся Машу и нахмурившегося Готтлиба. Тот стоял рядом, не вмешиваясь в разговор, но, взглянув в глаза священника, неожиданно произнёс:

— Вы лжёте.

— А вы нет?

— И мы, — кивнул рыцарь.

— Уже лучше, — улыбнулся батюшка. — Итак, что вам действительно нужно?

— Мы разыскиваем одну вещь, — начал Готтлиб. — Очень старую, исчезнувшую много лет назад. Есть основания предполагать, что она хранилась у мужа Евдокии. Мы хотим просто взглянуть на её вещи и понять, есть среди них этот предмет или мы ищем не в том направлении.

— Теперь понятно. А что за вещь сказать можете?

— Можем, — кивнул Готтлиб. — Это ключ.

— Ну-у, — протянул священник. — Зря приехали. Ключей у Евдокии не было. Так что, извините, но ничем помочь не получится.

— Он может не выглядеть, как ключ, — спокойно пояснил Готтлиб. — Форма и вид не имеют значения.

— Как же вы поймёте, что это ключ?

— Мы — поймём. Любой металлический предмет может оказаться им.

— Вот как? — Отец Леонид задумался. — Хорошо, — наконец произнёс он, — Псалтырь и крестик покажу сейчас, они хранятся здесь, в церкви, а Евангелие я отдал в музей в Самолве.

— Почему в музей? — удивилась Маша.

— Книга старая, ценная, в серебряном окладе. Самое место в музее, под охраной. Ну идёмте, что ли.

Отец Леонид направился ко входу в храм, как вдруг остановился и обернулся к Готтлибу:

— Только ты смотри, парень, не балуй. Я хоть и старше тебя, но ещё крепок. Если какую каверзу удумаешь — смогу постоять за себя, ручку или ножку тебе легко сломаю. А зона здесь приграничная, далеко не уйти безнаказанно.

— Я всё понял, — усмехнулся рыцарь, — но вы зря беспокоитесь. Мы о плохом не думаем.

— Вот и славно, — проговорил священник, входя в храм.

К большому разочарованию Маши и Готтлиба, Псалтырь оказался обычной потрёпанной книгой в кожаной ветхой обложке, а серебряный крестик прошёл испытание подвеской и по-прежнему оставался крестиком. Готтлиб долго рассматривал его, то вытягивая руку, то приближая к самым глазам, и якобы нечаянно касался подвески на Машиной шее.

— Спасибо, — вернул он вещи отцу Леониду, — здесь нет того, что мы ищем. Как можно взглянуть на Евангелие?

— Очень просто. Всё равно уже домой собирался. Сейчас закрою церковь и вместе отправимся в Самолву. Как звать-то вас?

— Маша и Гот… — запнулась женщина. — И Кирилл, — быстро поправилась она.

— Эх, змеи искусители, — вздохнул отец Леонид, — придётся с вами в машине ехать вместо того, чтоб пешочком километры мерить.

— Что тут плохого? — удивилась Маша.

— А как же ежедневный моцион от дома к храму? — Он похлопал себя по выступающему под рясой животу. — Недели ещё нет, как решил уменьшить комок нервов.

— Ах, вот вы о чём! — рассмеялась женщина. — Так вы можете идти, а мы следом потихоньку поедем.

— Эдак мы до закрытия музея не поспеем. Я ведь хожу, как подобает человеку, умудрённому годами. Не спеша, с оглядкой. То присяду, то прилягу. Птичек послушаю, за облаками понаблюдаю.

— Тогда, конечно, лучше с нами в машине, — согласилась Маша.

Через полчаса путешественники прибыли в Самолву и подкатили прямо к деревянному забору с красноречивой вывеской «Ледовое побоище: музей сражения».

— Вот и музей, — пророкотал отец Леонид, с кряхтением выбираясь из машины. — Ну что за коробчонка для лягушонки. Тесновата для меня будет.

— Извините, — пожала плечами Маша, — но мне — в самый раз.

