Продвинулось войско Болотникова с той поры, как отправились в монастырь дед Макарий и Ива, на много вёрст вперёд.
Вступило в Комарицкую волость, землю, что испокон веков славилась вольным народом.
Неспокойно сделалось боярину Семёну Лапину. Знакомые пошли места. Ох как знакомые!
Волком стал хорониться от людей тучный боярин. Потел от страху. Да разве ото всех глаз скроешься?
В одной деревеньке — кабы знал, за десять вёрст объехал стороной — кинулась к нему баба. На коне ехал боярин. Ногой пнул — упала в пыль.
Плётку поднял хлестнуть коня, да поскорее и подалее от греха.
А тут чья-то рука плётку — хвать.
Обернулся боярин с ругательством страшным — возле него, тоже на коне, сам воевода…
— Постой-ка, боярин. Что это ты с бабами развоевался?
А через малое время стоял пеший Семён Лапин перед воеводой — лицо белее январского снега.
Редко бывал воевода в таком гневе. Не кричал. Падали слова тяжёлыми камнями.
— Ты поведай нам, Семён Васильев сын Лапин, зачем наезжал в здешние места два года назад? Какими хорошими делами отметил путь свой?
Плотной стеной стояли вокруг ратники, мужики, бабы.
Смотрели молчком.
Закрой глаза — будто и нет никого.
— Памятью ослабел? Расскажи ты! — приказал Болотников молодой ещё бабе, что вместе с ним и Семёном Лапиным стояла в кругу.
— Чего рассказывать? — еле слышно отозвалась та. — Вся деревня видела. Сынишку моего затравил собаками.
— Было?! — натянутой струной зазвенел голос воеводы.
Переступил с ноги на ногу Семён Лапин.
Что тут ответишь?
Верно, ездил по приказу царя Бориса Годунова усмирять непокорную Комарицкую волость.
Много крови пролил.
Много людей загубил.
Разве всё упомнишь?
Очнулся от своих мыслей. В кругу уже не одна баба. Подле неё — мужики со скинутыми рубахами. И на каждом заметина: у кого от плети, у кого от сабли или бердыша, у кого от калёного огненного прута.
Один — живого места на теле нет: весь исполосован — рассказывает:
— Всякое видывали. Немало горя приняли от вражеских набегов. Но такого старики не помнят. Зверьём налетели. Как мальчонку, ровно кусок мяса, собаки разорвали — сам видел.
Огляделся затравленно Семён Лапин. Плотнее сдвинулся круг. И уже не молчат Болотниковы ратники и мужики. Выкрикивают бранные слова. Грозят кто чем.
Испуганно забормотал Семён Лапин:
— Навет всё, воевода. Клевета! Святой истинный бог!
Схватил кто-то из толпы Семёна Лапина за плечо — едва на ногах устоял.
— Постой! — крикнул воевода, у самого пальцы в рукоять сабли впились.
Свет померк в глазах Семёна Лапина: «Неужели конец?!»
Кинулся перед Болотниковым на колени. Закричал бабьим голосом:
— Помилуй, воевода!
— У них проси! — кивнул Болотников в сторону мужиков и баб.
Огляделся ещё раз Семён Лапин — вокруг люди чужие и в глазах ненависть и один ответ: «Смерть!»
Вдруг знакомое лицо. Рядом другое. Стоят в первом ряду Петрушка, сын Василия Гольцева, да его ж племянник Матвей.
Метнулся к ним Лапин:
— Помогите!
Оба, точно по команде, глаза в сторону.
Мелькнула у Семёна Лапина мысль, от которой разом поверил в своё спасение.
— Сохрани жизнь, воевода. Тайну открою. Измена…
Не успел договорить. Свистнула тонко сабля. Повалился замертво Семён Лапин.
Застыли все от неожиданности. А Матвей Гольцев вырвал пук травы. Вытер лезвие сабли.
Первым пришёл в себя воевода.
