Темный мир

38

Оставшиеся в живых Маринкины лучницы добили пулеметчиков Шарпа и зависли над обширнейшей дырой в крыше горна, не решаясь сунуться ниже – такой оттуда шел жар и смрад… И тогда Маринка, вся внутренне зажмурившись, нырнула первой.

Пространство внутри горна было хитрым образом раскалено, спрессовано и скручено и в целом напоминало воронку огненного смерча – чем ближе к сейду, тем более плотное, и искривленное, и непрозрачное, и испепеляющее, и чужое. Даже здесь, наверху, нужно было смотреть прямо, чтобы видеть, что делается у тебя за левым плечом. Марина попыталась заставить себя отрешиться от настоящего – верхнего – зрения, взглянуть на все простыми глазами, – но это чуть было не взорвало ей голову. К таким перегрузкам восприятия она была не подготовлена…

Тем не менее что-то удалось разглядеть: Волкова, буквально висящего на нитях силы между сейдом и щитом, и колеблющееся, как пламя свечи, сине-стальное сияние слабого, но стойкого нойды Кости, втянутого в этот вихрь, зацепившегося за что-то и не намеренного отцепляться, и простые черточки остальных ребят… Найдя линию силы, ведущую точно к Волкову, Маринка пустила стрелу, вложив в ее полет всю мощь и всю застарелую – и не свою, и уже свою – ненависть…

Удар стрелы был страшен. Невидимый глазу, но почти непробиваемый панцирь Волкова прогнулся, а сам удар – чуть ниже шеи, между лопатками – на миг смутил его сознание и бросил тело на колени. Еще несколько стрел достали его – с меньшей силой, но тем не менее чувствительно, – и он понял, что так могут и заклевать; да, вороны, и сойки, и даже воробьи способны заклевать волка до смерти, если волк будет глуп и станет просто отмахиваться…

С заклятием вы меня обманули, подсунули ложную стафу, молодцы, подумал он, это я не учел, но это не так уж страшно, у меня-то есть предусмотренный ход в запасе, а вот у вас, похоже, нет, запасы кончились, пошла лобовая атака. Так что я даже в выигрыше…

Он поднялся на раскачивающемся помосте и, стараясь не обращать внимания на удары по панцирю, набрал полную грудь воздуха…

Маринка проскочила через пекло. Осмотрелась. Пятеро лучниц танцевали в воздухе рядом с ней, и еще четыре двигались поодаль, так, видимо, и не решившись на погружение.

– Ну что же вы! – крикнула им Маринка.

Они устыдились и подтянулись поближе…

– На счет ноль! – дала команду Маринка и наложила стрелу на тетиву. – И залпом! Приготовились! Девять! Восемь! Семь!..

Показалось мне это или нет, но Волков вдруг стал меньше в размерах. Более того – он стоял в позе, как будто поднимался с колен.

– Огонь, девочки! – закричал я, ловя его на мушку.

Но затвор щелкнул впустую. Я поменял магазин, передернул – время, однако, ушло, и Волков уже стоял во весь рост, поднеся руки к лицу…

Я быстро взглянул влево – Аськи не было видно совсем. Вправо – из-под плиты по-прежнему торчали ноги Инки, да только сама плита просела от удара – как будто именно в эту плиту пришелся чудовищный удар…

И, уронив автомат, я бросился к краю плиты и вцепился в него, напрягся…

Рядом оказался Артур.

– Разом! – сказал он.

Мы подняли плиту. Сантиметров на двадцать. И я движением стопы подсунул под угол обломок бетона.

И увидел, как шевельнулись и судорожно подтянулись Инкины ноги. И как мгновенно напитались кровью штанины…

Но автомат ее ударил вновь, и Волков снова пошатнулся.

Он пошатнулся, но и только. Отступил на шаг, утвердился, поднял руки к лицу – и во всю мощь легких проревел «песнь освобождения». И снова стал укреплять панцирь, набрасывая на него силу и мощь, восстанавливая разрушения… И когда ведьмы всей стаей слетели вниз и, воротя морды от смрада, выпустили целый рой стрел, он снова был готов – почти настолько же, насколько в начале битвы. Все стрелы достигли цели… и разлетелись, бессильные.

И тогда Волков еще громче, чем «песнь освобождения», проревел «песнь преображения»…

– Сзади! – крикнул Артур и начал стрелять. Думаю, он реально меня спас, потому что автомат, повторяю, мне надо было еще поднять… кроме того, пистолет все-таки быстрее автомата… Короче, трое охранников, подбежавших к нам по коридору – ну, шагов на пять, на шесть, – моментально легли и больше не шевелились. Они бежали без выстрела, должно быть, имея в виду взять нас живыми – не удалось…

Но буквально секунду спустя в дверях, в окнах, на лестницах появилось их еще человек десять, и все они открыли ураганный огонь по мечущимся вверху лучницам-хельви. Несколько лучниц сразу упали, как будто кто-то перерезал удерживающие их в воздухе нити, остальные выпустили по одной-две стрелы и скрылись.