— Не обращай внимания. Это я так ворчу по-стариковски. Пойдёмте.

Отец Леонид прошёл через раскрытую калитку и бодренько зашагал к большой бревенчатой избе.

— А билеты нужно покупать? — крикнула ему в спину Маша, но тот только махнул рукой:

— Не отставайте, а то придётся!

По деревянному настилу Маша с Готтлибом вслед за отцом Леонидом подошли к крылечку, на котором расположился в плетёном кресле служитель музея.

— Благословите, отче! — вскочил он при виде священника.

— Бог благословит! — Отец Леонид перекрестил его и прикоснулся ладонью к голове. — Это со мной. Мы только в первый зал, хочу Евангелие показать.

— О чём речь, батюшка, проходите.

Служитель посторонился, пропуская посетителей, и они вошли в просторную комнату, увешанную и уставленную экспонатами. Были здесь и карты на стендах, и страницы из летописей с картинками и переводом, в стеклянных витринах разложены монеты и различная утварь, наконечники от стрел и копий, а на стенах красовались щиты, украшенные гербами, мечи и металлические шлемы

— Как интересно! — воскликнула Маша, с любопытством разглядывая экспозицию. — Здесь всё о Ледовом побоище?

— О нём самом. И не только.

Священник прошествовал к панораме под стеклом, изображающей диспозицию войск накануне сражения.

— Вот тут всё и произошло, — ткнул он пальцем в стекло. — Как говорит летопись: «На Чудском озере, у урочища Узмень, у Вороньего камня». Тут Александр Невский с дружиной наголову разгромил войско тевтонских рыцарей, до этого считавшихся непобедимыми и наводившими страх на всю Европу.

— Так уж и разгромил, — поморщился Готтлиб. — Какое там войско? Рыцарей было мало, погибли единицы…

— Ты мне эти новомодные штучки брось! — в негодовании загремел отец Леонид. — Сеча была знатная! О том монахами в летописях сказано. Немцам надавали тумаков по самые… шлемы! Это они потом, когда сопли утёрли, понаписывали везде, что ерундовое вышло сражение, пустяшное. От стыда и злости. Неподалёку, говорят, скоро знаете, какой монумент Александру Невскому с дружиной грянут? Ого-го! Чтоб ни у кого сомнений в величии битвы не было!

— Хорошо, может, на озере и большое сражение состоялось, только всё равно не сравнить его с Грюнвальдской битвой, — не унимался Готтлиб. — Там действительно ордену досталось. Выжил, но от потрясения не оправился.

— Вот! — Отец Леонид поднял указательный палец, словно вспомнив о чём-то. — Есть у нас тут кое-что и от Грюнвальдской битвы.

— Правда? — Готтлиб напрягся от волнения и стиснул Машину руку. — Что именно?

— Сюда взгляните. — Священник подвёл их к стеллажу, где под стеклом, в ярком свете ламп лежала начищенная до блеска труба. — Если верить преданию, принадлежала какому-то начальнику из Тевтонского ордена, а после сражения стала трофеем победителей.

— Что это? — спросила Маша.

— Одна из тех труб, которыми сзывались войска под знамёна на поле битвы, — пояснил Готтлиб, не скрывая своего разочарования. — Но только не настоящая. Со времени битвы прошло более шестисот лет. А она сверкает, как новенькая — сразу видно подделку.

— Никакая это не подделка! — насупился отец Леонид. — А то, что сверкает — так это чудо, коему все удивляются уже не одну сотню лет. С трубой этой связана целая легенда. Хотите — расскажу.

— Конечно, хотим. — Маша укоризненно посмотрела на тяжело вздохнувшего Готтлиба. — Разве тебе не интересно?

— Очень. — Он улыбнулся с иронией. — Я вообще люблю легенды и сказки. Но вещи монахини Евдокии меня интересуют гораздо больше.

— Будут тебе вещи, — пророкотал священник. — Муж какой у тебя нетерпеливый, Мария. Где такого сыскала?

