Тайны кремлевской любви

Со смертью Федора Ивановича прекратилась династия Рюриковичей, потомков Ивана Калиты. Ближайшими родственниками прежних русских правителей были Романовы: Анастасия, дочь Романа Юрьевича Захарьина и первая жена Ивана Грозного, происходила из этого рода.

В ПЛЕНУ ДЕДОВСКИХ ОБЫЧАЕВ

21 февраля 1613 г. Земский собор провозгласил царем 16-летнего Михаила Федоровича Романова, на котором «сошлись такие враждебные друг другу силы, как дворянство и казачество».

«Родоначальником дома Романовых был выехавший из прусской земли выходец Андрей Иванович Кобыла с родным братом Федором Шевлягою, — пишет Н. Костомаров. — Он оставил после себя пять сыновей, от которых, кроме третьего, бездетного, пошло многочисленное потомство, давшее начало очень многим родам, как то: Шереметевым, Колычевым, Неплюевым, Кокоревым, Беззубцовым, Ладыгиным, Коковницыным. Пятым сыном Андрея Кобылы был боярин Федор Кошка, знаменитый в свое время боярин, оставивший четырех сыновей, из них, у старшего, Ивана, было четыре сына; последний из них, Захарий, дал своему потомству наименование Захарьиных… Один из сыновей Захария, Роман. был отец царицы Анастасии (первой жены Ивана Грозного) и брата ее Никиты. С этого Никиты Романовича род стал называться Романовыми. Близкое свойство детей Никиты с царским домом и добрая память, которую оставил по себе Никита, поставили подозрительного Бориса (Годунова) во враждебное отношение к его детям. Он решился уничтожить этот род и всех сыновей Никиты разослал в тяжелое заключение. Александр, Василий и Михаил Никитичи не пережили царской опалы. Летописцы говорят, что Александра удавили в ссылке, у берегов Белого моря. Василий и Иван были посланы в Пелым… Василий вскоре умер ' от дурного обращения с ним приставов. Михаила Никитича держали в земляной тюрьме в Ныробской волости в окрестности Чердыни… Более всех братьев выказывался дарованиями и умом Федор Никитич. Он отличался приветливым обращением, был любознателен, научился даже по-латыни. Никто лучше его не умел ездить верхом, не было в Москве красивее и щеголеватее мужчины… Этого-то первого московского щеголя насильно постригли в Сийском монастыре под именем Филарета и приставили к нему пристава Воейкова, который должен был наблюдать за каждым его шагом, прислушиваться к каждому его слову и о всем доносить Годунову. Жену его Ксению Ивановну, происходившую из незнатного рода Шестовых, постригли под именем Марфы и сослали в Заонежье, в Егорьевский погост Толвуйской волости».

В отдаленные северные края был сослан и Михаил (он родился в июле 1596 г.) с сестрой Татьяной. Лишь осенью 1612 г. он переехал с матерью в Костромской Ипатьевский монастырь, куда зимой и прибыла делегация представителей Земского собора с известием об избрании на царство. (Вот и не верь после этого, что жизнь — это цепь совсем не случайных совпадений: взойдя на царство из Ипатьевского монастыря, через 300 лет Романовы закончили править в Ипатьевском доме.)

На молодого царя большое влияние оказывала мать. Она оставалась инокиней, жила в Вознесенском монастыре, имела свой двор и была окружена монахинями. Самой приближенной среди них была старица Евникия, мать Салтыковых. Михаил Федорович не смел ничего предпринимать без благословения матери. Материнские советы играли для молодого царя определяющую роль при выборе приближенных советников.

Жизнь царя была опутана множеством обрядов, носивших на себе церковный или монашеский характер. Вместе с матерью он совершал частые благочестивые богомолья к Троице, Николе на Угреше и в разные святые места.

Когда Михаилу Федоровичу исполнилось двадцать лет, по давнему обычаю на смотрины собрали в Кремль потенциальных невест — дворянских и боярских дочерей. Больше всех остальных Михаилу приглянулась Марья, дочь дворянина Ивана Хлопова.

Избранная в невесты, девушка была оставлена в церемных покоях цариц. Высочайшим повелением было приказано оказывать ей царские почести и поминать имя в церковных ектеньях. Придворные бояре и дворяне принесли присягу будущей царице, нареченной Анастасией. В царский дворец были призваны отец и дядя Марии-Анастасии, и Михаил лично объявил им «свою милость».

Приближение и возвышение никому не известных Хлоповых не понравилось могущественным Салтыковым. Они опасались, что будут оттеснены на задний план, поэтому старались всячески опорочить Хлоповых перед Михаилом Федоровичем.

Однажды царь ходил по оружейной палате и рассматривал разное оружие. С ним были Михаил Салтыков и Гаврила Хлопов, дядя царской невесты. На восхищение царя турецкой саблей Михаил Салтыков заметил, что такую и в Москве сделают.

«Как ты думаешь, сделают у нас такую саблю?» — поинтересовался царь у Хлопова.

«Думаю, что сделают, но не такую по качеству», — ответил тот.

Салтыков с досадой вырвал саблю у него из рук: «Ты говоришь, не знаючи!»

Возникший на пустом месте спор вылился в откровенную перебранку. С тех пор, если верить историческим источникам, «Салтыковы не простили Хлоповым, что они смеют им перечить, решились удалить их от двора и расстроить брак государя».

Дело Салтыковы повели с умом. Они знали, какое влияние на сына оказывает мать, поэтому сначала опорочили Хлоповых перед инокиней Марфой, внушили ей неприязнь к будущей невестке.

В хоромах вместе с нареченной царевной Анастасией постоянно находились ее бабушка Федора Желябужская и Марья Милюкова, одна из придворных сенных боярынь. Другие родственники сначала редко навещали Анастасию, потом стали чаще наведываться в Кремль.

Неожиданно нареченная невеста заболела: постоянная рвота истощила и обессилила ее. Родные и приближенные думали, что это из-за чрезмерного потребления сладостей и уговорили царскую невесту поубавить аппетит. Анастасии стало лучше, но потом болезнь возобновилась. Родные вынуждены были доложить о ней царю.

Михаил Федорович приказал кравчему Михаилу Салтыкову привести к царевне врача-иностранца Валентина. Тот определил расстройство желудка и в отчете на имя царя указал, что «болезнь излечима и плоду де и чадородию от того порухи не бывает». Такой диагноз не устраивал Салтыковых.

Анастасии дважды в день стали давать прописанное лекарство. Но когда ей снова стало хуже, Салтыковы позвали другого врача, Балсыря, который определил у больной желтуху.

«Лекарств у него не спрашивали и к больной более не звали, — пишет Н. Костомаров. — Салтыковы вздумали сами лечить царскую невесту. Михайло Салтыков велел Ивану Хлопову взять из аптеки склянку с какой-то водкой, передать дочери и говорил, что если она станет пить эту водку, то будет больше кушать. Отец отдал эту склянку Милюковой. Пила ли дочь эту водку — неизвестно; но ей стали давать святую воду с мощей и камень «безуй», который считался тогда противоядием. Царской невесте стало легче».

Сам Салтыков между тем доложил царю, будто врач Балсыря сказал, что Марья неизлечима; что в Угличе, по рассказу лекаря, была женщина с такой болезнью, от которой через год умерла.

Царь не знал, что делать. Он обратился за советом к матери, которая потребовала удалить Анастасию.

Но просто сослать невесту Михаил Федорович не мог: она была признана царской невестой. Для решения проблемы созвали боярский собор. Напрасно Иван Хлопов клятвенно заверял высокое собрание в том, что его дочь идет на поправку. Зная о неприязненном отношении инокини Марфы к будущей невестке, бояре постановили: «Марья Хлопова, нареченная Анастасией, к царской радости непрочна».

Нареченную царскую невестку заставили покинуть хоромы в то время, когда во дворце шли самые активные приготовления к свадьбе. Марью Хлопову поместили в доме ее бабки, а спустя десять дней разлучили с отцом и матерью и отправили в ссылку в Тобольск вместе с бабкой, теткой и двумя дядьями Желябужскими. (Насколько неприглядной была жизнь ссыльных в Тобольске, можно догадаться по тому, что в 1619 г. в виде милости они были переведены в Верхотурье, где поселились в специально построенном дворе. По строгому предписанию ссыльным запрещалось покидать место жительства. Царская невеста, как до нее Марина Мнишек, лишь на короткий миг испытавшая придворную роскошь, получала теперь на свое скудное содержание 10 денег на день.)

После ссылки Марьи Хлоповой молодой царь загрустил. Некоторое время он не соглашался на женитьбу и даже не хотел слушать разговоров на эту тему. Это говорит о том, что Михаил испытывал к Марье Хлоповой искреннее чувство, но был совершенно безвластен. Государством управляли временщики. Они угождали его матери, которая при всей своей богомольности была довольно властной и своенравной женщиной.

Придворное влияние Салтыковых ослабело после прибытия в Москву патриарха Филарета, отца молодого царя. (В 1610 г. он возглавил «великое посольство» к Сигизмунду III, был задержан и находился у него в заложниках.) Не без его вмешательства жертву их злобы Марью Хлопову в конце 1620 г. перевели из Верхотурья в Нижний Новгород.

Филарет хотел женить сына сначала на польской королевне, однако к католикам в Москве было отрицательное отношение. Тогда стали искать кандидатуру в одном из правящих домов с протестантским вероисповеданием. Михаилу сватали племянницу датского короля Кристиана, затем — сестру бранденбургского курфюрста.

Сватовство расстроилось не только из-за отказа принцесс принимать православие, но и потому, что сам Михаил Федорович сказал отцу, что ни о ком не хотел слышать, кроме Марьи Хлоповой, которая «указана мне Богом».

По приказу Филарета началось следствие по поводу бывшей болезни царской невесты. В Москву вызвали отца и дядю Марьи Хлоповой. В присутствии боярина Шереметева, чудского архимандрита Иосифа, ясельничего Глебова и дьяка Михайлова царь допросил врачей, которые осматривали Марью.

Ответы врачей были совсем не такими, какие передавал царю семь лет назад Салтыков. Михаил Федорович удостоверился, что они никогда не говорили Салтыкову, будто царская невеста неизлечимо больна и неспособна к деторождению.

Изобличенные на очной ставке с докторами Борис и Михаил Салтыковы были сосланы в далекие вотчины. Однако на пути к совместному счастью Михаила Федоровича и Марьи Хлоповой непреодолимой преградой встала инокиня Марфа, мать царя. Она категорически воспротивилась браку сына с Марьей и заявила, что покончит с собой, если это произойдет.

Патриарх Филарет укорял сына за малодушие, который уступил воле матери и в ноябре 1623 г. написал Ивану Хлопову грамоту, в которой объявил, что не соизволил взять его дочь в жены. Михаил Федорович разрешил Ивану Хлопову вернуться и жить в своей коломенской вотчине. Марья осталась жить в Нижнем Новгороде со своим дядей, где ей выделили двор, принадлежавший некогда Козьме Минину и после смерти его бездетного сына Нефеда перешедший в казну.

В сентябре 1624 г. по настоянию матери царь Михаил Федорович женился на другой Марии, дочери князя Владимира Тимофеевича Долгорукого. Бракосочетание состоялось 19 сентября, а на следующий день молодая царица тяжело заболела. По Москве поползли слухи о том, что девушку «испортили лихие люди». Другие говорили, что болезнь стала наказанием за несправедливость и насилие, совершенные в отношении Марьи Хлоповой.

Мария Долгорукая болела более трех месяцев и умерла 6 января 1625 г., а спустя год, 29 января 1629 г., Михаил Федорович снова женился. Для смотрин отобрали 60 самых красивых девушек, но царь выбрал Евдокию Лукьяновну Стрешневу, дочь незнатного можайского дворянина, которая прислуживала при смотринах. Чтобы избежать предыдущих неприятностей, Евдокия была введена в царский дворец и наречена царицей за три дня до свадьбы, которая состоялась в феврале.

Брак оказался счастливым, царица родила семь дочерей и трех сыновей, из которых выжил лишь старший — Алексей.

Он родился 10 марта 1629 г. и, как и его отец, был объявлен царем в 16 лет (Михаил Федорович умер в июле 1645 г.).

Будучи не в состоянии в полной мере самостоятельно управлять государством, Алексей Михайлович положился на своего воспитателя боярина Бориса Морозова, который и был фактическим правителем страны. Исторические документы характеризуют молодого царя как человека, который «всегда питал самые добрые чувства к своему народу, всегда желал счастья, везде хотел видеть порядок, благоустройство, но для этих целей не мог придумать ничего иного, как только положиться во всем на существующий механизм приказного управления».

Тоже самое наблюдается и в нравах эпохи царствования Алексея Михайловича.

«Даже близость с законной женой считалась греховной, — писал русский историк И. Василевский о времени правления царя Алексея. — После ночи, проведенной супругами вместе, полагалось обязательно пойти в баню, прежде чем приблизиться к иконе. Набожные люди, даже омывшись в бане, в этот день считали себя недостойными входить в церковь и молились перед дверьми храма. Здесь собирались целые толпы таких недостойных, и веселая молодежь того времени, проходя мимо этого скопища нечестивых, шумно хихикала, показывала пальцами и издевалась над этими грешниками, законными мужьями своих законных жен…

В проповедях патриарха в эти годы повторяются обличения служилых людей в том, что они, отправляясь в отдаленные места на службу, жен своих закладывали товарищам, представляя им, вместо процентов за полученную сумму, иметь с ними сожительство. Если муж в назначенный срок не выкупал жену — заимодавец передавал ее на тех же условиях кому-нибудь другому, другой — третьему и так далее. Другие, говорит в своих проповедях патриарх, находятся в блудливом сожительстве с родными сестрами, даже с матерями и дочерьми…

Наряду с этим отношение к браку сплошь. и рядом оказывается деловым и даже коммерческим. Когда царь Алексей Михайлович пожелал позаботиться о населении Сибири, он отдал строгое распоряжение, чтобы крестьяне выдавали дочерей своих замуж за ссыльных. Крестьяне не пожелали было родниться с мошенниками и ворами, но их, по царскому распоряжению, принуждали к тому силой».

Поразительная картина открывается, когда знакомишься с событиями давней русской истории: за прошедшие столетия в нашей жизни мало что изменилось. Вряд ли кто-нибудь из читателей не согласится с утверждением, что «чем дальше в лес, тем больше дров». Если его несколько изменить, то можно с большой долей уверенности заявить: чем дальше в провинцию, тем яснее и четче перед нами выступают пороки, которыми страдает общество.

Российская глубинка жила и до сих пор продолжает жить по своим внутренним законам. Как при Михаиле Федоровиче, так и при Алексее Михайловиче Сибирь являлась далекой и малоуправляемой провинцией, где в откровенно извращенной форме проявлялись пороки, которыми страдало московское государство: воеводы без всякого зазрения совести и с особой наглостью брали взятки и совершали притеснения; служилые люди издевались над местным населением и обкладывали его непомерными налогами в свою пользу; пьянство дошло до таких пределов, что правительство вынуждено было отправить войска для уничтожения кабаков в Тобольске и других крепостях (кроме Верхотурья, где находилась главная сибирская таможня и было скопление торговых людей, потребление вина которыми являлось значительной статьей дохода для казны).

В 1621 г. патриарх Филарет посвятил в Сибирь первого архиерея, архиепископа Киприана. В те времена церквей в Сибири почти не было, а потому не было духовного надзора за переселенцами. Филарет полагал, что именно это обстоятельство стало причиной неблагочестивого образа жизни сибиряков.

Но русские сибиряки не хотели слушать Киприана. Они продолжали отличаться невероятной распущенностью нравов. Филарет неоднократно посылал в Сибирь обличительные грамоты, которые читались прилюдно и всенародно, но толку от этого было мало.

«До Бога высоко, до царя далеко» — емко и точно выразила народная мудрость существовавшую (и что самое интересное — продолжающую существовать!) полноту русской провинциальной жизни. Укоры Филарета в адрес сибирских переселенцев по поводу несоблюдения постов, за то, что они «ели и пили с иноверцами, усваивали их обычаи, находились в связи с некрещеными женщинами, впадали в кровосмешение, насильно брали себе чужих жен, закладывали, продавали и перепродавали их друг другу, приезжая в Москву с казною, сманивали и увозили в Сибирь женщин и в оправдание своих безнравственных поступков показывали грамоту, будто данную им каким-то дьяком Андре», оставались не более чем словами. Сибирское духовенство снисходительно относилось к развратному поведению своей паствы, потому что и сами церковники нередко вели себя не лучше мирских людей.

Накануне своего восемнадцатилетия Алексей Михайлович задумал жениться. По старинному обычаю в начале 1647 г. были созваны около двухсот кандидаток, из числа которых отобрали шестерых и представили царю.

Алексею Михайловичу приглянулась Евфимия (в других источниках — Ефросинья) Федоровна Всеволожская, дочь касимовского помещика.

«Когда ей (имеется в виду Ефросинья Всеволожская. — В. К.) в первый раз одели царскую одежду, то женщины затянули ей волосы так крепко, что она, явившись перед царем, упала в обморок, — пишет Н. Костомаров. — Это приписали падучей болезни. Опала постигла отца невесты за то, что он, как обвинили его, скрыл болезнь дочери. Его сослали со всей семьей в Тюмень. Впоследствии он был возвращен в свое имение без права выезда куда бы то ни было».

Происшествие с избранной невестой сильно подействовало на молодого царя. Хорошо зная историю своих предшественников, Алексей Михайлович все равно не смог избежать отчаяния. Несколько дней подряд он тосковал, не ел и не пил, а боярин Морозов старался отвлечь его от мрачных мыслей охотой.

Между тем народная молва приписала несчастный случай с Евфимией Всеволожской козням именно Морозова, в планы которого эта свадьба не входила. Он всеми силами старался отгородить молодого царя от тех, кто мог перейти ему дорогу в управлении государством и влиянии на Алексея Михайловича. С подачи Морозова из числа придворных исчезал любой, кто не был ему послушен. Одних посылали на службу в дальние воеводства, других в результате интриг отправляли в ссылку. Так, например, в ссылке оказался боярин Стрешнев, родной дядя Алексея Михайловича по матери; обвиненный в волшебстве, он был сослан в Вологду.

Морозов сам стал искать кандидатуру в царские невесты среди тех, кто беспрекословно подчинялся ему, кому он доверял. Таким человеком стал бедный и незнатный дворянин Илья Данилович Милославский. У него было две красивые дочери, на одной из которых Морозов задумал женить царя, а на второй жениться сам. В разговоре с Алексеем Михайловичем он все чаще стал говорить об этих девицах, а затем устроил так, что Царь увидел дочерей Милославского на богослужении в Успенском соборе. Пока девушки молились, Алексей Михайлович рассмотрел их и распорядился пригласить в палаты к своим сестрам. Морозов исполнил распоряжение, и вскоре молодой царь одну из них — Марию — назвал своей невестой.

16 января 1648 г. Алексей Михайлович сочетался браком с Марией Ильиничной Милославской.

«Свадьба эта, сообразно набожным наклонностям царя, отличалась тем, что вместо игры на трубах и органах, вместо битья в накры (литавры), как это допускалось прежде на царских свадьбах, певчие дьяки распевали стихи из праздников и триодий», — сообщают исторические документы.

«Брак этот был счастлив: Алексей Михайлович нежно любил свою жену, — говорит Н. Костомаров. — Когда впоследствии она была беременна, царь просил митрополита Никона молиться, чтобы жену «разнес Бог с ребеночком», и выражался в письме такими словами: «А какой грех станетца, и мне, ей-ей, пропасть с кручины; Бога ради, молю за нее».

26 января, спустя десять дней после царского венчания, боярин Морозов, несмотря на существенную разницу в возрасте, женился на сестре царицы Марии. (Первый раз Морозов женился в 1617 г., за двенадцать лет до появления на свет Алексея Михайловича. Неудивительно, что у этой брачной пары, по выражению. англичанина Коллинза, жившего тогда в Москве, «вместо детей родилась ревность, которая познакомила молодую жену старого боярина с кожаной плетью толщиной в палец».)

Стараясь упрочить свое положение при дворе, Морозов начал выдвигать на ответственные должности родственников царицы, которые стали и его родственниками. Но вскоре оказалось, что он просчитался. Будучи небогатыми и незнатного происхождения, Милославские принялись брать непомерные взятки и воровать. Сам царский тесть, Илья Данилович Милославский, увидел в своем новом положении неплохую возможность для личного обогащения.

Но никто так не опротивел народу, как двое подручных Морозова, состоявших в родстве с Милославскими: Леонтий Плещеев и Петр Траханиотов. Первый из них заведовал Земским приказом, второй — Пушкарским. Плещеев взыскивал непомерную плату с тех, кто судился, Траханиотов обирал служилых людей, воруя их жалованья. Торговцы были озлоблены на Морозова за потакание иностранцам и за новые поборы.

«25 мая 1648 г. царь возвращался от Троицы, — сообщают исторические источники. — Толпа остановила его. Некоторые схватили за узду его коня. Поднялся крик, требовали, чтобы царь выслушал народ; жаловались на Плещеева, просили сменить его и назначить на его место другого. Мольбы сопровождались, по обычаю, замечаниями, что «иначе народ погибнет вконец». Молодой царь испугался такой неожиданности, не сердился, но ласково просил народ разойтись, обещал разведать все дело и учинить правый суд. Народ отвечал ему громкими изъявлениями благодарности и провожал желаниями многолетнего здоровья.

Может быть, дело бы этим и кончилось, но тут некоторые из подручников Морозова, благоприятелей Плещеева, бросились на толпу с ругательствами и начали кнутьями бить по головам тех, которые, как они заметили, выступали вперед к царю с жалобами.

