Тайна точной красоты

20

Виктор Стрельников наскоро заполнил обязательные строки протокола и посмотрел на сидящего перед ним Константина Данина. Ночь в камере мало изменила математика. Те же взъерошенные волосы, та же щетина и неопрятная одежда.

– Константин Яковлевич, вам известна стоимость двух фарфоровых статуэток, хранившихся у вас дома?

Карие глаза математика печально посмотрели на оперуполномоченного сквозь загрязненные стекла очков. Данин молчал.

– Вы поняли мой вопрос? – переспросил милиционер.

– Он некорректен.

– Почему? Я спрашиваю, сколько стоят статуэтки, принадлежавшие вашей матери? Те самые, со сценами народных танцев?

– На него не существует истинного ответа. Как впрочем, и ложного.

– Что вы хотите этим сказать?

– Цена не является предметом вычислений. Это предмет торга или волевого решения.

– Однако вы могли предполагать, что старинные статуэтки стоят достаточно дорого?

– Меня не интересуют неточные вопросы.

– Ах, вот как! Мои вопросы, значит неточные? – начал раздражаться оперативник. Математик спокойно кивнул. – Тогда я сам на него отвечу! Статуэтки стоят в двадцать раз больше, чем годовая пенсия вашей матери. И они пропали. Кто знал о них, интересовался ими?

– Конъюнкция или дизъюнкция? – неожиданно оживился Данин и даже придвинулся к милиционеру.

– Что? – не понял ошарашенный Стрельников.

– "И" или "Или"?

– Не морочьте мне голову! Отвечайте на вопрос!

– Два ваших утверждения ничем не связаны. Сами посудите. Кто знал и интересовался? Кто знал или интересовался? Получаем совершенно разные логические задачи. В одном случае имеем пересечение множеств, в другом объединение.

– Это вам не абстрактная математика, это конкретная жизнь!

– Не вижу разницы. Правильно поставленный вопрос наполовину решает задачу. А ваше утверждение можно трактовать двояко. Следовательно, оно запутывает дело.

– Это не утверждение! Это вопрос!

– Не согласен. Утверждениями называется любая фраза, которую требуется доказать или опровергнуть.

– Хорошо! Пусть будет по-вашему, – сдерживая ярость, согласился Стрельников и с расстановкой продиктовал: – Я утверждаю, что вы виновны в убийстве родной матери!

Константин Данин заинтересованно прищурился. Не дождавшись продолжения пламенной речи, он откинулся на спинку стула, поправил очки и предложил:

– Доказывайте.

– Докажем, докажем, – пообещал раздраженный старший лейтенант, закуривая сигарету.

– Только учтите, что данной фразой, вы усложнили свою задачу. По сути, вы сделали два утверждения. Первое, вам придется доказать, что Софья Данина моя родная мать. И второе, что я виновен в ее смерти.

– На что вы намекаете? Софья Евсеевна не является вашей родной мамой?

– Это не я, это вы намекаете. Если бы вы сказали: Константин Данин виновен в убийстве Софьи Евсеевны Даниной – это не имело бы значения. А так, вам придется дополнительно доказывать утверждение о родстве. Я всего лишь призываю к точности формулировок.

Оперуполномоченный с удивлением и некоторым испугом изучал задержанного. Кто перед ним? Циничный монстр или бездушный ученый, ничего не видящий дальше цифр и математических знаков? Убита его мать, он под подозрением, но это не мешает ему спокойно рассуждать об абстрактных понятиях, подменяя сущность произошедшего утонченными издевательскими формулировками. Вызывая к себе Данина, Стрельников намеревался зафиксировать показания о пропаже статуэток и ходатайствовать перед следователем прокуратуры об освобождении задержанного. Но, натолкнувшись на дерзкое поведение и завуалированное умными словечками высокомерное хамство, изменил свое решение. Пусть Данин еще посидит, помается. Пусть в нем перегорит напускная бравада, и через денек-другой гениального математика прорвет на откровенность. Тюрьма и не таких обламывала.

С позабытой меж пальцами тлеющей сигареты на стол обвалился столбик пепла. Стрельников шумно дунул. Пепельные снежинки осели на рукаве Данина. Тот стряхнул их и невозмутимо поинтересовался:

– Так вы готовы доказать свое двойное утверждение?

