Тайны кремлевской любви

ПРЕДАНЬЯ СТАРИНЫ ГЛУБОКОЙ

Если в чем-то есть отличия от чего-то, это, само собой, предполагает не только непохожесть, но и некую особенность. Ведя разговор о развитии любовного чувства в истории человечества, мы почти ни словом не обмолвились о русской любви.

Читатель может задаться вопросом: имеет ли смысл его ставить? Любовь — материнская, братская, к Богу, к себе, наконец, эротическая — она и в Африке любовь. Так стоит ли говорить о каких-то там отличиях, несхожести, особенностях?

Смею заверить читателя — стоит. Ведь поставил же известный российский актер и режиссер Е. Матвеев в середине 90-х годов фильмы «Любить по-русски» и «Любить по-русски — 2». Что хотел он ими сказать? Какой смысл вложил в художественные картины?

Полагаю, что большинство из читателей имело возможность посмотреть и оценить их либо в кинотеатрах, либо на экранах телевидения. Для тех, кто не видел фильмов, я предлагаю окунуться в «преданья старины глубокой» и самим сделать вывод, что значит любовь по-русски.

Начать, пожалуй, следует с того, что, вопреки мнению многих академических исследований, далекие предки нынешних россиян были знакомы с теми традициями, которые мы видели у древних египтян, греков и римлян: древние славяне жили точно так же. Они имели довольно схожие обычаи с иными древними народами, поэтому говорить о влиянии греко-римских обычаев на древних славян непосредственно или через Византию вряд ли имеет смысл.

«Поляне же, жившие особо… были славянского рода и прозывались полянами, и древляне произошли от тех же славян и прозвались древлянами, — сообщает «Повесть временных лет». — Радимичи же и вятичи от рода ляхов. Было два брата у ляхов — Радим и другой — Вятко. И пришли и сели: Радим на Соже, и от него прозвались радимичи, а Вятко сел с родом своим на Оке, от него получили название вятичи. И жили между собой в мире поляне, древляне, северяне, радимичи, вятичи и хорваты. Дулебы же жили по Бугу, где ныне волыняне, а уличи и тиверцы сидели по Днестру и соседили с Дунаем. Было их множество: сидели они прежде по Днестру до самого моря, и сохранились города их доныне, и называли их греки «Великая Скифь».

Имели они свои обычаи и законы своих отцов и предания, каждый свой нрав. Поляне имеют обычай отцов своих кроткий и тихий, стыдливы перед снохами своими и сестрами, матерями и родителями, перед свекровями и деверями большую стыдливость имеют; имеют и брачный обычай: не ходит зять за невестой, но приводят ее накануне, а наутро приносят за нее — что дают. А древляне жили зверинским образом, жили по-скотски, убивали друг друга, ели все нечистое, и браков у них не бывало, но умыкали девиц у воды. И радимичи, вятичи и северяне имели общий обычай: жили в лесу как звери, ели все нечистое и срамословили перед отцами и при снохах. И браков у них не бывало, но устраивали игрища между селами, и сходились на эти игрища, на пляски и на всякие бесовские песни и здесь умыкали себе жен по сговору с ними; имели по две и по три жены. И если кто умирал, то устраивали по нем тризну, а затем делали большую колоду, и возлагали на эту колоду умершего и сжигали, а после, собрав кости, вкладывали их в небольшой сосуд и ставили на столбах при дорогах, как делают и доныне вятичи. Этого же обычая держались и кривичи, и прочие язычники, не знающие закона Божьего, но сами себе устанавливающие закон».

Так, если верить летописцу, жили славяне: особо, каждый своим родом. Это относилось к старине, какую можно было припомнить в XI в., когда он жил и писал свою летопись. Но в византийских письменных источниках упоминание о славянах и описание их быта датируется VI в. Многим ли отличаются эти описания?

Византийцы повествуют, что славяне жили в простых бедных хижинах, порознь, особняком, на далеком расстоянии друг от друга, в глухих лесах, при реках, болотах и озерах, вообще в местах недоступных, и при том часто переселялись, отыскивая недоступные безопасные места.