Толпа пришла в неистовство и начала метать камнями. Приятели Плещеева бросились опрометью в Кремль. Народ с криком — за ними. Они едва успели пробраться во дворец. Стрельцы, стоявшие на карауле в Кремле, с трудом могли удержать толпу от вторжения во дворец.

Толпа все более и более разъярялась и кричала, чтобы ей выдали Плещеева на казнь.

Тогда попытался выйти на крыльцо всемогущий Морозов, но вид его только более озлобил народ. Его не слушали, не давали говорить и вопили: «Мы и тебя хотим взять!»

Морозов поспешно удалился во дворец.

Неистовая толпа бросилась на приступ дома Морозова, в котором оставалась его жена. Народ разломал ворота и двери и ворвался внутрь; все в нем было перебито, изломано, из сундуков вытаскивали золотые ткани, меха, жемчуг; все было поделено; срывали с икон богатые оклады и выбрасывали на площадь; один из верных слуг Морозова осмелился сказать что-то противное народу; он был немедленно выброшен за окно и зашибся до смерти. Боярыню Морозову не тронули, но сказали ей: «Если бы ты не была сестра царицы, то мы бы тебя изрубили на куски!» Ограбивши дом, москвичи ограбили все боярские службы, разбили богатую карету, окованную серебром, подаренную царем на свадьбу Морозову, добрались и дб погребов, где стояли бочки с медом и винами, разбили их, разлили, так что по колено ходили в вине, и перепились до того, что многие тут же умерли.

Расправившись с домом Морозова, толпа бросилась на дворы разных его благоприятелей, разнесла дом Плещеева и Траханиотова, которых, однако, не нашли. Ограблены были также дворы бояр князей Одоевского, Львова и др. Досталось и думному дьякону Назару Чистову: народ злился на него за прежнюю, уже отмененную, соляную пошлину. Незадолго перед тем он расшибся, упав с лошади, и лежал больной; услыхавши, что народ ломится к нему на двор, он заполз под кучу веников и приказал слуге наложить еще сверху свиных окороков; но слуга, захвативши в доме несколько сот червонцев, выдал его народу, а сам бежал. Народ вытащил Чистова из-под веников и заколотил палками до смерти.

Кремль между тем затворили, а народ, учинивший свою расправу, опять бросился к Кремлю требовать выдачи своих лиходеев. Царь выслал к мятежникам своего двоюродного дядю Никиту Романова, которого народ любил; но на все его увещания толпа твердила одно: выдать на казнь Морозова, Плещеева и Траханиотова. Романов обещал доложить об этом царю, но заметил народу, что Морозова и Траханиотова нет в Кремле. Тогда во дворце решили пожертвовать Плещеевым и вывели его из Кремля в сопровождении палача. Народ не дал палачу исполнить казни, вырвал у него из рук Плещеева и заколотил палками до смерти. Его голова была разбита, так что мозг брызнул некоторым в лицо. «Вот как угощают плутов и воров!» — кричал народ.

На другой день толпа снова бросилась к Кремлю требовать Морозова и Траханиотова. Морозов хотел было перед тем спастись бегством, ускользнуть из Кремля, но его узнали ямщики, и он едва успел уйти от них и пробраться обратно в Кремль. Царь, чтобы спасти Морозова; решился пожертвовать Траханиотовым. Его в Кремле действительно не было. Царь выслал князя Пожарского к народу с приказом отыскать Траханиотова и казнить. Траханиотов между тем успел уже уйти из Москвы и был схвачен близ Троицы. По царскому приказанию в угодность народу его водили с колодкою на шее по городу, а потом отрубили ему голову».

Своего любимца Морозова царь спас, сослав в дальний монастырь. После него самым влиятельным лицом при Алексее Михайловиче стал боярин Н. Одоевский, под руководством которого комиссии было поручено упорядочить русские законы. Так в октябре 1649 г. появилось на свет Соборное Уложение.

1669 г. выдался несчастливым для царской семьи. 2 марта после тяжелых родов умерла Марья Ильинична. Она родила девочку, которая умерла через два дня после рождения. Всего же царица подарила Алексею Михайловичу тринадцать детей — восемь девочек и пять мальчиков (их пяти выжило двое). За добрый и отзывчивый характер Марья Ильинична сыскала у современников любовь и почтение.

Спустя три месяца после смерти царицы семью постигла новая беда: умер царевич Симеон, а через несколько месяцев — царевич Алексей. Царь, нуждаясь в понимании и утешении, еще больше сблизился в это время с Артамоном Матвеевым. Этот человек был одним из тех немногих русских людей, которые сознавали пользу просвещения, любили читать и ценили искусство. Возглавляя Посольский приказ, Матвеев превратил его в подобие учебного заведения. Под его руководством там переводились и издавались книги: «Василиологион» — история древних царей; «Музы или семь свободных наук»; «Государственная большая книга» — изложение русской истории с приложением портретов государей и патриархов.

Любознательный по натуре, Матвеев много общался с иностранцами, был знаком с нравами и обычаями многих народов и находил их превосходство над русскими. Этому знакомству способствовало и то обстоятельство, что сам он был женат на шотландке Гамильтон, принявшей при православном крещении имя Авдотьи Григорьевны. По жене он находился в родстве с Нарышкиными, представителями старинного рода рязанских дворян, происходивших от крымского выходца. В XVII в. Нарышкины были наделены поместьями в Тарусе. Один из Нарышкиных, Федор Полуектович, был женат на племяннице жены Матвеева, тоже из рода Гамильтон, названной в крещении Авдотьей Петровной. Брат Федора, Кирилл Полуектович, стрелецкий голова, позже пожалованный в стольники, был женат на Анне Леонтьевне Леоновой. Кроме сыновей, у них была дочь Наталья, которая с одиннадцати лет воспитывалась в доме Матвеева.

В конце 1669 г. царь Алексей Михайлович решил жениться во второй раз. По устоявшемуся обычаю в Москву стали свозить девушек для смотра. Однажды, в начале февраля 1670 г., царь увидел в доме Матвеева Наталью Нарышкину. Девушка понравилась царю, но он продолжал смотр, надеясь найти еще более красивую избранницу.

Соперницей Натальи Нарышкиной стала Авдотья Беляева. Она была отобрана из числа многочисленных кандидаток, и царь два месяца колебался в выборе между двумя красавицами.

Не столько против Нарышкиной, сколько против Матвеева начались козни. Придворные боялись, что брак царя с Нарышкиной сделает Матвеева, который и без того пользовался благосклонностью Алексея Михайловича, поистине всемогущим человеком.

Царю подбросили письма, компрометирующие Матвеева. Подозрение в их составлении пало на Шихарева, дядю Беляевой. В его доме провели обыск, но ничего не нашли, кроме травы зверобоя. И хотя Шихарев клятвенно уверял, что лечится этой травой, его подвергли пытке. В те времена трав боялись, с ними связывали разные суеверия.

Выбор Алексея Михайловича остановился на Наталье Нарышкиной, но свадьба была отложена по той причине, что царю было сорок лет, он имел дочерей одного возраста с Натальей. Кроме того, тетки царя, пожилые девы и богомольные хранительницы старины, не терпели Матвеева и его родню за связь с иностранцами и склонность к иноземным обычаям.

Эти и другие причины могли затянуть брак, но не могли поколебать решения царя. 23 января 1671 г. Алексей Михайлович женился на 20-летней Наталье Кирилловне Нарышкиной. Опасения ревнителей старины оказались не напрасны: царь полностью подчинился влиянию Матвеева и молодой жены. Он называл Матвеева не иначе, как другом, и писал ему письма такого содержания: «Приезжай скорей, дети мои и я без тебя осиротели. За детьми присмотреть некому, а мне посоветоваться без тебя не с кем».

Матвеев вел себя благоразумнее прежних фаворитов. Хотя официально он управлял Посольским и Малороссийским приказами, однако носил звание только думного дворянина. По желанию царя он построил себе огромные палаты у Никиты на Столпах и по собственному вкусу украсил их на европейский манер: на стенах висели картины известных мастеров, покои были заставлены европейской мебелью. Даже в домовой молельне иконостас был сделан по итальянскому образцу. Матвеев никогда не держал взаперти «под домашним арестом» ни своей жены, ни своих родственниц и воспитанниц. В его доме звучала музыка и был устроен домашний театр, в котором играли немцы и дворовые люди.

30 мая 1672 г. родился царевич Петр, будущий российский император и великий царь-преобразователь. В ознаменование этого радостного события Матвееву и отцу Натальи царь пожаловал звания окольничих. Сама же царица Наталья получила еще большую власть над супругом. Вопреки прежним старым обычаям она позволяла себе ездить в открытой карете и показывалась народу. Ревнители старины видели в этом приближение Антихриста.

Алексей Михайлович и сам переменился до неузнаваемости. Он не был похож на того царя, каким был сам еще десять лет назад. Под влиянием Матвеева и жены он завел у себя театр и пригласил в Москву странствующую немецкую труппу Йогана Готфрида Григори. В Преображенском селе была устроена «комедийная хоромина», а в кремлевском дворце царя — «комедийная палата».

1 сентября 1674 г. в Успенском соборе царь перед народом объявил своим наследником царевича Федора. Алексей Михайлович не был стар и имел хорошее здоровье. Лишь чрезмерная тучность расстраивала его организм и подготавливала к преждевременной смерти.

В январе 1676 г. он внезапно почувствовал упадок сил. 28 января царь благословил на царство сына Федора, а царевича Петра поручил заботам деда, Кирилла Нарышкина, князя Петра Прозоровского, Федора Головина и Гаврилы Головкина. Затем по давно установленному обычаю он приказал выпустить из тюрем всех узников, вернуть из ссылок всех ссыльных, простить все казенные долги и заплатить за тех, кто сидел за частные долги, причастился Св. Тайн и стал ожидать кончины.

На следующий день, 29 января 1676 года, в девять часов вечера три колокольных удара на Успенском соборе возвестили народу о кончине царя Алексея Михайловича, прозванного «Тишайшим».

Федору Алексеевичу исполнилось лишь 14 лет. По тому времени он получил хорошее образование. Семейным учителем и воспитателем его и сестры Софьи был знаменитый ученый, писатель и оратор Симеон Полоцкий. Он преподавал царским детям латинский язык, богословие, риторику и пиитику. Под влиянием учителя Федор увлекся стихосложением и даже переложил на стихи некоторые псалмы.

Совсем еще юного царя женили на дочери мелкого дворянина Агафье Семеновне Грушецкой. Брак длился недолго, в 1681 г. царица умерла вместе с младенцем-сыном. Вскоре Федор женился на 14-летней Марфе Апраксиной, крестнице А. Матвеева. (Братья Марфы, Федор и Петр Апраксины, впоследствии стали сподвижниками Петра Великого.)

В новом браке Федор прожил всего лишь два с половиной месяца. Он скоропостижно скончался 27 апреля 1682 г. По версии одного из современных исследователей А. Богданова, вполне вероятно, что царя отравили.

В тот же день патриарх Иоаким в обход 16-летнего Ивана объявил новым царем 10-летнего Петра, который отличался от сводного брата крепким здоровьем и живым умом. Петру принесли присягу придворные, приказные служащие, военный гарнизон и москвичи. В столицу возвратили Нарышкиных и А. Матвеева, сосланных при Федоре.

Но тут в дело престолонаследия вмешалась властолюбивая дочь Алексея Михайловича царевна Софья. Она использовала волнение среди стрельцов, чтобы вырвать власть из рук Нарышкиных. По Москве был пущен слух о том, что Нарышкины отравили царевича Ивана.

Вооруженные стрельцы ворвались в Кремль. К ним вышла царица Наталья с Петром и Иваном. Убедившись, что наследники живы, стрельцы под влиянием вожаков убили двух братьев царицы, а также Матвеева, Долгорукова, Ромодановского и других бояр. Они потребовали, чтобы правили оба брата — Иван и Петр. Царями объявили Ивана и Петра, а правительницей при них стала царевна Софья (1682–1689).

РЕФОРМАТОР-БЛУДОДЕЙ

25 июня Иван и Петр были венчаны на царство. Правление Софьи началось с подавления стрелецких волнений. Был казнен князь Хованский, начальник Стрелецкого приказа. Новым начальником Стрелецкого приказа стал преданный Софье дьяк Шакловитый.

Петр в это время жил с матерью в селах Воробьево, Коломенском, Преображенском и только изредка приезжал в Кремль для участия в придворных церемониях и приема иностранных послов. Фаворитом царевны был князь Василий Голицын, один из образованнейших людей своего времени, возглавлявший Посольский приказ. Но его положение, как и положение всего правительства Софьи, покачнулось после двух неудачных крымских походов.

В январе 1689 г. Наталья Кирилловна женила 17-летнего Петра на Евдокии, дочери окольничего Федора Лопухина. Это означало не только совершеннолетие царевича, но и приближение решительной схватки за власть, которую Софья не собиралась уступать. За семь лет она так привыкла к ней, что приказала в указах и грамотах ставить свое имя рядом с именами царевичей, приняла титул Самодержицы, чтобы стать постоянной соправительницей братьев.

План дворцового переворота разработал князь Борис Голицын, родственник Софьиного фаворита В. Голицына. 7 августа 1689 г. в Кремле распространили слух о том, что с целью убийства Ивана Софью и ее единоутробных сестер «потешные» намереваются вывезти из села Преображенского.

По приказу Софьи в Кремль были введены стрельцы, ворота на ночь заперли. В сторону Преображенского направились конные разъезды. Одновременно с этим к Петру явились подкупленные стрельцы и сообщили, что Софья собирает полки с целью убить молодого царя.

Петр оставил мать и беременную жену, ускакал и спрятался в Троице-Сергиевой лавре. К нему стали подтягиваться его сторонники — верные служилые люди и патриарх. Вскоре Петр потребовал выдачи Ф. Шакловитого, начальника Стрелецкого приказа.

Софья поняла, что проиграла. После казни Шакловитого и ссылки фаворита Голицына царевну заточили в Новодевичий монастырь. Новый стрелецкий бунт ускорил развитие событий, и бывшая соправительница была пострижена в монахини под именем Сусанны. До самой смерти (3 июля 1704 г.) Софья находилась в монастыре под строгим надзором.

Наступила пора почти десятилетнего правления царицы Натальи и ее родственников, которое, по словам современников, было «весьма непорядочное и недовольное народу и обидное». До 1696 г. царский титул формально сохранялся за царем Иваном. Он не участвовал в управлении страной и принимал участие лишь в официальных церемониях. Самостоятельное правление Петра начинается после Азовских походов (1695–1696) и Великого посольства (1697–1698).

Петр был баловнем в царской семье. Ему не исполнилось и четырех лет, когда умер отец. Крестным отцом будущего императора был сводный брат Федор, который тоже очень любил младшего брата. Он же выбрал ему учителя — дьяка Никиту Зотова. Тот учил царевича азбуке, чтению и письму.

События 1682 г. прервали систематическое образование, а кровавая расправа над близкими родственниками стала причиной нервного расстройства: на всю жизнь у него остались конвульсивные движения головы и лица.

Военное дело, инженерное и артиллерийское искусство Петр осваивал в Немецкой слободе. Голландец Циммерман учил его арифметике, геометрии и фортификации; другой голландец, Брант, обучал плаванию под парусами. В Немецкой слободе Петр сблизился с генералом Гордоном, шотландцем на русской службе, и швейцарцем Лефортом. Там он пристрастился к шумным пирам и разгулу, научился курить трубку, что при его отце строго преследовалось. В Голландии, Англии, Бранденбурге и других странах Западной Европы Петр производил неизгладимое впечатление на своих собеседников.

«Он очень хорош и весьма дурен; прекрасная натура, но дурно воспитана», — удивлялись его уму и живости и поражались его невоспитанности жена и теща курфюрста Фридриха III.

Отдыхом для Петра служили многочисленные пьянки и развлечения, которые назывались «бахусовыми пирами», «побоищами с Ивашкой Хмельницким» и на которых нередко устраивался настоящий разгул разврата. Был даже учрежден «Сумасброднейший, всешутейший и всепьянейший Собор» во главе с учителем Петра, «князь-папой» Никитой Зотовым. На этих гулянках Петр был самым главным участником, заставлял гостей пить до потери сознания, внимательно выслушивал их пьяную болтовню.

Нет никакой тайны в том, что Петр I был если не самым, то одним из самых любвеобильных монархов в истории Европы. Для него не имела особого значения внешняя красота, привлекательность девушки или женщины. Многочисленные любовницы не только из числа представительниц русской знати, но и иностранок из Немецкой слободы окружали этого человека с юности до самой смерти. До сих пор в народе ходят невероятные и просто фантастические небылицы о страстной ненасытной натуре и физических данных первого российского императора.

Однако обо всем по порядку. Несмотря на чрезмерное пристрастие к женскому полу, семейная жизнь Петра была не очень счастливой. Близко прикоснувшись с западноевропейскими обычаями и нравами, после возвращения из первого заграничного путешествия в сентябре 1698 г. царь приказал отправить царицу Евдокию в Суздальский Покровский монастырь, где вскоре ее постригли в монахини под именем Елены. (До конца дней Евдокия оставалась в монастыре и умерла 27 августа 1731 г., на 6 лет пережив своего царственного мужа.) Сына Алексея, которому исполнилось восемь лет, он поручил сначала заботам сестры Натальи, а затем — своего неизменного спутника, ближайшего и преданнейшего фаворита Александра Меншикова. Но воспитатели не усмотрели за молодым царевичем, который вскоре оказался в лагере противников Петра.

В 1703 г. в доме своего фаворита царь увидел женщину, которая сумела пленить его с первого взгляда. Этой женщиной была Марта Скавронская, ставшая в крещении Екатериной Алексеевной (ее крестным отцом был царевич Алексей). Я не стану пересказывать ее жизненный путь и подробности встречи с Петром, потому что довольно подробно писала об этом в своей книге «Серые кардиналы Кремля». Скажу лишь, что современники не находили Екатерину красавицей.

«Лицо у ней простое и грубое», — заметил французский посол при царском дворе Кампредон.

«Он ли не балагурил прежде с приближенными о своих интрижках? Отчего же о Марте он ни слова? Значит не мимолетна была тень задумчивости, упавшая на лицо его на памятном ужине у Меншикова?» — задавался вопросами в своем дневнике Ф. Вильбоа, современник Петра и приближенный к нему человек.

Можно долго гадать о том, какие же чувства питал Петр к новой возлюбленной. Только факты — а они, как всем известно, вещь упрямая — говорят о прочной связи Петра с Екатериной. Царь настолько был привязан к ней, что перед Прутским походом объявил Екатерину своей женой, а в феврале 1712 г. обвенчался с ней и сделал законной женой (что по понятиям православной церкви являлось невиданным кощунством: ведь крестным отцом Марты Скавронской был царевич Алексей).

(Екатерина рожала Петру одних девочек. Первая дочь, Екатерина, умерла в младенчестве. В январе 1708 г. на свет появилась Анна. Выданная замуж за Карла-Фридриха, герцога Шлезвиг-Голштейн-Готторпского, она умерла в 20-летнем возрасте. Сын от этого брака стал впоследствии императором Петром Ш, супругом Екатерины Великой.)

В 1709 г. после Полтавской битвы Россия стала сильной европейской державой, с которой вынуждены были считаться. В конце того же года царь отправил сына в Дрезден для завершения образования и женитьбы на одной из иностранных принцесс.

В европейской политике кровное родство имело большое значение, поэтому брачные союзы между представителями коронованных фамилий являлись одной из главных целей дипломатии. В этой сфере российской политики Петр тоже стал преобразователем и покончил с кровной изоляцией дома Романовых. В октябре 1711 г. в саксонском городе Торгау царевич Алексей сочетался браком с принцессой Софией Шарлоттой Кристиной Брауншвейг-Вольфенбиттельской. (Родная сестра принцессы Софии была замужем за австрийским эрцгерцогом Карлом, ставшим в конце того же года германским императором.)

В 1714 г. у Софии-Шарлотты и царевича Алексея родилась дочь Наталия, а 13 октября 1715 г. на свет появился сын, которого назвали Петром. Роды оказались тяжелыми, и принцесса София-Шарлотта вскоре умерла.

«Легенда о том, что она не умерла, а скрылась под именем графини Кенигсмарк и что после ее видели в Луизиане и на Ильде-Франс, где она будто бы вышла замуж за простого сержанта — относится к области фантазий даже автором, который счел нужным упомянуть об этих романтических подробностях, найденных в бумагах Дюкло, — писал В. Андреев. — Иными ее преждевременная смерть приписывалась распущенности нрава и жестокости несчастного царевича Алексея. Малютки-дети ее остались круглыми сиротами на попечении приставленной к ним матерью гувернантки немки Роо. Императрица Екатерина, любившая мать сирот, пеклась теперь о них и даже торжественно праздновала день рождения маленького Петра, между тем как дед его обыкновенно проводил тот же день в Шлиссельбурге, празднуя совпадавшую с днем рождения великого князя годовщину одной из своих побед».

В том же году Екатерина родила, наконец, Петру сына. (Перед тем будущая императрица родила еще двух девочек, Наталию и Маргариту, которые умерли в младенчестве. Впоследствии на свет появились еще трое детей: два мальчика и девочка — Павел, Наталия и Петр, которых постигла горькая участь многочисленного потомства Екатерины Алексеевны от Петра.)

Царь потребовал от сына отречься от прав на престол и заставил дать согласие на пострижение в монахи. Царевич Алексей дал согласие, но потом бежал за границу и укрылся во владениях своего тестя Карла VI.