— Сказать — не поверите, — усмехнулась Маша.

— Меня удивить чем-то трудно. — Отец Леонид расположился на стоящем под окошком стуле. — За свою жизнь каких только историй на исповедях не наслушался. Так вот, о трубе. Легенда эта связана с храмом Архангела Михаила, с тем самым, что в Кобыльем Городище. Спустя не один десяток лет псковичи решили увековечить память о битве с немцами на Чудском озере. В 1462 году псковское вече постановило воздвигнуть в Кобыльем Городище деревянную крепость и церковь Архангела Михаила. Наняли мастеров, выделили деньги, и закипела работа. В разгар строительства в Псков из дальних краёв, аж из Киево-Печерского монастыря, явился старец. Лет ему было на вид под сто, но при этом он отличался крепостью тела и живостью ума. Псковичи приняли его хорошо и были весьма удивлены, когда он заявил, что пришёл сюда по велению самого Архангела Михаила, наказавшего ему принести в дар строящейся церкви вот эту самую трубу. Старец поведал, что раздобыл её у одного знатного военачальника немецкого ордена, погибшего во время Грюнвальдской битвы, потому как являлся участником этого сражения. И якобы место этой трубе теперь здесь, где произошла решающая битва добра со злом, и сам Архангел встанет на защиту строящегося храма от набегов немецких рыцарей и прочих супостатов и сохранит его целым и невредимым во веки веков. Вот такая легенда дошла к нам от предков, — закончил отец Леонид.

— И кто был тот старец? — спросила Маша.

— В летописях не указано имени, но есть все основания предполагать, что приходил тогда в Псков сам преподобный Феодосий Острожский, ныне почивающий в Дальних пещерах Киево-Печерской обители. — Священник перекрестился. — Феодосием он стал на склоне лет, приняв монашеский постриг, а до этого был известен как храбрый воин и защитник православия — князь Фёдор Данилович. Своим мужеством он снискал уважение у двух известных личностей того времени — короля польского Владислава Ягайла и Великого князя Литовского Витовта, несмотря на то что часто шёл им наперекор, отстаивая веру греческую в западных русских землях. Вместе со своим личным отрядом Фёдор Данилович принимал участие в разгроме Тевтонского ордена под Грюнвальдом. Потому, думается, что он и был тем самым старцем, явившимся к псковичам и принёсшим в дар трубу. До того как открылся музей, она хранилась в церкви, и надо заметить, что храм ни разу не подвергся разрушениям, несмотря на постоянные вторжения в псковские земли в средние века и кровопролитные войны прошлого столетия. Удивительно также то, что никто и никогда не начищал трубу, а она сияет, как новенькая.

— Приношу извинения за выраженный ранее скепсис, — проговорил Готтлиб, внимательно разглядывая экспонат сквозь стекло. — Легенда действительно заслуживает внимания.

— А я о чём? Где б вы такую историю услышали? — Отец Леонид поднялся со стула. — Есть ещё одна странность. Никому ни разу не удалось из этой трубы извлечь хоть какой-то звук. Сохранились следы воска, коим был когда-то запечатан мундштук, но его давно счистили. Приезжали к нам и профессиональные трубачи, и реконструкторы — в трубу дули, чуть кишки не надорвали, а всё впустую.

— А что это за символы на поверхности? — спросил Готтлиб.

— Кто б знал? — пожал плечами отец Леонид. — Одни утверждают, что обычное украшение, узор на металле, другие говорят, что это зашифрованное послание тевтонцев, а некоторые считают, что это знаки самого Архистратига Михаила. Годами ведутся споры между приверженцами разных версий, но убедить друг друга в собственной правоте им не удаётся из-за отсутствия доказательств. Ну да ладно, трубу я вам чудесную показал, а вот и Евангелие Евдокии.

Священник подвёл Машу с Готтлибом к очередной стеклянной витрине. Там, среди серебряных украшений, лежала старая книга в тёмном переплёте.