«Эти племена, славяне и анты, не управляются одним человеком, но издревле живут в народоправстве (демократии), поэтому у них счастье и несчастье считается делом общим, — писал в своей «Войне с готами» Прокопий Кесарийский. — И во всем остальном у обоих этих варварских племен вся жизнь и законы одинаковы. Они считают, что один только бог, творец молний, является владыкой над всеми, и ему приносят в жертву быков и совершают другие священные обряды. Судьбы они не знают и вообще не признают, что она по отношению к людям имеет какую-либо силу, и когда им вот-вот грозит смерть, охваченным ли болезнью, или на войне попавшим в опасное положение, то они дают обещание, если спасутся, тотчас же принести богу жертву за свою душу… Они почитают реки и нимф, и всякие другие божества, приносят жертвы всем им и при помощи этих жертв производят и гадания. Живут они в жалких хижинах, на большом расстоянии друг от друга, и все они часто меняют места жительства. Вступая в битву, большинство из них идет на врагов со щитами и дротиками в руках, панцирей же они никогда не надевают; иные не носят ни рубашек, ни плащей, а одни только штаны, подтянутые широким поясом на бедрах, и в таком виде идут на сражение с врагами. У тех и у других один и тот же язык, достаточно варварский. И по внешнему виду они не отличаются друг от друга. Они очень высокого роста и огромной силы. Цвет кожи и волос у них очень белый или золотистый и не совсем черный, но все они темно-красные. Образ жизни у них, как у массагетов, грубый, без всяких удобств, вечно они покрыты грязью, но, по сути своей, они неплохие и совсем незлобные, но во. всей чистоте сохраняют гуннские нравы».

К числу редчайших источников по истории славян, правда, южных, принадлежит трактат под названием «Стратегикон», то есть руководство к военным действиям или искусству войны, авторство которого ошибочно приписывается византийскому императору Маврикию (582–602 гг.). Он был написан в конце VI в. и содержал сведения о славянах и антах, их жизни, обычаях, военных приемах и способах войны с ними.

«Племена славян и антов сходны по своему образу жизни, по своим нравам, по своей любви к свободе; их никоим образом нельзя склонить к рабству или подчинению в своей стране, — говорится в трактате. — Они многочисленны, выносливы, легко переносят жар, холод, дождь, наготу, недостаток в пище. К прибывающим к ним иноземцам они относятся ласково и, оказывая им знаки своего расположения… охраняют их в случае надобности, так что, если бы оказалось, что по нерадению того, кто принимает у себя иноземцев, последний потерпел ущерб, принимавший его раньше начинает войну (против виновного), считая долгом чести отомстить за чужеземца. Находящихся у них в плену они не держат в рабстве, как прочие племена, в течение неограниченного времени, но, ограничивая (срок рабства) определенным временем, предлагают им на выбор: желают ли они за известный выкуп возвратиться восвояси или остаться там (где они находятся) на положении свободных и друзей.

У них большое количество разнообразного скота и плодов земных… в особенности проса и пшеницы.

Скромность их женщин превышает всякую человеческую природу, так что большинство их считают смерть своего мужа своей смертью и добровольно удушают себя, не считая пребывание во вдовстве за жизнь (выделено мной — В. К.)».

(Здесь я хотела бы привести одну деталь, которая является немаловажной для понимания славянской нравственности и отношения к чувственности. Л. Гумилев в рассказе об этногенезе славян говорит, что «южнее готов впервые во II в. появились памятники, которые мы относим к славянам. Были ли славяне до этого? Да, очевидно, были какие-то этносы, которые в эту эпоху синхронно с готами создали тот праславянский этнос, который византийцы называли анты, древнерусские летописцы — поляне и который положил начало какому-то этническому объединению, в результате чего маленький народ, живший в современной Восточной Венгрии, распространился до берегов Балтийского моря, до Днепра и вплоть до Эгейского и Средиземного морей, захватив весь Балканский полуостров. Колоссальное распространение для маленького народа!

Говорил я об этом с профессором Мавродиным — специалистом по этим вопросам, и он спросил: «А как же это объяснить с точки зрения демографии? — продолжает далее Л. Гумилев. — Как же они могли так быстро размножиться, потому что это произошло за каких-нибудь 150 лет?» — Да очень просто. Эти прасла-вяне, захватывая новые территории, не очень стесняли себя в отношении побежденных женщин, а детей они любили и воспитывали их в знании своего языка, с тем чтобы они могли добиться высокого положения в своих племенах. Ведь при таком процессе много мужчин не требуется. Важно чтобы было много побежденных женщин, и демографический взрыв будет обеспечен (курсив мой. — В. К.)».