В Германию Петр отправил своих ближайших помощников П. Толстого и А. Румянцева, которые уговорили царевича вернуться в Россию и просить у отца прощения. Однако по возвращении домой царевич Алексей не получил никакого прощения. Его заперли в каземате и под пыткой заставили назвать имена тех, кто был с ним в сговоре, хотел посадить Алексея на престол и вернуть старые порядки.

Суд из высших сановников приговорил царевича Алексея, как государственного преступника, к смертной казни. 26 июня 1718 г. приговор был приведен в исполнение в застенках Петропавловской крепости. (Авторитетный исследователь российской истории Е. Анисимов писал: «Как умер царевич Алексей, мы, вероятно, не узнаем никогда». В своей книге «Время Петровских реформ» он приводит интересный документ — копию письма гвардии капитана А. Румянцева к некоему Д. Титову, в котором утверждается, что по личному приказу Петра царевича Алексея убили Бутурлин, Ушаков и ездившие за ним в Германию Толстой и Румянцев.)

«Екатерина была подходящим Петру человеком, — писал С. Платонов. — Она скорее сердцем, чем умом, понимала взгляды, вкусы и желания Петра, откликалась на все, что интересовало мужа, и с замечательной энергией умела быть везде, где был муж, переносить все то, что переносил он. Она создала Петру не знакомый ему ранее семейный очаг».

Зная любвеобильный характер Петра, его темперамент и вкус, Екатерина сама отбирала и приводила мужу в спальню девушек и женщин.

«Незаконные потомки Петра равнялись по числу потомкам Людовика XIV», — писал польский историк К. Валишевский.

Петр действительно не обращал особого внимания на внешние данные своих избранниц. Его любовницами были свояченица Меншикова горбунья Варвара Арсеньева, дочь князя Дмитрия Кантемира — Мария. Еще одна Мария — Румянцева — к моменту смерти Петра была беременна. (В том же 1725 г. родился сын, которого назвали Петром и который впоследствии стал знаменитым полководцем, фельдмаршалом Румянцевым-Задунайским.)

Трагична судьба еще одной возлюбленной Петра — красавицы Марии Гамильтон, внучки Артамона Матвеева, фаворита Алексея Михайловича. Ее история интересна тем, что иллюстрирует не только придворные нравы при Петре, но и вообще русские нравы начала XVII в.

«Гемильтон или Гамильтон принадлежит к клану древнейших и именитейших родов датских и шотландских, разделенных на множество ветвей, — писал В. Семевский. — Мы не станем перечислять знаменитых представителей и представительниц этой фамилии, но заметим, что хроники Гамильтонов богаты самыми разнообразными деяниями на поприщах политическом, литературном, придворном, в областях искусства, живописи, музыки…

Вслед за таким генеалогическим вступлением можно подумать, что фрейлина Гамильтон, героиня настоящего рассказа, в высшей степени замечательное лицо, что жизнь ее полна романтическими деяниями. Нет, «девка Марья Гаментова», как названа Гамильтон в современных ей застеночных документах и в пыточных допросах, личность интересная, но в другом роде, в других нравах…

Мы были бы не правы, если бы… стали утверждать, что любовная страсть, любовные интриги, блуд, даже разврат до Петра I не были ни в обычаях, ни в примерах нашего отечества. Напротив, можно привести бесчисленное множество свидетельств из иностранных писателей и отечественных документов о том, что любострастие, блуд, разврат имели громадные размеры в допетровской Руси…

Иностранцы… самыми мрачными красками изображают нравственный характер русской женщины XVII в. Правдивый Корб прямо говорит в дневнике 1699 г., что прелюбодеяние, любострастие и другие пороки превышают в России всякую меру: «Не напрасно спорят после этого о русских нравах: больше ли в них невежества или невоздержания и непотребства. Сомневаюсь, существует ли даже в законах наказание за подобные преступления. По крайней мере мне известно, что когда одного капитана осудили на отсечение головы за преступную связь с восьмилетней дочерью, начальник укорял его такими словами: «Разве ты не мог удовлетворить своей страсти сношением с иной женщиной, когда можешь иметь столько распутных женщин, сколько у тебя кошек?»

…В самом деле, если говорить о любострастии, то эта тема с петровского времени получила еще большее развитие. Нравственного очищения не последовало. Разврат только сделался утонченнее, но едва ли не пошлее. Суровый монарх, грозный ко всем преступлениям и проступкам, уступая духу времени и свойствам собственного темперамента, был очень снисходителен к прелюбодеянию. Петр Васильевич Кикин, нещадно сеченный кнутом за растление малолетних, спустя некоторое время, в 1704 г., по воле монарха ведал всеми рыбными промыслами и мельницами России.

Этот случай достаточно ярко показывает, как человечно смотрел великий Преобразователь России на плотское согрешение. Кроме духа времени, этому воззрению способствовали собственные склонности монарха. Всем известно, что телесная крепость и горячая кровь делали его любострастным. Может быть, что заграничные путешествия еще более развили в нем этот, если не порок, то недостаток…

Пример Петра не мог не действовать на его окружающих, в особенности на людей, более или менее сочувствовавших его реформам. Пример в слабостях еще более заразителен: недаром царевич Алексей, задумав обвенчаться с крепостной девицей Ефросиньей Федоровной, говорил: «Ведайте, что я на ней женюсь. Ведь и батюшка мой таково учинил». Недаром генерал-прокурор, государево око, Павел Иванович Ягужинский и некоторые другие по произволу и капризу развелись с женами и вступили в брак с другими. Очень хорошо зная любострастные деяния своего повелителя, и денщик Орлов смелее действовал в своих любовных шашнях с забытой красавицей (имеется в виду Мария Гамильтон после разрыва с Петром. — В. К.).

Если тесные комнатки летнего, зимнего и других домов государевых, в которых помещалась придворная прислуга, были не всегда удобны для свиданий любовников, то громадный сад (ныне Летний, а также сад у Инженерного замка) со своими гротами, островками на прудах, беседками, рощами и аллеями представлял прекрасное место в летние месяцы для интимных бесед Орлова с Гамильтон. Денщик и фрейлина, лакей и горничная — им хорошо было известно, когда, не опасаясь городского надзора, можно было всласть наговориться и нацеловаться.

Нечего и говорить, что подобных нежных любовников было очень и очень много. Не все были так счастливы из падших красавиц, что падение их не имело особых последствий: многие становились матерями; некоторые, подобно Гамильтон, вытравливали детей лекарствами; некоторые решались умерщвлять плод любви.

15 декабря 1717 г. государь, расписав во все коллегии президентов, поспешил в Москву, чтоб все приготовить для приема первенца-сына (его, как мы помним, уговорили вернуться в Россию и покаяться перед отцом. — В. К.). За ним поскакали его приближенные, его денщики (между ними Иван Орлов). На другой день со своей свитой и фрейлинами (между ними была Гамильтон) выехала из Петербурга Екатерина Алексеевна. 23 декабря державные супруги были в Белокаменной.

Петр, если верить его поденным запискам, по приезде в Москву занялся гражданскими делами. Эти гражданские дела состояли в следствии и суде над сыном, первой женой, сестрами, десятками вельмож, именитых духовных, именитых женщин и проч…

Оговаривалось людей все больше и больше! От друзей царевича Алексея уже очередь доходит до собственных друзей и наперсников царя: князь Яков Федорович Долгорукий, граф Борис Петрович Шереметьев, князья Дмитрий Михайлович и Михаил Михайлович Голицыны, Баур, Стефан Яворский, Иов Новгородский, митрополит Киевский, епископы: Ростовский, Крутицкий, даже князь Ромодановский, Стрешнев, сам Меншиков подвергаются подозрению!

Все были встревожены, каждый опасался за себя. Ежедневные розыски, доносы сделали чутье у сыщиков необыкновенно тонким. Положение Гамильтон делалось невыносимо. При пытливом надзоре за всеми и каждым ее преступление, хотя и не политическое, не могло остаться втайне.

Из подлинного дела «О девке Гаментовой» явствует, что, увлекаемая ревностью, Мария Даниловна решилась погубить свою соперницу (генерал-майоршу Чернышеву) сплетней, одной из придворных интриг, которые так часто удавались другим. Она повела дело с того, что вздумала напугать Орлова и тем отвадить от Чернышевой. Когда Орлов зашел утром пить кофе, Мария Даниловна под видом строжайшего секрета сказала ему: «Сказывала мне сама государыня-царица о том, что один денщик говорил с Авдотьей (Чернышевой) о ней, о царице: кушает де она воск, от того у нее на лице угри!» В это время неосторожная камер-фрейлина, всеми силами желавшая выкопать яму своей сопернице генеральше, стала рассказывать другим, что о страсти царицыной есть воск и происходящих от того на лице ее угрях ей говорили Орлов и Авдотья Чернышева…

С неудачного (может быть и справедливого) сказания о воске и угрях разряжается над Гамильтон грозная туча. Нет сомнения, что камер-фрейлина тогда же была посажена в тюрьму. Деятельный монарх, занятый московским и суздальским розысками по делу первенца сына, не имел времени обратиться к рассмотрению дела своей бывшей любовницы.

Между тем допросы и пытки в Петропавловской крепости продолжались. Мария Гамильтон призналась, что находилась в длительной интимной связи с Иваном Орловым и трижды была беременная от него. Во всех подробностях она рассказала о том, что двоих детей вытравила лекарствами, которые брала у царского лекаря, а третьего ребенка придавила. Признавая себя виновной в этих преступлениях, Мария Гамильтон не возвела на Ивана Орлова ни слова поклепа.

Насколько молчалива была Гамильтон, настолько говорлив был ее оробевший любовник. В день второй пытки камер-фрейлины он написал длинное письмо, которое, за неимением существенных фактов, наполнил обстоятельным рассказом о том, как и где в Голландии он был пьян, как бранился с Марией, называл ее бл…; как по приказу Питера писал ей извинительные грамотки; как, вновь напившись, величал ее к ё… и бил! Писал Орлов и о щупаньи живота Марии в Ревеле, приводил свои пытливые расспросы о тугости живота и ее уклончивые ответы. Затем дал подробный отчет о сплетнях денщиков и баб при дворе после возвращения в С. Петербург о беременности Марии и о судьбе ребенка. В заключение письма Орлов говорил о необходимости, «чтоб у Марьи спросить при других про Александра подьячего, про Семена Маврина, потому что они с ней жили так же, как и он».

Что было причиной строгости царя относительно женщины, которая пыткой и годовым самым ужасным заключением, причем четырьмя месяцами в кандалах, была достаточно наказана?.. Не было ли другого обстоятельства, которое вызывало со стороны царя Петра строжайшее наказание камер-фрейлины Гамильтон?

Мы не беремся решать, кто был отцом задушенного дитяти: Петр Алексеевич или Иван Орлов. Но едва ли может быть сомнение в том, что ревность, досада на неверность Гамильтон немало усугубили строгость к ней великого монарха.

Мария Даниловна до последнего мгновения ждала прощения. Догадываясь, что государь будет при казни, она оделась в белое шелковое платье с черными лентами в надежде, что красота ее, хоть и поблекшая от пыток и заточения, произведет впечатление на монарха.

Впрочем, государь был ласков по крайней мере в том, что не осыпал ее упреками, насмешками, бранью, чем сплошь и рядом сопровождались прочие казни в его высочайшем присутствии.

Трепетала от ужаса камер-фрейлина, молила о пощаде. Петр простился с ней, поцеловал и сказал: «Без нарушения божественных и государственных законов не могу я спасти тебя от смерти. Итак, прими казнь и верь, что Бог простит тебя в грехах твоих, помолись только ему с раскаяньем и верою».

Она упала на колени с жаркой мольбой. Государь что-то шепнул на ухо палачу. Присутствовавшие думали, что он изрек всемилостивейшее прощение. Но они ошиблись. Царь отвернулся, сверкнул топор и голова скатилась на помост. Он исполнил данное прежде обещание: тело красавицы не было осквернено прикосновением рук палача.

Великий Петр, как рассказывают иностранцы, поднял голову и почтил ее поцелуем. Так как он считал себя сведущим в анатомии, то счел своим долгом показать и объяснить присутствующим различные части в голове; поцеловал ее в другой раз, затем бросил на землю, перекрестился и уехал с места казни.

…Петр приказал конфисковать и сохранить самое драгоценное, что имела Мария Даниловна: ее красивую голову».

Несколько раз уже Петр собирался короновать Екатерину императрицей с тем, чтобы в случае необходимости именно ей передать престол. Однако разные обстоятельства каждый раз заставляли его откладывать это дело. Наконец 15 ноября 1723 г. появился манифест. От имени императора Петра он извещал: «Следуя примеру императоров Василия, Юстиниана и Гераклия, намерен венчать свою супругу императрицею».

Торжественную коронацию предполагали отпраздновать зимой 1723–1724 гг., но вдруг пришлось продлить срок приготовлений, и коронация была совершена лишь 26 мая 1724 г.

«По случаю отпразднованного перед тем с великолепием Екатерининого дня императрице было прислано между прочим и послание в стихах от немцев, жителей Нарвы, — писал В. Андреев. — Самый существенный стих в этой эпистоле можно передать по-русски словами: «Ах, если б мы могли сказать ей это в церкви»… У немцев в Нарве не было своей церкви: им предлагали в русском городе ходить в русскую церковь, и немцы, всегда практичные, даже в излиянии преданности властям, делали тут тонкий намек, что недурно было бы, если бы им позволено было устроить свою церковь. Вообще самодержавной воли Петра было достаточно, чтобы вызвать излияния преданности императрице, но кто ручался, что эти излияния были искренними? Петр имел в виду будущее. Как скоро он умер бы, теперешние льстецы могли первые отвернуться от императрицы-иностранки простого звания и происхождения. Как скоро бы железные повода, в которые Петр затянул все в России, ослабили, — где была гарантия, даже после венчания Екатерины, что воля его видеть ее преемницей будет исполнена? Вот почему сам Петр находил, что примера императоров, короновавших императрицами Зиновию, Лупицию и Марию, было недостаточно; что было недостаточно даже его самодержавной власти, чтобы утвердить Екатерину на готовившемся ей престоле. И вот Петр прибегал к той же тактике, которую употребил при оглашении своего брака с Екатериной. При главных сановниках государства он говорил, что заслуга Екатерины перед страной велика, что она разделяет с ним его труды, отправляясь даже в походы, и что, наконец, женщина, спасшая государство в 1711 г., достойна править этим государством. Петру нужен был аргумент, который действовал бы на патриотизм подданных, и это спасение было опять пущено в дело.

Между тем приготовления к коронации шли своим чередом. Во Франции делали для императрицы порфиру, и хотя Вебер говорит, что она стоила лишь 4 тыс. рублей, но ее осыпали таким количеством золотых двуглавых орлов, что вместе с короной, весившей четыре с половиной фунта, императрице предстояло, в теплый весенний день, нести на себе тяжесть в 150 фунтов (61,5 кг). Как ни крепко сложена была Екатерина — мы знаем, что она вытянутой рукой поднимала маршальский жезл Петра на свадьбе Головкина — а этого жезла не поднять было таким же образом денщику Петра, молодому Бутурлину, и точно также не мог поднять его и австрийский посланник граф Кинский — как физически ни сильна была Екатерина, но и она не раз во время процессии должна была останавливаться под этой тяжестью символов величия. Впрочем, три дня, проведенные ею перед коронацией в посте и молитве, также могли иметь влияние, на то, что Екатерина была слабее в день коронации, чем обычно.

К коронации был учрежден отряд лейб-гвардии императрицы, положивший начало кавалергардскому полку. Сначала в этом отряде было лишь 60 всадников — все офицеры. Командиром над ними был назначен расторопный и молодец собою, «глаз» Петра, генерал-прокурор Павел Ягужинский. Лошадей для отряда, конечно, образцовых, велено было представить иностранным и русским купцам.

Одновременно с отрядом из 60 кавалергардов был устроен штат из 60 придворных дам для императрицы. Во время коронации архиепископ Новгородский подал Екатерине державу; скипетр все время держал сам Петр. Он же сам надел корону на венчавшуюся. Эта корона, весившая 4,5 фунта и стоившая 1,5 млн. руб., была сделана к торжеству русским мастером. Главным ее украшением был огромный — в палец длиною — рубин Меншикова. Некоторые жемчужины в ней стоили каждая по 2 тыс. руб. Когда Петр надевал корону на Екатерину, та со слезами благодарности на глазах хотела нагнуться, чтобы рукою обнять его колени, но Петр не позволил ей этого сделать.

Прошло несколько месяцев после этого — и какая перемена в отношениях супругов! Петр в гневе на Екатерину. Над ее канцелярией назначена ревизия, доходы ее прекратились, так что она должна была занять у своих фрейлин. Петр собственноручно разрывает акт, которым назначил ее наследницей престола.

Откуда такая перемена? Уже то, что Петр искренно был привязан к Екатерине, дает понять, что удар по его самолюбию был очень силен, раз уж дело дошло до таких мер».

Екатерина не только поставляла супругу «метресишек» и не уступала ему на пирах. Она преподнесла Петру «сюрприз», которого тот не ожидал, но который был вполне закономерен при их если не развратном, то по крайней мере вольном образе жизни. Он вдруг узнал, что Екатерина изменяет ему, что у нее была связь с камергером Виллимом Монсом, братом бывшей царской фаворитки Анны Монс. В расчет не входило то, что сам Петр познакомился с Анной еще в начале 90-х годов в Немецкой слободе и имел с ней интимную связь.

К моменту коронации Екатерине исполнилось 38 лет. Она не была ни аристократкой, ни красавицей, как Мария Гамильтон. Сохраненный для потомков размер ее обуви заставил графиню Шуазель-Гуффье саркастически заметить в своих «Записках», что «императрица Екатерина была с этим миром на хорошей ноге».

Зато природа наделила Екатерину от рождения здоровьем, статной и свежей внешностью. Многие современники вспоминали, что ее приятные черты лица представляли нечто особенное: они были неуловимы для кисти художника, с нее нельзя было написать хорошего портрета.

Екатерина была хорошей наездницей и великолепной танцоркой. Ее характер представлял собой смесь замечательной женственности и мужской отваги. Обходительная и любезная с окружающими, она могла спокойным ласковым словом смягчить вспыльчивого Петра. Она не боялась стать лицом к лицу с любой опасностью. (Так, например, через год после смерти супруга, когда к Ревелю подошли английский и датский флоты, Екатерина выказала желание возглавить русский флот и вести его на неприятеля. А незадолго перед своей смертью в мундире полковника она произвела обычный смотр гвардейских полков. При построении в каре Семеновского полка раздался случайный выстрел. Пуля пролетела в нескольких сантиметрах от Екатерины и убила бывшего рядом с ней знатного русского купца. Сохраняя бесстрастный вид, императрица продолжила смотр войск, как будто ничего не произошло.)

С другой стороны, следует помнить о непостоянном, вечно неудержимом нраве Петра, его постоянные поиски приключений на стороне, взаимную перепалку с Шереметьевой, имевшую, как замечает В. Андреев, «прямое отношение к причинам, сведшим его в могилу».

Петр искал развлечений на стороне и тогда, когда могучая его натура была если не сломлена, то потрясена приближавшимися годами старости, после долгих лет не всегда легкого правления и не всегда умеренной жизни. Екатерина же в это время была еще в самом расцвете лет.

Все это следует иметь в виду, чтобы реально представить себе так называемое «дело камергера Монса», ставшее последним громким придворным скандалом накануне смерти Петра.

Свою бывшую любовницу Анну Монс Петр выдал замуж за генерала Балка. Позже она стала одной из придворных дам Екатерины. Ее брат, Виллим Монсдела-Кроа, в то же самое время был произведен в камергеры императрицы. Постепенно войдя в доверие, он стал получать от нее столько знаков внимания, что злые придворные языки, делавшие из мухи слона, откровенно сплетничали о любовной связи Екатерины с Монсом.

«Страстность Екатерины и впечатлительность привлекательного собой, отличавшегося изящными манерами камергера завели дело слишком далеко, — писал В. Андреев. — Уши посторонних слышали и глаза видели много такого, на чем обыкновенно лежит печать тайны. Вильбуа говорит, что он, ничего не зная об отношениях Екатерины с Монсом, проник в их тайну, когда однажды увидел их вместе, хотя и не одних. Огласка была сильна. Ягужинский, прозванный «глазом» Петра за бесцеременную правдивость, открыто выговаривал Монсу за его поведение. Наконец, разразилась буря.

Петр не мог не узнать об отношении Екатерины к Монсу. Он решился накрыть виновных и страшно отомстить одному из них. Что руководило им в этом случае — оскорбленное чувство любящего или обиженное самолюбие? Любовь Екатерины к другому или огласка? Полагаю, что больше последнее…

Всегда крутой и необузданный в гневе, Петр вышел из себя. Но перед тем, как буря разразилась, тучи собирались долго. Петр три дня прятался в Зимнем дворце, пока Екатерина и придворные не подумали, что он уехал. Внезапно покинув свое укрытие, он застает Екатерину и Монса сидящими на скамейке в уединенном месте сада. На некотором расстоянии от них — г-жа Балк. Петр уверен, что она на страже. Он перевел стрелки часов Монса так, чтобы было позже. По дороге домой Монса арестовал Ушаков. Есть известие, что Петр, решив сам быть судебным следователем дела Монса, в первое время лично подавал арестованному пищу, чтобы не допускать к нему посторонних. Сначала Монс был заключен в Зимнем дворце, откуда он был перевезен в крепость. Первое время Петр хотел отдать дело Монса на суд государственных чинов, но Остерман и гр. П. Толстой уговорили его не делать этого. Они сумели убедить Петра в том, что в таком случае его дочерям от Екатерины не найти женихов. Петр согласился с ними, и Монса судили только за то, что он и его сестра, Балк, брали от посторонних лиц приношения за ходатайства у императрицы, тем самым нарушая закон 1714 г. о взяточничестве. Обвинение было справедливо, и формально дело производилось лишь о «вещественной благодарности», которую Монс и его сестра не отвергали, хотя каждый знал истинную причину преследования.