– Всему свое время, – сдержал раздражение старший лейтенант. – Даже в математике некоторые доказательства ищут годами. Например, пресловутая теорема Ферма. Говорят, вы бросили работу ради нее.- Стрельников захотелось побольнее уколоть неуступчивого математика, и он язвительно спросил: – Вы конечно доказали это средневековое утверждение?

Данин загадочно молчал.

– К чему такая скромность, Константин Яковлевич. Явите миру чудо своего гения.

Математик смотрел на свои сцепленные руки.

– Вас ждет всемирная слава! – подзадоривал милиционер. – Неужели вы не мечтаете о ней? Она сулит счастье и достаток.

– Счастье не в славе, – неожиданно обронил математик. На мгновение на его лице проявилось беззащитное детское выражение. Чувствовалось, что произнесенная фраза была далеко не случайной.

– А в чем же? Деньги, я гляжу, вас тоже не интересуют. – Старший лейтенант проникновенно заглядывал в карие глаза математика. – Что заставляет вас зарываться в расчеты и тратить на них лучшие годы жизни? Ради чего? Ведь вы даже с женщинами не встречаетесь.

При упоминании женщины по губам математика проскользнула светлая улыбка. Но только на миг. Затем его лицо вновь окаменело.

Стрельников поймал себя на мысли, что постоянно думает о головоломке про лампочку и три выключателя. Он поделился задачей с некоторыми коллегами, но самое умное, что услышал в ответ: "А ты в стенке дырочку просверли". Сейчас перед ним сидел ненормальный хлюпик, прикидывающийся гением. Милиционер решил уколоть его.

– Данин, если вы такой умный математик, решите быстро детскую задачу. Лампочка. В соседней комнате три выключателя, один из которых соединен с ней. Как определить, какой именно, если можно посмотреть на результат своих действий только один раз?

В глазах Данина мелькнула искорка оживления.

– А зайти в комнату с лампочкой можно?

– Я же сказал.

– Вы сказали – посмотреть.

– Конечно можно!

– Тогда эта задача к математике не имеет отношения. Она из области физики.

– Это отговорка? Вы не знаете ответ?

– Знаю.

– Так скажите! Прославьтесь хоть здесь, перед глупыми ментами!

– Вы опять о славе? Слава – ничто, по сравнению с ликованием души в момент озарения. Решите сами эту головоломку, и вы поймете меня.

– А кто вам сказал, что я не знаю ответа? – набычился Стрельников.

– Я вам достаточно подсказал, – отрезал математик и повернулся к окну.

Уязвленный милиционер исподлобья смотрел на гордый профиль Константина Данина, пытаясь вывести его из равновесия долгим угрюмым молчанием. Но математик даже не повернулся.

– Хорошо! – с особым нажимом произнес старший лейтенант, имея в виду прямо противоположное значение этого слова. – Любите четкость, перейдем к конкретным вопросам! Ваша мать Софья Евсеевна перед смертью успела написать букву Ф. В луже. Прямо на полу. Несомненно, она хотела сообщить что-то важное. Скорее всего, имя убийцы. Чье имя она не закончила?

Данин равнодушно пожал плечами. Милиционер попробовал подсказать:

– Может быть, Феликс? Феликс Базилевич? Он интересовался антиквариатом или вашими исследованиями? Или она хотела написать фамилию? Я тут посмотрел список ваших бывших коллег и знакомых. Есть Феофанов и Фищук. Что вы скажете о них?

Данин отстраненно глядел куда-то вниз и в сторону. Казалось, он погрузился в раздумья и не замечал присутствия в комнате назойливого оперативника.

– Феофанов во время убийства был в командировке. Мы проверили. Остаются Феликс Базилевич и Михаил Фищук. У каждого из них сомнительное алиби. Но и улик против них нет. Кто же этот Ф?

– Ферма не гнался за славой, – почти беззвучно прошептал математик, думая о чем-то своем.

– Вы назвали Ферма? Тот самый Ферма? Его дух вернулся с того света и укокошил бедную старушку за ваши многолетние измывательства над его теоремой?

Математик молчал. Стрельников ждал, пока его терпение не иссякло.