Подтверждением правдоподобности высказанного мнения служит такой подлинный исторический факт. Тридцатилетняя война в Европе (1618–1648) привела не только к полному опустошению и полному обеднению, но и к значительному сокращению населения. Миллионы людей погибли в битвах или были уничтожены мародерами. Еще больше народа умерло от болезней и эпидемий, которые сопутствовали войне. Десятки тысяч населенных пунктов к концу войны просто вымерли. Население Германии, например, насчитывало до Тридцатилетней войны 16–17 миллионов человек, а в 1648 г. число жителей не превышало 4 миллионов человек. На 2,5 миллиона женщин приходилось менее 1,5 миллиона мужчин. Во все времена главнейшим капиталом любой страны являлся человек, его рабочая сила, поэтому преобладающей экономической потребностью и даже высшим нравственным долгом стало производство как можно большего количества детей. Поскольку эта потребность противоречила господствовавшим представлениям, власти просто предписали этот долг всем и каждому мужчине: чтобы они трудились в этом направлении как можно более усердно.

Так, например, 19 февраля 1650 г. нюрнбергский крейстаг выдал следующий указ: «Ввиду того что в кровавой 30-летней войне население погибло от меча, болезней и голода и интересы Священной Римской империи требуют восстановления… то отныне и в продолжение следующих десяти лет каждому мужчине разрешается иметь двух жен».

Бохумское местное право гласило: «Так же муж, имеющий здоровую жену и неспособный удовлетворить ее женские права, пусть приведет ее к соседу, а если и тот не в состоянии ей помочь, то пусть муж ее бережно возьмет на руки, не делая ей больно, пусть опустит ее вниз, не делая ей больно, пусть оставит ее там на пять часов и позовет других людей себе на помощь. А если и тогда ей нельзя помочь, то пусть он ее бережно поднимет и снова опустит, не делая ей больно, пусть даст ей новое платье и кошелек с деньгами на пропитание и пошлет ее на ярмарку, а если и тогда ей нельзя будет помочь, то пусть ей помогут тысяча чертей».:

В переводе на наш современный язык это означает, что если муж был не в состоянии произвести со здоровой женой на свет ребенка, он должен был обратиться к тому, кто, по его мнению, мог это сделать. Если и эта связь оставалась бесплодной, то он должен был отвести жену ко второму, третьему… Если же и это не принесет результата, то «пусть ей помогут тысяча чертей», т. е. тогда остается уповать на «нечистую силу».

Муж должен был сделать все, что требовал от него долг. Долг! Потому что быть плодовитой производительницей потомства — первейшая и главнейшая обязанность женщины в те эпохи. И это касается не только Германии названного периода, но и для народов более ранних эпох, в том числе и для славян. Такое мировоззрение было обусловлено материальными интересами крестьянства. Ни для какого иного класса дети не являлись таким важным капиталом, как для крестьянина. (Я сейчас оставляю за скобками тот момент, когда от королев и цариц требовалось произвести на свет наследника-мальчика, хотя в космогоническом плане оба этих явления относятся хотя и к разным уровням, но к одной сфере — увеличения плодородия, счастья и благополучия.) Для жены было главным — чтобы она производила на свет детей. Если брак был бесплодным, то жена была обязана отдаться по очереди всем тем, кого изберет муж. Если же женщина была бесплодной по рождению, церковь даже санкционировала развод.

Как видим, индивидуальная любовь играла совсем незначительную роль во взаимоотношениях мужчины и женщины. Важна половая способность мужчины, а жена рассматривается исключительно как детопроизводи-телъная сила, которая в случае надобности может быть отдана в распоряжение то одного, то другого.

В контексте приведенных фактов нелишним будет напомнить читателю, что в Российской империи в эпоху длительного господства крепостного права в обязанности помещиков входила забота о том же. Каждый из них или поставленных им экономов должен был следить за тем, чтобы крестьяне, достигшие детородного возраста, вступали в браки и рожали детей. В расчет принимались лишь экономическая выгода и целесообразность. О чувственном влечении не могло быть и речи.