— Можно взглянуть поближе? — спросил Готтлиб.

— Чего ж нельзя, коль я сам её сюда положил, — ответил священник, позвал служителя и попросил его открыть стеллаж. — Вот, смотри, — он протянул книгу рыцарю, — только аккуратно. Ей знаешь сколько лет! У Евдокии муж был из какой-то знатной семьи бывших литовских дворян и очень дорожил Евангелием.

— Да, я уже понял, — сказал Готтлиб, беря книгу. Она сама раскрылась на страницах, разделённых плоской металлической закладкой, цепляющейся за корешок.

— Видишь, как ловко ещё тогда придумали, — продолжал отец Леонид. — Чтобы страницы не портить и не потерять место, где читал.

Готтлиб многозначительно посмотрел на Машу.

— Он? — прошептала она.

— Сейчас узнаем.

Рыцарь взглянул в сторону служителя музея, но тот занимался протиранием экспонатов от пыли в дальнем углу и не обращал внимания на посетителей. Отец Леонид пустился в пространные размышления о ценности обложки, не спуская при этом с Готтлиба внимательных глаз. А тот решительно выдернул закладку из корешка и быстро коснулся ею подвески на Машиной шее.

— Это что… — загремел отец Леонид, но тут же осёкся, увидев, как начала светлеть и выпрямляться закладка, меняя форму, как на конце её с тихими щелчками выступили зубцы и обозначилась бородка ключа. — Свят-свят-свят. А ну-ка, дай! — Cвященник резво выхватил оформившийся ключ из рук Готтлиба и спрятал за спину. — Не отдам, пока не расскажете, что за колдовство такое.

— Не здесь же, — Готтлиб кивнул в сторону служителя с любопытством прислушивающегося к их разговору.

— Верно, — согласился отец Леонид. — Домой ко мне поехали, там и поговорим.

Уставшее солнце медленно клонилось к горизонту. Длинные тени протянулись от домов и деревьев, крадучись заползли в окно комнаты, где, в задумчивости поглаживая рыжеватую бороду, сидел перед столом отец Леонид. Напротив него расположились Маша и Готтлиб, изредка прихлёбывающие остывший чай, которым угощал их гостеприимный хозяин.

— Да-а-а, — наконец протянул священник, — удивили вы меня своим рассказом. Думал, что всякого повидал на веку, ан нет — чудеса творятся такие, что и слов недостаёт. Самое смешное — я вам верю. За столько лет принятия исповедей научился безошибочно отличать правду от лжи. Всё, что вы мне сейчас рассказали, похоже на книжульки бесовские, коими полки магазинные забиты. Но вижу, как есть — правда-матушка. Она, родимая, и возразить тут нечего.

— Теперь вы отдадите мне третий ключ? — спросил Готтлиб.

— Непременно отдам, — кивнул отец Леонид, поглядывая на притихшую Машу. — Только сперва с Марией с глазу на глаз переговорю.

— Со мной? — удивилась она.

— С тобой, с тобой, девочка. Ты ж, в отличие от этого рыцаря-латинянина, чай, в православии крещёная?

— Да.

— А на исповеди давно была?

— Никогда, — покраснела Маша.

— То-то и оно, что никогда, — вздохнул священник. — Вот так, не приведи Господи, внезапно апокалипсис грянет, а она с полной пазухой грехов на душе. Пойдём, что ли, поисповедуемся. — Отец Леонид встал и прошёл в другую комнату.

— Но я не хочу! — воскликнула Маша. — Какое вам дело до моих грехов?

— Может, и никакого, — послышался из комнаты голос. — Но ключ пока у меня.

— Хорошо, — вздохнула женщина и последовала за священником.

— Дверь притвори, — велел он ей, — и присаживайся.

— Я не собираюсь рассказывать свою жизнь незнакомому человеку, — возмущённо сказала Маша, садясь на лавку напротив батюшки.

