Тайные улицы, странные места [СИ]

Глава 4

И вот, после суматохи двух последних дней в школе — вечер Азовского феста. Как мрачно думалось Женьке, с самого своего начала он оказался совсем неудачным.

Сперва ехали в маршрутке, Ана уселась вплотную к водителю, молодому мужику в цветной рубахе с закатанными рукавами, томно смеялась, вертя на пальчике круглые модные очки, ойкала, когда тот лез к ручке скоростей, задевая ее загорелую коленку. Перед конечной приобняла водилу за потную шею, что-то шепча, а тот кивал, ухмыляясь и ползая по сердитому Женькиному лицу понимающими наглыми глазами.

Потом их встретила целая компания. Какие-то парни, отодвигая висящих на них Олю, Лилю и Элю, по очереди расцеловались с Аной и после каждого поцелуя она победно взглядывала на Женьку, наслаждаясь своей популярностью. К облегчению кавалера, Ана решила поставить палатку отдельно, так что, еще довольно долго шли, удаляясь от музыки и мегафонов, петляли по тропке между лохматых кустов лоха, усыпанного жемчужными ягодками, и прибыли на крошечную полянку, где томился пацанчик лет десяти у горы сваленных в центре рюкзаков. Под руководством Аны отобрали у Женьки палатку, в два мгновения растянули оранжевый пузырь, пацанчику выдали денежную бумажку и тот умчался, сжимая ее в кулаке. А сами, снова перецеловав Ану в щечки и в губки, подхватили свое добро и отчалили, забирая трещащих подружек.

Ана влезла внутрь, долго там вертелась, а Женька сидел на песчаном пригорке, откуда были видны цветные треугольники виндсерфов и полумесяцы кайтов над гребешками волн. Ветер и тут был хорош — дул яростно, сильными порывами, гонял по закатному пляжу песчаные смерчики. Но место для ночевки выбрано правильное — песок тут был пронизан корнями травы, устлан сухими стеблями, а от пляжа палатку защищали густые кусты с плотной листвой.

Наконец, Ана вынырнула из палатки, таща в руке прозрачное парео, выпрямилась, подавая вперед грудь в затейливом купальном лифчике. Покачала шоколадными бедрами, повернулась, показывая почти незаметную полоску стрингов.

Женька сглотнул в ужасе. А ну вдруг она сейчас возьмет его за руку и потащит обратно в палатку, чтоб — секс. Кому скажи, что он испугался Аны и ее предложений, засмеют, конечно. Но ведь он приехал найти Женю Местечко, а не ворочаться в палатке, пусть даже с самой красивой девочкой старших классов.

Можно же и то, и другое, мелькнула тайная мысль. Ана очаровательно улыбнулась и приказала, закалывая длинные волосы сверкающим дурацким цветком размером с яблоко:

— Если стесняешься, переоденься внутри. Но там духотища, — точеный носик сморщился, — фу и фу. Хорошо, мы отдельно от всех, можно вытащить спальник и лежать так — под звездами, да?

— Купаться пойдем? — уточнил Женька с облегчением, — сейчас, в смысле?

— И волейбол! Мои там ждут уже! Давай быстро.

Женька умолчал, что плавки надел еще дома. Послушно вполз в палатку, пальцем отодвигая раскиданные трусики, лифчик, какие-то пакетики и футлярчики. Стащил шорты, краснея от неудобствия — палатка крошечная и да — духота в ней непереносимая просто. Хорошо, взял от комаров. И вообще, почем там в «Кокосе» коктейли? Может, получится Ану нормально напоить, пусть себе спит, а он ляжет в кустах, на пляжном коврике. И где тут, среди тыщи людей искать Женю?

Капча, вспомнил совсем простое, они же вместе, а значит, надо ему позвонить.

— О! — сказала Ана, с одобрением разглядывая загорелый живот и короткие цветные шорты с белым шнурком, — ты точно качался. Да?

— Нет. Конституция такая. Ну, я в отца пошел, — поправился в словах, — если много не жрать, фигура сама нормальная.

