Чудится Иве речка, прозрачная, студёная. Прыгнул в воду — обволокло всё тело приятной прохладой. Идёт дальше — глубже речка. Уже вода доходит до самого подбородка. Наклоняется, начинает жадно пить.
Пьёт. Напиться не может.
А воды в речке делается всё меньше. На колени опустился Ива. Дно показалось. Сушит его солнце. Последние капли жадными губами собирает Ива…
Застонал. Глаза открыл. Не на речке — в ненавистной башне он. И белеют подле кости человека, замученного, должно быть, вот так же.
Ночь прошла, наступил день. Мутится всё в голове у Ивы. То забывается сном, то бредит наяву.
Входили какие-то люди. Говорили, спрашивали. А Ива повторял запёкшимися губами:
— Знать ничего не знаю… Пить дайте…
Очнулся Ива ночью. Под ним та же прелая солома. Высоко над головой окошко со звёздами. И говорят те звёзды приглушённым шёпотом:
— Эй, кто там?
Помотал головой Ива, чтобы отогнать наваждение.
Из окошка снова:
— Живой иль нет?
Вскочил Ива. Не может сказать слова. Потом-таки выговорил:
— Пить… Воды принеси…
— Нешто не дают?
— Нет, кормят рыбой солёной. А пить не дают.
Потерпи малость, добуду тебе воды…
Зашумело снаружи и стихло.
Томительно потянулось время.
И уже не знает Ива: вправду ли говорил с ним кто или почудилось.
Услышал наконец движение возле окна. И снова знакомый голос:
— Бутыль с водой на верёвке спущу. Гляди не разбей…
Постукивает бутылка о стенку. Слышно, опускается ниже и ниже.
Вода!
Выпил Ива всю бутыль до дна.
Голос сверху:
— Готово, что ли?
А Ива опять слова сказать не может. По щекам бегут слёзы.
— Эй! — донеслось сверху. — Чего молчишь?
— Принеси ещё, — попросил Ива.
— Нельзя больше. Обопьёшься.
— Про запас.
— Невозможно и так. Найдут воду — обоим придётся плохо. Завтра опять принесу.
— Не обманешь?
Засмеялся человек в окошке.
— Зачем? — И уже серьёзно: — Макарий где?
Насторожился Ива:
— Откуда знаешь про Макария?
— Монах, что при воротах стоял, проболтался.
— А ты кто будешь?
— Макария бывший ученик. Теперь тоже иконописец. Игнатием зовут.
— Игнатий?! — Заколотилось сердце у Ивы, кажется, вот-вот выпрыгнет из груди.
— Иль слышал?
После встречи с дорожным попутчиком, из-за которого они с дедом Макарием в темницу угодили, осторожен и недоверчив стал Ива, Потому сказал только:
— Поминал как-то дед Макарий…
— А ты кто есть?
— Приёмыш его, Ива.
— Ладно, Ива. Сказывай, где Макарий.
— Келарь велел отвести в угловую башню.
— Плохо. Туда вовсе не проберёшься: крепко стерегут. — Спросил, понизив голос: — По какому делу шли в монастырь?
Насторожился Ива от такого вопроса:
— Дед сказывал, посмотреть церковь, что расписывал своими руками.
— За что ж в темницу?
— Келарь говорит, будто дед Макарий шёл за оружием.
— Дела… — изумился Игнатий. — Зачем старику оружие?
— Будто для воеводы Болотникова.
— Эва! — опять удивился Игнатий. — Как же хотел добыть оружие?
— Я почём знаю, — ответил Ива и перевёл разговор на другое: — Мне бы из башни выбраться. Худо тут. Ты бы помог, а?
Помолчал человек, назвавшийся Игнатием.
— Мудрено это. Однако попробую. Ты только вот что: кто бы ни пришёл, чего бы ни спрашивал — лежи, будто неживой. И не отвечай. Понял?
— Понял.
Зашумело опять наверху за окном и стихло.
Лёг Ива на солому, никак не может успокоиться. А ну как был это и вправду Игнатий, про которого говорил дед? Тогда б открыться следовало. И тут же подумал: «А вдруг — человек, подосланный келарем иль Амвросием, тогда что?»
Нет, решил. Правильно сделал, что смолчал.
Утром заскрипела дверь, вошли люди, — ничего не слышал: крепко спал.