— А я и не прошу, — неожиданно тихим голосом произнёс отец Леонид, заглянул ей в глаза и взял за руку. — Расскажешь только тому, кому сама пожелаешь. Я не за тем тебя позвал. Вижу ведь, что ты не хочешь, чтобы я ключ этот отдал. Глаза испуганные и печальные. Почему?

— Почему не хочу? — переспросила Маша, растерянно оглядываясь. — Вы не правы. Очень хочу. Готтлиб должен выполнить задание и спасти мир.

Отец Леонид с улыбкой покачал головой, а Маша вдруг почувствовала, как надломилось в ней что-то, она крепко вцепилась в его руку и громко зашептала:

— Да потому что он сразу же уйдёт! Понимаете? А я останусь одна. Совсем одна. Он любит меня больше жизни, но дал слово чести! А я… Вот скажите, почему так? За что мне впервые послали настоящую любовь — и то ненадолго? Одни негодяи до него встречались. Я только сейчас поняла, что значит быть счастливой. А счастье-то лишь на несколько дней. А что потом? Мрак беспросветный…

И Маша, захлёбываясь слезами, спеша и путаясь, рассказала отцу Леониду о своей жизни. О раннем уходе матери, о Трошкине, Игорьке и Кирилле. О появлении Готтлиба и его признании в долгой безнадёжной любви. Рассказывала без утайки, не стыдясь своих слёз и эмоций.

— Представляете, он дал слово чести перед алтарём и потому примет обет безбрачия после возвращения домой, чтобы сохранить любовь только ко мне. А как же я? Он обо мне подумал? — рыдала Маша, уткнувшись лицом в ладони. — Как я буду жить дальше? Вставать по утрам, ходить на работу, ложиться спать, зная, что больше никогда не увижу его?

— Ну, не надо так убиваться, — священник ласково погладил её по голове. — Готтлиб правильно поступит, по-мужски. Слово чести, данное перед алтарём — это не шутка, он должен выполнить взятые на себя обязательства. А тебя вот не пойму, слёз твоих и отчаяния.

— Меня? — Маша подняла мокрое лицо.

— Да, тебя. Ты-то любишь этого мужчину?

— Я? — Маша вытерла глаза и задумалась. Простой вопрос поставил её в тупик. А ведь действительно, любит ли она Готтлиба? То, что он без ума от неё — это ясно, а вот насколько сильны её чувства? И вдруг словно озарение сошло — конечно же, любит! Потому и разрывается сердце при мысли о вечном расставании, потому и жизнь в будущем меркнет и теряет смысл. — Люблю, — прошептала она.

— Тогда чего рыдаешь? — тихо спросил отец Леонид. — Ты ведь перед алтарём обетов никаких не давала.

— Вы о чём?

— О том самом. Неужели не понимаешь? Если двое любят друг друга и один вынужден куда-то идти, то что делает второй?

— Идёт следом за ним, — прошептала Маша. — Боже мой, как всё просто. И в то же время сложно. Бросить здесь всё, оставить и…

— Что бросить? Кого оставить? — насмешливо спросил священник. — Работу? Квартиру с удобствами? Подругу, у которой своя жизнь? Кого ещё?

— Свою пустую, никчемную жизнь, заполненную одиночеством, — продолжила Маша. — Как вы правы, отец Леонид! Спасибо вам большое! Словно глаза раскрыли. Отдайте, пожалуйста, ключ Готтлибу. Теперь я не намерена терять его.

— Вот и славно.

Священник поднялся с лавки, размашисто перекрестил Машу и вышел в комнату к терпеливо дожидавшемуся окончания разговора Готтлибу.

— Держи, рыцарь, — отец Леонид протянул ему ключ.

— Спасибо.

Готтлиб с волнением взял его и положил на стол, потом достал другие два ключа и разместил их рядом.

— Надеюсь, я выполнил задание, — проговорил он.

— Тогда где же выход обратно? — спросил отец Леонид.

— Не знаю, — растерянно огляделся Готтлиб. — Но раз его нет — значит, наступление апокалипсиса по-прежнему приближается.

