Тайна точной красоты

19

Левона Амбарцумова бывшая учительница узнала с трудом. За двадцать лет после школы шустрый вертлявый Лёва располнел, обрюзг и находился в стадии стремительного облысения. Только выпуклые глазки, выглядывающие из-под густых почти сросшихся бровей, остались такими же хитрыми и оценивающими.

– Здравствуйте, Валентина Ипполитовна, – радушно растянул пухлые губы Амбарцумов, принимая учительницу в маленьком кабинете зама по хозяйственной части. – Проходите, присаживайтесь. Таня Архангельская меня предупредила. Какими судьбами к нам? Опять из-за Данина. В прошлый раз вы, помнится, приходили на защиту его диссертации?

– Вы правы, Лёва, из-за Данина. С Костей произошла беда. Его мама убита, а он под подозрением.

– Знаю. – Лицо Амбарцумова сделалось официально-серьезным. – Признаться, я ожидал чего-нибудь этакого. Неадекватный человек наш Данин. Мнит себя гением, а гениальность и сумасшествие – две стороны одной медали. Теперь ему предстоит гораздо более серьезная защита.

– Какое сумасшествие? О чем вы? У Кости светлая голова…

– А вот про голову не надо, – оборвал пенсионерку на полуслове Левон. – Если бы его мозги были нормально устроены, давно бы защитил докторскую, получил профессора, а там, глядишь, и до член-кора дорос. Прямая дорожка перед ним лежала. А он сорил своими идеями направо и налево, ничего до конца не доводил. Даже статьи за него Базилевич писал. Гению, видишь ли, это не интересно. А как Базилевич ушел в бизнес, Данин и стух. Результаты не публиковал, над чем он там думал – никто не знает. А потом вообще на работе перестал появляться. Ему звонили, предупреждали, он – хоть бы что! Пришлось уволить, а он этого даже не заметил. Я сам ему документы домой отвозил. Он выслушал – и ноль эмоций. Спрашиваю, на что жить будешь, ты же кроме как решать уравнения ничего не умеешь? А он абсолютно серьезно заявляет: это самое интересное в жизни, мне этого достаточно. И снова формулки пишет, а мне рукой так махнул – не отвлекай. Разве нормальный человек так поступит? Идиот!

– Лёва, как вы можете так о Косте говорить? Он же вас выручил, помог поступить в университет, – напомнила давнюю историю учительница.

– Да он мне всю жизнь этим сломал! – неожиданно взвился Амбарцумов, нервно скомкал приказ на официальном бланке с печатью, лежавший перед ним, и швырнул в мусорную корзину. – Вот так он со мной поступил. Смял – и в мусор!

Он насупился, переживая воспоминания, рыхлые щеки пошли багровыми пятнами. Учительница искренне недоумевала.

– Левон, поступить в наш главный университет, это же мечта любого выпускника?

– Только не на матмех! Это была мечта моих родителей, но не моя! Папа не смог поступить в свое время, мама тоже, а вот сыночек сможет! Вот какой он у нас умненький. Мать заставила отнести документы на этот факультет, а я назло ей специально симулировал болезнь. Я хотел учиться совсем другому, но она и слышать этого не хотела. А тут нашелся Данин, проявил благородство. И вот из-за него я вынужден тянуть ненавистную лямку всю жизнь. И что в итоге? Всё равно ученым не стал. Обеспечиваю математиков стульями, столами, ручками и уборщицами командую. Спасибо святому умнику Косте Данину.

– Лёва, я впервые слышу об этом. Ты же всю жизнь учился в специализированной школе, показывал неплохие результаты?

– В школу вашу мама меня пихнула. Я только и ждал, когда учеба закончится. А сам из Эрмитажа не вылезал, бегал по выставкам. Я хотел стать искусствоведом! И стал бы, если бы не проклятый Данин! Сейчас бы уже прославился и заведовал отделом в лучшем музее мира – Эрмитаже. А так… – Амбарцумов глубоко вздохнул, достал из корзины выброшенный документ и стал методично разглаживать его, – коллекционированием занимаюсь. На любительском уровне. Этим душу и отвожу. Вот только денег на серьезные вещи не хватает.