Ана дождалась, когда он застегнет молнию на палаточной сетке, поправила на плече сумочку. Сунула руку под локоть и прижалась к Женьке изо всех сил. Засмеялась, когда он дернулся, в ужасе от того, что сейчас нужно выйти, туда, где люди, а у него, еще секунда — и все дыбом встанет. Даже в шортах будет видно. Ана уж точно заметит.

— Далеко не пойдем, если напротив, палатка видна, — она показала на коврик, — бери, поплаваем, охладишься. Поваляемся на песочке.

На песке ему удалось спровадить Ану пойти в воду первой. И Женька тут же выкопал из ее сумки свой смартфон.

— Серый? Привет.

— А-а-а, везунчик наш! Ну чо, как успехи? Ты уже там того на этого?

— Ты где?

— А мы тут с Женюрой, где кайтеры. Слу-ушай, она так гоняет за кайтом! И прикинь, в купальничке вполне себе ебабельный вариант. Я, наверное, Смола, влюблюсь. Ну, пока Танька болеет. Или пока Ана тебя не пошлет. Не, в баре с Местечкой сидеть, конечно, стремно, но тут вот — море, волны, девка на доске — ваще красота. Это есть кинчик такой, американский…

— А где именно? — прервал его Женька, наблюдая, как Ану крутит в воде кто-то невероятно мускулистый и загорелый, с дредами.

— Чо? А. А как раз почти напротив «Кокоса». Тут гонки. Местечку попросили заменить там кого-то. Вот я и сижу, тихо сам себе. Готовлюсь. Как думаешь, чо ей задвинуть? Как меня родители обижают, или как я путешествовал в Гранд-Каньон?

— Про любимую книгу ей расскажи, — посоветовал Женька.

— Ну ты язва, Смола. О! Нихрена себе! Прикинь, она сальто сделала! С доской, прям. Слышишь, хлопают? Это Женюрочке моей хлопают. У меня аж яйца закаменели, так ее хочу!

Больше всего Женьке хотелось рявкнуть в трубку что-то невероятно обидное и не в тему. Просто послать. Или обозвать, ну, уродом с яйцами. Или выродком. Чтоб просто заткнулся. Но по опыту знал — заткнуть Капчу, когда тот настроен болтать — нереально. А отвлечь — можно.

— Слушай. Тут такое дело…

Он замолчал, потому что еще не придумал, какое.

— Скорее, — поторопил Капча, — мне уже идти надо, там Женюру толпа ждет.

— Ана, — с отчаянием сказал Женька, — ну, короче… Она. Мы поссорились, она на самом деле решила тебе нос утереть. А я ей нафиг не сдался.

Капча молчал, в трубке выл ветер, донося радостные вопли и хлопанье парусов, совсем уже близко. А еще — тяжелое дыхание Серого, который там, почти напротив «Кокоса», стремился встретить Женю на берегу, опередив толпу.

— Так вот, — закруглился Женька, не зная, что еще сказать.

— Ха! — заорал вдруг Капча, — ну, я понял, я знаю, почему. Мы с ней в «Зюйде» крутили. Ну, помнишь, я говорил? А она потом такая — а не было никого поинтереснее, такшо, Серега, гудбайчик тебе. А щас, значит, поняла, что Серега не просто в дырку затычка, да? Так вот. Пошла она. В жопу короче.

Женька с отвращением посмотрел на смартфон и кинул его рядом на коврик. На экране тут же образовалась песчаная пленочка.

— Кто звонил? — мокрая Ана закрыла низко висящее солнце, протянула требовательную руку, и Женька послушно встал, поднимая мягкое махровое полотенце, подал было, но девочка, смеясь, упала в его руки. Пришлось заворачивать, обнимая, чтоб не уронить ее на песок.

— Серега Капча, — честно и с унынием сказал Женька, всматриваясь в сочные от закатного света волны поверх мокрой макушки со сбитой набок заколкой-цветком.

— Ах, Сере-ога, — непонятным голосом протянула Ана, — и что ему надо? От тебя?

— Так друг же, — удивился Женька, осторожно отодвигая завернутую в полотенце Ану подальше от своих шортов. И вдруг решился продолжить интригу, — тебя спрашивал. Про тебя, в смысле. Спросил, в «Кокос» придешь или как?

