Тайный гонец

Глава 12. Не могу обещать…

В тот же день Санька тёр для Игнатия краски и говорил Гриньке вполголоса:

— Малого, что живёт в келье старца Никодима, вечером подкараулим…

Игнатий услышал тихий разговор.

— За что? — спросил.

Гринька на Саньку сердито шикнул.

— Так…

— А всё же?

Старательно заработали Игнатьевы ученики. Засопели от усердия.

Игнатий отложил икону и кисть, которой писал, подозвал Гриньку с Санькой.

Оба подошли. Принялись рассматривать свои ноги.

— Чтоб мальчишку никто пальцем не трогал, — строго сказал Игнатий.

— А как не мы, а кто другой? — схитрил Санька.

Игнатий потянул с пояса верёвку.

— Так мы что… — заюлил Санька. — Мы ничего…

А Игнатий:

— Первым делом ты, Григорий, в ответе. Понял?

Да так посмотрел на Гриньку, что тот сам поспешно пробормотал:

— Понял. Отчего не понять?

Гринька с Санькой — на свои места. А мастер:

— Не отпустил ещё. Куда пошли?

Вернулись Гринька с Санькой. Стоят ждут, что будет дальше. Игнатий помолчал и медленно, с расстановкой:

— А сейчас того мальчишку хоть под землёй сыщите и приведите ко мне. Скажите, что зовёт иконописец Игнатий.

Затоптались на месте Гринька с Санькой.

Игнатий — сердито:

— Ну?! Да глядите у меня! — пригрозил.

… Лежал Ива в монастырском саду. И была у него одна дума: «Как теперь поговорить с Игнатием? В иконописную палату не сунешься…»

Только подумал — над ним две пары ног. Голову поднял — глядят на него, подбоченясь, старые знакомые из иконописной палаты. Стиснул зубы: опять двое против одного! Вскочил, будто подкинутый пружиной. Покатился, завывая, Санька в кусты. А Гринька шарахнулся в сторону, закричал:

— Ошалел?! Мы к тебе от Игнатия…

Ива ощетинился волчонком, даже слов не слышит, идёт с кулаками на Гриньку и твердит своё:

— Опять двое на одного…

— Опомнись, — едва разогнулся Гринька. — Тебя Игнатий кличет.

— Врёшь!

Еле уговорили Гринька с Санькой пойти за собой.

Да и то шёл всю дорогу поодаль.

Однако и верно: кивнул ему головой Игнатий. Поглядел на подбитую Гринькину скулу, на разбитые Санькины губы. Усмехнулся.

— Будто не темно и не скользко на воле, а, видать, попадали или стукнулись обо что?

— Во́, — заныл Санька, — об его кулачище стукнулись! Рта не дал раскрыть…

— Что ж это ты? — спросил Игнатий строгим голосом, а глаза смеются.

— Ошибка приключилась, — замялся Ива.

— А мне, часом, не достанется? По ошибке. Эвон как разукрасил Саньку — заместо пугала ставь на огород. — И себя ж оборвал: — Ну, будет тратить попусту время. И ты, — это уже Иве, — кончай лоботрясничать. Будешь работать у меня в мастерской. Вот тебе первый учитель, — и показал на Гриньку.

Уставились, словно бараны, Ива с Гринькой друг на друга.

А Игнатий:

— Иль не нравится учитель?

— Отчего… — с запинкой выговорил Ива. — Нравится.

— А тебе ученик?

Гринька потрогал скулу, дёрнул плечами:

— Очень даже.

— Ну и договорились.

Все, кто в мастерской был, покатились от хохота.

А Ива и вправду был рад, что попал под бок к Игнатию.

В тот же вечер ухитрился сказать шёпотом:

_ У меня к тебе дело есть, тайное.

Засмеялись Игнатьевы глаза.

Испугался до смерти Ива. Сейчас мастер выставит его всем на потеху. И торопливо добавил:

— От Макария дело.

Поднялся Игнатий:

— Пойдём-ка со мной, подсобишь.

Выбрались в монастырский сад.

Стал Ива рассказывать всё сначала: про воеводу Болотникова, и про военный совет, и про оружие. Серьёзным сделался Игнатий.

— Трудное дело. И так было не просто. А с приходом войска Ивана Исаевича вовсе худо. Боится его монастырское начальство, страсть как боится. Потому усилены караулы. Монастырское воинство содержится в готовности.

— Так ведь надо! — настойчиво сказал Ива. — Ждёт воевода оружие.

Рассердился Игнатий. Передразнил:

— «Надо»! А коли дознаются келарь или Амвросий? В иконописную палату больше ни ногой. Каждый вечер, как солнце будет садиться, сюда приходи. Думать буду, а надумаю ли чего, не могу обещать.