Темный мир

16

Это рассказал Джор. Когда мы сидели в подвале.

– Ну, едем мы. Из грязи выбрались – камни начались. Хорошие такие булыганы, в борта и днище лупит почище града. Кидает по-черному. Вылететь – на счет «раз», только отвлекись и разожми пальчики. Кобетова орет, Артур ее за один бок держит, мне приходится за другой. По сторонам не смотрю. Вдруг над самой головой – вжжжухххх! И ветром сверху – как даст. Листья, ветки полетели. И вот такая туша над самыми головами… Я думал, машину сдует, честно. Или что он нас так прямо и раздавит. Потому что такая туша… А он обогнал, развернулся – и повис, гад, над самой дорогой. И так чуть-чуть влево-вправо – как пританцовывает будто. И смотрит. Если честно, я чуть в штаны не навалил. Потому что… ну, нельзя так. Не может быть, не должно быть… Ага. Ну, шофер наш по тормозам, я об кабину локтем, самым нервом – чуть не взвыл… А кэп выходит, и в руках у него шмайссер. То-то про черных копателей вспомнил… Встал впереди машины и таким конкретным загибом… А я вдруг думаю: сейчас по нему как вмажут из всех стволов, и всем нам хана. По кабине стучу: девки, наружу! Они что-то поняли, но медленные, черт… но поняли. Дверь хоть открыли…

И тут, Костян, что-то такое случилось… не знаю даже, как описать. Ни из каких стволов по нам не шарахнули, но было еще хуже. Вот представь: как будто воздух сгустился и таким комом, или мячом – со всей дури – хрясь! Машину подкинуло и назад – и я снова об кабину, уже ребрами… А Хайяму вон два зуба сломало. И Артур всей мордой… В общем, приложило нас. А водила и выстрелить ни разу не успел. Я потом глянул… в лепешку, в общем. Вмяло в капот. Чем они так?

– Не знаю, – сказал я. Хотя уже догадывался.

– И тут вылезает откуда-то этот бритоголовый, лыбится на нас в полные сто десять акульих – и так ручкой показывает: прошу, мол, гости дорогие…

– И вы пошли, – сказал я.

– Угу, – сказал Джор. – И ты бы пошел.

– Пошел бы, конечно. Я же разве в упрек? Я так.

Но это уже было потом. А пока мы с Маринкой отплевались от густой соляровой вони и забрались в кусты: на военный совет.

– Что-нибудь объяснишь? – спросил я.

– Да нет, не знаю, – сказала она. Это цитата откуда-то, Маринка ее везде вставляет, а откуда она – я забыл. – Нас ищут, Кость. И как скоро найдут…

– В любом случае. Ты хоть что-нибудь еще вспомнила?

– Не уверена, но… Это было как сон. Девочка в каких-то лохмотьях и огромная белая собака. Они что-то говорят мне – обе! – а я не понимаю, хотя все слова знакомые…

– Это ты видела…

– Ну да, я сначала их видела, потом тебя, а потом этих… не знаю, как назвать… Когда человек превращается в волка – это оборотень, так? А когда волк – в человека?

– Не бывает таких.

– Видишь – бывают.

– Выборотень, – предположил я. – Выворотень. Точно. Пусть будет выворотень.

– Ты все смеешься.

– А что де… постой. Девочка в лохмотьях и с собакой. Ты же их видеть не могла, ты туда не плавала!

– Так они есть?

– Одета в коричневое платье с клеенчатым фартуком, да? Не лохмотья, просто рабочая одежда…

– Платье, да. Без фартука. И меховая безрукавка – ну очень старая, вся в прорехах…

– Руки у девочки очень длинные, чуть не до колен?

– Да… Да-да. Я еще подумала…

– Постой, Мариш. Белую собаку мы видели ночью, и белая собака привела наших к той избе с подземным ходом.

– Собака меня остановила и не позволила идти дальше…

– А иначе мы могли бы и не найтись. Черт. Как-то уж очень все… плотно. Не находишь?

– Что?