Он посмотрел на мятый лист, поморщился и сунул его в кожаную папку. Темные глазки уткнулись в учительницу.

Валентина Ипполитовна убедилась, что на рукописи, взятые ею из квартиры Данина и специально выложенные на стол, Амбарцумов не обращает никакого внимания. "Или делает вид, что они ему не интересны? Он упомянул про деньги. Приторговывать Лёва повадился еще в школе. Как человек близкий к науке он понимает, что в наше время, когда торгуют даже готовыми диссертациями, большое научное открытие тоже может являться товаром. Если сам не хочешь им воспользоваться, то всегда найдутся те, кто готов душу продать ради славы и почестей".

Вишневская решила акцентировать внимание собеседника.

– Недавно Константин принес мне несколько своих папок с рабочими записями, просил сохранить. Я поинтересовалась, как обстоят дела с его великой мечтой?

– Теоремой Ферма? Он всё еще тешится надеждами найти утраченное доказательство?

"Хоть и с ухмылкой, а сразу отреагировал. Напоминать не пришлось".

– Костя сказал, что это пройденный этап, – подлила масла в огонь любопытства опытная учительница.

– Ишь ты! Данин докопался до сокровенной тайны Пьера Ферма?

– Не знаю. Костя такой неразговорчивый.

– Да уж. Если бы у него однажды отнялся язык, он бы не опечалился. Язык формул для него гораздо актуальнее.

– Я вчера после случившегося пролистала его записи. Кое-что с собой прихватила. Тут встречается уравнение Ферма. Будет время, посмотрю поподробнее, – улыбнулась Валентина Ипполитовна и помахала пачкой листков, мелко исписанных формулами. – Как я поняла, Левон, слов в защиту Данина для следствия у вас нет.

– Ну, какой из меня защитник, Валентина Ипполитовна, тем более при таком тяжком обвинении. Тут требуется профессионал.

Вишневская сделала движение, намереваясь встать и попрощаться. Амбарцумов поднялся, опередив ее, и хотел, было проводить к двери, но учительница неожиданно села.

– Левон, а что вы коллекционируете?

– О, это громко сказано. Так, мелочевку. Предметы интерьера восемнадцатого-девятнадцатого веков.

– Из квартиры Даниных пропали две статуэтки. Если я принесу фотографию, вы сможете их оценить?

– А я их помню, – оживился Амбарцумов. – Обратил внимание, когда приносил Данину трудовую книжку. Интересная работа. Главное, парные, это очень важно.

– Они представляют какую-нибудь ценность?

– Точно не знаю, не было возможности разглядеть. Могу сказать, что это однозначно не новодел: не Дулёво, не Чудово, не Гжель. Скорее всего наши, дореволюционные, Императорского фарфорового завода. Состояние хорошее, и две-три тысячи долларов за них можно получить.

– Для пенсионерки хорошие деньги.

– А вот если это Мейсенская фарфоровая мануфактура, да еще восемнадцатого века, – поднял взор к потолку Амбарцумов, – тогда сумма возрастет на порядок.

– Вот как. Надо сказать следователю.

– Если бы увидеть клеймо.

– Они пропали.

– Да, конечно… Постойте, а костюмы танцоров на статуэтках напоминают тирольские или баварские?

– Возможно.

– На них была подглазурная роспись, золочение?

– По-моему, да.

– Точно Мейсенские! Если их украли во время ограбления, да еще пошли на убийство, то это наверняка восемнадцатый век, да еще первая половина! Как же я раньше не проявил расторопность. Всё из-за Данина. Так не хотелось с ним общаться.

– Левон, вы уверен по поводу стоимости? Двадцать-тридцать тысяч долларов?

– Ну конечно. Парные фарфоровые статуэтки – это тот случай, когда один плюс один равняется трем, а то и четырем. Восемнадцатый век в отличном состоянии – редкая вещь. Есть коллекционеры-фанатики, которые за ними охотятся. Как же я проглядел!

