Время — что дорога. Иной раз пройдёшь — не заметишь. А в другой — тот же путь покажется в тысячу вёрст.
За все годы, что помнил Ива себя, не было такого длинного-предлинного дня.
Едва наступили поздние летние сумерки, был уже Ива возле старцевой кельи на условленном месте. «Эва, как ладно всё складывается! — думал. — Поди, Амвросий и келарь вместе с другими пируют да пьянствуют и знать не знают, какое дело должно совершиться нынешней ночью».
И напрасно так думал Ива.
Потому что не бражничали келарь и Амвросий. Больно тревожное время стояло. А когда зажглись на небе звёзды, неподалёку от Ивы возникли три тени, невидимые в темноте.
Был то Амвросий с двумя дюжими монахами. Решил на всякий случай покараулить Макарьева приёмыша. Стало к полуночи приближаться, понял: не напрасно терял время. И вправду мальчонка ждёт кого-то. Послал одного монаха за келарем Саввой.
— Скажи, надобно у всех ворот новые караулы поставить, числом вдвое более прежних. Трезвых.
И когда раздались Игнатьевы долгожданные шаги и приглушённое троекратное покашливание, услышал их не один Ива. Стояли наготове вовсе близко Амвросий с двумя монахами и келарь Савва.
— Наконец-то! — обрадовался Ива Игнатию.
— Тише… — Тревожен у Игнатия голос.
— Аль не ладно? — испугался Ива.
— Вроде бы, — неохотно вымолвил иконописный мастер.
— Что?
— Караул у всех ворот сменили.
— Давно?
— В том-то и беда — недавно.
— Неужто почуяли?
Промолчал Игнатий.
— Может, со своими людьми из монастыря пробьёмся?
— В монастыре наших мало.
— А может, Кузьма по главным воротам ударит? Пришёл уж небось.
— Монастырь целому войску не взять за неделю.
— Делать-то что? — в отчаянии спросил Ива. — Так ладно всё шло, а вот поди ты!
— Тс-с! — ухватил Игнатий за плечо Иву. — Будто шевельнулся кто рядом…
И услышал негромкие келаревы слова:
— Хватай их!
Навалились дюжие монахи на Игнатия — в рот тряпку, руки назад.
Ива было метнулся в сторону. Поймал его на ходу Амвросий.
— То-то! Попались! — злорадно прошипел. И к Савве: — В угловую башню?
— Погоди, брат Амвросий. Сейчас нельзя. Как ни мало у них сообщников в монастыре, а, сам слышал, есть. Шума лишнего не надо. Давай прямо в келью Никодима.
Ввалились монахи с пленниками в келью. Старец Никодим, писавший за столом, повернул голову.
— Поймали разбойников. Хотели отдать Ивашке Болотникову монастырское оружие, — пояснил келарь Савва.
Спокойным, а вместе с тем будто чужим голосом спросил старец Никодим:
— Не ошибся ли, брат Савва? Разбойников сажают в темницу, а здесь моё жильё.
— Не обессудь, отец Никодим, — вмешался Амвросий. — Вести в башню — шума кабы не было. Есть у них в монастыре сообщники. У тебя только свяжем. Будто пьяных, отнесём в башню.
Старец Никодим промолчал. Глядел куда-то сквозь вошедших. Припасливый Амвросий стал разматывать верёвки.
Дёрнулся Игнатий, как перехватили руки. Сказать ничего не может — рот кляпом, тряпкой, заткнут.
Пришёл Ивин черёд. Амвросий на Савву вопросительно глянул — тот едва приметно кивнул, и застонал Ива, когда один из монахов выкрутил ему назад руки.
— Ноги вяжите! — сказал Амвросий.
Впились верёвки в тело.
— Пошли! — приказал Савва. — Вы вдвоём богомаза тащите, а ты, Амвросий, мальчонку.
«Эх! — с тоской подумдл Ива. — Пропало дело».
Только подумал — широко распахнулась дверь, на пороге Терентий с мужиками.
— Не опоздали, часом? — спросил оружейный мастер. Увидал, что в старцевом жилье делается, сам же себе и ответил: — Кажись, в самую пору.
Шагнул смело в келью, за ним — мужики, иные с топорами.
Попятились монахи. Амвросий со страха к стене прижался.
А Терентий с ножом, что всегда при нём на поясе был, согнулся над Игнатием и Ивой — лопнули на руках и ногах верёвки. Поднялись оба. Игнатий кляп-тряпку вытащил изо рта. Подбородком подвигал. На монахов зло поглядел:
— Челюсть чуть не свернули, чтоб вам! А тебе, Терентий, великое спасибо! Как о беде догадался-то?
— Один из наших, — кивнул в сторону мужиков, — приметил, как тебя с мальчонкой схватили. Ну и ко мне сразу. А у меня, как давеча с тобой сговорились, уже народ собрался. Вот и подоспели.
Услышали тут все келарев голос:
— В земле сгною заживо!
У Терентия, должно быть, крепкое слово запросилось на язык. Стерпел, сказал только:
— Руки коротки, Савва. К Болотникову ухожу. Ему оружейный мастер, поди, сгодится. И они, — кивнул на мужиков, — со мной вместе.
Понял келарь Савва: плетью обуха не перешибёшь. Смирился. Молчком руки дал связать. Только кровью лицо налилось, как стал ему засовывать Игнатий в рот тряпку-кляп, чтоб крика не поднял.
Монахи с Амвросием и вовсе не пикнули.
Утёр Игнатий пот со лба.
— Переменчиво, вишь, счастье. То, однако, полдела. Часовых возле погребов повяжем, ладно. Другое худо. Стража у ворот новая — не пройти.
Поглядел Ива на келаря Савву.
Сощурился тот насмешливо: взяли, мол?
И то правда, как в волчьей яме: руки-ноги свободны, а не вылезешь.
Терентий на келареву усмешку снисходительно поглядел:
— Рано обрадовался, Савва. Я прошлым летом в оружейных погребах ненароком одну тайну узнал.
Налились ненавистью келаревы глаза. Замычал невнятно — во рту-то тряпка. Верно, хотел, чтобы старец Никодим помог сохранить монастырскую тайну.
Понял старец Никодим. Покачал головой:
— Не помощник я тебе, Савва. С простыми людьми моё сердце, не с тобой.
— Пошли, Игнатий, время дорого, — сказал Терентий.
— Куда?
— В оружейные погреба. Стражу повяжем, дело не хитрое. Ключи, поди, с тобой, спасибо за них келарю Савве.
Услышав такое, точно на горячих угольях заворочался келарь Савва. И то сказать, своими руками помог Болотниковым друзьям.
— А потом что? — спросил Игнатий. — Как выберемся из монастыря?
— Всё скоро узнаешь. Пошли!
Стал Ива наскоро прощаться со старцем Никодимом, едва сдержал слёзы.
— Может, и ты с нами? — спросил. — Замучают они тебя…
— Стар я, Ива, чтобы начинать жизнь заново. А тебе моё напутствие: стремись к правде и справедливости.