Однажды в темный осенний вечер, когда в крепости происходило расследование дела Монса, Петр приехал к своим дочерям в тот момент, когда француженка давала им урок. Со слов Вильбоа, француженка передавала после, что Петр был страшно бледен, его глаза навыкате горели гневом. Он стал ходить по комнате большими шагами, бросая время от времени грозные взгляды на своих дочерей. При нем обычно был складной охотничий нож, и он раз 20 вынимал его, открывал и складывал. Между тем все бывшие в комнате успели одна за другой выскользнуть в соседнюю комнату, и только одна маленькая француженка, севшая от страха под стол, оставалась свидетельницей дальнейшего. Петр бил кулаком по столу и в стены, бросил свою шляпу на пол и, наконец, выходя из комнаты, так сильно ударил дверью, что та треснула.

В другое время Петр стоял с Екатериной во дворце у окна.

— Ты видишь, — сказал он, — это венецианское стекло. Оно сделано из простых материалов, но, благодаря искусству, стало украшением дворца. Я могу возвратить его в прежнее ничтожество.

С этими словами он разбил стекло вдребезги. Екатерине нетрудно было понять намек, но она не потеряла присутствия духа.

— Вы можете это сделать, но достойно ли это вас, государь? — ответила она. — И разве от того, что вы разбили стекло, дворец ваш сделался красивее?

Петр ничего не ответил. Хладнокровие здравого смысла утешило раздражение».

Монса казнили в ноябре 1724 г. Перед казнью Петр сказал ему, что жалеет, что должен лишиться его, но решение должно быть приведено в исполнение. Монс умер, не выказав упадка духа. Может, потому, что Петр в назидание за проступок заставил Екатерину присутствовать при казни фаворита.

Перед смертью Монс передал исповедовавшему ему пастору часы с портретом Екатерины. Позже под подкладкой его одежды нашли еще один портрет императрицы, осыпанный бриллиантами. Третий портрет Монс успел передать своему доверенному человеку при аресте. Сестре Монса назначили 11 ударов кнутом, но ей дали только 5 и сослали в Сибирь.

В те времена головы казненных по азиатскому обычаю еще выставлялись на общее обозрение. После казни Екатерину специально провезли так, что платье ее коснулось эшафота.

Голову камергера Монса, как и голову фрейлины Марии Гамильтон, поместили в спирт и отдали в Академию Наук, где их хранили в особой комнате.

Екатерина очень верила в вещие сны, рассказывала их придворным, чтобы найти толкование. За две недели до ареста Монса она видела во сне, как постель ее покрылась змеями, сплетенными в беспорядочный клубок. Одна из них бросилась на нее, обвила и стала душить. Екатерина стала защищаться, долго боролась, но сумела ее одолеть. Тогда остальные змеи расползлись. Сама императрица объяснила для себя этот сон, как то, что ей предстоит серьезная схватка с недругами, из которой она выйдет победителем.

Через два месяца после казни Монса, в январе 1725 года, Петр тяжело заболел. Он умер 28 января в страшных мучениях от уремии (острого самоотравления организма, обусловленного почечной недостаточностью), так и не успев назначить наследника.

ЖЕНСКАЯ НОША — «ШАПКА МОНОМАХА»?

После отречения от прав на престол и смерти царевича Алексея и последовавшей в 1719 г. смерти сына Петра от Екатерины единственным мужским представителем династии Романовых остался Петр Алексеевич — сын царевича Алексея и принцессы Софии-Шарлотты-Кристины Вольфенбюттельской. До Петра не было закона о престолонаследии. По обычаю престол переходил к старшему сыну предыдущего монарха или новый монарх выбирался Земским собором.

Петр категорически отказывался видеть на российском престоле сына «государственного преступника», поэтому законом от 5 февраля 1722 г. установил новый порядок престолонаследия: царствующий государь может назначить наследником кого захочет; если же назначенный наследник окажется непригодным для царствования, государь может отрешить его от наследства и назначить другого.

К моменту смерти императора никто из членов его семьи не имел бесспорных прав на престол. Единственному мужскому представителю семейства — внуку Петра, Петру Алексеевичу, — было всего 10 лет. Женщины, по понятиям того времени, не могли быть на престоле.

Но именно женская линия дома Романовых была представлена широко. Кроме императрицы Екатерины и ее двух дочерей, в состав императорской фамилии входили дочери покойного царя Ивана Алексеевича, сводного брата Петра. В 1684 г. Иван женился на Прасковье, дочери стольника и воеводы Федора Салтыкова. Из пяти дочерей Ивана в живых остались трое: Екатерина была замужем за принцем Мекленбург-Шверинским Карлом-Леопольдом (их дочь Анна станет впоследствии соправительницей при царствующем младенце Иоанне VI Антоновиче), Анна, вдовствующая герцогиня Курляндская (она была замужем за герцогом Курляндским Фридрихом-Вильгельмом, а с 1730 г. стала императрицей российской) и 20-летняя Прасковья (умерла в 1731 г.).

Анна, старшая дочь самого Петра, в 1724 г. была помолвлена с Карлом-Фридрихом, герцогом Шлезвиг-Голштейн-Готторпским (в феврале 1728 г. от этого брака родился мальчик, ставший, как я говорила, императором Петром III; сама же Анна спустя три месяца после родов умерла). В то время было много разговоров о том, что Петр склонен был завещать корону своей способной и умной дочери Анне. (До мая 1724 г. существовало завещание Петра в пользу Анны. Затем появилось новое, где наследницей признавалась Екатерина. Однако после скандала с Монсом в секретном приложении к брачному контракту Анны с герцогом Карлом-Фридрихом предусмотрел возможность вступления на престол будущего сына Анны, что и произошло.)

Екатерина не думала тогда о власти.

«На сорок дней она оставляет тело умершего супруга непогребенным и ежедневно утром и вечером по полчаса плачет над ним, — писал В. Андреев. — Придворные дивились, откуда столько слез берется у императрицы. Два англичанина нарочно ходили ежедневно к гробу Петра, чтобы смотреть на эти слезы, как на диковинку. Вильбоа говорит, что, глядя на эти слезы Екатерины, он растрагивался, как на представлении «Андромахи». Тело Петра стояло открытым так долго, что наконец запах от него стал чувствоваться по всему дворцу. В это же время умерла от быстрой горячки маленькая дочь Петра и Екатерины, Наталья Петровна, и очень вероятно, что миазмы от подверженного гниению тела отца могли отравить малютку-дочь».

Вопрос о престолонаследии решило ближайшее окружение Петра — Меншиков, Ягужинский и Толстой, а главное — гвардейские полки, Преображенский и Семеновский. Так впервые в истории России на престол вступила женщина — Екатерина I Алексеевна.

Она не умела ни читать, ни писать ни на одном языке, зато свободно говорила на русском, немецком, шведском, польском и понимала по-французски. Делами управления государства Екатерина практически не занималась. В 1726 г. был учрежден Верховный тайный совет из шести членов при исключительном положении Меншикова.

Кроме того, в это время сама Екатерина тяжело болела. Предчувствуя скорый конец императрицы, Меншиков стал предпринимать меры к своей безопасности. Он стал сближаться с великим князем Петром Алексеевичем. Замуж за него прочили Наталью Петровну, младшую дочь Петра. Однако скоропостижная смерть великой княжны вскоре после отца нанесла ощутимый удар по придворным и семейным планам. Находчивый Остерман, воспитатель Петра Алексеевича, дал понять, что за Петра может быть посватана другая дочь Екатерины — Елизавета. Против этого варианта придворные не возражали, и сама императрица была не против подобного брака.

Зато возражения были у Меншикова. Его главным аргументом в споре было то, что Петру шел 11 год, а Елизавете исполнилось 17 лет. Но вместо одной совершеннолетней невесты Меншиков представил другую — свою дочь Марию. Он добился согласия Екатерины на ее брак с наследником престола, для чего расторг помолвку дочери с Яном Сапегой.

Чтобы избежать возможного скандала, Сапеге была предложена другая кандидатка в жены — Софья Скавронская, племянница Екатерины — единственная из Скавронских, приближенная при дворе. Отец Софьи и брат Екатерины, Карл Самойлович, хоть и получил богатые поместья и числился камергером двора, но не имел ни чинов, ни орденов. При Петре Скавронские оставались жить на родине, было только высочайше предписано, чтобы они ни в чем не нуждались. Вступив после смерти мужа на престол, Екатерина вызвала брата с семьей в Петербург, хотя жена Карла, латышка по национальности, горько плакала и молила, чтобы их оставили на родине.

В апреле 1727 г. Екатерина тяжело заболела. 29 апреля ждали ее смерти, но обильная рвота и 5-часовой сон на руках дочери Анны обещал благоприятный исход болезни. Но через несколько дней императрице стало хуже, и она умерла 6 мая 1727 г.

«Молва, передаваемая иностранными писателями о том, что она могла быть отравлена медленным ядом, находила, быть может, поддержку себе в известном споре Меншикова с Бассевичем о престолонаследии, в выстреле, произведенном во время смотра войск и, наконец, в болезни с рвотами, — писал В. Андреев. — Но без доказательств все это может быть упомянуто, как версии.

Фактом остается лишь то, что 6 мая 1727 г. во дворце русских царей пресеклась жизнь, которая началась в избе литовского крестьянина и закончилась на одном из самых могущественных престолов. Были и другие примеры возвышения лиц до порфиры и трона, рожденных в низкой доле, но там большей частью сильный характер, замечательный ум, умение пользоваться обстоятельствами выдвигали баловней судьбы. Екатерина возвысилась до трона благодаря случаю и Петру; удивительно ли, что в самодержице русской Екатерине I до конца ее жизни проглядывала прежняя мариенбургская Марта? Она и царицей не хотела учиться читать и писать, потому что вся ее забота — делать угодное Петру. До конца жизни она была подчинена Меншикову. Она не была честолюбива и взошла на трон лишь потому, что так сложились обстоятельства: этого хотели Меншиков и Бассевич. Она никогда не забывала, чем была прежде, не стыдилась своего прошлого, не отталкивала от себя тех, кто знал и окружал ее в прошлом. Блеск и пышность не поразили ее; прежняя бедная доля не пугала ее. О ней можно сказать доброе слово: к ее чести, как ни менялись ее титулы и прозвища, она оставалась прежней. А это можно сказать далеко не о всех и не о каждом».

После смерти Екатерины на престол взошел 12-летний внук Петра, Петр II. Таким было завещание императрицы. (В случае его бездетной смерти трон переходил к цесаревне Анне Петровне с наследниками, а затем — к цесаревне Елизавете Петровне с наследниками.)

Меншиков и не предполагал, что его торжество и величие будут продолжаться всего 4 месяца. То, чего не сделали все происки врагов, все прежние ошибки и злоупотребления «светлейшего» князя, сделал каприз 12-летнего мальчика. Вознесенный на пирамиду власти, бывший пироженщик разучился гнуть спину перед кем бы то ни было. В юном императоре он видел лишь мальчика, которому он в качестве будущего тестя служит опекуном и от которого вправе требовать повиновения. Меншиков не брал в расчет не по годам решительный характер Петра II.

Между тем уже через несколько дней после смерти Екатерины, 13 мая, Петр озадачил фаворита Петра. Со словами: «Сегодня я лишился фельдмаршала», он протянул ему указ о назначении генералиссимусом.

Но не столько сам Меншиков, сколько Остерман, воспитатель Петра и сторонник придворной партии Долгоруковых, настраивал малолетнего императора против фаворита его деда. Он умело использовал то обстоятельство, что Петру II никогда не нравилась Мария Александровна Меншикова. Вскоре юный император отказался от нареченной невесты и приказал впредь не упоминать ее имени в его присутствии и на богослужении. Он не только перестал здороваться с Марией, но и спешил демонстративно отвернуться от нее при встрече.

Так Меншиков оказался в опале. Новые временщики Долгоруковы поспешили произвести конфискацию всего принадлежавшего ему несметного богатства и удалить бывшего фаворита со всем семейством в ссылку — сначала в Раненбург, а затем в далекую Сибирь. На пути в сибирскую ссылку Меншиков лишился верного спутника всей своей жизни — жены Дарьи Михайловны. Ослепшая от постоянного плача, она из Раненбурга выехала уже будучи больной. Длительная езда в простой телеге, скудная пища и отсутствие теплой одежды привели к тому, что в 12 верстах от Казани обоз вынужден был остановиться. Княгиню Дарью Михайловну внесли в простую крестьянскую избу, и она умерла на руках своего семейства и в окружении конвойных солдат. Смерть жены вызвала у Меншикова такое сильное потрясение, что он, гордый, жестокий и алчный во времена своего величия, прибыл к месту постоянной ссылки смиренным и благочестивым человеком.

Удовлетворенные расправой с Меншиковым, Долгоруковы в конце 1729 г. обручили Петра II с княжной Екатериной Алексеевной Долгоруковой. Самого же молодого императора мало заботили как брачные приготовления, так и управление государством. Совершенно не заботясь о своем неокрепшем организме и здоровье, он предавался постоянным шумным пирам и охоте.

Бракосочетание между Петром и Екатериной было назначено на 19 января 1730 г. Но в ночь именно на 19 января Петр II умер от оспы. С его смертью пресеклась мужская линия династии Романовых.

Петр не оставил завещания. Согласно завещанию Екатерины, престол должен был перейти к Петру III, сыну Анны Петровны, который родился 10 февраля 1728 г., или царевне Елизавете Петровне. Но придворная партия, державшая власть при Петре II, задумала ограничить самодержавие в свою пользу и, сохранив втайне завещание Екатерины I, предложила занять престол герцогине Курляндской Анне, дочери Ивана Алексеевича, с условием подписания ограничительных условий в пользу Верховного тайного совета.

Анна согласилась на условия. Она приехала в Москву и, видя недовольство дворян, расторгла договор с верховниками и восстановила самодержавие. Вслед за новой императрицей в Россию хлынули курляндские немцы во главе с ее любовником, камергером Эрнстом Иоганном Бироном. С ним и его женой Анна проводила значительную часть своего времени.

Бенигна Трейден, бывшая фрейлина герцогини Курляндской, по воспоминаниям современников, была «маленькой, страшно рябой, но при этом недурной собой женщиной с очаровательной шеей». Горделивая, резкая во взглядах и речах, она была чуть ли не более властолюбива, чем ее муж.

Однако был у этой женщины один недостаток, который до сих пор порождает многочисленные споры: бездетность: На этом основании некоторые исследователи считают, что дети Бенигны Бирон были детьми Анны Иоанновны от Бирона. Если сравнить то, как эти две женщины относились к детям, носившим фамилию Бирон, трудно усомниться в правдоподобности такой версии.

Тот, кого интересуют подробности романа Анны с Бироном, я отсылаю к главе «Бирон» в моей книге «Серые кардиналы Кремля». Здесь же хочу добавить, что по оставленным словесным портретам современников Анна Иоанновна была очень некрасивой, мужеподобной и грубой женщиной.

«Престрашного была взору, — писала в своем дневнике княгиня Долгорукова, дочь фельдмаршала Шереметева. — Отвратное лицо имела. Так была велика, когда между ковалеров шла, всех головой выше, и чрезвычайно толста. Любимыми занятиями ее были охота, грубые развлечения с участием шутов и дурок, а также балет и опера».

Что касается престолонаследия, то Анну беспокоила жизнь внука Петра, Карла-Петра-Ульриха, вдали от России. Одно время придворные вынашивали план женитьбы сына Анны Петровны с Анной Леопольдовной, племянницей императрицы. Такой вариант мог предупредить осложнения с престолонаследием. Но в августе 1739 г. Анну Леопольдовну выдали замуж за Антона-Ульриха, герцога Брауншвейг-Люнебургского.

Умирая в октябре 1740 г., Анна завещала престол новорожденному младенцу Иоанну Антоновичу, сыну своей племянницы, при регентстве Бирона. Но через месяц Бирон был арестован фельдмаршалом Минихом. Правительницей стала Анна Леопольдовна, ленивая и неумная женщина, а главным деятелем правительства был назначен граф А. Остерман.

Между тем в среде военных зрел новый заговор. 25 декабря 1741 г. Елизавета пришла в казармы лейб-гвардии Преображенского полка, третья часть которого начинала свою службу еще при ее отце. Она повела полк во дворец, чтобы арестовать Брауншвейгскую фамилию.

(Обещав вернуть Анну, Антона-Ульриха и их сына обратно в Германию, Елизавета не сдержала слова. Младенец Иоанн был разлучен с родителями и отправлен в Холмогоры, а потом в Шлиссельбург, где содержался в одиночном заключении и был убит в 1764 г. по приказу Екатерины II.)

Началось 20-летнее правление Елизаветы. Современники отмечали красоту дочери Петра, веселость, открытый и добрый характер. Это не мешало Елизавете Петровне довольно круто расправляться со своими противниками. Так, например, за неосторожные высказывания Лопухиным, родственником царицы Евдокии — Степану, его жене красавице Наталье и их сыну Ивану — отрезали языки и сослали в Сибирь. В царице поразительным образом сочетались, на первый взгляд, несовместимые качества.

Но это только на первый взгляд. Елизавета представляла собой типичную русскую натуру петровского и послепетровского времени — «с русским нутром, но в европейском глянце». Она была религиозна, совершала богомолье в Троицу и Киев, строго соблюдала посты и обряды — и в то же время предавалась развлечениям: балам, маскарадам, катаньям. При ней, как при ее отце, снова началось пьяное веселье.

«На престоле самодержавных царей явилась женщина, с достоинствами и недостатками обыкновенной женщины, до зрелого возраста не мечтавшая о царской власти, возведенная на трон стечением обстоятельств и на троне чувствовавшая себя неспособной к правлению, — писал В. Андреев. — Это придает особый оттенок всему правлению Елизаветы. На первом плане тут женщина и только потом правительница».

Точно так же и мужчины играли в ее жизни и правлении особую роль. Отец видел ее французской королевой. Он поручил своему послу в Париже князю Куракину, мужу родной сестры царицы Евдокии Федоровны Лопухиной, переговоры о браке между Елизаветой и Людовиком XV. И хотя красавице русской великой княжне была предпочтена Мария Лещинская, герцоги Бурбонский и Орлеанский были в числе наиболее предполагаемых женихов.

С молодых лет у нее было два фаворита — Алексей Разумовский и Александр Бутурлин, которые с воцарением Елизаветы были произведены в графы и фельдмаршалы, хотя не участвовали ни в одном военном сражении. Через год после занятия престола Елизавета сделала свой выбор в пользу Алексея Разумовского, который стал ее морганатическим супругом.

Они были одногодками. Алексей родился в селе «Немешах на Черниговщине от казака Разума. Благодаря своему великолепному голосу Разумовский попал в хор певчих одного украинского помещика, а спустя некоторое время — в хор царских певчих.

Елизавета сразу обратила внимание на Разумовского. Она сама неплохо пела, и ее записочка с подписью «первый дискантист» послужила поводом к розыску и допросам в царствование Анны Иоанновны.

Они тайно сочетались браком в 1742 г. в подмосковном селе Перове. По другим источникам, свадьба праздновалась в Москве у Воскресения в Барашах, на Покровке. Еще одно предание гласит, что свадьба была отмечена в здании, где позже разместилась 4-я московская гимназия.

По некоторым историческим сведениям, до Разумовского Елизавета предлагала руку возвращенному из ссылки Шубину. Вряд ли это правдоподобно, если учесть, что на руку царевны претендовали не только герцоги Бурбонский и Орлеанский, но и представители германских династий.

В Петербурге для Разумовского был построен отдельный дворец, ставший известным как Аничков. Несколько лет супруги жили дружно. Иностранец Шерер писал, как однажды он видел Елизавету Петровну и Разумовского, выходивших из театра. Разумовский надел на супругу шляпку, а потом бережно закутал эе, так как было холодно.

Но не только Алексей был осыпан милостью. Его 20-летний брат Кирилл был сделан графом и гетманом малороссийским, что по званию соответствовало чину фельдмаршала.

Оба брата не стеснялись своего простого происхождения, не стеснялась этого и Елизавета. Императрица и вместе с тем женщина, она без всякого смущения встретилась в гетманском дворце в Батурине с матерью Разумовских, старушкой в платке и кацавейке. Алексей и Кирилл первыми долго смеялись, когда киевская академия вздумала вывести их родословную от князя Гёдимина и написала об этом целый трактат.

Елизавета поражала всех не только великолепием императрицы, но и тем, что в своем доме умела быть доброй хозяйкой и стряпать кушанье. Думаю, не будет преувеличением, если я скажу, что поразительное сочетание простоты и величия Елизавета переняла от своей матери, которая была простого происхождения. По этой же причине, отринув всякие предрассудки, она сочеталась браком с Рузумовским. И если Елизавета негодовала на Фридриха II, запрещала подданным иметь его портреты, а портрет короля, подаренный ей генералом Тотлебеном, пылился где-то в темном углу дворца, то одной из главных причин подобного отношения было то, что Фридрих не жил со своей законной женой.

Красавец собой и великодушный по характеру, в нетрезвом виде Алексей Разумовский был крут нравом и тяжел на руку. Мавра Егоровна Шувалова каждый раз заказывала молебен, если ее муж, граф Петр Иванович, возвращался с охоты и не был избит Разумовским под пьяную руку батожьем. (Мавра Егоровна, урожденная Шепелева, являлась домашним человеком у Елизаветы. Это была та самая Мавра Шепелева, которая жила с Анной, сестрой императрицы, в Голштинии и переписывалась с Елизаветой о молодых людях, которые нравились той и другой, о чепчиках и пеленках, которые Анна Петровна сама шила для своего будущего ребенка.).