Вишневская покинула кабинет бывшего ученика в сметенном состоянии. Ее версия о теореме Ферма потерпела крах. Профессиональный грабитель, вооруженный отмычкой, приходил за банальными материальными ценностями. В стол он залезал в поисках денег. А бедная Софья Евсеевна просто не вовремя вернулась домой.

Виктор Стрельников оказался прав: кому теперь нужны бумажки с формулами? Научных выкладок, подобных тем, что она сжимает сейчас в руке, полным полно в каждом кабинете этого института. Кому понадобится лезть за ними в квартиру кандидата наук, которого два года назад выперли с работы за прогулы.

Погоня за подозрительным человеком в темных очках и закрытой куртке тоже ничего не дала. Милиционеры, выбежавшие на улицу из-под арки, не увидели его. Один считал, что беглец скрылся на машине, другой – что ловко переоделся. Даже пол подозреваемого вызывал разногласия. Стрельников разглядел в гибкой фигуре женские черты, Матыкин сомневался.

– Валентина Ипполитовна, – поспешила к расстроенной женщине Татьяна Архангельская. – Что узнали?

– Стоимость статуэток.

– Каких статуэток?

– Которые украли из квартиры Даниных. Надо позвонить следователю. Похоже, Софья погибла из-за фарфоровых безделушек. Дай, пожалуйста, телефон.

Татьяна расстегнула сумочку, вынула мешающий очешник и протянула учительнице мобильный телефон.

– Ты пользуешься очками? – поинтересовалась Вишневская.

– Это так, солнечные. Вы звоните, звоните.

Валентина Ипполитовна набрала номер Стрельникова и сообщила ему о примерной стоимости пропавших статуэток. Услышав цифры, Архангельская удивленно вскинула брови.

– Кто бы мог подумать.

Вишневская вернула телефон. Самодовольный тон милиционера ее еще больше огорчил.

– Так нужен Данину адвокат? Или его выпустят? Феликс уже нашел кого-то, – щебетала Архангельская.

– Не знаю, ничего не знаю. Для следствия Данин лакомый кусочек. Статуэтки тоже могут на него повесить.

– В обычной жизни он такой беспомощный. Феликс встречался с ним недавно. Предлагал похлопотать о восстановлении на работу. Но Данин отказался.

– А когда они виделись?

– С месяц назад. Он только вчера мне об этом сказал. – Татьяна вспомнила о просьбе бывшей учительницы. – Вас к Фищуку отвести? Он здесь, в институте.

– Нет. Уже не надо. Пойду домой. Наверное, надо хлопотать о похоронах Софьи.

– А вот и он, – указала Архангельская на шедшего по коридору болезненного вида молодого человека с узким осунувшимся лицом и большими глазами, которые едва прикрывали маленькие очки.

Вишневская обернулась. Худую фигуру Михаила Фищука обтягивал серый свитер грубой вязки с высоким воротом. Над узкими затемненными очками болтались неопрятные черные волосы. Невзрачный вид математика напомнил ей тех неудачников любовного фронта, кто цинично стремился воспользоваться ее доверчивостью в студенческие годы.

И Валентина Ипполитовна сорвалась. В ее педагогическом арсенале всегда присутствовал метод провокации. Порой она сознательно выводила учеников из равновесия, чтобы всколыхнуть их нервную системы и заставить работать спящую часть мозга.

– А я вас видела вчера у дома Даниных, – заявила Вишневская, когда молодой человек поравнялся с женщинами. – Вы зачем к ним приходили: за статуэтками или за теоремой Ферма?

Озадаченный Фищук отпрянул от разгневанной старушки и вопросительно взглянул на Архангельскую. Та попыталась замять неловкость.

– Это бывшая учительница Данина. Она…

Но Валентину Ипполитовну невозможно было остановить.

– Нет, пусть ответит. Я хочу знать, во что теперь оценивают жизнь человека?

Михаил Фищук невольно взглянул на листы, агрессивно сжатые в руке пожилой женщины. Вместо страха в его глазах появился интерес. Он с неподдельным любопытством вглядывался в почерк. Ему показалось, что он узнал характерные торопливые завитки математических формул.

И его сердце возбужденно заколотилось.