— Что делать дальше? — поинтересовалась Маша, тихо радуясь, что выход не открылся.

— Надо подумать.

— Как говорится, утро вечера мудренее, — громогласно изрёк отец Леонид. — Пора бы уже вам и о ночлеге подумать. Можете остаться здесь, есть у меня комнатейка свободная.

— Нет, спасибо, — отказалась Маша. — Мы лучше в Пскове номер гостиничный снимем. Тут ехать-то всего километров семьдесят. И вас не стесним, и самим комфортнее будет.

— Ну, как знаете. До трассы на Псков доберётесь? Не заблудитесь в темноте?

— У меня навигатор в смартфоне, даже если запутаемся — выведет на правильную дорогу.

— Вы, молодые, всегда знаете, что делать, — махнул рукой отец Леонид. — Ты ж смотри, Мария, позванивай мне.

— Я обязательно буду держать вас в курсе! — Женщина прикоснулась на прощание губами к руке священника. — Благословите.

— Бог благословит, доброго пути вам.

Готтлиб устроился пассажиром, а Маша села за руль. Невольно обернулась и с грустью взглянула на заднее сидение, где из сумки с вещами сиротливо выглядывал ноутбук — её драгоценное орудие производства, к которому она не прикасалась уже столько дней. «Как знать, может, он мне вообще больше не пригодится», — подумала Маша, медленно выезжая из притихшей перед сном Самолвы и направляясь в сторону трассы. В свете фар мелькнула рыжая лисица, к ночи подобравшаяся поближе к людскому жилью. Юркое животное быстро скрылось в густом придорожном кустарнике.

— О чём вы говорили с отцом Леонидом? — поинтересовался Готтлиб, глядя на возникающие в свете фар и снова пропадающие в темноте стволы деревьев.

— Исповедь — это большой секрет, — улыбнулась Маша.

— Я слышал, как ты плакала. Он говорил что-то обидное?

— Наоборот, только хорошее. Глаза мне открыл на многое. А слёзы душу облегчили. Слышишь? Это, наверное, он! — В салоне машины заиграла мелодия вызова смартфона. — Неужели что-то забыли? Готтлиб, ответь, пожалуйста, — попросила Маша, не отрывая взгляда от дороги.

Но это оказался не отец Леонид. Звонил брат Стефан из резиденции ордена, Готтлиб сообщил об этом Маше и перешёл на немецкий.

— Я не слишком поздно, герр фон Зальм? — поинтересовался эконом и продолжил, не дожидаясь ответа: — Хочу выразить вам благодарность от имени Великого Магистра и братьев ордена за переданный меч. Посольство уже прислало нам этот чудесный дар! Он бесподобен!

— Я рад, что вы довольны, — с лёгкой грустью в голосе ответил Готтлиб.

— О! Не печальтесь! — воскликнул брат Стефан. — Меч вашего предка займёт достойное место в нашем музее!

— Не сомневаюсь.

— Теперь послушайте, Кирилл. — Голос эконома стал серьёзным. — У нас произошла необычная ситуация. Кто-то взломал архив после вашего посещения.

— Что вы говорите! — воскликнул рыцарь.

— Да, такое произошло впервые. С архивом всё в порядке, сейчас с ним работают специалисты и пытаются выяснить источник взлома. Не подумайте — никто вас ни в чём не обвиняет, просто хочу предупредить.

— О чём?

— Из архива были скачаны несколько десятков файлов и среди них — письмо Людвига фон Мирбаха. Странное совпадение — не находите?

— Действительно.

Маша услышала, как дрогнул голос Готтлиба.

— Не знаю, что такого ценного в этом письме, — продолжал брат Стефан, — но смею предположить, что остальные файлы были скачаны просто для отвода глаз. Что вы можете сказать по этому поводу?

— Ничего. Я правда не понимаю.

— Хорошо, — вздохнул эконом, — просто имейте в виду, что содержание письма известно не только вам.