– Ну, обложили нас плотно. Подсказки…

– А где ты их раньше видел?

– Да у той саамской ведьмы. Вроде как дочка ее. Девочка, разумеется. Не собака.

– Я бы уже ничему не удивилась… Туда далеко?

– Далековато. Если лодку позаимствовать…

Издалека донесся шум вертолетов. Нарос и стих.

– Если лодку, – сказала Маринка, – то можно рвануть к спасателям. В конце концов, силовая структура. И их же, в конце-то концов, люди погибли. По-моему, это самое разумное.

– Мы на том озере будем как мыши на блюде. Вдоль берега пойдем. Ну, сутки идти, я думаю… чуть больше. Вода там есть, а со жратвой – перетерпим. Перетерпишь ведь?

– Наверное, – сказала Маринка. – Я сейчас ничего не хочу.

– Тогда надо берег найти. – Я вытащил компас. – Туда. Наверное. Скорее всего…

Мы пошли вдоль дороги в ту сторону, откуда приехал лесовоз, и через каких-то десять минут вышли на другую дорогу, на хорошо укатанный проселок. По которому мы, надо полагать, когда-то и приехали в эти заколдованные места. А еще через полчаса я увидел характерный блеск между деревьями и понял, что мы, наверное, приближаемся к озеру – а значит, и к хутору тоже.

И точно: вот показался забор, скат крыши… Вдруг как бы ниоткуда перед нами возникла Лиля, на этот раз без собаки, приложила к губам палец и поманила за собой. Я услышал, как тихонько ахнула Маринка: наверное, узнала ее.

Мы пошли за Лилей и скоро остановились перед входом в землянку, настолько поросшую травой, что с двух шагов нельзя было понять, что это жилье.

Пальцем Лиля показала нам: «вниз». Сама огляделась, сделала два шага в сторону и исчезла.

– Слушай, Кость…

– Что?

– Просто – слушай.

– В ухе гудит. Слышно плохо.

– Ну все-таки…

Стараясь отрешиться от гудения (которое, надо признаться, уже начинало меня раздражать), я напряг слух. Да, что-то доносилось из-под земли, но разобрать – увы, не мог ни черта.

– Поет, – объяснила Маринка.

Теперь я понял, что да – это звуки пения.

– Спустимся? – шепотом спросила Маринка.

Я кивнул. Мы оба не сдвинулись с места.

Вдруг пение стало громче и четче; полог, прикрывавший вход в землянку, шевельнулся, угол его откинулся, и на земляные ступеньки выскочила огненно-рыжая лиса. Не обращая внимания на нас – или ничего не видя? – она скользнула рядом, продрав жестким боком по моей ноге. И, покачиваясь на неверных лапах, ушла в кусты. Слышно было, как она трещит и возится там. Не лиса, а какой-то еж.

– Идите сюда, – позвал знакомый голос снизу. – Только свет не впускайте. Осторожно.

– Э-э… Ирина Тойвовна?

– Она самая. Ну, быстрей, быстрей. Хотите, чтобы нас всех накрыли?

Этого мы не хотели.

Плотных пологов было три, и свет внутрь действительно не попадал. Внутри землянки горела лампадка, освещая, настолько я мог видеть, только саму себя.

– Я вас вижу, – сказала Ирина Тойвовна, – и буду говорить, куда идти. Возьмитесь за руки. Теперь налево, вдоль стены, медленно… это шкаф, обойдите его… еще шаг, нащупывайте скамейку, садитесь. Вот так, молодцы. Константин, можете еще подвинуться, девочке будет удобнее.

– А со светом никак нельзя? – взмолилась Маринка. – Очень… нервно.

– Пока нельзя. Итак, что вас привело сюда, молодые люди?

– Ну… вообще-то, Лиля, – сказал я.

– Лиля только показала дорогу. А привело вас?..

– Нам все рассказывать?

– Желательно все. Что помните, что подумали, что поняли. И, как я понимаю, Костя, ваша роль была… второго плана, так это называется? Так что, Марина, начнем с вас…

– А откуда вы знаете, как меня зовут?