Почувствовал, толкает кто-то в бок:
— Эй, проснись!
Хотел было вскочить — вспомнил наказ Игнатия, остался лежать. Двое над ним разговаривают. Одного сразу узнал: Амвросий. Второй, которого Ива прежде не слышал, сказал сурово:
— Стыда нет. Мучаете безвинного отрока.
— Безвинный ли — неизвестно, — проворчал Амвросий.
— Воды принеси! — приказал второй.
— Не велел келарь.
— Я велю.
— С меня брат Савва спросит… — заскулил Амвросий.
Однако принёс воду. Перевернул на спину Иву. Ткнул в зубы кружку. Плеснулась в лицо вода. Ива открыл глаза, будто только в себя пришёл, стал жадно пить.
Смотрит на того, второго, что посылал Амвросия за водой. Щуплый старичок в потёртой чёрной одежде. Жиденькая бородёнка. Согнулся от прожитых годов. А глаза живые, быстрые.
— Идти можешь? — спросил у Ивы.
Кивнул головой Ива: могу, мол.
— Поднимайся!
— Не смею выпустить без приказу! — заспорил Амвросий.
Старец на Амвросия внимания не обратил.
— Пойдём, — сказал Иве.
Встал Ива. Нетвёрдо шагнул за старцем.
Выбрались из башни. Ива прикрыл глаза ладошкой. Яркое солнце на синем небе — смотреть больно.
Огляделся Ива. Повсюду добротные постройки. Посерёдке стоит церковь, в которую заходили с дедом Макарием.
А народу что в базарный день! Мужики с телегами. Люди в чёрном, монахи, с занятым видом ходят. И, почитай, каждый встречный кланяется низко старцу, Ивиному освободителю:
— Здравствуй, отец Никодим.
Приветливо отвечает встречным старец Никодим.
Подошли к ветхой избушке, что наполовину вросла в землю.
— Сюда, — сказал старец Никодим.
Дивится Ива: куда ведёт его старец? На жильё человечье не похоже, убого больно. Об порог споткнулся. Шишку набил. Не видать со свету ничего. Старец Никодим пошутил:
— Поаккуратнее лбом. Не то враз разрушишь моё жильё-келью. А она восемь десятков годов стоит.
Глаза привыкли к темноте — разглядел Ива старцеву обитель. В углу печка. Стол ветхий со скамьёй. В углу охапка соломы.
Не любил Ива допытывать-расспрашивать, не был приучен дедом Макарием, а тут не утерпел:
— А ты кем здесь будешь? Худо живёшь, а по твоему слову меня из подземелья выпустили. Кланяются все. Отчего?
Вроде бы чуть нахмурился старец. Видно, не по сердцу пришёлся ему Ивин вопрос. Однако ответил:
— Вишь ты, весь монастырь вот с этого моего жилья-кельи начался.
— И ты был в нём самым главным? — догадался Ива. — А почему сейчас нет? Должно быть, начальству не угодил, да?
— Пустое говоришь, — сухо заметил старец.
Но Ива понял, что попал в самую точку. И по своей прямоте так и сказал:
— Хорошее же, верно, это монастырское начальство, коль надо всеми вместо тебя поставило таких, как келарь Савва и Амвросий!
Принёс старец чугунок каши, мясо на глиняной тарелке, початый каравай хлеба и кувшин кваса.
— Ешь лучше, чем в чужие дела совать нос, — сказал ворчливо, но не сердито.
Поели вместе. Квасу Ива полкувшина выпил один. Поблагодарил старца и спросил осторожно:
— Ты велел бы и деда Макария выпустить, а?
— Не в моей это власти, — ответил старец.
— А повидать его можно?
— И это не просто, — в раздумье вымолвил старец. — Ну да ладно, пойдёшь завтра к келарю Савве и скажешь: старец Никодим низко кланяется и просит допустить тебя к Макарию.
— Чего завтрашнего дня ждать, — обрадовался Ива, — я сейчас…
— Сейчас огород мне поможешь полоть, — сказал старец. — Вот что сейчас.
Хотел Ива было поспорить, однако догадался: не хочет, верно, старец Никодим, чтобы он, Ива, сегодня попадался на глаза келарю. Весь день помогал старцу на огороде. В его келье и спать остался. Крепко спал, даже снов никаких не видел.