— А ему какое дело, — огрызнулась Ана, стряхивая полотенце прямо на песок, — подними. Посушить надо.

Она топталась на песке, покусывала губу, щуря глаза и тоже уставив их на горизонт, думала о чем-то, не обращая внимания на Женьку. И вдруг рассмеялась, толкая его в спину холодной рукой:

— Ну, чего стоишь? Иди поплавай, я посторожу палатку. Конечно, мы пойдем в «Кокос», да, Жекочка? Я обсохну и переоденусь, когда вылезешь с воды.

— А палатка? — напомнил Женька, — вещи, рюкзак там.

— Иди. Все норм будет.

Из воды напротив палатки далекие кайтеры и серфингисты казались яркими игрушками, объемными, тяжеловатыми от заката. Даже странно было, что полумесяцы кайтов не падают, парят над водой, плавно обгоняя друг друга. Треугольнички парусов чуть дальше ярко чертили темнеющую воду, а тяжкие ритмы дискотеки, наоборот, слышались мягче, а еще ветер рвал звуки, нося их над гребешками волн.

И никак не понять, есть ли среди этих цветных кукольных фигурок Женя Местечко, которая, наверняка, тоже в костюме, во всяком случае, Женьке вдруг сильно захотелось, чтоб она там не в купальнике, про который сказал Капча — ебабельный вариант она в нем.

В кино все легко, думал Женька, с мрачным лицом уходя под воду, касаясь пальцами мутного песка и раскрывая глаза в светлую легкую муть с мутными же белыми пятнами ракушек, в кино он бы уже пошел себе в толпу, искать, был бы поближе, последил. Чтоб ее не обидел никто. Как она краснела на уроке. И вроде старается выглядеть такой — сильно самостоятельной и спокойной, но видно же — иногда пугается, и сразу хочется быть совсем рядом. Но в жизни — палатка стоит, там вещи. Мать за палатку сожрет, если украдут, а собирать и таскать на себе, и ругаться с Аной тоже совсем не маст.

Придется идти вдвоем в «Кокос», понял Женька, ну и ладно, там разберемся, на месте.

На пляже уже было совсем пусто, народ стягивался к центру веселья, солнце укатывалось за рыжее, а теперь уже потемневшее полотно степи, что раскинулась за низким береговым обрывом. И ветер, наконец, стих, но комаров не было. Не было и Аны. Женька собрал коврик, почти занесенный песком, встряхнул и, повесив на руку, пошел к палатке, на смех и голоса.

Ну, разумеется, посреди травяного пятачка сидели на корточках два незнакомых парня, в плавках и в бейсболках, один курил, другой что-то оживленно рассказывал. Снизу вверх, замолчав, посмотрели на Женьку.

— Щас выйдет, — сказал тот, что с сигаретой, — пока там будете, посторожим. Ана попросила.

Женька подождал еще, но парни молчали, и он просто кивнул, не стал говорить имени, они ведь тоже не сказали ему. Интересно, кто они Ане? Неужели она, прям, со всеми ими спит, как постоянно везде сует под нос, что ее все любят? И тут же пришел второй вопрос — неужели она думает, что это всем надо рассказывать, и все, прям, ахнут и кинутся на нее? Третий, насчет, неужели она уж такая стоеросовая дура, Женька благородно отринул, и думать не стал.

А тут и Ана вылезла из палатки, задирая согнутые ноги на высоченных шпильках — пятиться, как нормальные люди не стала, постаралась покрасивее, но вышло все равно смешно. Понимая это, девочка резко выпрямилась и ойкнула, бережно поправляя трикотажное черное платье, коротенькое, без лямок и с разрезом на бедре.

— Коленька, Костя, мы ушли. — тонкий пальчик покачался над головой Коленьки с сигаретой, — девок ни-ни, ясно? Часа через три вернемся.

— Та идите уже, — сказал Костя, валясь на землю задницей и вытягивая облепленные песком ноги, — сказали, посторожим.

Ана уцепилась за Женькин локоть. Скомандовала:

— Пойдем по дороге, а то у меня каблуки.