Однако вернемся к прежнему разговору. Как VI в., так и XI в. не были первым и последним веками в жизни славян, поэтому описанный образ их жизни и быта можно, без сомнения, отнести и к более древним временам.

Жизнь родом повсюду составляла в человечестве первоначальную ступень общежития. Повсюду она служила естественной связкой, в которой скрывались изначальные основы общества и государства. Читатель вполне мог заметить, что в летописи слово «род» имеет довольно пространное значение. Оно означает не только «поколение», «племя», но и «родство», «родню», «породу».

Семья является первоначальной основой рождения людей, корнем каждого рода. Она неизбежно разрастается многими ветвями и превращается в древо, как до сих пор это наглядно изображают, когда хотят показать происхождение и разветвление того или иного знатного рода. Став таким древом, семья превращается в род. Она становится союзом многих семей, связанных между собой последовательностью рождений, в которых по естественным причинам человеческого долголетия живыми действующими членами остаются три колена: отцы, дети и внуки.

В наши дни в действительности существует только семья и общество, родичи совсем теряются, уходя далеко от семьи в общество. По сути, мы утратили связь поколений, которая служила фундаментом счастья и благополучия для многих из наших предков.

Но было время, когда такое древо существовало на своем родном корне, крепко и тесно сплетаясь ветвями около своего ствола, когда оно было неизбежной и единственной формой человеческого общежития. Об этом времени и говорят как цитированные выше византийские источники, так и русская первоначальная летопись. В этих письменных источниках не отмечается еще у славян ни семья, ни община. Они знают только род, по той причине, что он был господствующей формой общежития. Семья, как и теперь, представляла частный, собственно личный, домашний круг жизни. При владычестве рода она не могла иметь в себе никакой самостоятельной и независимой силы, которой обладал только род.

Семья была лишь частицей рода. Она служила зачатком рода и сама зачиналась в его среде, под его покровительством и руководством, опекой старших, а затем и сама исчезала в разветвлениях собственного рождения, воспроизводя новый род.

Беззащитность перед природными стихиями и врагами соединяла всех родичей в одно целое, в одну общину родной крови, которая под именем рода становилась силой, способной защищаться и охранять свое существование от посторонних напастей. Для отдельной личности не находилось более надежного и безопасного места, как жить под охраной своего рода. Только здесь человек мог чувствовать себя самостоятельным и независимым, а значит — свободным.

«Себялюбие крови, следуя разуму естества, создало устав кровной мести, — писал И. Забелин. — Оно же внутри рода устраивало отношение полов в том безразличии, по которому очень сомнительным становилось существование самой семьи, так как брака не было, и люди жили зверинским обычаем. Вот почему на самом деле господствовал и жил полной жизнью только род, а не семья, ибо во многих случаях люди являлись детьми рода, но не детьми своей отдельной семьи. Об этом очень ясно говорит первая летопись. Семья как форма личной жизни основывается на браке. Без брака, хотя бы языческого, семья существовать не может. Поэтому семья прежде всего выражает уже индивидуальное, так сказать, личное начало жизни, в отмену начала родового или стадного, где для личной особности нет места».

Вот почему летописец, описывая древнейшие нравы и обычаи славянских племен, останавливается на изображении нравов семьи. В его время, в XI в., в Киеве под влиянием христианства не род, а семья стала господствующей формой быта. Читателю должно быть понятно, почему летописец рисует светлыми красками только полян: во-первых, он сам был из полян; во-вторых, поляне к тому времени уже были христианами; в-третьих, они имели постоянную связь с Византией, от которой восприняли христианство, а вместе с ним — и более цивилизованные нравы и обычаи.

