Глава 8

Потянулись долгие часы томительного качания на волнах. К вечеру ветер стих и наступила туманная серая ночь. Становилось все холоднее, мокрые рубаха и порты сжимали тело, а крышка трюма под Иваном казалась ледяной. Стало страшно, но потом пришло какое-то равнодушие ко всему. Из окружающей мглы доносились лишь плеск волн, какие-то странные вздохи и непонятный шепот. Голова бессильно опустилась на шершавые доски, глаза закрылись, и наступило забытье.

Шепот становился громче, и уже можно было различить голоса деда Кондрата, кормщика Дениса, Соловья, остальных товарищей-мореходов. Они говорили что-то жалостливое, но трудно было разобрать слова. Из тумана встал Петр, под мышкой держал отрубленную голову, которая зло щурилась, чем-то грозила. Но тут же раздался решительный голос отца, прогнал наваждение. Тихо заговорила мать, успокаивала, как в детстве взяла за руку, повела за ворота родного дома. Наклонилась и погладила по голове, улыбнулась: «Помолись, сынок. В церкви уже к заутрене звонят».

Иван очнулся. Совсем рядом раздавался звон колокола. Только звучал он странно, совсем не так, как поют колокола в новгородских церквах. В тумане обозначилась огромная тень парусного корабля, на его корме горел сигнальный фонарь. Вот только позвать на помощь не было сил.

Свет фонаря растаял, но в том направлении, где он скрылся, серая мгла начала расступаться. Вскоре море почти стихло и над волнами показалось солнце. Сплюснутый багровый колобок медленно поднимался над клочьями сырого тумана, а через положенное время на ярком голубом небосводе уже ослепительно сияло дневное светило. Его лучи пригрели, и кровь быстрее побежала по жилам, а на душе стало веселее. Невдалеке закружились чайки, с пронзительными криками стали падать в воду — видно заметили косяк рыбы. За спиной раздался всплеск и какое-то пофыркивание.

Иван повернулся и совсем рядом увидел голову тюленя. Он плавно качался на мелкой волне и с любопытством разглядывал человека, распластавшегося на деревянном плоту. Водяные капельки блестели на его длинных усах и пучках волос, росших на месте бровей, на коротком светло-сером мехе. Большие черные глаза смотрели настороженно, а широкие ноздри слегка вздрагивали, словно принюхиваясь к незнакомцу.

— Скажи царю морскому, чтобы не забирал меня к себе, дал бы пожить, хоть немного.

Тюлень не ответил. Только вздохнул печально и исчез под водой. Но через некоторое время на поверхности показалось несколько его приятелей. Ближе всех подплыл самый крупный, темные пятна на его шерсти окаймлены седыми волосками, голова покрыта зарубцевавшимися шрамами. Ясно — этот матерый вожак видел всякое.

Иван и его попросил о помощи, да еще прочитал молитву Николе Морскому.

Некоторое время так и смотрели друг на друга, а потом тюлени удовлетворили свое любопытство и нырнули в морские глубины. Волны катились одна за одной, по небу бежали легкие облака, ласково пригревало солнышко. Стало веселее, хотелось верить, что ветер отнесет крышку трюма к югу. А что если отодрать боковую рейку и привязать к ней рубаху вместо паруса? Эх! На Бога надейся, а сам не плошай!

Получилось! Рубаха вздулась пузырем и стало казаться, что движение на юг стало быстрее. А там, как говорил Денис, должна лежать земля.

Около полудня над горизонтом поднялись чьи-то паруса. Судно держало путь на юг, и после томительного ожидания можно было различить низко сидящий в воде пузатый трехмачтовик, вдоль борта, которого шла широкая белая полоса с черневшими на ней крышками пушечных портов. Оно медленно приближалось, а у Ивана от волнения перехватило дыхание. Сил хватило только на то, чтобы осторожно встать на колени — очень боялся свалиться со своего качающегося плота — и помахать рубахой. И не кричал, просто хрипел, молил о спасении Бога и людей.

Видел, как судно убавило паруса и с него спустили шлюпку. Бородатые обветренные мужики подхватили Ивана и втащили на палубу, но у того уже не было сил стоять. Просто лежал и на глазах у всех горько плакал. Помнил, как потом влили в рот что-то опалившее все нутро, яростно растирали тело, завернули во что-то теплое. Затем наступило забвение.