На грунтовке ей все равно пришлось разуться и, ойкая, она висла на Женькиной руке, неуклюже перебирая ногами по засохшим глиняным кочкам и ямкам. Почему-то не болтала о пустяках, может, сильно раздражалась от дороги, гадал Женька, но был доволен, что не приходится кивать и агакать на всякую ерунду. Тут уже было темно, солнце играло зарю над черной кромкой обрыва и от алого неба тень казалась еще гуще. Изредка проезжали мотороллеры и машины, пыля сушеной глиной и обдавая музыкой из раскрытых окон.

— Они тебе кто? — спросил Женька, решив, что имеет право, полдня уже на побегушках у красотки Аны.

— Колька с Костей? Та… — девочка споткнулась, наваливаясь на его плечо, — вот паскудство, скорее бы уже после школы и права. Буду сама ездить.

— Встречалась, что ли?

— А ты ревнуешь? — Ана довольно хихикнула.

Женька хотел сказать честное «нет», но ведь обидится. Пожал плечами, которые уже ныли от рюкзака и повисшей на локте спутницы.

— Перестань, — утешила Ана, — они просто с Норисом тусуются. А Норис сказал, если мне что надо, чтоб делали. Ты что, Нориса не знаешь?

— Ну, слышал да.

Ана свысока усмехнулась, бросив его потный локоть и обходя, чтоб повиснуть на другом:

— Стой. А то у меня рука устала. Нориса все боятся. Он очень опасный. А меня он любит. Поэтому меня никто не трогает, это раз. А еще его пацаны, с его тусовки, они знают, если я попрошу — надо делать.

— Встречалась, что ли? — спросил Женька уже про Нориса.

— Ага, — легко ответила Ана, — как хорошо, уже пришли почти. Стой, я обуюсь.

— Он же старый. Ну, в смысле…

— Потому, Женечка, мы с ним просто дружим, — наставительно объяснила Ана, — он хороший, он меня бережет.

Женька возвел глаза к небу, темнеющему над белым куполом пляжного бара, и промолчал.

В «Кокосе» его посетило совсем уже полное отчаяние. Ана выбрала столик у самого танцпола, смеясь, махала рукой знакомым, и как у нее рука не отвалится, мрачно думал Женька, припоминая, сколько же у него в кармане шортов наличных. Хорошо, успел поменять мелочь из копилки вдобавок к вытащенным из нычки и своим карманным полтыщам. Закатанное в пластик меню пугало нулями после пары цифр, и он почти с ужасом ждал, чего же Ана решит назаказывать. Но она попросила порцию мороженого и коктейль. Женька мысленно подсчитал и решительно заказал официанту — пареньку в белых штанах и тельняшке — два мороженых и два коктейля. В рюкзаке, поставленном на песок, тыкалась в ногу прихваченная из палатки бутылка шампанского.

А вот Жени и Капчи среди цветной орущей толпы, прыгающей у самого столика, не было. И это совсем плохо, понимал Женька. Наверняка Капча утащил девочку в темноту, водит там под ручку, показывая на звезды, и распинается, брешет о своих путешествиях, в которых батя Капчи — разумеется, дипломат, а мать — фотомодель. Хотя на самом деле дядя Петя, который от них ушел, водил здоровенный грузовик, а тетя Валя торговала парфюмами в ларьке на центральном базаре…Он ведь сам сказал, в баре с Местечкой делать нечего, вспомнил Женька телефонный разговор. Вот же, козел какой.

Ана возникла из толпы, прыгнула на свой стул, но сразу вскочила, кинулась к Женьке, тормоша его за плечи и свешивая на лицо душистые пряди волос:

— Ты чего такой смурной? Смотри, кайф! Скоро салют будет! Ну, фейерверки начнут запускать. Ты чего не танцуешь, а? А то уведут у тебя Ану, плакать будешь!

