Тайные фрегаты

Глава 77

Под заливистый звон бубенцов тройка неслась мимо лесов, болотистых полян, небольших деревенек. Встречались идущие в столицу обозы и стада скота. В иных местах партии заключенных под охраной солдат валили лес и строили мосты, прокладывали новый путь. По старой дороге, даже в сухую погоду, до Москвы приходилось добираться за три, а то и четыре недели.

На почтовых станциях лошадей меняли без промедления. Решительный вид Ивана и суровые лица двух сопровождавших его усатых преображенцев безотказно действовали на станционных смотрителей. Некоторым из них даже не нужно было предъявлять подорожную. В сумке, с ней Иван не расставался ни на минуту, хранились именной указ из Канцелярии, украшенный массивной печатью, и жалованная грамота на гербовой бумаге. Она освидетельствовала о том, что он стал владельцем 300 крестьянских дворов в деревеньках под Рязанью и Тверью.

Сердце замерло от восторга, когда над перелесками блеснули золотые купола и кресты древнего Софийского собора. Колеса прогремели по бревенчатой мостовой, и тройка встала у ворот родного дома. Кажется, за прошедшие годы здесь ничего не изменилось, лишь улица стала поуже да крыльцо пониже.

Матушка Елена Степановна только руками всплеснула, когда увидела дюжего мужика, заросшего сивой щетиной, в пропыленном мундире и скрипучих ремнях, со шпагой на боку. Реветь не стала, плотно сжала дрожащие губы. Словно не веря своим глазам, трясущимися руками гладила лицо сына и тихо улыбалась.

С соседних дворов сбегался народ. Мужики снимали шапки, крестились, низко кланялись, говорили приветливые слова. Бабы гомонили разом, утирали слезы, махали руками. При виде такой встречи спутники преображенцы молча переминались с ноги на ногу, сопели носами, подкручивали усы. Надо думать, вспоминали свои родные места и близких.

Иван взглянул на постаревшую мать, уткнулся, как в далеком детстве, в теплое плечо и сам чуть не пустил слезу. Но справился, негромко сказал:

— Здравствуй, матушка! Прости, родная, не смел подать тебе весточку, не мог нарушить приказ. Потерпи еще немного, дело казенное, промедления не терпит. Сейчас покажусь на губернаторском дворе и вернусь к тебе.

В губернаторской канцелярии появление Ивана с именным указом вызвало переполох. В сопровождении усатых преображенцев он протопал через заваленные бумагами комнатушки прямо в кабинет его превосходительства. Сразу же начались беготня, требование отчетов, выписок, справок. Быстро явился и фискал — невысокий круглолицый господин. Его шея была замотана пуховым платком, а вся канцелярия наполнилась едким больничным запахом. Сиплым голосом он пожаловался, что простыл, потому что все последние дни провел на Волхове у речных пристаней. Следил за отправкой караванов хлебных барж в столицу. О том, что плоты дубового леса застряли где-то в пути, узнал слишком поздно. Сразу же послал донос на Высочайшее имя!

Все чиновники почтительно смолкли, слушая эти объяснения. Молча разводили руками, тяжело вздыхали. Его превосходительство понял, что на подчиненных надежды нет, и придется действовать самому. Тут же сообразил, что проводкой плотов для Адмиралтейства ведает канцелярист Семка. Вызвался лично найти и представить на расправу высокому гостю этого бездельника!

Однако губернатору на пришлось показать свое служебное рвение. В соседних комнатах поднялся страшный шум, раздались крики. Дверь распахнулась, и в кабинет ворвался рослый бородач, на котором висело трое канцелярских. Он упал на колени перед Иваном и прогрохотал:

— Ваше благородие! Я знаю, где стоят дубовые плоты!

— Откуда ты, Алферий, прослышал о важном государевом деле? — ласково просипел фискал. Его круглое лицо расплылось в улыбке, при виде которой канцелярских как ветром сдуло.

Но бородатый мужик не испугался и пробасил, что на кухне, где закусывали преображенцы, он узнал, какая забота привела их в Новгород Великий. Третьего дня он рыбачил в устье Меты и сам видел плоты. А не выпускает их уездный комиссар Мохначев, который считает себя на реке полным хозяином. Из-за отвального сбора он повздорил со старшиной плотогонов из Боровичей. А на самом-то деле, требует с него мзду, хотя положенное уже заплачено.

— Ай-ай-ай, как нехорошо, — горько вздохнул фискал и повернулся к Ивану. — Совсем заворовался наш комиссар. Надо бы его немного поучить. В Боровичах-то, по царскому указу, все лоцманы и плотогоны, ради их важной государственной службы, освобождены от налогов и податей. Отвальный и привальный сборы они платить должны, но…

— Все ясно. Беру с собой Алферия и полицмейстера с его людьми, — распорядился Иван. — На Мету отправляемся немедленно!

Вскоре остроносый ушкуй, потомок тех, что служили новгородцам в их походах на Волгу и Каму, стремительно резал глядь Ильмень-озера. Плоты увидели в протоке, между песчаных островов, поросших осокой и тальником. Невольно Иван залюбовался на могучие дубовые стволы, каждый из которых годился для корабельного киля.

Долговязый комиссар Мохначев не ожидал появления полицмейстера в сопровождении незнакомых казенных людей. Но не растерялся и сразу же обвинил плотогонов в тайном провозе соли на продажу. А такое нарушение государственной монополии строго карается. В ответ старшина плотогонов ответил, что имеет соли всего две горсти — только уху посолить… Разбираться с этим кляузным делом Иван не стал, приказал немедленно гнать плоты к новгородской пристани. Господину Мохначеву пообещал, что сообщит губернатору о его непохвальном старании. Ну, а если его опять в чем-то заметят, то пусть собирается ехать в Сибирь.

Полицмейстер остался очень довольным тем, что Иван не произнес страшное «слово и дело», по которому всех причастных к случившемуся следовало заковать в цепи и учинить строжайшее расследование. Произнес лишь отеческое наставление с упоминанием матерей, небесных сил и загробных страданий. Комиссара наказывать не стал. Сделал только рукопашное внушение — выбил два зуба.

На пристани плоты уже поджидал вице-форшмейстер[78], срочно прискакавший из столицы. Сказал, что теперь он лично доставит казенное имущество до самых адмиралтейских складов на Неве. Благодарил Ивана и обещал передать его отчет о случившемся лично генерал-адмиралу.

Таким образом, ко всеобщему удовольствию, дело о дубовых плотах завершилось благополучно. За ревностное старание рыбак Алферий получил пять рублей, а вот канцеляриста Семку пришлось спасать от расправы. Натерпевшиеся страха губернские начальники уверяли, что плоты застряли в пути исключительно из-за его нерасторопности. После вмешательства Ивана решили канцеляриста в острог не сажать, но, для примера всей чернильной братии, выдрать ее на конюшне.