— Поторопился ты, однако, — пристально поглядел на Матвея.
Тот глаза не отвёл. Ответил смело:
— Не стерпела душа. Да и не хотел, чтобы ты об его поганую кровь марал руки.
Указал на рукоять сабли, которую ещё держал воевода.
Болотников с сабли руку снял.
— Про измену начал говорить Лапин.
— Коли смерть перед тобой встанет, — Матвей опять покосился на воеводину саблю, — чего не скажешь. Схитрить хотел Семён Лапин, ан не вышло.
Помолчал воевода. Потом, повысив голос, обратился ко всем, кто окружал его:
— И прежде велел я отнимать землю, побивать бояр, дворян и служилых людей…
Гул прокатился по толпе — немало дворян и служилых людей было в самом Болотниковом войске.
Запнулся воевода и будто нехотя добавил:
— …что сторону Шуйского держат.
Обернулся к людям ему близким:
— Более прежнего листы рассылайте по всей русской земле, чтобы крестьяне и холопы поднимались против своих господ!
Сказал и шагнул в толпу.
Расступились перед ним.
Не в избу, где остановился, в лес пошёл. Напрямки, огородами, через плетни перепрыгивая.
За ним — люди из охраны.
Приметил, строго приказал:
— Назад все!
И скрылся в лесной чаще.
Забеспокоились ближние к воеводе люди: зачем пошёл в лес? Один к тому же.
Решили: должно быть, назначена встреча с тайным человеком, кого другим видеть не надобно.
И ошиблись.
Вспомнилось Болотникову его детство. Невмоготу стало. Оттого ушёл.
Сейчас звали его главным воеводой. А перед глазами, точно вчера было, конюшня в имении князя Телятевского, где его, княжьего холопа, мальчонку, за пустяковую провинность нещадно драли кнутом.
Многие крепко помнили, кем был воевода прежде. Совсем недавно за его спиной один из дворян, начальных людей, — думал, не слышит, — сказал:
— Чёрного кобеля не отмоешь добела.
— Верно. Холопом был, холопом остался, — откликнулся тотчас другой.
Смолчал воевода. Виду не подал, что слышит. И то сказать: не только простые дворяне, иные князья его сторону держат. Среди них — хозяин бывший Андрей Телятевский.
Но правда была в словах того дворянина-начальника. Ближе ему были крестьяне и холопы, чем люди родовитые и знатные.
Холопью-то, несладкую долю сам изведал.
Тряхнул головой воевода, отгоняя невесёлые думы. Насторожился. Поначалу не понял отчего.
Лес кругом, затихший под полуденным жарким солнцем.
Цветами, травой, землёй пахнет. Хорошо! Век бы не уходил отсюда.
Неподалёку хрустнула ветка.
«Вот оно что, — сообразил воевода, — хоронится кто-то».
Смел был, поэтому шагнул прямо в кустарник. Глядь — из-за него Василия Гольцева племянник, Матвей.
— Чего потерял тут?! — недобро спросил воевода.
— Ничего, воевода. Тебя охраняю. Этак в одиночку по лесу хаживать — далеко ли до греха. Кто знает, может, и вправду есть в твоём войске люди Шуйского? Вот мы с двоюродным братом Петрушкой, Гольцева Василия сыном, и взялись тебя беречь.
— За службу спасибо. Только в няньках надобности не имею.
Повернул круто и пошёл к лагерю быстрым шагом.
Подумал про себя: «Должно быть, усерден, да не умён».
И подозрение, что зародилось там, в деревне, где зарубил Матвей Семёна Лапина, рассеялось.
Не ведал воевода, что неотступно за ним, только подалее, шли верные телохранители, которых вовремя для себя заприметили Матвей с Петрушкой. Кабы не телохранители, кто знает, чем бы кончилась лесная встреча.
А так остались Матвей с Петрушкой подле воеводы. И были, стало быть, рядом с ним глаза и уши боярского царя Василия Шуйского.