Она вдруг замолчала, волосы скользнули и исчезли. Женька неловко повернулся на стуле, который увязал тонкими ногами в рыхлом песке. За его спиной рядом с Аной стоял тощий парень в белой рубашке, распахнутой до самого пояса белых же брюк. Черные от загара руки оттопыривали карманы. А над темным лицом белела сбитая набекрень шляпа-стетсон. По бокам парня молча и неподвижно высились еще трое — массивные, в каких-то тишотках и широких шортах. В бликах и вспышках не разобрать, что выражают лица четверки, только поблескивали из-под белых полей шляпы глаза.

Музыка стихла, но тут же завелась снова, ведя томную мелодию под легкий пересып шелестящих погремушек. Вступил хрипловатый женский голос. Стетсон приобнял Ану за талию и толкнул к плитам танцпола, уложенным на песок.

Это же Норис, понял Женька, хотя знал того лишь по разговорам в школе, и разок видел блестящий автомобиль за углом, рядом с которым стояли, наверное, эти же, скрестив руки. Ждали, когда их хозяин переговорит с Лилькой Петровой, главной школьной красоткой. Два года назад это было, Лилька уже не учится. А Норис, значит, продолжает себе школьниц выбирать.

Ана замялась, взглядывая на Женьку, и он привстал — не понравилось ему выражение ее лица. Но тут же на плечо опустилась тяжелая рука.

— Сиди, щенок. Пока взрослые базарят, — скулу обдал крепкий запах курева.

Один из парней сел на место Аны, вытянул ноги под пластиковый столик. Поднял пузатый бокал с бумажным зонтиком. Ухмыляясь, выглотал еле тронутый Аной коктейль. Подвинул к себе стеклянную вазочку и принялся ковырять ложечкой взбитые шарики мороженого, посыпанные орехами и политые цветным сиропом.

Музыка длилась и длилась, пару раз Женька увидел танцующую пару — голова Аны лежала на узком белом плече, глаза закрыты. А ее партнер поверх темной макушки равнодушно рыскал взглядом по лицам и фигурам танцующих. Наткнувшись на Женькин взгляд, осклабился, блеснув зубами. И встряхнув девочку, завертел ее, прижимая к себе спиной и обхватывая под грудью.

У Женьки заныло внутри от нехорошего предчувствия. Вот сейчас надо бы позвонить Капче, все же какой-никакой, а друг, кроме него и Аны тут вообще все чужие. Но что скажет громила с мороженым, если он начнет набирать номер?

Наконец, песня закончилась, Норис вернул Ану к столику, церемонно склонился, целуя ей руку и усадил на стул, с которого быстренько сорвался поедатель чужого мороженого. Но уходить компания не стала. У стола появился еще один стул, его вежливо придержали, чтоб Норис удобно уселся, касаясь локтем Аны, и положив щиколотку в белой брючине на колено другой ноги.

В микрофон, смеясь и повторяясь, рассказывали о фейерверках, звали на берег, предупреждали грозно, но тут же снова смеясь, об опасностях ночного купания, призывали не заплывать за буйки. Народ, гомоня, тянулся к выходу — прорехе в низеньком пластиковом штакетнике, огораживающем территорию бара. Теперь вместо громкой музыки под белым высоким куполом играло что-то томительно тихое, томное, мурлыкало на два голоса — мужской и женский. Стал слышен кашель, чей-то хмельной спор за крайним столиком, женский смех и звон бокалов за барной стойкой. Из песчаной ветреной темноты — удаляющиеся крики и смех.

— Так что празднуем, моя киса? — Норис спрашивал Ану, но смотрел на Женьку, и тому показалось, что он не в шортах, не в любимой тишотке с бородатыми рокерами, а в школьном костюмчике, в гольфиках и с портфельчиком — первоклашка.

— Да ладно тебе, Чак, — Ана нерешительно усмехнулась, пытаясь сбоку заглянуть ему в лицо, прикрытое белой шляпой, — мы просто так. Фестиваль же.

— Что-то ты зачастила. Просто так. А?

Ана еще раз засмеялась, тронула пальцами его руку, лежащую поверх щиколотки задранной на колено ноги. Норис дернул ногой, словно отгоняя комара, она с обидой убрала руку, взялась за пустой бокал с помятым зонтиком. Вдруг сказала с вызовом:

— День рождения празднуем. Мой!