Нужно сказать, что пороки, приписанные летописцем славянским племенам древлян, радимичей, вятичей и северян, существовали до поры до времени и у полян, которых он приводит им в пример. Эти пороки — умыкание невесты, срамословие, схождение на игрища между деревнями — сохранились среди восточных славян до начала XX в. Их описал в своей книге «Восточнославянская этнография», выпущенной в Берлине в 1927 г., Д. Зеленин. Вот что он пишет:

«На коллективные работы женщин очень похожи по форме зимние сходки деревенской молодежи, которые устраиваются для совместного прядения, реже шитья, и известны под различными названиями: посиделки, поседки, сиделки, посиденки, беседки, супрядки, вечеринки, скопки, игрища (рус.); вечорниці, досвітки, грища (укр. У вячоркі, зборні (белорус.). По существу, это нечто иное — не коллективная работа для одного человека, а совместная работа, чаще всего в нанятом помещении, многих людей, каждый из которых работает для себя самого.

Посиделки молодежи у украинцев и белорусов отличаются от русских лишь тем, что у первых обычай разрешает так называемые подночевывания, т. е. совместные ночевки девушек и парней после вечерних сходок. Русские обычая подночевывания не знают, и есть даже такие места, где парней на собрания девушек вообще не пускают.

У украинцев девушки сначала работают на посиделках одни, прядут и шьют. Затем появляются парни. Тогда девушки откладывают работу и начинают песни и пляски, которые длятся до глубокой ночи. Затем в дом вносят солому, покрывают ее тканью, гасят огонь, и все попарно ложатся спать. В Полтавской губ. девушка, оказавшись рядом с парнем, который ей не нравится, прячется от нега на печи; это называется спече, дає гарбуза. Печка служит для девушки убежищем в том случае, если из-за нее ссорятся два парня; она остается там до конца ссоры. В Харьковской губ. на всю ночь остаются лишь те парни, которых об этом просит девушка — не лично, а через подругу. Если же остается парень, не получивший приглашения, ему на спину нашивают пестрые лоскутки или насыпают в шапку сажу и толченый мел и т. д. Утром все расходятся по домам; парни делают это раньше, еще до рассвета, а девушки — с наступлением утра; нередко девушки, встав и позавтракав тем, что они принесли из дому, продолжают свою работу и лишь потом идут домой.

У белорусов на таких посиделках (вячорках) не существует разницы между богатым и бедным парнем, красивым и безобразным. Все одинаково равны. Самый бедный и самый некрасивый может подсесть к красивой и богатой девушке, шутить с нею и пр., независимо от того, симпатизирует ли она ему или нет. На вячорках подсаживаются к девушкам и шутят с ними не только парни, с которыми они «любятся», но и любые другие. Девушка не должна оскорблять парня ударом, грубым словом и пр., она не может также не допустить парня подсесть к ней, в то время как в любой другой момент даже самые невинные шутки с девушками парням не разрешаются и могут вызвать неудовольствие, брань и побои. Большую роль играет обычно и разница в благосостоянии отцов. После окончания работы девушки с насмешками выгоняют парней из дому, но те постепенно снова возвращаются и ложатся каждый к своей девушке.

Если девушка ночует не на вячорке, а дома, это вовсе не исключает совместного спанья. Парень провожает ее; она заходит в дом, где все уже спят, ложится около двери и, убедившись, что все уснули, впускает парня, который уходит до наступления рассвета. Бывает даже так, что к девушке, чтобы переночевать с ней, входят таким образом два или три парня, по очереди или даже все сразу. Разумеется, родители знают об этом, однако не препятствуют дочери, а лишь стараются уберечь ее от последствий. Любая мать была бы очень огорчена, если бы ее дочь отказалась посещать вячорки или если бы парень не захотел с ней переночевать. Напротив, ей льстит, если парни обращают на девушку внимание. Правда, во многих местах такое подночевывание уже вышло из обихода, и родственники осуждают этот обычай.

Летом и осенью белорусская молодежь собирается на ночки, т. е; для совместных ночевок, на сеновалах; этот же обычай встречается и у украинцев. Исследователи видят в этом обычае совместных ночевок пережиток древнего гетеризма и отзвуки пробных браков. Древний украинский и белорусский обычай требует, чтобы при этом сохранялось целомудрие. Пара, нарушившая это требование, немедленно изгоняется из общества. В таких случаях парни снимают в доме девушки ворота с петель, вешают в воротах люльку, мажут дом сажей и т. д. Однако за последние десятилетия нравы молодежи меняются, описанный обычай исчезает и отходит в область преданий. Отношения совместно ночующих пар совершенно свободны, и никакие обязательства ни на кого не налагаются: пары встречаются и расходятся по личному влечению. Предосудительной считается только связь с парнем из чужой деревни; местные парни всячески стараются помешать появлению чужаков; нередко таких чужаков избивают, в лучшем случае требуют повышенной платы за право участия в сборищах.