– Поживете с мое, научитесь узнавать и не такое. Ну сами посудите, барышня, как вас еще могли назвать? Имя у человека может быть одно, редко два. И только однажды мне попался человек, который всю жизнь прожил не под своим именем. Был совершенно несчастен и раздерган, потому что на самом-то деле прожил не свою жизнь… Все, начинайте рассказывать. Если будет нужно, я переспрошу. Или остановлю.

К тому, что я уже рассказал, Маринка сейчас добавила довольно много. Например, она заподозрила Артура в том, что он подсунул ей какой-то синтетический наркотик, потому что мысли у нее путались, а физическое желание она испытывала какое-то совершенно неистовое, никогда раньше такого с ней не было. На что ведьма сказала: «Нет, он тут ни при чем…» – и велела рассказывать дальше. И второе: ее амнезия о пребывании в подземной гробнице вроде бы чуть-чуть отступила – но замещалась она воспоминаниями странноватыми. Маринка хорошо помнила, как провалилась, как я полез ее спасать, – но в то время, когда я возился наверху, к ней в темноте подошла чуть светящаяся девочка лет четырех, голая и босая, но с широким поясом на пузике и с ажурной диадемой на голове. Она постояла рядом, не отвечая на вопросы и вообще как бы не замечая Маринку, но потом послюнила палец, быстро нарисовала у Маринки что-то на лбу, сплюнула под ноги и ушла, через секунду растворившись в темноте. Тут Маринка вспомнила про фонарик в телефоне… А когда мы спустились к широкому туннелю (Маринке помнилось, что мы попали в него сбоку, и шел туннель в обе стороны, и по нему туда-сюда гулял ветер; то есть совсем не то, что помню я) и пошли наугад, то вскоре под ногами захлюпала вода, а стены оплели ветви и лозы – кажется, хмеля. Во всяком случае, пахло именно хмелем. Уже по колено в воде мы подошли к стене, перегораживающей туннель, и стена раздвинулась, впуская нас, и вода быстро побежала туда, вперед, и в центре круглой пещеры образовался водопад. Тут погас фонарик, и я стал сверкать вспышкой, выхватывая из темноты не совсем понятные картины. Там были фрески на стенах, а на фресках армии карликов атаковали какого-то великана в меховых штанах, голого по пояс, с мечом в одной руке и бубном в другой. И была схватка этого великана с женщиной-воином, оба они летели над бесконечной водой… И была та женщина-воин, сидящая где-то среди скал в позе врубелевского Демона; рядом с нею лежали голова великана и большой округлый щит… во взгляде женщины была такая тоска, что Маринка заплакала и не могла остановиться, а потом пришла та же девочка, но уже старше, лет двенадцати, и с нею была страшная белая собака. «Эи суо, Хукку», – сказала девочка, и собака превратилась в меня. Я пытался Маринку успокоить, но тут как будто лист тонкой бумаги, на котором все это и было нарисовано, сорвали и смяли, а под ним оказался другой, с новым рисунком, гораздо более понятным, и там к нам от вертолета приближались трое волков, вставших на задние лапы и одевшихся в мешковатую униформу – чтобы не так заметно было, кто они есть на самом деле… и с ними был человек, опасный и страшный, возможно, более опасный, чем волки…

– То есть королеву на троне ты не видела, – скорее констатировала, чем спросила, Ирина Тойвовна.

– Н-нет… – В голосе Маринки слышалось усилие: напрячься и вспомнить. – Нет, я бы запомнила… наверное.

– Не обязательно, – сказала Ирина Тойвовна. – Память – очень пластичная материя… Рассказывай дальше.

– А дальше… дальше прилетели настоящие спасатели, и эти их перестреляли… мы побежали… вышли на дорогу…

– Ты помнишь щит?

– Ну да. Мальчики, кажется, вынесли меня на нем. Потом я им прикрывалась от пуль… и Костя вот тоже. А потом…

– Ты его бросила?