О самом Петре Шувалове сохранилась другая интересная история. Известно, что Елизавета питала страсть к театру и костюмированным представлениям. Увидев однажды на сцене юношу-актера, она сказала, что внешне он похож на польского графа Дмитревского.

Так кадет Бекетов превратился в известного артиста Дмитревского. Каждый раз перед выходом на сцену Елизавета сама одевала юношу. Красавец Бекетов вскоре после выпуска из кадетского корпуса был произведен в полковники. Чтобы устранить со своего пути потенциального фаворита, Петр Шувалов дал Бекетову мазь для лица, от которой пошли угри. Парень моментально лишился милостей императрицы, как заподозренный в противоестественных половых связях. (Причина такого поступка станет понятна позже, когда близким фаворитом императрицы будет не кто иной, как Иван, брат Петра Шувалова.)

Что касается нравственности в эпоху Елизаветы, то и здесь, как отмечают многие авторы, она вела себя чисто по-женски. В царствование Елизаветы были смягчены некоторые самые жестокие пытки и наказания, которые применялись к женщинам.

Не оставила императрица без внимания и проблемы половых взаимоотношений. С целью поставить эти отношения в рамки известных приличий при ней появился на свет сенатский указ о запрещении париться в банях вместе лицам обоего пола.

Елизавета считала своей обязанностью охранять нравственность подданных от разлагающего влияния иностранных обычаев. Вряд ли она не понимала, что с этим ей никогда не удастся справиться. Ведь уже тогда стали появляться публичные дома для очень состоятельных клиентов из девиц аристократического происхождения.

Один из таких домов открыла в Петербурге на Вознесенском проспекте немка, ставшая известной под именем Дрезденши. В услужение она отбирала молодых, хорошо сложенных, стройных красивых девушек. Каждую ночь на вечеринки к Дрезденше съезжалось множество гостей. Все шло тихо и гладко, пока слух о салоне Дрезденши не дошел до императрицы.

Арестованная содержательница притона на допросе оговорила всех, кого только помнила. Девушек, которые на нее работали, тоже арестовали, а затем отправили на принудительные работы на прядильный двор в деревню Калинкину.

Несмотря на подобные меры, на столичных улицах проституток-одиночек не уменьшалось, а прибавлялось. По этому поводу 1 августа 1750 г. из Кабинета императрицы последовал следующий указ: «Понеже по следствиям и показаниям пойманных сводниц и бл…дей, некоторые показываемые ими непотребные кроются, и, как известно, около Санкт-Петербурга по разным островам и местам, а иные в Кронштадт ретировались, того ради Ее Императорское Величество указала: тех кроющихся непотребных жен и девок, как иноземок, так и русских сыскивать, ловить и приводить в главную полицию, а оттуда с запискою присылать в Калининский дом».

Оба брата долгое время сохраняли свое значение при дворе, пока в милости у Елизаветы не оказался Иван Шувалов. Вот где становится ясным, по какой причине Петр Шувалов беспокоился, что рядом с императрицей может появиться новый фаворит: он как будто специально берег это место для брата.

Петр Шувалов к тому времени заправлял многими внутренними делами в стране и сумел нажить огромное состояние. Он приложил немало усилий для того, чтобы свести своего брата Ивана с Елизаветой.

Еще будучи камер-пажом Иван Шувалов отличался склонностью к серьезным занятиям и наукам. В молодости его постоянно видели за книгой. Именно на этой почве — любви к наукам и образованию — они и сошлись, младший Шувалов и Елизавета. С его именем и именем М. Ломоносова связано открытие Московского университета, а в Петербурге была открыта Академия художеств. Иван Шувалов сблизился с Вольтером, который по его предложению за русское золото написал «Историю Петра Великого».

Иван Шувалов оставался при Елизавете до самой ее смерти. Чувствуя скорую кончину, императрица передала фавориту ключи от шкатулки, где хранилась ее частная казна: 300 тыс. рублей (следует сказать, что частная казна Анны Иоанновны составляла 6 миллионов рублей).

Елизавета Петровна умерла 25 декабря 1761 г. С ее смертью угасла и женская линия династии Романовых.

Но мой рассказ о Елизавете Петровне был бы неполным, если бы я не упомянула о дочери, которую она родила от Алексея Разумовского.

Судьба этой дочери — не только настоящая тайна кремлевской любви, но и сюжет, достойный пера мастера детективно-приключенческого жанра. Уже в царствование Екатерины Великой под именем княжны Таракановой в Италии появилась молодая девушка, которая называла себя дочерью Елизаветы и Разумовского.

Она мало что помнила о своем детстве. Из ее собственных рассказов выходило, что она родилась в 1745 г., а после жила в Киле (в Голштинии, там же, где родился и рос Карл-Петр-Ульрих) и Персии. Она также помнила, что ее звали Алиной и что о ней заботился какой-то важный человек. Среди придворных ходили разговоры о том, что в бумагах Ивана Шувалова всему этому были подтверждения, но Екатерина приказала замять дело.

«В записках аббата Горани упоминается, что княжна Тараканова была младшей из трех дочерей от брака А. Г. Разумовского с Елизаветой Петровной, — писал В. Андреев. — Молодой человек под именем князя Тараканова жил впоследствии в России и умер, — облившись какой-то жидкостью при проведении химических опытов. Є лова аббата Горани о том, что Тараканова была дочерью Разумовского, совпадают с тем, что говорила княжна о годе своего рождения. Если она действительно родилась в 1745 г., то это было за несколько лет до разрыва с Разумовским, перед возвышением И. И. Шувалова. В рассказе Таракановой о себе так все сходилось, что ему вполне можно верить. Она говорила, что родилась в 1745 г., за 4 года до размолвки отца с матерью. Четырехлетняя девочка могла только смутно помнить об этом времени и говорила лишь, что ей передавали другие. Затем она помнит себя в Киле, — и действительно, когда узы с Разумовским были расторгнуты, участь детей его должна была перемениться. Куда же можно было послать маленькую княжну Тараканову, как не в Голштинию, где со времени Анны Петровны и после, когда голштинский герцог жил в России, у Елизаветы Петровны было более всего связей, чем где бы то ни было за границей?»

«Какой-то важный человек», который заботился о княжне, был скорее всего Иваном Шуваловым. Только он был в то время самым доверенным лицом во всех личных делах Елизаветы. Княжна Тараканова помнила себя привезенной в Персию, недалеко от русской границы. Восток с его особенностями резко запечатлелся в памяти девочки. На ее содержание поступали значительные денежные суммы, и она помнила, что с раннего детства ей постоянно говорили, что она дочь Елизаветы Петровны.

«Если все это была сказка, то сказка, надо заметить, очень продуманная, — писал тот же В. Андреев. — Одно верно: кто бы ни сходился с княжной Таракановой за границей, каждый верил ее словам. Ходили слухи, что из России увез Тараканову Радзивилл, сначала в Польшу, а затем в Италию, чтобы действовать с ее помощью против Екатерины II. Но теперь установлено точно, что Радзивилл действительно познакомился с Таракановой из политических соображений, но уже за границей, после того, как она имела много сторонников и доброжелателей. Польские патриоты хотели воспользоваться именем дочери Елизаветы Петровны против Екатерины. Несомненно, что расчет на Тараканову был в связи с пугачевским бунтом… противники влияния Екатерины в Польше… старались воспользоваться Таракановой для своих целей.

Хотя Радзивилл вошел в сношение с Таракановой, у него дело не вышло. Радзивилл был не из тех, которые могли искусно плести интригу. Да и сама княжна Тараканова обладала достаточно проницательным умом, чтобы различать, с кем иметь дело. Мы бы напрасно стали приписывать ей честолюбивые стремления. Она действительно называла себя дочерью Елизаветы Петровны, но только потому, что ей с детства говорили об этом и она была уверена в своем происхождении. Она не могла иметь и мысли о каком-либо праве на русский престол, о свержении Екатерины II. По отзывам современников, это была обворожительная собой женщина, светская, ловкая, женские слабости преобладали в ней над честолюбием. Говорят, Радзивилл, у которого были конфискованы имения в Польше за сношения с Таракановой, вступил в сделку с князем Репниным, по которой ему были возвращены имения, но за это он отказался от связи с Таракановой».

Далее в судьбе княжны Таракановой заметную роль начинает играть не кто-нибудь, а сам Алексей Орлов, тогда еще всесильный фаворит Екатерины. Именно ему императрица поручила секретное задание: похитить Тараканову и тайно доставить в Россию.

Княжна Тараканова жила в Италии довольно скромно. Средства ее были слишком ограничены для того, чтобы шиковать. Одни называли ее княжной Таракановой, другие — смешивали фамилии Тарханова и Дараган. Сама же княжна называла себя Елизаветой, принцессой Владимирской. В принятом на себя княжной Таракановой титуле Екатерина увидела посягательство на свою власть. Тараканова могла быть неопасна для Екатерины сама по себе, но кто мог дать гарантии, что кто-то не воспользуется ее именем против императрицы? Поэтому и было решено захватить Тараканову и привезти ее в Россию.

За дело взялся Орлов. Он воспользовался своим пребыванием в Италии и с помощью неаполитанца Рибаса встретился с Таракановой. Орлов притворился не только в том, что недоволен правлением Екатерины, но и в том, что страстно влюблен в саму княжну. Не чуждая женских слабостей, княжна Тараканова отдалась Орлову.

Как только между княжной Таракановой и Алексеем Орловым начались сексуальные отношения, был поднят вопрос о браке. Тут же явились подставные священники и чиновники. «Так ли было, как вслед за аббатом Горани говорят Кастера и Тук, — замечает В. Андреев, — только впоследствии Орлов на слова Екатерины заметил, что он ради ее пользы готов жениться на Таракановой: следовательно, он не считал себя связанным с ней брачными узами».

Алексею Орлову ничего не стоило влюбить в себя княжну Тараканову настолько, что та полностью отдалась его власти. Иначе, кажется, и быть не могло. Алексей Орлов был воплощением настоящего мужчины: «дюжий, рыжий, красивый — 9 пудов веса». Так описывали его современники. Он мог одним взмахом сабли отрубить голову быку. В Риме, ухаживая за княжной, Орлов производил впечатление тем, что, сдавливая в руке, крошил хрусталь и железо, и мог раздавить яблоко в ладонь, зажав между пальцами.

Позабыв о всяких предосторожностях, однажды она соглашается посмотреть торговые корабли, на которых Орлов прибыл в Италию. Но как только она поднялась на корабль, к ней подошел капитан Литвинов и объявил арест. Соблюдая внешнее приличие, он арестовал также и Орлова.

В тот же день судно подняло паруса и направилось в Петербург. Там княжну Тараканову ждал каземат Петропавловской крепости. Екатерина была в таком раздражении от нее, что не могло быть и речи о каком бы то ни было снисхождении. Особенно злило императрицу то, что княжна Тараканова продолжала подписываться: Elisabeth. На донесения, что Тараканова остается при своих прежних убеждениях, Екатерина реагировала тем, что называла ее лгуньей и побродяжкой.

По приказу императрицы были усилены меры строгости при содержании под арестом. Допрос следовал за допросом. Иногда они продолжались целыми сутками, и тогда в камере постоянно оставались офицер и два солдата.

Изможденная физически и нравственно, княжна Тараканова заболела чахоткой. Но даже в таком положении она родила сына (впоследствии — Александр Алексеевич Чесменский; фамилия и отчество ясно указывают на того, кто был его отцом: перед поездкой в Италию главной заслугой Алексея Орлова считалась победа русского флота при Чесме).

Алексей Орлов несколько раз приезжал на свидание с княжной в Петропавловскую крепость. «И тогда, — по свидетельству все того же В. Андреева, — даже сторожу в другой комнате было слышно, как княжна резко и громко говорила с ним, а Орлов больше молчал и тушевался».

Княжна Тараканова чахла день ото дня. Не только врачи, но и те, кто ее видел, говорили, что смерть ее близка. И действительно, вскоре пропадают всякие упоминания о княжне Таракановой. Одни полагали, что она утонула в наводнение 1777 г., другие — что она умерла своей смертью и была погребена под полом каземата, прозванного «алексеевским равелином».

После этой истории с дочерью Елизаветы о княжне Таракановой вскоре забыли. Но как только исчезла княжна Тараканова, в Ивановском монастыре под Москвой появилась старица Досифея. Chia жила в большой, хорошо убранной келье в строгом затворничестве. Даже сестры-послушницы редко виделись с ней. Досифея была единственной, кто мог не присутствовать при общей службе.

В Ивановский монастырь к Досифее иногда приезжали важные люди. Косвенным подтверждением тому, что Досифея — это та самая княжна Тараканова, дочь Елизаветы и Алексея Разумовского, является тот факт, что Алексей Орлов всегда старался объезжать Ивановский монастырь стороной.

Досифея оставалась загадкой для всех сестер монастыря. Никто из них не знал, кто она такая, какое носила имя до пострижения. Если верить статье исследователя русской истории XIX в. Мельникова «Кн. Тараканова и принцесса Владимирская», Досифея открылась только Г. И. Головиной. Она рассказала о своей жизни за границей, о похищении и привозе в Россию, о содержании в крепости и пострижении в монахини. Если молоденькая девушка Г. Головина была тогда знакома с закулисной историей своего времени, ей бы непременно открылась полная картина несчастной судьбы дочери Алексея Разумовского и императрицы Елизаветы, внучки Петра Великого.

Досифея прожила в монастырском заточении долгую жизнь и умерла в 1810 г., в царствование Александра I, внука Екатерины Великой. На ее похоронах присутствовала вся тогдашняя знать и первая аристократия Москвы. На надгробной плите значилось: «Здесь погребена старица Досифея, род. в 1745 г. и ум. в 1810 г.».

Ее сын, воспитанный Алексеем Орловым, впоследствии стал военным и дослужился до генеральского звания…

Со вступлением на престол Петра III в России утвердилась Гольштейн-Готторпская ветвь Романовых.

«Никогда в нашей стране, да, кажется, и ни в каком другом государстве, верховная власть не переходила по такой ломаной линии», — писал В. Ключевский.

Голштинский герцог Карл-Петр-Ульрих был не только внуком Петра I, но и племянником Карла XII (сыном его брата) и имел права как на русский, так и на шведский престолы. Его мать, Анна Петровна умерла от простуды через несколько месяцев после рождения сына, а в 11 лет мальчик лишился и отца.

Объявленный наследником шведского престола, Карл-Петр-Ульрих начал изучать шведский язык. Но в начале 1742 г. по требованию Елизаветы ее племянника привезли в Петербург, крестили в православие, нарекли Петром Федоровичем и в ноябре того же года объявили наследником престола.

Поиски подходящей кандидатуры в невесты будущему императору привели к тому, что Елизавета остановила свой выбор на Софии-Фредерике-Августе, принцессе Ангальт-Цербской, чей дядя по матери, князь-епископ Любекский Карл-Август, был когда-то ее женихом, но умер в 1727 г. Сохранив нежную память о своем женихе, Елизавета не могла не знать, что у его сестры, Иоанны-Луизы есть дочь, почти сверстница Петра (Екатерина родилась 2 мая 1729 г.).

В феврале 1744 г. невеста с матерью приехали в Россию. Приняв православие, принцесса София-Фредерика-Августа стала Екатериной Алексеевной. В августе 1745 г. Петр III и Екатерина, троюродные брат и сестра, сочетались браком. (Это официальная версия. Но есть также версия о том, что отцом Екатерины был Иван Иванович Бецкой, внебрачный сын фельдмаршала Трубецкого. Эту версию высказал Петр Бертенев, издатель «Русского Архива». Основной аргумент Бертенева тот, что секретарь Бецкого присутствовал при свидании Екатерины с Иваном Ивановичем и видел, как Екатерина целовала у Бецкого руку.)

Сразу после объявления женихом и невестой Петр заболел оспой. Несмотря на то, что болезнь оставила на нем страшные следы, Екатерина при первом же свидании с нареченным женихом встретила его с выражением неизменной привязанности.

«Была ли это маска?» — задается вопросом В. Андреев и сам же отвечает на свой вопрос:

«Можно сказать только одно: Екатерина вступала в брак по расчету».

Со стороны Петра III было больше привязанности к кузине, чем любви. Это подтверждает та откровенность, с какой он вел с ней беседы. Если верить дневникам самой Екатерины, то Петру больше нравилось то, что она ему кузина и что по этой причине он может говорить с ней о своих сердечных привязанностях. Он рассказывал своей нареченной невесте о страстном чувстве к Лопухиной. Не наделенная превосходной красотой, Екатерина обладала женственностью, которая компенсировала внешние недостатки. Она сумела поставить себя в разговорах с Петром так, что была поверенным сначала жениха, а затем и мужа. Она стала его ментором — учителем и советчиком в амурных делах с другими женщинами. Петр настолько доверился Екатерине, что даже через две недели после свадьбы признавался ей в любви к мадмуазель Карр.

Зная в подробностях о всех привязанностях супруга, Екатерина оставалась бесстрастной наблюдательницей. Она ехала в Россию с твердым намерением единолично управлять страной, поэтому лелеяла мысль о государственном перевороте и захвате престола. Такая мысль возникла у нее задолго до 1762 г. Обвинения супруга в духовной ничтожности, склонности к грубым кутежам и сексуальному разврату, неспособности управлять государством были выдуманы Екатериной лишь для того, чтобы оправдать государственный переворот.

Между тем за 186 дней своего правления Петр III успел ликвидировать ужасную Тайную канцелярию, издать манифест «О даровании вольности и свободы всему российскому дворянству», прекратить преследования старообрядцев и задумал передать управление церковно-монастырских земель в руки государства (что, кстати, говоря, Екатерина осуществила в 1764 г.).

В 1756 г. Елизавета тяжело заболела. Екатерина составила план действий, которым поделилась с английским послом Вильямсом. Тот одобрил план и передал Екатерине на его осуществление 10 тыс. фунтов стерлингов. Но императрица Елизавета выздоровела, и план переворота пришлось отложить до лучших времен.

В декабре 1761 г. Петр занял престол. Екатерина медлила по той простой причине, что была на пятом месяце беременности. 11 апреля 1762 г. в Зимнем дворце она тайно родила сына, которого при первом удобном случае немедленно вывезли из столицы доверенные люди Екатерины в сопровождении отца младенца — Григория Орлова.

Младенца окрестили и нарекли Алексеем Бобринским. Впоследствии он получил графский титул и стал родоначальником графского рода Бобринских.

(Тем, кто интересуется подробностями российской истории, могу сказать, что одним из немногих потомков графа Алексея Бобринского, переживших лихолетья XX в. в России, является Николай Николаевич Бобринский, автор повести «Сын императрицы». Он живет в Москве, по материнской линии является правнуком известного славянофила А. Хомякова, а по отцовской — праправнуком Екатерины Великой и Григория Орлова. Не менее интересные факты почерпнет читатель и из повести Н. Бобринского. Она от первой до последней строчки основана на подлинных исторических событиях и фактах, которые на протяжении многих лет автор собирал по крупицам. Кстати говоря, Н. Бобринский полностью разделяет версию П. Бертенева о том, что отцом Екатерины был Иван Бецкой и считает это неоспоримым историческим фактом.)

Когда разговор заходит о Екатерине-женщине, то на первый план всегда выставляется любвеобильность, в которой она не уступала Петру I. Амурные подвиги императрицы настолько многочисленны, что их изложению могла бы быть посвящена отдельная книга. Но большинство рассказов о необузданной страсти Екатерины к мужскому тіолу, ее гиперсексуальности — будто по ее приказу строили в шеренгу солдат и отбирали самых крепких из них, с заметными физическими достоинствами или что для удовлетворения ее похоти приводили даже жеребцов, выведенных Алексеем Орловым — относятся к области мифов.

О внешней красоте и привлекательности будущей императрицы немалую заботу проявляла Елизавета. Первое время своей жизни в России Екатерина не пользовалась косметикой, составляя редкое исключение среди представительниц слабого пола при дворе.

Именно Елизавета послала ей коробку с румянами и белилами. С неменьшим старанием она заботилась о Екатерине, когда сводила загар с ее лица смесью лимона, яичного белка и французской водки. Рекомендованный состав оказался таким верным средством, что впоследствии Екатерина сама неоднократно советовала другим воспользоваться им как от загара, так и от лишаев. Угри на лице Екатерина вывела маслом Фальке, которое давал ей придворный медик Бёргаве.

Но не только о внешней красоте Екатерины заботилась Елизавета. Она категорически воспрещала ей ездить верхом на том основании, что желала, чтобы Екатерина поскорее стала матерью.

Однако не сама Екатерина была виновницей того, что стала матерью не так скоро, как хотела императрица и придворные. Первые признаки беременности она почувствовала, когда двор собирался в Москву. Что собой представляли эти длительные, 48-часовые, беспрерывные поездки по русскому бездорожью в несовершенных экипажах и каретах, невозможно даже представить. Екатерину так растрясло, что у нее случился выкидыш.

Кроме того, следует учесть то обстоятельство, что Петр относился к Екатерине больше как к кузине, чем к законной супруге. Он сам хвастался перед ней своей связью с мадемуазель Карр. Позже его внимание привлекла дочь жившего в ссылке Бирона. Низкорослая и горбатая, но обладавшая привлекательными глазами, умница и прирожденная интриганка, молодая Бирон была нелюбимой дочерью в своем семействе. Она признавалась императрице Елизавете, что отец и мать притесняют ее за желание перейти в православие. Тогда Елизавета приняла девушку под свое покровительство, взяла ко двору и стала ее крестной матерью. Петр, не любивший русского языка и русских традиций, сошелся с молодой Бирон на том, что мог сколько угодно говорить на немецком языке.