У русских совместные ночевки молодежи встречаются лишь в очень немногих местах, в виде исключения и держатся в строгом секрете. Однако и на русских посиделках нравы достаточно свободные: поцелуи и сиденье на коленях — явления самые обычные. «Обнятие девицы парнем на беседе в глазах населения ничего предосудительного не имеет, но обнятие девицею парня — считается верхом безнравственности». У каждой девушки есть свой друг (друженъ); раньше отношения между ними были более целомудренными, но за последние десятилетия стали значительно свободнее. Однако дружба девушки с парнем из чужой деревни всегда преследуется. В Рязанской губ. летом пары шли ночью или днем (так называемая улица), нередко тайком, в кусты, в конопляники или за ригу. В Торопце был обычай дивитъ: девушка проводила ночь в разговорах со своим милым, зимой на воротах (у ворот своего дома), а летом — на лесах (в рощах за пределами города).

При всем этом в прежние времена девушки, потерявшие невинность, подвергались особым наказаниям, как, например, на свадьбе: парни ночью тайно мазали ворота родителей таких девушек дегтем, отрезали им косы и т. д. За последние десятилетия нравы стали свободнее, и парни подвергают таким наказаниям лишь девушек, у которых много любовников, а также тех, у кого любовник из чужой деревни.

Особое своеобразие русских посиделок составляет в числе прочего то, что парень в знак своей симпатии к девушке ставит на прялку зажженную свечу. Вообще же отопление и освещение избы, где происходят посиделки, так же, как плату за наем помещения, принимают на себя все участники посиделок. В редких случаях молодежь собирается в доме той или иной девушки, по очереди. Снимают помещение обычно на всю зиму и нередко расплачиваются за него трудом всех участников, например уборкой урожая летом, прядением, продуктами и т. д.

В посиделках обычно принимают участие девушки начиная с 10–15 лет и до замужества. Подночевывания практикуются девушками с 16–17 лет, парнями с 18–19. У украинцев только члены порубоцьких громад (возрастных объединений молодежи) имеют право участвовать в посиделках; при вступлении в эти объединения парни и девушки платят взнос (девушка лишь половину) и, кроме того, парни покупают водку. Громада выбирает атамана, который должен следить за порядком и приличиями, улаживает ссоры и имеет право требовать с нарушителей расплаты за проступок на месте. У русских и белорусов таких объединений молодежи нет.

Сходы молодежи продолжаются всю зиму, с начала сентября или октября до масленицы. Летом подобные сходы происходят на улицах (так называемая улица). Они отличаются тем, что на них иногда вовсе не работают, а лишь веселятся — играют, пляшут, устраивают угощение. Так же организованы и праздничные сходы, особенно на Рождество; последние часто имеют особое название: игрище (рус.), грище (укр.) (от слова «игра»). На посиделки парни обычно приносят орехи и разные лакомства, которыми они угощают возлюбленных; на праздники они приносят еще и водку, а девушки готовят разную еду. Общепринятого ритуального блюда не существует, однако южнорусские Калужской губ. к своим сходам 9 мая пекут в качестве обрядового печенья так называемые клубцы — печенье в форме переплетенных друг с другом колец.

К сходам 30 ноября, дню апостола Андрея, украинцы пекут ритуальное печенье калита — трубочки с маком, медом и вишнями. Его подвешивают посреди дома к потолочной балке. Все появляются верхом на кочерге, и каждый с серьезным видом откусывает кусок этого печенья; тому, кто при этом засмеется, мажут лицо сажей. Впрочем, это печенье связано скорее с праздником, а не со сходом. Напротив, печенье в форме колец у русских довольно прочно связано со сходами молодежи. У северно-русских Олонецкой губ. его называют витушки; оно имеет здесь форму плоской восьмерки или спирали. В заключение рождественских сходов появляются ряженые и устраивают гадание.