– Нет, но…

– Это я его уронил, – сказал я.

Ведьма кашлянула в темноте. Кажется, мои глаза приспособились, и я смутно видел ее, сидящую за столом. Она что-то держала в руках: довольно большое и округлое.

– Костя, меня интересует только то, что помнит девочка. Не надо ее направлять. Ясно?

– Вполне.

– Тогда я слушаю дальше.

– Я бежала… и отдала щит Косте… не знаю почему. Мне показалось, что ему нужнее. А потом он действительно его уронил… там ремень лопнул… я хотела поднять, но Костя меня оттащил, и дальше мы уже бежали налегке.

– Лопнул ремень, – повторила ведьма. – Что ж, очень похоже… Так, а что дальше?

– Дальше мы бежали сколько могли, потом упали…

– Бежали по тайге, не помня себя, но упали в одном месте?

– Да.

– И погони не опасались?

– По-моему, все настолько выдохлись, что уже не могли бояться… вернее, боялись, но ничего не в состоянии были сделать…

– Понятно, понятно. Немного отлежались, а дальше?

– Вышли к дороге. Тут появился лесовоз…

– Как специально.

– Да… А вы так и думаете, что специально?

– Пока ничего не думаю. За тот щит вы держались только двое?

– Нет, не думаю. Костя, кто еще?

– Мне надо отвечать?

– Кто-то еще, кроме вас, держался за щит?

– Да. По-моему, все, кто спускался вниз.

– Понятно… Значит, когда подошла машина, вы разделились снова – точно так же, как и было до встречи?

– Получается так. Маринка просто…

– Костя, помолчи. Девушка?..

– Да. Я… я вдруг поняла, что ехать не надо. Что за нами охотятся и что на лесовозе их перехватят, потому что у этих… волков… у них был вертолет…

– А зачем их перехватывать, по-твоему?

– Ну… они же свидетели преступления…

– Только поэтому?

– А мало?

– Мало. Тех бандитов, кого вы видели, девушка, все равно никто искать не станет… привычно спишут все на какого-нибудь дезертира или на черных копателей, а то и просто – на несчастный случай. И, подозреваю, свидетели наши будут рассказывать такие небылицы и так друг с другом не совпадать, что их самих по врачам отправят – не грибочков ли каких отведали ненароком. И окажется, что да, грибочков, тут весьма интересные для медицинской науки экземпляры попадаются…

– Но… – Маринка хотела что-то сказать – и замолчала. Видимо, вспомнила, насколько разные воспоминания у нас с ней об одном и том же. – Тогда – почему?

– Вот и я хочу понять… Вот вас сначала от общей группы отделяют, вы находите щит, потом группа зачем-то объединяется – и тут же разъединяется снова. И в обеих частях есть помеченные щитом…

– А… кто может вот так… управлять?

– К сожалению, с уверенностью я сказать не могу. А догадки строить – не хочу.

– И что же нам делать?

– Если совсем честно – то не знаю. Если происходит то, о чем я подозреваю, то ни вам не справиться, ни мне. Тут нужен кто-то… более серьезный.

Повисло молчание. Я плечом чувствовал, что Маринка опять дрожит – как тогда, в подземелье. Я приобнял ее, чтобы успокоить, и понял, что она горячая, как чайник.

– Ирина Тойвовна, – сказал я, – не томите. Мы понимаем только, что ничего не понимаем. С нами что-то происходит такое… такое… что полностью противоречит всему нашему опыту. А вы – вы ведь хоть что-то понимаете. Хоть самую малость. Ну скажите – нам надо просто пойти и утопиться, или рвануть за границу, или что? Или сидеть на попе ровно и ждать, когда за нами придут?

– Ты прав, мой мальчик… – сказала Ирина Тойвовна, и голос ее был печален. – Действительно, выбор простой. Или сидеть и ждать, или идти. Отдаться на милость одним – или отдаться на милость другим. С непредсказуемым результатом и в том и в другом случае… Вот что. Дайте-ка мне ваши руки. Идите сюда, к огню…

Мы подошли. Я подставил под свет – какой там может быть свет от желтого пламени размером с арбузное семечко? – левую руку.