— Спасибо, я понял. Благодарю вас за предупреждение, — произнёс Готтлиб.

— Всегда рад встрече! — снова оживился брат Стефан. — С нетерпением ждём записей вашего предка. Кстати, мы тут обсуждали ваш визит с Великим Магистром. Он как раз вернулся из Рима и вспомнил одну занимательную историю, которую слышал за ужином у светлейшего Папы в одно из прошлых посещений. Как раз из области легенд и сказаний, о которых вы спрашивали. У вас найдётся минутка?

— Да, конечно, послушаю с любопытством.

Готтлиб невольно зажмурил глаза — со стороны боковой лесной дороги ярко вспыхнул свет фар. Как только Маша проехала, следом за ней в направлении Пскова двинулась машина.

— Я знал, что вам будет интересно. Так вот, тогда съехались представители разных орденов и братств, они предавались размышлениям о первых крестовых походах на Святую Землю, вспоминали те времена, когда Тевтонский орден ещё не был самостоятельным, а входил в структуру ордена Госпитальеров-Иоаннитов. Потом уже, в связи с разногласиями, возникшими на национальной почве, немцы отделились, получив грамоту от Папы. Но вот какую занимательную историю поведал представитель Мальтийского ордена, в прошлом носившего название ордена Госпитальеров. Якобы во время разобщения произошёл раздел некоторых святынь, хранившихся в Иерусалиме. Тевтонскому ордену, как набиравшему силу в качестве вооружённой организации, досталась труба Люцифера…

— Что досталось? — воскликнул Готтлиб, и Маша бросила на него удивлённый взгляд. Она ничего не понимала, но заметила, в какое возбуждение пришёл рыцарь.

— Труба Люцифера или Денницы, как вам будет угодно, — пояснил брат Стефан. — Вы наверняка знаете, был у Бога такой ангел — самый могущественный и самый любимый, которого он потом низверг на землю за гордыню и ослушание. У всех ангелов и архангелов такого уровня есть трубы, которыми они созывают небесное войско или оповещают о грядущих страшных временах. Вы же помните строчки Откровения Иоанна «Первый ангел вострубил…» и так далее. Люцифер рухнул на землю, а вместе с ним — и его труба. Согласно преданию, труба при падении ушла глубоко в землю, долгие годы оставалась в ней и чудесным образом была обнаружена в разверзшейся трещине лишь после победы христиан в первом крестовом походе на Святую Землю. Кому-то из прибывших пророков открылась тайна трубы. Тот, кто осмелится ею воспользоваться, сможет повелевать самим Люцифером и его войском падших ангелов, спустившимся на землю вслед за господином. Тогда Госпитальеры взялись охранять страшную святыню от людей. Но со временем Тевтонский орден стал сильнее, и эта функция перешла к нему. Всё было настолько серьёзно организовано, что не осталось никаких письменных упоминаний об этом, тайна, как утверждал мальтиец, передавалась из уст в уста.

— Зачем нужно было хранить трубу Люцифера? — спросил Готтлиб. — Почему нельзя было её просто уничтожить?

— Разве под силу смертным уничтожить то, что было создано руками самого Всевышнего? — рассмеялся брат Стефан. — Ну как? Понравилась вам эта сказка?

— Очень, — признался рыцарь.

— А она, между прочим, имеет продолжение. Причём совершенно немыслимое. Это Великий Магистр услыхал от одного из кардиналов, скрупулёзно изучавшего различные мистические явления в христианстве. Якобы Мариенбург не случайно был избран столицей Тевтонского государства, а по велению самого Архангела Михаила, явившегося к Великому Магистру и указавшего место, где должна быть спрятана труба Люцифера.

— Что вы говорите! — не сдержал восклицание Готтлиб.

— А на случай, если всё-таки кто-то доберётся до неё и призовёт на службу низвергнутого ангела, Архангел оставил свою трубу. Подувшему в неё на помощь придёт небесное войско во главе с самим Михаилом. Тем более что ему не привыкать биться с Люцифером.