Любовницей Петра была также некрасивая фрейлина Полянская. Узнав о связи наследника с ней, Елизавета не раз зло высмеивала ее в присутствии посторонних. Много толков и слухов ходило и о связи Петра с Елизаветой Воронцовой, которой он, уже став императором, вручил орден Екатерины. Не отличавшаяся способностями, резкая и грубая в обращении, высокая и полная, внешне не привлекательная из-за следов оспы на лице, Елизавета не была той женщиной, связь с которой могла положительно повлиять на Петра… Злые придворные языки называли ее «трактирщицей».

Что оставалось Екатерине, в которой все видели женщину? Все, кроме супруга. Поэтому нет ничего удивительного в том, что охлаждение отношений между ними возникли очень рано. Вскоре у Екатерины тоже появились фавориты. В их числе был граф Станислав Понятовский, ставший последним королем Речи Посполитой, граф Сергей Салтыков и Григорий Орлов.

К тому моменту, когда желание Елизаветы исполнилось и Екатерина забеременела, у нее был любовный роман с Сергеем Салтыковым. Поэтому неудивительно, что именно ему придворная молва приписала отцовство Павла.

«Как же берегли нервы Екатерины? — писал В. Андреев. — В это время бдительным стражем при ней и Петре Федоровиче был, вместо покойного Чеглокова, Александр Шувалов. Екатерина обладала умением смягчать всех церберов, с которыми сталкивалась. Старик Чеглоков перед смертью влюбился в нее, и Александр Шувалов, бывший прежде начальником тайной канцелярии, мог быть в ее обществе только обходительным кавалером».

Павел родился 20 сентября 1754 г. Сразу после рождения Елизавета забрала его к себе в покои под присмотр мамок и нянек, оставив ослабевшую после родов Екатерину без всякого попечения. То ли придворные слухи о том, кто является настоящим отцом мальчика, дошли до императрицы, то ли по какой-то иной причине, но в это время между двумя женщинами начинаются частые разлады: если Екатерина при встрече не очень низко кланялась, острая на язык Елизавета тут же спрашивала, не болит ли у нее шея; потом Екатерина получила от императрицы выговор за то, что сделала долг в 2 тыс. руб.; когда Екатерина плакала, получив известие о смерти отца, то Чеглокова, придворная дама Елизаветы, высказала ей в глаза, что он не был королем, чтобы о нем плакать целую неделю.

Переворот 1762 г. в пользу Екатерины был совершен не без помощи фаворитов, среди которых в то время первую роль играл Григорий Орлов и от которого Екатерина родила сына.

«Переворот 1741 г. поставил во главе правления Елизавету, женщину умную, но малообразованную, которая принесла на престол только женский такт, любовь к своему отцу и симпатичную гуманность, — рассуждая об отличиях двух государственных переворотов, писал С. Платонов. — Поэтому правительство Елизаветы отличалось разумностью, гуманностью и благоговением к памяти Петра Великого. Но оно не имело своей программы и поэтому стремилось действовать под началом Петра. Переворот 1762 г., напротив, поставил на трон женщину не только умную и с тактом, но и чрезвычайно талантливую, на редкость образованную, развитую и деятельную. Поэтому правительство Екатерины не только возвращалось к хорошим старым образцам, но вело государство вперед по собственной программе, которую приобрело мало-помалу по указанию практики и отвлеченных теорий, усвоенных императрицей. В этом Екатерина была противоположна предшественнице. При ней была система в управлении, и поэтому случайные лица, фавориты, менее отражались на ходе государственных дел, чем это было При Елизавете, хотя фавориты Екатерины были очень заметны не только деятельностью и силой влияния, но даже капризами и злоупотреблениями».

Взойдя на престол, Екатерина, как и ее предшественница, намеревалась вступить в морганатический брак с Григорием Орловым.

Хотя у Екатерины в то время были близкие отношения с Орловым, она вполне могла обойтись без этого брака. Но дело в свои руки взял Бестужев, которому такой брак был выгоден. Он повел дело довольно хитро: от высших чинов государства было написано прошение, в котором от имени народа высказывалось желание, чтобы императрица избрала себе супруга. В прошении называлась и конкретная кандидатура — шлиссельбургский узник Иоанн Антонович. Под прошением подписались 12 епископов, которые сделали оговорку к первоначальному тексту и не ограничивали выбор Екатерины одной кандидатурой.

Расчет Бестужева оказался верен: Екатерина должна была видеть народное желание, затем указание на конкретного кандидата, который с раннего детства провел в заточении и превратился в идиота. Естественно, что между Иоанном Антоновичем и Григорием Орловым бесспорное предпочтение оставалось за последним.

Екатерина согласилась, цель Бестужева и Орловых была почти достигнута. У Марии-Терезии для Григория Орлова запросили титул князя германской империи, его также хотели сделать герцогом ингерманландским.

«Если Екатерина еще могла колебаться, то перед Орловым был пример в прошлом: императрица Елизавета вышла замуж за Разумовского — Екатерина не давала ничего нового, выходя замуж за Орлова, — писал В. Андреев. — Панин, Воронцов и К, Г. Разумовский были противниками подобного брака: они считали его несовместимым с благом России и сверх того видели, что сама Екатерина не имеет особого желания, чтобы он совершился».

Екатерине нужны, были подлинные документы, доказывающие правдивость разговоров о том, что императрица Елизавета на самом деле была повенчана с Разумовским. Ведь именно на них основывала свои надежды партия Бестужева-Орловых.

Но за документами отправляются не они, а Воронцов, один из противников брака. Перед отъездом у Воронцова состоялся откровенный разговор с Кириллом Разумовским. Он не утаил от него, что если брак будет документально подтвержден, то Разумовский получит титул «высочества». Но он также дал понять ему, что лучше бы этих документов не было. Разумовский встал, открыл потайной сейф, вынул из него бережно завернутый сверток бумаг и молча бросил в камин.

Женатый на Нарышкиной, Кирилл Разумовский, по словам современников, при его красоте в молодости был львом петербургских дамских салонов, где не он, а за ним ухаживали. Один германский сатирик того времени встречался с ним тогда, когда Разумовский являлся президентом Академии наук, и говорил после, что «президент имеет больше детей от разных женщин, чем написал книг, и знал профессоров меньше, чем петербургских кокеток». Кирилл Разумовский и в самом деле не отличался особой ученостью и блестящими способностями, зато обладал проницательным умом и верным взглядом на вещи. Он никогда не претендовал на то, чего не имел.

Екатерина была расположена к Разумовскому. Во время пешего путешествия Елизаветы к Троице он часто заезжал в село Раево, где жили Екатерина и Петр. Она не могла не заметить, что Разумовский увлечен ею, точно так же, как сама она не могла не обратить внимания на красавца-мужчину.

После восшествия Екатерины на престол К. Разумовский был у нее своим человеком, хотя особых поручений на него она не возлагала. Он был лишь членом совета императрицы.

«Один Панин (Н. И.) думает, другой (П. И.) кричит, Чернышев (Захар) предлагает, другой (Иван) трусит, я молчу, а прочие хоть и говорят, да того хуже», — говорил сам Разумовский о заседаниях этого совета.

В 1770 г. К. Разумовский присутствовал при службе митрополита Платона. Обращаясь к гробнице Петра, тот причитал: «Встань!»

Разумовский слушал, а затем сказал с украинским акцентом: «Чого вин его кличе? Як встане, то всим нам достанется».

Как и всех предшественников на российском престоле, Екатерину беспокоило состояние нравственности. Выше я приводила выдержку из указа Елизаветы о борьбе с проституцией. Но результат оказался почти нулевым. Во время Екатерины проституция достигла таких размеров, что составила настоящую проблему физического здоровья людей. Особенно из-за эпидемий сифилиса, которые превратились в настоящее бедствие.

Чтобы хоть как-то приостановить распространение заразы, против которой тогда еще не было лекарств, в 1764 г. вышло постановление Сената: ввиду значительного развития венерических заболеваний среди солдат, велено было допрашивать заболевших, от кого заразились, и «тех женщин разыскивать, по приводе осматривать; если окажутся больными, то лечить; по излечении же отсылать в Нерчинск только таких, кои подлыя и бродячия и точно по разведыванию найдутся в том потребстве подозрительными».

Уставом о благочестии 1782 г. воспрещалось свой дом или снятый «открыть днем или ночью всяким людям ради непотребства и непотребством своим или иного искать пропитания». Сводничество наказывалось смирительным домом.

Если посмотреть постановления и указы за собственноручной подписью Екатерины II по борьбе со сводничеством и проституцией, то из них явствует, что императрица прекрасно понимала несостоятельность любых мер. Екатерина считала проституцию фактом, который необходимо признать терпимым. Осторожная во всех своих начинаниях, она приказала ввести обязательный медосмотр всех девушек и женщин, которые подозревались в проституции. Ее стараниями были открыты воспитательные дома и лечебные заведения для больных сифилисом или, как говорили тогда, «франц-венерою».

Но благие начинания Екатерины по государственному контролю за проституцией так и не получили надлежащего развития. Единственное, чего могла добиться Екатерина, так это то, что в. столице были назначены особые места для «вольных домов». (Лишь в 1843 г. проституция была признана законом; в столице, а также в Москве, Казани, Одессе, Минске и других городах империи были открыты публичные дома и созданы врачебно-полицейские комитеты, которые занимались розыском женщин-проституток.)

Екатерина II находилась на престоле 34 года. Мы оставляем за скобками как положительные, так и отрицательные государственные деяния, которые были совершены в годы ее царствования. Тема нашего разговора более узкая и вместе с тем довольно необъятная: тайны кремлевской любви. Если верить историкам и мемуаристам прошлого, в разные годы Екатерина имела четырнадцать любовников, которых приближала и делала своими фаворитами. Это касается не только периода ее молодости, но и времени позднего правления. Своего избранника на роль супруга Екатерина селила во дворце и выделяла 250 тыс. рублей на его содержание. Кроме названных знаменитых любовников императрицы, ее избранниками становились Завадовский, который впоследствии стал первым в истории России министром просвещения; Дмитриев-Мамонов, известный в то время своими литературными опытами; Зорич — основатель 1-го московского кадетского корпуса, а также Платон Зубов — увлечение 60-летней Екатерины.

«При Екатерине любимцы могли иметь силу лишь настолько, насколько того заслуживали по способностям, но никогда воля их не ставилась превыше всего, — писал В. Андреев. — Только Зубов при умственной ограниченности занимает первое место в ее совете. Но это было уже тогда, когда силы ее падали. Но и о Зубове Ермолов отзывался, что он лучше многих современников знал Россию. В большинстве же случаев людьми обыкновенными Екатерина, как она признавалась сама, играла как игрушками».

Императрица умерла 6 ноября 1796 г. на 68-м году жизни. Она готовила на российский престол своего внука Александра, что и выразила в завещании. Но Павел, узнав о тяжелой болезни матери, примчался из Гатчины и сжег завещание. В этом ему помогли граф А. Безбородко и Николай Зубов, брат последнего фаворита императрицы.

РОМАНЫ ИМПЕРАТОРОВ

Заканчивался бурный, кипевший невиданными до того в России страстями, XVIII в., и вместе с ним «шапка Мономаха» переходила от женщин к мужчинам — последним представителям дома Романовых. С неотвратимой неизбежностью надвигался XIX в. — век небывалого расцвета литературы, философии, искусств, прогрессивных реформ, ознаменованный победой над непобедимым Наполеоном, — и в тоже самое время век подавления либерализма, многих национально-освободительных движений и становления России как «жандарма Европы».

Во многих областях и направлениях Россия шагнула далеко вперед по сравнению с предыдущими царствованиями. И только нравы остаются теми же, что издавна и прочно укоренились в доме Романовых. По традиции, которая досталась в наследство от Петра, Романовы все также женились на представительницах правящих дворов Европы, рожали с ними наследников престола, но влюблялись и испытывали глубокие сердечные чувства не в семье, а на стороне.

И все же какие-то изменения произошли: наследники престола получили возможность самостоятельно выбирать себе в супруги ту из западноевропейских принцесс, которая была по сердцу. Но даже при этом должна была быть соблюдена политическая целесообразность выбора.

В 1773 г. Екатерина женила своего сына Павла на Вильгельмине, принцессе Гессен-Дармштадтской, которая в крещении стала великой княгиней Натальей Алексеевной. Но в апреле 1776 г. 21-летняя великая княгиня умерла во время родов. В тот же год Павел женился снова. На этот раз его избранницей стала племянница Фридриха Великого София-Доротея, принцесса Вюртемберг-Штутгардская. Став в крещении Марией Федоровной, она родила Павлу десять детей — четверых сыновей и шесть дочерей.

Но Павел не отошел от «традиции». В начале 1801 г. в Петербурге распространился слух о том, что Павел совершенно разошелся с женой и увлекся Анной Гагариной. Отца своей возлюбленной — Лопухина — он назначил генерал-прокурором. Внебрачная связь императора стала одной из причин, ускоривших дворцовый переворот и его гибель.

На престол взошел Александр Павлович. Именно его в обход отца Екатерина готовила к российскому престолу. Она сама учила внука читать и писать и осуществляла постоянный контроль за его образованием. Когда Александру исполнилось 16 лет, Екатерина женила его на 14-летней Луизе, принцессе Баден-Баденской.

«Эта пара прекрасна, как ясный день, в ней пропасть очарования и ума; это сама Психея, соединенная с любовью», — писала Екатерина.

Но так думала только она. Александр был красивым молодым человеком. От брака с Луизой, ставшей в крещении Елизаветой Алексеевной, родились две дочери — Мария и Елизавета (обе дочери умерли в младенчестве: первая в годик, вторая — в два годика).

Вопреки восхищенному отзыву бабушки, Александр очень рано отдалился от супруги и вступил в многолетнюю связь с той, которой принадлежало его сердце — Марией Нарышкиной. От нее у Александра родились дети, а смерть любимой дочери Софьи в 1824 г. стала для него тяжелым ударом. Этот удар в сочетании с нарастанием революционных движений в Западной Европе привели к тому, что Александр все более мрачнел и не мог находиться на одном месте. За последнее десятилетие своего царствования он изъездил вдоль и поперек не только Европу, но и почти всю Россию (Финляндия, Варшава, Берлин, Вена, Париж, Лондон, север и юг России, Урал, Средняя и Нижняя Волга).

Александру все чаще приходилось думать о кандидате на российский престол. По павловскому закону о престолонаследии им должен был стать Константин, второй после Александра сын Павла. Но цесаревич Константин уже в молодости отличался дикими выходками и грубостью характера, чем напоминал отца. Еще при жизни Екатерины он женился на Юлиане-Генриетте, герцогине Саксен-Кобургской, которая была на два года моложе. Брак оказался несчастливым, и в 1801 г. великая княгиня Анна Федоровна навсегда покидает Россию.

В отличие от старшего брата, Константин никогда не был однолюбом. По числу внебрачных детей его вполне можно было бы поставить в один ряд с великим предком, Петром I. От любовной связи с актрисой Жозефиной Фридрих у Константина родился сын, которого нарекли Павлом Александровым и который впоследствии стал генерал-адъютантом. Плодом сердечного романа с певицей Кларой-Анной Лоране, побочной дочерью князя Ивана Голицына, стало рождение сына Константина Константинова (впоследствии — генерал-лейтенант) и дочери Констанции, которая была воспитана в доме князей Голицыных и выдана замуж за генерал-лейтенанта Андрея Лишина.

Рассказывая о тайнах кремлевской любви, в этом месте я не могу не рассказать шестой дочери Павла, Анне. В феврале 1816 г. в церкви Зимнего дворца совершилось торжественное бракосочетание: император Александр I выдавал свою младшую сестру замуж за принца Оранского. Однако предыстория этого брака наполнена таким количеством хитрых дипломатических ходов, торгов и блужданием в лабиринте тайн и секретов, что могла бы послужить сюжетом для многих художественных произведений.

Анна Павловна родилась в 1795 г. Когда ей исполнилось 15 лет, через своего посла Коленкура к ней посватался не кто-нибудь, а сам французский император Наполеон Бонапарт.

«Она высока для своих лет, — писал в одном из секретных отчетов министру внешних сношений по поводу брачных переговоров посол Коленкур. — У нее прекрасные глаза, нежное выражение лица, любезная и приятная наружность. И хотя она не красавица, взор ее полон доброты и тепла. Нрав ее тих и, говорят, очень скромен. Доброте ее отдают предпочтение перед умом… Как все великие княжны, она прекрасно воспитана и образована. Она уже умеет держать себя, как подобает принцессе, обладает тактом и уверенностью, необходимым при дворе. Подобно братьям, она походит на мать. Все говорят, что она унаследует ее походку и формы».

В январе 1810 г. Александр при личной встрече сказал Коленкуру, что Мария Федоровна может дать согласие на брак дочери не ранее чем через два года. На дипломатическом языке это означало вежливый отказ.

В то же время, доверенный человек императора, генерал Чернышев, вел секретные переговоры с нидерландским двором о браке между Анной Павловной и наследным принцем. Проездом из Англии в Россию Александр лично посетил Гаагу и предложил Виллему приехать в Петербург, чтобы познакомиться с Анной.

Секретная переписка продолжалась до битвы при Ватерлоо, когда Александр наконец открыто предложил Виллему заключить брак между его сыном и Анной. Но король надеялся женить сына на одной из принцесс Габсбургского дома, поэтому ответил дипломатично: нужно подумать.

В конце концов Оранский дом породнился с домом Романовых. Лето молодожены провели в России, а в сентябре прибыли в Гаагу.

Живя на чужбине, Анна Павловна никогда не забывала о том, что является императорской дочерью и сестрой, и требовала соответствующего обхождения. Она регулярно писала семье в Россию, делясь своими радостями и горестями. Изучая нидерландский язык, историю и литературу, много занимаясь благотворительностью (она основала более 50 приютов для детей неимущих), Анна Павловна сыскала искреннюю любовь и восхищение подданных. От своего свекра, короля Виллема, она получила в подарок домик своего прапрадеда Петра в Заандаме по случаю рождения 2 августа 1818 г. второго сына, названного Александром. Она приказала построить для него каменное покрытие, какое возвела Екатерина над домиком Петра в Петербурге.

В марте 1848 г. Анна потеряла сына Александра, а ровно через год, 17 марта 1849 г., в результате несчастного случая умер и ее супруг — нидерландский король Виллем II. После его смерти Анна Павловна обнаружила, в каком ужасном состоянии находятся финансовые дела Оранского дома, и обратилась за помощью к брату Николаю I.

«Милый брат, дорогой и любезный друг, — писала она, — ты, конечно, понимаешь, что только обстоятельства крайней необходимости вынуждают меня нарушить наше общее горе и говорить с тобой о вещах материальных. Я подумала, милый друг, что, поскольку речь идет о чести семьи и памяти нашего дорогого Виллема, которого ты так любил, я должна обратиться к твоему сердцу и воззвать к твоей доброте. Тебе известно о наследстве Виллема. В задачу комиссии, созданной для изучения и рассмотрения этого вопроса, входило собрать необходимые данные и оценить имущество и наличные активы, ровно как и сосчитать долги. Последние, как оказалось, составляют 4,5 млн. гульденов. Для их уплаты нам нужно будет продать всю землю и недвижимость в этой стране, поэтому я обращаюсь к тебе, любимый брат и друг, с просьбой, чтобы ты в этот роковой час согласился купить собранные Виллемом картины, к которым ты так привязан и которые уже отданы тебе в залог. Если ты выполнишь мою просьбу, мои дети будут спасены. Ты также спасешь честь семьи».

Николай согласился и купил коллекцию за 137 823 гульдена. Теперь это бесценное собрание картин, среди которых многие принадлежат кисти Рембрандта, — предмет гордости Эрмитажа. На свои личные сбережения Анна купила дворец в Сустдейке, «чтобы этот знак национальной благодарности, подаренный нашему Виллему по случаю битвы при Ватерлоо, не попал в руки Бог знает кого».

После того как у великого князя Николая в 1818 г. родился сын, император Александр остановился на варианте, что его преемником на российском престоле в обход Константина должен стать их младший брат Николай. Об этом он и предупредил младшего брата и его супругу, великую княгиню Александру Федоровну.

В 1819 г. Константин решил вступить в морганатический брак с графиней Яной Грудинской. Константин был командующим русской армией в Польше и жил в Варшаве. Александр, который в то время носетил польскую столицу, имел разговор с Константином. Александр дал согласие на развод брата с Анной Федоровной и вступление в морганатический брак с графиней Грудинской при условии, что Константин передаст свои права на престол Николаю.

Результатом соглашения стал манифест от 20 марта 1820 г., согласно которому член императорской фамилии при вступлении с лицом невладетельного дома не мог передавать детям права на престол.

Внезапная смерть Александра I в далеком Таганроге 19 ноября 1825 г. не только возвела на престол Николая I, младшего сына императора Павла, но и породила красивую легенду о старце Федоре Кузьмиче.

Уже в пятимесячном возрасте Николай был произведен в полковники и назначен шефом лейб-гвардии Конного полка, а в четыре года — шефом лейб-гвардии Измайловского полка. Николая готовили к военной карьере, и даже в воспитатели к нему определили генерала Ламсдорфа, который сурово наказывал упрямого, непослушного и вспыльчивого великого князя. И все же, несмотря на солидное военное образование, на всю жизнь Николай сохранил страсть только к внешней стороне военной службы — разводам, смотрам, парадам.

Николай отличался высоким ростом и красотой, и его считали красивейшим мужчиной в Европе. Его женой стала принцесса Шарлотта, дочь прусского короля Фридриха Вильгельма III. Приняв православие, она стала именоваться Александрой Федоровной.