– Обе, обе, – сказала ведьма. – И ты, девушка, тоже…

Потом из темноты появились ее пальцы и кусочек ладони: все раздутое, синюшное, с полопавшейся местами кожей. Я даже вздрогнул.

– Ничего, это скоро пройдет, – тихо сказала Ирина Тойвовна. – Переутомилась я, переработалась… Так, а ну-ка посмотрим…

Прикосновения были холодные. Она крутила наши руки так и этак, сгибала и разгибала пальцы, поворачивала к свету то прямо, то боком. Наконец, разглядев что-то, велела нам сесть.

– С чего начать? – спросила она как бы сама себя. – Хоть с сотворения мира… Когда-то женщины правили миром, потом стали править мужчины. У каждого своя магия и своя правда. Не мое дело судить… Но вам найти защиту можно только у женщин, мужчины для вас сейчас – смерть без песни. Запомните имена: Мадеранна, Саранна, Юксанка, Уксакка. Когда-то их почитали наравне с богами и богинями. Ищите кого-нибудь из них…

Она замолчала. Молчали и мы.

(Вообще-то во всех источниках имена Великой богини и ее дочерей писались по-другому: Мадеракка или Мадератча, Саракча – ну и так далее. Но Ирина Тойвовна произнесла именно так, как я сейчас написал, а почему, я не знаю. Может быть, она знала лучше…)

– Я дам проводника, – сказала Ирина Тойвовна.

– Лилю? – спросил я.

– Нет, Лиле надо учиться, времени слишком мало осталось. Все умения следует обрести ребенком, потом будет поздно. Лилю я вам не дам…

– А чему она учится? – спросила Маринка.

– Чему я могу научить? Только собирать кости.

– Э-э… Это как?

– Вот так. Ходишь по тайге и собираешь кости. Потом выкладываешь из них зверя. Или человека. Потом надо понять, что над ним спеть. Долго понимаешь. Иногда день, иногда год. И если правильно выложишь и правильно споешь, он покрывается плотью и оживает. Плохо помнит то, что было, – но разве это важно? Радость в том, что он живой…

– И Лиля…

– Лиля уже сейчас лучше меня, – сказала Ирина Тойвовна даже с какой-то грустью. – Ее отцом был оживший егерь – может быть, поэтому она так понимает песни зверей. Она еще не пробовала петь над человеком… но у нее получится, я верю. Нет, в проводники я вам дам другую…

Послышалось движение, сухой шорох, перекладывание предметов. В свет лампадки неторопливо вразвалочку притопала тряпичная кукла. У нее был белый с мелко-мелко расшитой каймой платок, завязанный «шапочкой», беличья серая доха, узкие раскосые глазки и капризный, уголками вниз, ротик. На ногах куколки плотно сидели лапоточки из узких кожаных ремешков.

– Чур меня… – услышал я за спиной Маринкин испуганный шепот, но не оглянулся.

Что-то надо было сказать и мне.

– Здравствуй, – выдавил я из себя. Куколка кивнула.

– Я тебе вовсе не враг, – вдруг на каком-то наитии полилось из меня, —

– Она вас отведет, – сказала Ирина Тойвовна. – Вы пока поспите, а я над ней еще спою…

Я уснул и тут же проснулся. Я сидел, привалившись к толстому дереву, у хорошо выбитой тропы. Маринка спала рядом, положив голову мне на колени. Лицо у нее было раскрасневшееся и, когда я коснулся его ладонью, – горячее. Рядом со мной стоял простой заплечный, с одной лямкой, мешок из небеленого холста, а на тропинке, шагах в пяти от нас, механически, как все эти игрушечные пингвинчики или бычки, которых продают на каждом углу, переминалась с ноги на ногу давешняя кукла.

– Марин, – позвал я.

– Да? – Она тут же вскочила на ноги. Мгновенно, как распрямилась пружина.

– Кажется, нам предлагают прогуляться.