Проснулся Иван от сильного толчка. Вместе с ворохом одежды, сапог, мисок и другого добра его мотало из стороны в сторону в каком-то темном чулане. Время от времени откуда-то сверху поливало соленой морской водой, раздавались глухие удары, от которых все вокруг скрипело и трещало. Стало страшно, но над головой услышал пронзительные голоса и топот ног. Понял, что находится на спасшем его судне, которое борется со штормовой погодой. Руки и ноги были целы, и чтобы не кувыркаться в такой темноте, решил выбраться к людям.

Ощупью пробрался к ведущей наверх узкой лестнице, открыл дверь. Грудью принял тугой удар соленого ветра. Увидел, как на палубе, которую то и дело захлестывали волны, двигались полуголые люди. С кормы раздавались громкие команды, и они, ухватившись за толстые просмоленные веревки, дружно тянули их, что-то выкрикивая в лад. Не долго думая, Иван перешагнул через порог и встал плечом к плечу с крайним матросом. Впрягся в общую работу и, когда волна сильно наподдала, так что некоторые попадали на палубу, устоял и не выпустил веревку из рук.

Вскоре засвистела дудка, а с кормы раздалась команда и все закончили работу. Широко расставляя ноги на скользкой палубе, к Ивану подошел лысый мужчина, все лицо которого покрыли мелкие морщины. Он что-то сказал и сделал знак следовать за собой. Привел в чистую коморку, такую низенькую, что Ивану пришлось согнуться в три погибели. В ней сидел маленький человек с острой седой бородкой. Тот самый, что стоял на корме и отдавал команды. Перед Иваном поставили оловянную миску гороховой каши с ломтями солонины и большую деревянную кружку жидкого пива. Молча смотрели как он ест, а лысый, то и дело подавал знаки слуге, чтобы тот подкладывал и подливал добавку.

Когда Иван насытился, маленький человек начал что-то спрашивать. Сейчас его голос звучал тихо, почти ласково, голубые глаза смотрели доброжелательно. Некоторые слова казались знакомыми, но после всего случившегося Ивану было трудно собраться с мыслями. Тогда заговорил лысый, но и его вопросы оставались без ответа до тех пор, пока не прозвучало:

— Русский? Ты московит?

— Нет, я из Новгорода! — радостно отозвался Иван и рассказал свою историю.

К сожалению оказалось, что лысый знает совсем мало русских слов и часто не понимает услышанное. Но Иван и сам начал вспоминать немецкие слова. Общими усилиями нашли ответы на все вопросы. Так Иван узнал, что находится на голландском судне «Сирена», идущем с грузом зерна из Риги в Любек. Командует им седобородый капитан Ян ван Деккер, а лысый является главным боцманом и зовут его Корнелис Сторк.

Русскому предложили остаться на судне матросом и обещали отвезти в Амстердам, где часто бывают русские купцы. А за последний год, после того, как в Голландии побывал со своим посольством московский царь Петр, который даже поработал плотником на корабельных верфях, появилось много дворян из России, начавших изучать разные науки. Просили сообщить полное имя, чтобы, как это положено в голландском флоте, занести Ивана в список команды.

— Фотникоф? — переспросил маленький капитан, тыча гусиным пером в чернильницу. — Что это за имя?

Боцман объяснил, что значит слово «плотник», и добавил что-то еще. Капитан согласно кивнул и велел позвать какого-то Томаса. Явился коренастый гладко выбритый детина, у которого борода росла на шее, так что закрывала половину груди. Он выслушал приказ и отвел Ивана в какой-то чулан, где стояло несколько ящиков с плотницким инструментом. Указал на некоторые из них и, объясняясь больше знаками, попросил сделать кое-какую мелкую работу. Смотрел внимательно и одобрительно кивал.

Потом боцман Корнелис сказал, что капитану очень понравилась старательность Ивана, сразу принявшего участие в корабельной работе, а Томас подтвердил его знание плотницкого ремесла. Поэтому и было решено внести в список команды «Сирены» Ивана Плотникова, а для удобства общения назвать его на немецкий манер Иоганн Циммерман[16].

Загрузка...