— Уже? — Норис обернулся к ней, толкая шляпу пальцем повыше на лоб, — разве?

— Конечно, — торопливо кивнула Ана, выпрямляясь, — ты бы почаще звонил, вот и знал бы. Или трубку хотя бы…

— День рождения? — перебил упрек собеседник.

— Да. Вот и Женька скажет. Ты не подумай чего, мы в одном классе учимся, я его взяла, просто, чтоб не одна. Понимаешь? Ну, чтоб было похоже, что я с кем-то, чтоб никто не приставал. Да, Жека?

Женька сглотнул, но его ответ никого не интересовал, Ана, торопясь, продолжала говорить.

— Ну, смотри, если бы я хотела, с кем-то. Я бы закадрила кого-то. Настоящего кого. А мы чисто по дружбе, как раз. Ты понимаешь ведь?

— Сомневаешься, что ли?

— А?… — вопрос выбил Ану из колеи, она пошевелила губами, видимо, соображая, обиделся ли Норис и на что именно.

— За дурака меня держишь? — перевел тот свои же слова.

— Ча-ак, — протянула девочка, старательно смеясь, — ну-у, какой ты! Тебя? Да ты что, нет, конечно! Я просто не хочу, чтоб ты думал. Совсем-совсем не хочу. Что я. Что я из таких вот.

— А мне тут много чо говорили. Про тебя. Я думал, нормальная такая киса. Маленькая только.

Тут он развернул стул и уставился в лицо Аны блестящими глазками на темном лице. Медленно, будто раздумывая над чем-то, договорил:

— А выходит, уже и не маленькая. Да? День рождения празднуешь. Сегодня, что ли?

— Нет. Ну что ты. У меня неделю назад был! Мы просто решили чуть-чуть отдохнуть. Ну да, в честь дня рождения. А так я и не поехала бы. Женька прицепился, так просил, так просил! Мы с ним с детского сада дружим, так просто.

Женька собрался возмутиться, но понимал, помочь Ане он совсем не сможет, так что, хотя бы промолчать. Не орать же в ответ, врет она все. Тем более, про день рождения она тоже соврала, у нее в самом начале зимы будет днюха. Он бы и не знал, но она каждый год в класс торт притаскивает, для девчонок своих и еще гору подарков — хвастаться.

С берега бахнуло, зашипело, нестройно закричали люди, мелкой россыпью застреляли ракеты, взлетая и вспыхивая, сыпали на песок и воду цветные огни и колючие искры.

Норис встал, аккуратно отряхивая белую коленку. Ана следила за ним подсолнухом лица, которое меняло цвета — из зеленого в красный, потом желтело и вдруг становилось светлым, когда залп тускнел.

— Поздравляю с днем рождения, — скучным голосом сказал Норис, — теперь ты уже совсем большая девочка. Пит, Зяма, сделайте большой девочке подарок.

— Босс, — напомнил о себе третий, тот, что ел мороженое.

— И ты, Телега, конечно, — согласился Норис, — только меня отвезешь и возвращайся. Поздравить нашу большую девочку. Со вступлением в настоящую взрослую жизнь.

Телега шумно вздохнул и пошел следом за боссом, куда-то к барной стойке. Ана резко повернулась вместе со стулом, провожая их глазами. Оттуда слышались обрывки фраз.

— Шоколад. Ту коробку… бутылочек…еще бы! Конечно… наберу.

И все. К столу Норис не вернулся. Ана положила на столешницу руки, сжимая кулаки и посмотрела на Женьку. Тот, поднимая за лямку рюкзак, встал, отпихивая стул.

— Ладно. Пойдем, да?

Но за спиной Аны воздвигся один из парней, ухмыльнулся, кладя обе руки на ее голые плечи и придавливая.

— Ты иди, пацан. А киса остается.

— Я не могу, — испуганно возразила Ана, — ты что, Зяма! Зямочка, мне же домой. Мама. Волноваться.

— А палатку ставили? — удивился Зяма, продолжая удерживать ее плечи, — Колю с Костиком посадили сторожить. За дебилов нас держишь?