– Да что же вы не хотите нам помочь! – выкрикнул он. – Ну, всё! С меня хватит! При всем уважении к просьбе вашей учительницы Вишневской, я не могу вас выпустить. Факты пока против вас. Теперь общаться с вами будет следователь прокуратуры. Я устраняюсь.

"Слава. Наивные люди придают ей слишком большое значение, – думал Константин по пути в камеру. – Слава – это не мягкий диван, а острая пика. Она возносит над толпой, придает жгучие ощущения, но в любой момент может и проткнуть. Я уже побывал на ее острие и не горю желанием оказаться там вновь. Сладкая радость открытия, красота удивительного решения – вот ради чего стоит жить".

Со школьных лет Костя Данин любил решать задачи, его тянуло к ним. Он с самозабвенным упоением погружался в математические проблемы, переносясь в другое измерение, недоступное окружающим. Чем мудренее и заковыристее была задача, тем слаще будет победа над ней. Поиск сокровенного доказательства для него сродни путешествию по заколдованному дворцу в кромешной темноте. Вот он проникает в него, наощупь исследует ускользающие детали. Они разрозненны и мало о чем говорят. Полная картина никак не складывается. На помощь приходит упорство и воображение.

Хороший математик – это трудяга, обладающий безграничным воображением. Он должен зрительно представить то, что невозможно изобразить никакими средствами кроме чисел и условных обозначений. Шаг за шагом он начинает разбираться в расположении комнат невидимого дворца, осязает предметы интерьера и, наконец, находит выключатель. Свет вспыхивает, и перед ним разом предстает всё великолепие таинственного помещения.

Ради таких потрясающих "вспышек" он и живет. Впечатления от них не сравнимы ни с одной банальной людской радостью или всеобщей славой. И чем сложнее поставленная проблема, тем грандиознее открывающийся дворец. Маленькая задачка похожа на избушку, средняя – на дворянскую усадьбу, большая – на царские хоромы. Старинные нерешенные задачи представлялись Константину запущенными средневековыми замками.

Такой явилась для него и Великая теорема Ферма. Это неприступный рыцарский замок на высокой скале. Тысячи математиков, вооруженных острейшими знаниями, пытались проникнуть в него. Большинство падали в ров, расшибались о стены и отступали, поверженные и побитые. Единицам удавалось проникнуть внутрь. Для этого они использовали десятки уловок. Настойчиво подбирали ключи к парадной двери, лезли в окна, искали потайную дверь, рыли долгий изнуряющий подкоп. Однако, войдя в замок, они попадали в туманное облако, которое сгущалось при каждом движении. Счастливчикам удавалось сделать лишь несколько шагов, изучить интерьер маленькой комнаты, но постигнуть всё величие дворца не удавалось никому.

Иногда кто-то заявлял, что нашел полное доказательство – расколдовал таинственный замок. Сотни математиков бросались в распахнутую дверь, таращились на причудливые лепнины, хрустальные люстры, изысканный паркет, но на поверку открывшееся великолепие оказывалось призрачным. Стоило придирчивому ученому тронуть одну из неловко выступающих деталей интерьера, как вся конструкция рушилась, погребая под собой очередного незадачливого первооткрывателя. Пыль и смрад после крушения еще долго отбивали охоту к подвигам самым бесстрашным исследователям.

Решая всё новые и новые задачи, пробираясь сквозь неизведанное к ярчайшим вспышкам озарения, Константин получал ни с чем несравнимое удовольствие, когда в итоге находил изящное доказательство. Открывшаяся Красота дарила ему такое физическое наслаждение, которое нельзя было сравнить ни с изысканной пищей, ни с созерцанием величайших произведений искусства, ни с умопомрачительным сексом. Понимая это, математик всё дальше удалялся от мирской жизни. Он не обращал внимания на свой внешний вид, его не интересовали бытовые удобства, он игнорировал общение с близкими и коллегами. Он вечно парил в бездонном мире математики в поисках удивительных и красивых решений. Успех означал счастье.

Однако, со временем, даже это состояние безудержной эйфории притуплялось. Для новых впечатлений, ему, как наркоману, требовалось решать всё более трудные задачи. Только тогда он испытывал настоящее блаженство. А что могло быть труднее и желаннее, чем заколдованная теорема Ферма? Его организм сроднился с ней. Великая теорема долгие годы владела его сознанием, временем, здоровьем и жизненными силами.