«Император Николай питал к своей жене, этому хрупкому, безответственному и изящному созданию, страстное и деспотическое обожание сильной натуры к существу слабому, единственным властителем и законодателем которого он себя чувствует, — писала в своих мемуарах фрейлина императорского двора А. Тютчева. — Для него это была прелестная птичка, которую он держал взаперти в золотой и украшенной драгоценными камнями клетке, которую он кормил нектаром и амброзией, убаюкивал мелодиями и ароматами, но крылья которой он без сожаления обрезал бы, если бы она захотела вырваться из золоченых решеток своей клетки. Но в своей волшебной темнице птичка не вспоминала даже о своих крылышках».

Александра Федоровна была физически слабой, болезненной женщиной. Она родила Николаю четыре сына и три дочери, но император по традиции предавался развлечениям и на стороне.

«Если век Екатерины или Елизаветы Петровны своим бесшабашным, подчеркнутым каким-то цинизмом и распутством весьма успешно бил все рекорды, установленные при дворе Людовика XIV и Людовика XV, если Екатерина и Елизавета навсегда связали свое имя с этой особой, юнкерской, какой-то ухарской, мозги набекрень развращенностью, и прославили этим свое имя, то Николай Павлович имеет все права обижаться за невнимание к нему, — писал историк И. Василевский. — Он, со своей стороны, всемерно старался проявить себя и в этой области не менее, чем та же Екатерина. Вина не его, а неблагодарного потомства в том, что имя Николая не сделалось в этой области нарицательным. Только жестокость Николая Палкина могла затмить эти его заслуги».

Среди бумаг Добролюбова, которые хранятся в Пушкинском доме в Петербурге, есть статья «Разврат Николая Павловича и его приближенных любимцев», которая по цензурным соображениям не могла быть издана. Свою статью Добролюбов начинает с того, что говорит: «Всякому известно, что Николай пользовался репутацией неистового рушителя девической невинности». Современники из числа придворных, которые были в курсе всех слухов и сплетен, утверждали, что при дворе нет ни одной фрейлины, которая бы не подверглась сексуальным домогательствам самого Николая или кого-нибудь из членов августейшего семейства.

«Обыкновенный порядок был такой: брали девушку знатной фамилии в фрейлины, употребляли ее для услуг благочестивейшего самодержавнейшего императора, а затем императрица Александра начинала сватать обесчещенную девушку за кого-нибудь из придворных женихов», — со ссылкой на Добролюбова, писал И. Василевский.

Любопытная черта нравов того времени: женитьба на любовнице императора считалась не только наилучшим способом к придворной карьере, но еще и честью, оказанной жениху августейшим монархом.

Вот типичный и одновременно редкий пример того времени. Полковник лейб-гвардии гусарского полка Никитин женился на дочери барона Фредерикса, которая перед замужеством находилась в интимной связи с Николаем. Узнав об этом, муж позволил себе упреки в адрес жены за роман с императором. По жалобе жены полковника Никитина сослали для прохождения службы в один из отдаленных полков. Лишь когда его жене надоел петербургский климат и она уехала за границу, не в меру требовательному супругу разрешили вернуться в столицу.

Жалобы на сексуальные домогательства представляли собой исключение. Да и кому было жаловаться, если насильник — это не кто-нибудь, а сам император! Когда фрейлина Рамзай, дочь финляндского генерал-губернатора, позволила себе уклониться от обычных знаков внимания Николая I и заперла на ключ двери своей спальни, ее отец был немедленно отстранен от должности.

Добровольные, а чаще добровольно-принудительные, услуги по женской части в царствование Николая создавали почти идеальные условия для ошеломительной служебной карьеры, дававшей власть над верноподданными.

«Наружность Николая, прятавшегося от России плотной стеной тайной полиции, составленной из филеров, битых офицеров и воров, пойманных на краже казенных денег, Герцен рисует чертами незабываемыми, — читаем у И. Василевского. — Николай, превративший всю Россию в острог, свирепый часовой в ботфортах, со свинцовыми пулями вместо глаз, с бегущим назад малайским лбом и звериными выдающимися вперед челюстями… Он заводит бесконечные интрижки в театрах, где появляется в уборных актрис. На этих театральных амурах царя делает свою карьеру заботящийся об их интересах директор театров Гедеонов. Николай ездит в Смольный монастырь, и так как здесь его амурам помогает начальница института для благородных девиц графиня Адлерберг, то ее сын, сотоварищ Николая в сексуальных похождениях, делает блестящую карьеру. Вначале он назначен адъютантом Николая, а затем министром двора. Николай ездит по маскарадам, устраивает ряд веселых интрижек, — и пышную карьеру делает А. Ф. Орлов, которому надлежит при таких поездках наблюдать за местностью и охранять покой самодержца».

Сохранились рассказы современников о том, какие меры принимал граф Клейнмихель, чтобы покрепче привязать Николая к своей жене. Глава Третьего отделения и гроза всей России задумал объявить, что его жена имеет детей от Николая. Тогда, по расчетам изобретательного графа, на него должен будет снизойти дождь императорской благосклонности.

Дело было за малым, нужно было родить ребенка. Вся беда заключалась лишь в том, что графиня Клейнмихель была бесплодна. Но и это не смутило главу Третьего отделения. Он пустил слух о том, что жена его лечится от бесплодия, а через некоторое время графиня уже щеголяла… с подвязанным животом. В положенный срок она на короткое время исчезала из светского круга и ждала, пока муж отыщет новорожденного младенца. Когда все оказывалось в порядке, распускался слух, что ребенок у графини от Николая. Император горячо благодарил Клейнмихеля за то, что тот воспитывает незаконных царских детей. И поскольку «дождь августейшей благосклонности» был обилен, к подобному ухищрению Клейнмихель прибегал восемь (!) раз, в результате чего глава Третьего отделения обзавелся пятью сыновьями и тремя дочерьми.

Обратимся к историку И. Василевскому:

«В многочисленных и типично-казарменных амурных похождениях Николая I чрезвычайно отчетливо проявляется, что перед нами не просто похождения савраса без узды, но разгул и разврат именно его императорского величества, самодержца всероссийского. Такова сущность его манеры ухаживать. Любой комплимент по адресу смазливенькой дамы произносится Николаем I так авторитетно и увесисто, как будто под ним следует подпись: Дан в городе Санкт-Петербурге, в лето от рождества Христова 1851-е, царствования же нашего в 26-е…

Эти цифры в данном примере не случайны. Именно в этом, 1851 году Николай I на дворянском балу встретил 18-летнюю красавицу Жадимировскую. Встреча оказалась чревата последствиями. В порядке высочайшей милости Николай I не только соизволил сказать Жадимировской несколько комплиментов, но и запомнил ее, в обычном порядке до ее сведения было доведено о чувствах, какие его величество изволит питать по ее адресу. Ко всеобщему изумлению Жадимировская, незадолго перед тем выданная замуж за нелюбимого мужа, вместо того чтобы возликовать, резко уклонилась от амурных предложений царственного селадона. Горе несчастной! Злобный, высокомерный, желчный Николай I сумел отомстить наивной женщине, посмевшей — вы подумайте! — уклониться от объяснений величества».

Супружеское ложе с Николаем I по очереди делили многие представительницы высшего света. Одной из них была Варвара Нелидова. Она была племянницей Екатерины Нелидовой, всемогущей фаворитки Павла I (которую позже сменила Лопухина). Будучи фрейлиной, Варвара Нелидова одно время открыто жила с Николаем в Зимнем дворце.

Образ жизни не мог не отразиться и на правлении Николая. Он не смог пережить крах системы, которую создавал на протяжении всего царствования. Отличаясь железным здоровьем, в начале 1855 г. Николай I слег от легкой простуды. 13 февраля он подучил известие о неудаче русской армии под Евпаторией, и 18.февраля скончался. По столице мгновенно распространился слух о том, что император покончил жизнь самоубийством.

«Сдаю тебе мою команду, к сожалению, не в том порядке, как желал, оставляя много хлопот и забот», — сказал он наследнику перед тем, как принять яд.

Новым императором стал Александр II. Еще наследником он первым из русским государей совершил путешествие в Сибирь, а во время заграничной поездки выбрал себе невесту — дочь великого герцога Гессен-Дармштадтского Людвига Максимилиану-Августу-Софию-Марию, которая в России приняла имя Марии Александровны.

Их свадьба состоялась в 1841 г., а 18 августа следующего года на свет появилась дочь Александра (умершая в семилетием возрасте). Почти через год, 8 сентября 1843 г., родился сын Николай (умер в 22-летнем возрасте), а за ним, 26 февраля 1845 г., — Александр, будущий император России. Всего же у Александра II и Марии Александровны родилось шесть сыновей и две дочери.

Вступив в возрасте 37 лет на престол, Александр II действительно получил в наследство от отца страну, дела в которой в полном запустении. Поэтому императору пришлось не только приводить их в порядок, но и по-новому завоевывать авторитет на международной арене. Старший сын Николая I стал не только царем-реформатором, но и первой жертвой той системы, которую насаждали в России его предки. Никогда еще до него никто не совершал столько покушений на жизнь царственной особы, и вряд ли сам император Александр II осознавал, когда взорвалась бомба террориста-народовольца, что в его смерти виновата не она, а то, что он успел и чего не успел сделать.

В жизни императора Александра II была любовь, которая послужила основой для произведения М. Палеолога «Роман императора» и художественного сериала, неоднократно показанного по телевидению.

Этой любовью была Екатерина Михайловна Долгорукая. Ей исполнилось только 17 лет, ему было 47, когда он увидел ее на балу и влюбился с первого взгляда. Совсем ещё девочка, Екатерина Долгорукая сумела совершенно подчинить императора своей воле. Она на долгие годы стала его неизменной спутницей и соучастницей во всех делах. От их романа родилось трое детей — сын Георгий и две дочери — Ольга и Екатерина (один мальчик умер).

Однако положение Долгорукой долгие годы оставалось неопределенным: она не жена, но она и не любовница, или то и другое вместе. Удивительно, но Александр II сохранял свое искреннее чувство к Долгорукой на протяжении всей их связи, не позволяя выходить замуж. Он боялся потерять ту, чье положение всецело зависело только от него.

Мария Александровна знала о связи мужа с Долгорукой, но, похоже, понимала, что ничего не сможет сделать. Она сознавала, что является как бы препятствием на пути влюбленных, и тяготилась своим незавидным положением.

Ее смерть в мае 1880 г. позволила Александру выполнить долг, который висел над ним более десяти лет. Вскоре после похорон жены он вступил в тайный морганатический брак с возлюбленной. Он присвоил Екатерине. Михайловне Долгорукой титул светлейшей княгини Юрьевской и задумал короновать ее новой царицей.

Однако планам Александра II на счастливую семейную жизнь не суждено было сбыться. 1 марта 1881 г. он погиб во время очередного покушения. У набережной Екатерининского канала, на месте гибели императора, позже был воздвигнут храм Воскресения Христова «на крови». Никто и не предполагал, что он станет символом трагической судьбы дома Романовых.

Александр III не готовил себя в императоры. Он занял трон в силу трагических перипетий, которые пережила семья. Наследником престола был Николай, который должен был стать императором под именем Николая Второго.

Его преждевременная смерть в апреле 1865 г. возвела на трон Александра, который женился на невесте брата, датской принцессе Марии-Фредерике-Дагмаре, ставшей в православии Марией Федоровной. Через год после смерти жениха она вышла замуж за его брата.

Александру III было всего 49 лет, когда 20 октября 1894 г. от «гипертрофии сердца и жировом перерождении его при хроническом интерстициальном воспалении почек, изменения в почках были сравнительно незначительны». Он правил Россией 13 лет и умирал в полной уверенности, что оставляет сыну великую страну.

Когда 26-летний Николай II вступил на престол, современники стали находить такие исторические совпадения и приметы, которые предрекали молодому императору насильственную смерть.

Совпадения и приметы начали сбываться с коронации, когда по нерадивости полиции в толпе на Ходынке погибло несколько тысяч человек.

Николай при его склонности к мистицизму верил в приметы. По преданию, незадолго перед насильственной гибелью император Павел имел беседу с одним русским юродивым-прорицателем, который предрек насильственную гибель династии в 1918 г. «при царе, нареченном Николаем». Предсказание было записано Павлом, положено в шкатулку и замуровано в потайном месте его дворца с непременным условием: вскрыть через сто лет после его смерти.

Вскрыть шкатулку выпало Николаю II. Придворные также вспоминали судьбу Людовика XVI и его жену Марию Антуанетту, портрет которой висел в парадном зале Царскосельского дворца. (Под ним царская семья вставала во время приемов гостей.) А ведь во время коронации Людовика в Париже тоже произошла давка, в которой погибли люди. И то, что французский король закончил свою жизнь на плахе, тоже всем было хорошо известно.

Что касается женитьбы Николая, то и здесь не обошлось без мистики и суеверий. Александр III был категорическим противником женитьбы сына на Алисе, принцессе Гессен-Дармштадтской.

Она была не только внучкой английской королевы Виктории, но и племянницей германского императора Вильгельма II. Николай увидел ее впервые в Виндзорском замке и сразу влюбился. Королева Виктория благожелательно отнеслась к чувствам, которые возникли у ее любимой внучки к молодому наследнику российского престола. Александр III, наоборот, был категорическим противником подобного брака. Он знал, что гемофилия поражала из поколения в поколение членов гессенского дома по мужской линии.

Но Николай ни о ком нё желал слышать, кроме принцессы Алисы. Долгие годы их любовь продолжалась по переписке, пока в апреле 1894 г., незадолго до своей смерти, Александр благословил брак сына. Свадьба состоялась в ноябре того же года, вскоре после похорон императора Александра.

Принцесса Алиса получила воспитание в Виндзорском замке, однако во всем остальном она мало чем отличалась от типичной английской девушки викторианской эпохи. И кто бы мог подумать, что искрящейся радостью принцессе, «виндзорскому солнечному лучику», как ласково называл ее в своих письмах Николай, суждено стать русской царицей, фанатичной приверженкой православной церкви.

Но очаровательная принцесса несла с собой и семена будущих бедствий: вместе со склонностью к мистике она унаследовала от матери способность передавать наследникам по мужской линии гемофилию. И то, что в семье Николая и Александры первыми на свет появились четыре дочери, сейчас может восприниматься не иначе, как божественное провидение, предупреждение свыше.

Страстное желание родить Николаю наследника побудило царицу искать помощи не только у святых старцев, но и у шарлатанов, авантюристов и мнимых чудотворцев. И когда через десять лет супружеской жизни 30 июля 1904 г., на свет появился сын, это было истолковано именно как чудо.

Но вместе с чудом на трон легла печать смерти: наследник страдал гемофилией. Это стало понятно с первого мгновения его появления на свет: у мальчика не прекращалось пуповинное кровотечение.

Александра Федоровна была не из тех женщин, которые сдаются без борьбы. Убежденная, что вера способна свернуть горы, она была одержима идеей найти святого человека, который молился бы за нее и ее сына.

И такой человек объявился. Имя ему — Григорий Распутин. Неграмотный крестьянин, который в молодости отличался конокрадством, беспробудными пьянками, буйством и распутством (отчего и получил свое прозвище — Распутин).

Настоящая фамилия «чудотворца» — Новых Григорий Ефимович. Он родился в селе Покровском Тюменского уезда Тобольской губернии в 1864/65 г. Пить начал с 15 лет, а в 20 лет, после женитьбы, превратился в алкоголика. Пойманный однажды на месте преступления, он был сильно избит односельчанами и сдан в волостное правление.

Однако и после этого Новых не перестал воровать. Тогда сельское общество подняло вопрос о ссылке его в Восточную Сибирь. Ему удалось избежать ссылки благодаря паломничеству в Верхотурский монастырь.

После трехмесячного пребывания в монастыре у Распутина — теперь не только земляки, но и он сам себя так величал, — начинается новый период жизни. Он забросил семью и хозяйство и за несколько лет побывал в десятках всевозможных обителей, в том числе и на Афоне. Он бросил пить, курить и употреблять в пищу мясо. После возвращения в родное село он устроил в подполье молельню, где вместе со своими поклонницами, число которых все время росло, устраивал своеобразные «богослужения». Они неизменно заканчивались самым скотским развратом.

«Дар спасения женских душ через унижение их гордыни, очищение их от скверны, снятие с них страстей, особливо же изгнание из грешниц блудного беса», — так сам Распутин характеризовал смысл своих «богослужений».

Он говорил, что обрел в себе эту способность в родном селе, куда из высшего света стекались именитые и богатые паломницы, прослышавшие о чудесах отца Григория.

«Я видел их гордость, — говорил он потом. — Они считали себя превыше всех. Золото, бриллианты и деньги туманили их ум. Ходили как павы. Думали, — весь свет для них. Все остальное — ничто. Я полагал, надо их смирить, унизить. Когда человек унизится, он многое постигает. Я хотел, чтобы они пережили все это… И вот, в этом диком заблуждении, я заставлял их идти с собой в баню. Их было двенадцать женщин. Они мыли меня и претерпели все унижения…»

С течением времени слава нового и весьма своеобразного «праведника» росла. Умный и хитрый мужик, Распутин ловко и очень умело воспользовался ей и, в конце концов, попал в Петербург, а затем и ко Двору.

Это произошло в 1904 г. «Клиентуру» старца составляли женщины — от дам и девиц высшего света до заурядных проституток. Нет необходимости описывать его пьяные развратные похождения и способы добывания денег. Отметим только, что общая причина, по которой многочисленная женская рать осаждала Распутина, коренилась в кризисе режима, которая обычно сопровождается падением нравов, увлечением мистикой и эротоманией. Особенно это характерно для женщин, прежде всего высшего общества, но такое поведение не обходит стороной и более низкие слои общества. Конкретные же причины могли быть самые разные, начиная от банального сексуального разврата, прикрытого флером мистики и святости, до трезвого расчета с помощью старца устроить свои денежные дела, карьеру мужьям и возлюбленным. Но были и поклонницы, которые искренне верили в святость Распутина.

При посещении Иерусалима в 1911 г. Распутин обратил внимание на обряд омовения ног, о чем написал царице: «Золотые мои молютци достиг град свят… напишу о всей церемонии умыли ноги я расскажу приеду вы истинные мои боголюбивые вы хотя без умывания ног господи гроб это такая радость».

Из этого короткого отрывка можно понять только то, что Распутин обратил главное внимание при посещении Иерусалима на обряд омовения ног. И это не случайно, так как одной из его излюбленных мер унижения прекрасного пола было принуждение гордых красавиц мыть ему ноги. При этом Распутин, совершенно голый, заставлял женщин самих раздеваться донага, «дабы в муках голизны своей грешницы сильней почувствовали высшее смирение». Когда же для унижения женской гордыни и это средство оказывалось недостаточным, Распутин прибегал к телесному наказанию: имея перед собой евангельский пример Христа, изгнавшего однажды верием-торгующих из храма, так и он однажды в публичном доме в Казани просвещал души женщин и бил своим поясом бежавших перед ним голых девиц.

Но, как писал литературный критик Н. Евреинов, все эти факты «бледнеют перед теми чудесами, каких достигал отец Григорий во врачевании блудных страстей путем поцелуев, прикосновений особого рода и путем совокупления ради совершенного изгнания из одержимых женщин блудного беса».

«Мне прикоснуться к женщине все равно, что к чурбану, — говорил он сам придворному священнику иеромонаху Илиодору. — У меня нет похоти. И дух бесстрастия, во мне сущий, я передаю им, а они от этого делаются чище, освящаются».

С момента появления Распутина при дворе и до его' убийства через его руки прошло столько женщин, что такое не снилось ни Петру Первому, ни Николаю Первому. Среди них были женщины всех возрастов и различного общественного положения. Но особое внимание Распутин уделял «освящению» молодых и богатых, в которых, по словам самого Распутина, «блудный бес особенно властно дает о себе знать рядом с духом гордыни». Он также говорил, что относится к своим подвигам, как к подвигам любви, и черпает в них новую силу.

«Подобно ученым отцам Западной церкви, знавшим, что diaboli virtus in lumbis (дьявол прячется в ляжках), отец Григорий, несмотря на свою неискушенность в науке, хорошо был осведомлен, где именно прячется в женщинах мучающий их блудный бес, — писал Н. Евреинов. — Отсюда именно и изгонял он властно лукавого, — не заботясь о суетном чувстве приличия у спасаемого, подобно тому, как не заботится о том же мудрый гинеколог, врачующий пациентку от тайного недуга».

Конечно, читателя вполне резонно интересует вопрос: будучи вхож в царские покои, не изгонял ли Распутин блудного беса из самой царицы? Прямых подтверждений тому нет, но многочисленные слухи и сплетни, дошедшие до наших дней, дают повод думать, что царица была в интимной связи со «святым» старцем. Эта легенда получила широкое распространение не только у нас, но и на Западе. Сам Распутин, по свидетельству современников, отзывался на этот счет лишь намеками.

Биограф царицы В. Канторович в книге «Александра Федоровна Романова» отмечал, что она была очень впечатлительна и легко возбудима в половом отношении. «Прожив двадцать лет с мужем, она не перестает быть во власти эротических воспоминаний и образов, которые порой вытесняли все остальное», — писал В. Канторович.

Если принять во внимание крайне чувственный характер Александры Федоровны, можно, конечно, и без неоспоримых свидетельств предположить, что ей также приходилось порой «страдать от блудного беса» и искать избавления в «освящающих объятиях чудотворца».