— Палатка — это хорошо, — гыгыкнул Пит, толкая Женьку мощным боком, — романьтика, звезды-пезды. Надо Телеге звякнуть, чтоб знал, куда подъехать. Вот за что уважаю я Нориса, своих не обижает. Такую девочку подогнал. Ну что, веди в свою палатку.

— Женя, — в голосе Аны звенели слезы, — Жень…

— Я сказал, — Пит, наступая на лямку рюкзака, театрально нахмурился и рявкнул на Женьку, будто на приблудного бродячего пса, — а ну, пшел отсюда, а то я тебя! Вот щас я тебя, у-у-у…

Вдвоем радостно захохотали, и Зяма, подхватив Ану под локти, приподнял, ставя на ноги, как большую куклу. И, будто кукольная, мотнулась голова, когда она вскрикнула было, но тяжелая ладонь даже не ударила, а просто пихнула ее в скулу.

За дальним столиком трое посмотрели быстро и отвернулись, а потом, так же быстро встав, растворились в темноте. За барной стойкой передвигалась темная фигура бармена. Тот самый, с тоской понял Женька, который смеялся с Норисом. Да что ж такое творится. И что делать?

Ана, всхлипывая, шла за уверенным Зямой, который тащил ее за руку. Пит, уже не обращая внимания на Женьку, двинулся следом.

— Врет! — крикнул Женька, глядя им в спины ненавидящим взглядом и смаргивая злую слезу, — она все врет!

Пит медленно повернулся, свешивая тяжелые кулаки.

— Чо сказал? Ты мне, что ли?

— Нет у нее. Дня рождения нет. Она брешет. Чтоб, типа, я взрослая такая вся. Малолетка она!

Зяма резко дернул Ану за руку, она почти упала на него, переступая по рыхлому песку каблуками. Заплакала, шмыгая и подвывая, затрясла головой.

— Ну? — проорал, продолжая дергать, — чо он? Врет?

— Да-а-а.

— Что «да»? Тьфу, вся морда в соплях. Малолетка?

— Да-а-а! Зямочка-а-а.

Тот выпустил вялую руку, растопыренной ладонью пихнул девочку в грудь. Она упала на колени, свешивая волосы к песку и продолжая рыдать.

— Так, — сказал нехорошим голосом, огибая сидящую на песке фигурку и приближаясь к Женьке, — защитничек, бля. Любишь кайф поломать, да? Вот сейчас и получишь, и телка твоя сопливая получит тоже. Чтоб не крутила жопой, где не надо. Ты поняла, тварь мелкая? Дома надо сидеть. Уроки учить! Ты…

В кармане Женьки запел смартфон, и он, не думая, рванул, прижимая к уху.

— Да! Серега? Ты где? Вы где все? Мы? А рядом. Да вот, нас видно же.

Замахал рукой в сторону вспышек и смеха.

— Ну да. Подходи.

— С Аной там что? — внезапно сам догадался Капча, перебивая несвязные речи в трубке, — да не ори, мы тут уже.

Они выскочили совсем с другой стороны, сбоку, Капча, перепрыгивая белый заборчик, свалил секцию под негодующие вопли бармена. В секунду оказались рядом. И Женька стремительно затосковал еще больше — таким незначительным показался рядом с двумя бугаями тощий Капча, и невысокая Женя в каком-то легком платьице выглядела хрупкой, как фарфоровая сахарница из бабушкиного серванта. Вдруг усилился ветер, хлестнул по мокрому лицу Женьки злыми песчинками.

— Ой-й-й, — по-бабски запричитал Пит, передергивая плечами и прикрывая голову огромными лапищами, — ой боюся-боюся, мамочка рОдная!

Не переставая кривляться, подступил к Женьке ближе, вдруг одна его рука оказалась на вороте тишотки, подтягивая его к другой, которая стремительно неслась от мощной груди прямиком к Женькиному носу. Последнее, что тот услышал среди вспышек, шипения, дальнего смеха и радостных криков, был грозный вопль Капчи:

— А ну, не трожь ее, паскуда!

Затем между кулаком и носом не осталось ничего — наступила тихая и кромешная темень.