В описанных обычаях, связанных со сходами молодежи, нетрудно проследить ряд пережитков экзогамного брака, когда девушки считались совершенно свободными и ни один мужчина не мог предъявлять на какую-либо девушку особые притязания, поскольку все члены рода имели на нее общие и равные права. Такие же пережитки имеются и в одном варианте русского свадебного обряда, о котором мы до сих пор не говорили. К просватанной невесте приходят перед свадьбой все молодые мужчины, и каждый целует ее, а девушки в это время поют особую песню; иногда мужчины при этом сажают невесту к себе на колени.

Свобода нравов допускалась в некоторой степени лишь для девушек. Напротив, от замужней женщины требовалось соблюдение строжайшей верности мужу, и измена со стороны женщины считалась преступлением против закона. Например, в Самарской губ. любовников, застигнутых на месте преступления, заставляли обменяться одеждой, т. е. женщина надевала мужское платье, а мужчина — женское, и в этом наряде их водили по улицам города.

Еще и по сей день встречаются примеры такого наказания за нарушение женщиной супружеской неверности. В харьковской газете «Коммунист» (от 29 января 1925 г. № 22/1510 и от 28 апреля № 94/1582) сообщалось из украинской деревни Руссо-Крикловцы Крыжопольского уезда Подолии о наказании неверной жены: совершенно раздетую, ее публично высекли крапивой…

В деревнях… встречаются девушки, которые либо сами дают обет не принимать участия в каких бы то ни было развлечениях и собраниях молодежи, либо такой обет дают их родители. Это — так называемые келейницы, чернички, монашки, старки. Они дают обет целомудрия, носят темную одежду, часто живут в обособленных маленьких домах, нередко поют в церковном хоре или вышивают, учат детей грамоте, читают псалтырь над покойниками и т. д. Однако нередко бывает и так, что под маской внешнего благочестия и добродетели они предаются разврату».

Заранее предчувствую, что некоторым из моих читателей может показаться странным то обстоятельство, что я столько внимания уделяю тем событиям и традициям, которые давно канули в Лету. Подобное сомнение неизбежно влечет за собой следующее размышление: раз так, то зачем ворошить прошлое, копошиться в нем, выискивать то, чего там никогда не было и не будет. Не лучше ли поговорить о свеженьких пикантных подробностях из личной жизни великих и знаменитых?

Возможно, кого-то разочарует мой ответ, но я все же скажу: нет. И дело не столько в том, что не хватает «свеженьких историй». Увы, их хватает в избытке. Дело в том, что простое смакование не имеет никакого смысла, если не знать причин и истоков, которые их породили.

В самом начале мы задались вопросом установить: можно ли говорить о русской любви, и если — да, то в чем ее отличие от греческой, римской, немецкой или французской любви — законодательницы европейской моды на протяжении нескольких столетий?

Тот, кто внимательно прочел описание славянских нравов по византийским источникам, первоначальной русской летописи и приведенный этнографический отрывок из книги Д. Зеленина наверняка обратил внимание на то, насколько консервативными были обычаи и нравы русских в прошлые времена. Они были намного консервативнее даже своих непосредственных соседей — белорусов и украинцев.

Откуда такой дремучий консерватизм? На чем он основан? С какими историческими событиями связан?

В поисках положительного ответа на эти и другие вопросы я пришла к выводу, что во многом русская «дре-мучесть» в области нравов, в том числе и чувственных наслаждений, возникла и сформировалась под влиянием монголо-татарского ига, которое имело свои «тормозящие» последствия не только для экономического и политического развития Московской Руси.

От вторжения конницы Батыя в 1243 г. до «Стояния на Угре» в 1480 г. при Иване III длилось монголо-татарское иго (хотя, как известно, военные стычки, включая облогу Москвы и требования дани, продолжались и при Василии III, и при Иване IV Грозном, и даже в Смутное время). Именно в это время происходило формирование русского национального характера. Наложило ли иго свой отпечаток на русский характер? Безусловно. Подтверждением тому служат не только многочисленные факты нравов и быта русского народа в давние времена. Ярким примером этого влияния, как ни странно, является вся последующая русская история — сначала в Московском государстве, а затем в Российской империи и СССР.