В. Канторович в своей книге говорит о том, что Александра Федоровна знала об интимной связи своего супруга с фрейлиной Анной Вырубовой. Биографа царицы поражала «атрофия нравственного возмущения, последняя степень равнодушия к своему собственному достоинству» с ее стороны. Только этими причинами он объясняет поведение Александры Федоровны, но при этом не допускает и мысли о физической связи ее с Распутиным.

Как фрейлина Вырубова, так и императрица Александра Федоровна относились к числу тех поклонниц Распутина, которые искренне верили в его святость. В годы войны широко распространились слухи, что обе эти женщины сожительствовали с ним. Но слухи и сплетни, как мы видели, так и остались исторической легендой. Единственное, что было верно, — это то, что влияние Распутина на них стало сразу прочным и сильным.

«Некогда своеобразные «богослужения» дали основания подозревать Распутина в хлыстовстве, — писал Н. Евреинов. — Несколько слов о сексуальной этике хлыстов (по-видимому, искаженное произношение христов). Начнем с брачных отношений «божьих людей». Как известно, хлысты считают священников поганцами, смутниками, любодеями или гнездниками, потому что они женаты. Брак и крещение хлысты приравнивают к осквернению, вступающих в брак считают погубившими свою душу.

Отвергая церковный брак, хлысты учат, что с прежней (до вступления в секту) женой следует жить как с сестрой. Хлысты имеют духовных жен, плотские связи с коими не составляют греха, ибо здесь проявляется не плоть, а Христова духовная любовь. Вступать в связи с чужими женами у хлыстов, значит иметь любовь, что голубь с голубкой. Поэтому хлысты, не теряя брака, оправдывают внебрачные отношения. Вступающий в секту хлыстов, если он женат, должен прекратить супружеские отношения, но без гласного расторжения брака…

Сам являя чудовищный пример супружеской неверности, Распутин, не порывая со своей женой, учил той же хлыстовской этике и своих поклонниц вкупе с их мужьями, являл себя ревностным последователем хлыстовского учения и повадок. Даже такие сравнительные пустяки, как хорошо многим памятные обязательные лобзания Распутина при встрече его с женщинами, не свободны от подозрения в хлыстовстве. Во всех своих блудодеяниях Распутин повторяет до некоторой степени житие своего предшественника Радаева, знаменитого в 50-х годах прошлого столетия арзамасского хлыстовского пророка».

Трагическая жизнь и судьба последнего российского императора закончилась в Ипатьевском доме, как некогда царствование Романовых начиналось с Ипатьевского монастыря. Михаилу Федоровичу, первому царю из дома Романовых, пришлось подняться на двадцать три ступеньки, чтобы занять престол. Ровно столько же прошел Николай Второй со своим семейством, чтобы спуститься в подвал Ипатьевского дома. Как тут не поверить в судьбу, если и царствование его длилось ровно двадцать три года?

В заключении рассказа о Романовых я хотела бы обратиться к той теме, которая обычно остается за кулисами главных исторических событий — морганатическим бракам.

Волна этих браков захлестнула Романовых еще до революции. Сначала родной брат императора Михаил женился на дважды разведенной Наталье Шереметьевской, потом сестра Ольга вышла замуж за Николая Куликовского. Великий князь Михаил был убит под Пермью, а его жене, получившей титул графини Ерасовой, и сыну удалось выехать за границу.

Родной дядя Николая Второго, великий князь Павел Александрович, вторым браком был женат на Ольге Пистолькорс, урожденной Карнович. Этот брак, доставивший Николаю много хлопот, был признан, а Ольге Пистолькорс и ее детям от брака с Павлом Александровичем был пожалован титул графини Гогенфельзен (с началом войны смененный на титул княгини Палей).

Павел Александрович был расстрелян в январе 1919 г. в Петропавловской крепости вместе с тремя своими двоюродными братьями.

Княгине Палей удалось покинуть Россию через Финляндию, перебраться во Францию и спасти двух своих дочерей — Ирину и Наталью. Она была совершенно убита известием о смерти мужа и сына, и после мечтала издать стихи Владимира — талантливого поэта и драматурга. Но она оставила лишь мемуары, где описала трагический путь своей семьи, виновной лишь в принадлежности к дому Романовых.

Старшая дочь княгини Палей, княжна Ирина, вышла замуж во Франции за князя Федора Александровича, сына Александра Михайловича и Ксении Александровны. Летом 1990 года ее сын — князь Михаил Федорович Романов — впервые посетил Россию. Она умерла осенью того же года.

В морганатическом браке состоял и великий князь Борис Владимирович, внук Александра II и племянник Александра III. Он эмигрировал во Францию в начале революции и был обязан своим спасением счастливому случаю. В 1913 г., прогуливаясь по Латинскому кварталу Парижа, он наткнулся на выставку художественно нарисованных подушек. Будучи ценителем искусства, Борис Владимирович приобрел их значительное количество. Прошло четыре года, и командир большевистского отряда, которому было приказано расстрелять Бориса Владимировича и его брата Андрея, оказался тем самым бывшим художником, чьи подушки некогда оценил великий князь. Большевистский комиссар не мог убить человека, оценившего его искусство. Он посадил обоих великих князей в автомобиль и вывез в район белых армий. Женатый на Зинаиде Рашевской, дочери генерала, героя Порт-Артура, Борис Владимирович жил и умер на юго-западе Франции. Его брат Андрей Владимирович женился в эмиграции на известной русской балерине Матильде Кшесинской, у которой был роман с наследником-цесаревичем Николаем Александровичем, будущим императором Николаем II.

От гражданского брака с великим князем Сергеем Михайловичем, внуком Николая I, у Матильды Кшесинской в 1902 г. родился сын Владимир, которого великий князь Андрей Владимирович усыновил. Но в мемуарах сама Кшесинская утверждала, что отцом ее сына все же являлся Андрей Владимирович. После того как Кшесинская стала законной женой великого князя, в 1935 был пожалован титул княгини Романовой-Красинской. Ее сын носил отчество Андреевич. Андрей Владимирович умер в 1956 г., Матильда Кшесинская, бывшая на семь лет старше своего мужа, — в 1971 г., в возрасте 99 лет. Сын пережил ее лишь на три года.

Из шестерых сыновей великого князя Константина Константиновича, известного поэта К. Р., в живых осталось только двое. Талантливый пушкинист, Олег Константинович, погиб на фронте. Князья Иоанн, Константин и Игорь, правнуки Николая I, погибли в шахте под Алапаевском. Их брата, князя Гавриила Константиновича, ЧК арестовало летом 1918 г. Его жена — балерина Антонина Нестеровская — бросилась к Урицкому. Бокий, заместитель Урицкого, приказал перевести тяжело больного Гавриила в больницу. С помощью врача, лечившего Максима Горького, Нестеровская забрала мужа из больницы и переехала в единственное безопасное место во всем Петрограде — квартиру Горького и Андреевой.

Андреева, назначенная управляющей всеми театрами Петрограда, добилась у Зиновьева разрешения на выезд князя Гавриила в Финляндию. В последний момент отъезд чуть не сорвался, но судьба больного князя и его жены тронула комиссара. Он выпустил их из страны без паспортов, которые так и остались в ЧК. Антонина Нестеровская перевезла еле живого своего мужа через границу… на саночках и еще долго не верила своему счастью.

Обе сестры князя Гавриила — Татьяна и Вера — и брат Георгий тоже бежали за границу. Татьяна, вдова князя Багратион-Мухранского, уехала из России вместе с сыном Теймуразом и дочерью. Вырастив детей, она постриглась в Иерусалиме под именем Тамары. Ее младшая сестра Вера до войны жила в Германии у родственников матери, великой княгини Елизаветы Маврикиевны. После войны она работала в Красном Кресте, а в 1951 г. переехала в США. Сейчас она живет в старческом доме для русских эмигрантов в штате Нью-Йорк, которым руководит княжна Ливен. Георгий Константинович умер в 1938 г. в США во время операции. Ему было всего 35 лет.

Князь Гавриил Константинович, которого большевики отпустили за границу умирать, довольно скоро поправился и получил от Владимира Кирилловича титул великого князя. Он жил в Париже и являлся почетным покровителем нескольких русских эмигрантских организаций. Ему суждено было пережить свою жену Антонину Нестеровскую на пять лет. Похоронив ее в 1950 г., он вскоре женился на красавице-княжне Ирине Куракиной, дочери предводителя ярославского дворянства.

В 1922 г. двоюродный брат Николая II, великий князь Кирилл Владимирович, внук Александра П, объявил себя Блюстителем Престола и принял титул Императора Всероссийского Кирилла I. После его смерти в 1938 г. его сыд, Владимир Кириллович, не решился провозгласить себя императором и остался Главой Российского Императорского дома. Его признали все трое оставшиеся к тому времени в живых великих князя — Борис и Андрей Владимировичи и Дмитрий Павлович, внук Александра II, а также князья Гавриил Константинович и Всеволод Иоаннович. Сыновья умершего в 1933 г. Александра Михайловича, правнуки Николая I, под заявлением о признании великого князя Владимира Кирилловича Главой дома не подписались.

В августе 1948 г. Владимир Кириллович обвенчался с княжной Леонидой Георгиевной Багратион-Мухранской. Брак был признан равнородным, так как до 1801 г. Багратионы были царской династией. Ранее Леонида Георгиевна состояла в гражданском браке с американцем Самнером Кирби и имела от него дочь Елену. От Владимира Кирилловича Леонида Георгиевна в декабре 1953 г. родила дочь Марию. Когда она достигла династического совершеннолетия, Владимир Кириллович издал «Акт об учреждении по его кончине Блюстительства Российского престола в лице его дочери». Мария была названа единственной законной наследницей, так как претенденты по мужской линии состояли в морганатических браках.

В 1976 г. Мария Владимировна вышла замуж за Франца-Вильгельма, принца Прусского, правнука императора Вильгельма II, которому был пожалован титул великого князя Михаила Павловича, что возмутило потомков династии Романовых. В марте 1981 г. у Марии Владимировны родился еын Георгий, что повлекло за собой новую волну неприятия со стороны родственников.

«Счастливое событие в Прусском королевском доме не имеет отношения к Романовым, поскольку новорожденный князь не принадлежит ни к Русскому Императорскому дому, ни к роду Романовых», — заявил князь Василий Александрович, к тому времени «старейшина» рода Романовых.

Владимир Кириллович умер 21 апреля 1992 г* в Майами. Зарубежная русская православная церковь отказала ему в отпевании, поэтому хоронили его в конце мая того же года в Санкт-Петербурге, в Петропавловской крепости, в бывшей великокняжеской усыпальнице.

В конце июня 1992 г. в Париже собрались мужские представители потомков Романовых. Они должны были решить, кто же официально станет главой семейства, но решение так и не было принято. Князь Николай Романович заявил тогда: «У российской императорской династии нет больше главы, и сам русский народ должен принять в связи с этим решение».

Завершая рассказ о морганатических браках дома Романовых, нельзя не сказать хотя бы несколько слов о забытой ветви — потомстве опального великого князя Николая Константиновича. Внук Николая I и старший брат поэта Константина Константиновича, он при Александре II был сослан в Сибирь за кражу бриллиантов из оклада семейной иконы и неукротимое женолюбие. Александр III разрешил ему поселиться в Ташкенте. В ссылке у великого князя появились незаконные дети. Одна из его дочерей — Дарья — впоследствии была секретарем у Мариетты Шагинян. В Ташкенте Николай Константинович женился на дочери ташкентского полицеймейстера Надежде Дрейер. От нее он имел сыновей Артемия и Александра, которые стали носить фамилию Искандер.

В несколько лучших условиях великий князь стал жить лишь при Николае II. По крайней мере, опальному Николаю Константиновичу разрешили распоряжаться своим состоянием. Он приветствовал февральскую революцию в России и умер от воспаления легких в 1918 г., был похоронен в Ташкенте, но могила его не найдена.

Старший сын великого князя, Артемий, погиб через год после смерти отца. Александр с белой армией попал за границу. В России у него осталась жена, Ольга Искандер, и двое детей, которые вынуждены были скрываться под чужой фамилией. Дочь Александра, Наталья Андросова (фамилию дал ей второй муж матери, чтобы скрыть происхождение падчерицы), в свое время была бесстрашной мотогонщицей и блестящей красавицей. В настоящее время в полном одиночестве она живет в Москве. Ее брат, Кирилл, умер в феврале 1992 г.

Александр Искандер жил во Франции, не общаясь ни с кем из своих родственников, и умер в 1957 г., так и ничего не узнав о судьбе своей семьи. Во Франции он был вторично женат на Наталье Конаковой, которая после его смерти очень бедствовалд и зарабатывала на жизнь тем, что публиковала в эмигрантских газетах ностальгические рассказы своего мужа о его детстве и юности в России. Его мать, Надежда Александровна, прожила 12 лет при советской власти в сторожке своего бывшего дворца. Узбеки, благодарные великому князю за то, что он устроил в их городе водопровод, время от времени подсовывали ей под дверь немного денег. В бедности и одиночестве, она умудрялась подкармливать бездомных собак и умерла от укуса одной из них, которая оказалась бешеной…

Закрыта последняя, хотя, следует признать, и не совсем полная, страница обширной главы «Тайн кремлевской любви». Читатель познакомился с нравами, которые на протяжении долгих столетий отечественной истории диктовали и, я надеюсь это доказать, продолжают диктовать нам свою моду, стиль жизни и способ поведения в любой ситуации.

За десятилетие после провозглашения М. Горбачевым перестройки в жизни нашей страны, а, значит, и в нашей с вами жизни, произошло невероятное количество всевозможных событий. Что касается темы «кремлевской любви» — а мода, как известно, диктовалась в России всегда сверху, — то здесь мы получили не только возможность смотреть специальные ночные телеканалы «Плейбой» и «Пентхауз», но и читать русскоязычные версии соответствующих западных образцов. Мы также получили возможность знать о любовных романах и сексуальных скандалах представителей искусства и политики, а также государственных чиновников высшего ранга. Мало того, за последнее десятилетие мы столько всего узнали о западном образе жизни (потому что теперь каждый желающий может получить визу в паспорт и отправиться, если позволяют средства, хоть на южный берег Африки), любовно-сексуальных связях и скандалах тамошних звезд искусства и политики, что порой создается впечатление о поразительном сходстве двух образов жизни — их и нашего.

Смею заверить своего читателя, что подобное впечатление совершенно ложно. По правде говоря, мне самой хотелось бы, чтобы я ошиблась; чтобы телевизионный и литературный ликбез дал свои положительные всходы; чтобы моя страна была в ряду могущественнейших государств мира; чтобы за рубль давали двадцать, тридцать, пятьдесят долларов, а не двадцать, тридцать, пятьдесят рублей за доллар; чтобы Россия по праву, а не из политической необходимости занимала место в восьмерке самых сильных, экономически развитых держав.

Но пока этого нет. История человеческой цивилизации знает лишь несколько случаев, когда за короткий промежуток времени мировоззрение нации менялось кардинальным образом. Оптимист скажет, что это произойдет со временем, пессимист — что этого не будет никогда. Тот, кто внимательно знакомился с нравами старой России, изложенными на предыдущих страницах, сам поймет, отчего происходит в нас подобное разделение на оптимистов и пессимистов.

«Что такое секс, чувственная страсть для русской женщины и для русского мужчины? — размышляя о русском Эросе, задается вопросом Г. Гачев. — Это не есть дар Божий, благо, ровное тепло, что обогревает жизнь, то сладостное естественное отправление прекрасного человеческого тела, что постоянно сопутствует зрелому бытию, — чем это является во Франции и где любовники благодарны друг другу за радость, взаимно друг другу приносимую. В России — это событие, не будни, но как раз стихийное бедствие, пожар, землетрясение, эпидемия, после которого жить больше нельзя, а остается лишь омут, обрыв, откос, овраг…

Эрос в природе и у животных независим от чувственности, электрической реактивности кожи. Толстокожий бегемот ищет совокупиться с бегемотихой оттого, что пришла пора, и его изнутри распирает эротический сок, а не оттого, что он узрел красивую самку, потерся о нее зрением, телесными касаниями, возбудился, восстал и оросил. В этом смысле животное обычно существует как особь, одно тело, а как род живет в праздник, единожды в год, точнее, род в это время им живет: этой и множеством других особей — своих, рассыпанных молекул.

Человек же — «зоон политикон» (по Аристотелю), животное общественное, коллективное, прежде всего в том смысле, что людская особь менее самостоятельна как тело в мире и испытывает постоянную нужду в другом теле, без которого жизнь не в жизнь. И это не для Эроса нужно, для продолжения рода — праздничного существования, а просто для будничного, повседневного бытия. На ночь слетаются половинки, восстанавливаются в единую плоть, оросив друг друга соками единой утробы и накопив силы для выживания днем. Утром расходятся по своим особенным делам, живут как особи, а ночью — как род людской. Значит, человек как грудной младенец природы, как на непрерывной подкормке у Эроса, на непрерывных дотациях состоит: ему, как диабетику, нужны повседневные впрыскивания, иначе помрет.

И секс есть эта доза, квант Эроса.

Вот почему в чувственной любви люди испытывают ощущение младенческой чистоты и невинности… Эротическое бесстыдство — голубино чисто, ибо здесь словно стыда (а с ним и грех) не народилось, а они — Адам и Ева до грехопадения. Ведь они просто плоть єдину воссоздают — святое дело и чистое».

Примерно о том же за восемь десятилетий до Г. Гачева говорил В. Розанов в своей книге «Дети лунного света». Идея греховности любви, идея скверны, идея аскетизма, по его мнению, возникла из полового извращения, из гермафродитизма, из женомужества и мужеженства. Причем гермафродитизм может ничем не выражаться физически, а только психически, душевно. Разве это не «обратная сторона луны», открытая Гачевым?

Итак, Розанов писал:

«Высокое здоровье и красоту древних греков, палестинских евреев и теперешних мусульман можно объяснить тем, что муж посещает жену свою, живущую отдельно в своем шатре: тут совокупление происходит так нежно, ласкаясь, так свежо и, в заключение, так сладко и напряженно, с такой большой активностью в себе, как у нас случается, когда с заработка в недалеком городке или с ямщичьей поездки возвращается в дом «на побывку». А несколько обломовский характер вообще русских, как племени, как массы, происходит едва ли не от «родительских кроватей», еженощного спания вместе жены и мужа. При этом условии привычно все слеживается, формы приспосабливаются одна к другой — детей рождается очень много, но с невысокой жизненностью, вялых, анемичных, бесталанных, склонных к заболеваниям. Известно, что детская смертность в России велика, как нигде. Нет бури, а все дождичек. Между тем только из бури выходит — талант, красота, сила, жизненность. При «побывках домой» или при «посещениях шатра» (одной из жен), как и в священное установление субботы, — как известно, начинающейся у евреев с появления первых вечерних звезд пятницы и, следовательно, центрально вмещающей в себя ночь с пятницы на субботу, когда «старое благочестие каждого еврея требовало родительского совокупления» (признание мне одного еврея), — во всех этих трех случаях разыгрывалась гроза страсти, и, естественно, она разыгрывалась во всех красотах своих, так запечатленных в «Песне Песней»: «Да лобзает он меня лобзанием своим…» У нас все это происходит сонно. Нет священства, а только «нужда». Праздник не окружает совокупления, как у евреев их Суббота и у мусульман Пятница… между тем совокупление должно быть именно не «нуждою», «сходил» и заснул… вовсе нет: оно должно быть средоточием праздничного, легкого, светлого, беззаботного, не отягченного ничем настроения души, последним моментом ласк, нежности, деликатности, воркованья, поцелуев, объятий. Но как у нас в старомосковскую пору новобрачных, даже незнакомых друг другу, укладывали в постель, и они «делали», так и до сих пор русские «скидают сапоги», и проч, и, улегшись — «делают», а затем засыпают без поэзии, без религии, без единого поцелуя часто, без единого даже друг другу слова! Нет культуры, как всеобщего, и нет явлений, единичностей в ней, нет единичных праведных, благочестивых зачатий (кроме счастливых редких случаев)».

Еще более точно выразил глубоко и истинно русское отношение к любви Н. Бердяев. В своих «Размышлениях об Эросе» он писал:

«…я принадлежу к той породе людей и, может быть, к тому поколению русских людей, которое видело в семье и деторождении быт, в любви же видело бытие (выделено мной. — В. К.)… пол свидетельствует о падшестве человека. В поле человек чувствует что-то стыдное и унижающее человеческое достоинство. Человек всегда тут что-то скрывает. Он никогда не скрывает любви-жалости, но склонен скрывать любовь сексуальную. Меня всегда поражало это сокрытие пола в человеке. В самом сексуальном акте есть что-то уродливое. В сексуальной жизни есть что-то унизительное для человека. Только наша эпоха допустила разоблачение жизни пола. И человек оказался разложенным на части. Таков Фрейд и психоанализ, таков современный роман. В этом — бесстыдство современной эпохи, но также и большое обогащение знаний о человеке. Мне всегда думалось, что нужно делать различие между эросом и сексом, любовью-эросом и физиологической жизнью пола. Это сферы переплетающиеся, но они различны. Жизнь пола — безликая, родовая. В ней человек является игралищем родовой стихии. В самом сексуальном акте нет ничего индивидуального, личного, он объединяет человека со всем животным миром. Сексуальное влечение само по себе не утверждает личности, а раздавливает ее. Пол безлик, не видит лица. В жизни пола есть безжалостность в отношении к человеку, есть согласие отказаться от чисто человеческого (курсив мой. — В. К.). Индивидуализация полового влечения есть ограничение власти пола. Любовь — лична, индивидуальна, направлена на единственное, неповторимое, незаменимое лицо. Половое же влечение легко соглашается на замену, и замена, действительно, возможна… Любовь всегда относится к единичному, а не к общему».