— Это невероятно, — прошептал Готтлиб.

— Да, вы правы, фантазии нашим средневековым предкам было не занимать, — рассмеялся брат Стефан. — Выдумать такое! Мифология чистой воды. Вероятно, братья из девятнадцатого века тоже что-то услышали из подобных преданий и восприняли их всерьёз. Но мы-то с вами теперь понимаем, что подобными сказками частенько оперировали ради достижения политических выгод. Люцифер, Архангел Михаил — окружающие должны были трепетать только при одном упоминании этих библейских персонажей.

— Несомненно, — тихо ответил рыцарь.

— Ладно, не буду больше вас отвлекать. Всего хорошего, до новых встреч.

Брат Стефан отключился, и Готтлиб повернулся к Маше. Пока он беседовал, она безуспешно пыталась оторваться от автомобиля, ехавшего за ними следом на приличном расстоянии по пустынной дороге. Дальний свет фар отражался в зеркалах и слепил её.

— Маша! — начал Готтлиб, и его тон сразу заставил женщину напрячься. — Теперь я знаю, что спрятано в Мариенбурге.

— Что же? — поинтересовалась она, выжимая газ.

— Труба Люцифера! Подувший в неё призовёт на службу падшего ангела и его демоническое войско! Представляешь, что может начаться?

— Тот самый апокалипсис?

— Да! Но есть ещё одна труба — Архангела Михаила! Она специально была оставлена им на этот случай, и, если я не ошибаюсь, мы совсем недавно её видели!

— Боже мой! — прошептала женщина. — Неужели в музее…

— Да, Маша, да! Я не сомневаюсь в этом! — воскликнул Готтлиб. — Надо срочно возвращаться к отцу Леониду! Архивы ордена были взломаны. Не мы одни прочли письмо фон Мирбаха.

— Я поняла. — Маша затормозила у обочины. Ехавшая следом машина сделала то же самое и погасила фары. — Какой-то странный едет за нами водитель, — пожаловалась она Готтлибу. — Я прибавляю — и он тоже, притормаживаю, чтобы пропустить его — и он притормаживает.

— Где? — рыцарь вышел из автомобиля и принялся всматриваться в тёмную дорогу. Вдалеке мелькнули красные огоньки задних фар и скрылись за изгибом. — Кажется, он повернул в обратном направлении и уехал.

— Вот и замечательно, — обрадовалась Маша. — А то мне уже не по себе стало. Садись. Хорошо, что возвращаться недалеко.

Она развернула машину и направилась в сторону Самолвы.

— Труба самого Люцифера! — возбуждённо продолжал говорить Готтлиб. — Кто бы мог подумать! Тем более нельзя допустить, чтобы она попала в руки нацистам! Если демоны встанут на стороне Третьего рейха — страшно даже представить последствия.

— А ты не преувеличиваешь опасность? — спросила Маша. — Ведь если Люцифер попал в немилость Бога и был низвергнут на землю вместе с другими падшими ангелами, то что они могут делать? Разве что по мелочам людям пакостить.

— Ты не понимаешь, что говоришь! — воскликнул Готтлиб. — Все падшие ангелы — бывшие обитатели небес, изгнанные оттуда, но по-прежнему обладающие силой ангелов! Люцифер — один из самых могущественных! Только его достаточно, чтобы повергнуть землю в хаос, а уж если к этому подключится всё его войско!

— Я не подумала об этом.

— Интересно, почему труба Архангела Михаила оказалась на поле Грюнвальдского сражения? — продолжал Готтлиб. — Кто-то из руководства думал, что её присутствие поможет ордену одержать победу? Жаль, что мы так никогда и не узнаем ответ.

Маша вскрикнула, когда за очередным изгибом дороги ярко вспыхнули фары прямо перед её автомобилем. Инстинктивно она крутанула руль, пытаясь избежать столкновения, но фары резко приблизились, сильный боковой удар швырнул её на руль, головой она ударилась о переднее стекло и потеряла сознание…