Я понял, что за трюк проделал Волков. Он превратил всех своих охранников обратно в волков, а когда они избавились от пут, что в волчьем обличье не так уж сложно, вернул им человеческую сущность. Вряд ли бы они успели собрать разобранное и разбросанное оружие – значит, где-то были нычки…

– Где Аська? – вдруг сообразил я.

– Не знаю, – удивился Артур.

И вдруг я понял, где она. Оглянулся назад, где должен был лежать мешок с аммонитовыми патронами…

– Аська! – закричал я. – Дура! Ты же не умеешь! И взрыватели у меня!..

Сколько-то времени длился «воздушный налет» – ведьмы врывались во внутреннее пространство дома и, не обращая внимания на самого Волкова, вышибали стрелами одного-двух автоматчиков. Иногда и автоматчикам удавалось зацепить летучую тварь…

Они тянут время, подумал Волков. Они рассчитывают, что стояние закончится, и все, к чему я шел, окажется напрасным. Если бы все было так просто!..

А ведь помощи не будет, вдруг поняла Маринка. Все, они протолкнули через меня ложную стафу – и этого достаточно. Больше я им не нужна, красивые слова про вождя – обычная разводка. Ведьмы, правильно их называл Волков. Ведьмы. Ничем не лучше, чем он сам.

Ничем не лучше…

Она уже знала, что будет делать дальше.

– Продолжайте! – крикнула она своим оставшимся. – Чтобы голов не подняли!

И устремилась вниз – но не в пылающее нутро горна, а рядом с ним, туда, где кучкой лежали несколько мертвых тел. Мертвецы ей нужны были сейчас, мертвецы…

Знаете, я очень давно не люблю всяческую героическую хрень про войну. Еще до армии это началось. Как-то само собой. Когда старшина с наганом и пятеро девчонок с винтовочками против немецких десантников – и побеждают, хотя и с потерями, или когда «в бой идут одни старики» – не выношу. Не верю, а раз не верю – начинает тошнить. Ну а тут у нас как-то вообще получилось из военных сказок для дебилов: несколько студентов и студенточек, кое-как умеющих стрелять в тире, – схватываются с превосходящими силами хорошо вооруженного и уж явно специально обучавшегося противника, да еще и с тяжелой артиллерией в виде боевого колдуна – и их не выкашивают всех в первые же секунды, как подсказывает нам здравый смысл, и держатся они… ну, не знаю… минут пятнадцать, наверное. При этом держатся хорошо, черт возьми. Достойно. Правда, имея поддержку с воздуха, надежду на спасение и полное непонимание того, в какую безнадегу влипли.

…Имейте в виду, говорил нам сержант Маркушкин, армия наша – говно. Если ты едешь на броне и бэха сломалась – тебя бросят, понятно? Ремонт бэхи – обязанность и экипажа, и твоя. Даже если рядом вражеская деревня – тебя бросят, и будешь чинить сам. Если ты на своих двоих и в горах сломаешь ногу – тебя бросят, потому что или группа преследует духов, или духи преследуют группу, и таскаться с обезноженным некому и некогда. Никакой вертолет с голубым доктором не прилетит тебя подбирать, и ты либо будешь ждать, когда группа вернется, либо тебе из жалости перережут горло, чтобы духам ты живой не достался, – потому что на вертолете доктор повез к генералам сестричек. И если ты завалил какого-то духа, а у него дядя – местный авторитет, тебя бросят, и будут судить военным судом, и дадут десять лет за убийство при отягчающих, и ты будешь сидеть, потому что армия у нас – говно. Так вот, мальчики и девочки, все это я говорю вам только для того, чтобы вы знали – надеяться вам не на кого, кроме как на себя. И вот когда вы это поймете, когда это до вас дойдет по-настоящему, по-черному пропрет – вот тогда вы и будете настоящими солдатами, потому что не может солдат надеяться на кого-то, кроме себя и своих, которые рядом, потому что никакого бога нет, а если и есть, то он вас тоже бросит…

Маркушкина мы не бросили, вынесли на руках, я и Федотов, и уже потом, на базе, меня подстрелил из пистолета пьяный прапор. Но лежали мы в разных госпиталях, и я не знаю, чем у него все кончилось. И, если честно, узнавать не тянет. Если он и выжил, то…

Да, так вот: я все никак не мог понять, почему же мы продержались так долго? Не испугались, не дали себя перестрелять, как куропаток? Вели бой, да и какой бой! Может быть, нереальность происходившего как-то повлияла?.. Стереотипы не сработали, центры страха не включились, оцепенения не наступило? Наверное, так. Ну и еще важно: противник наш был все-таки не профи. Видимо, Волков (или Шарп, или Ульфур – кто там у него отвечал за боевую подготовку?) понадеялся на инстинкты – а инстинкты хорошо работают только в той среде, для которой предназначены, а в чужой то и дело непредсказуемо путаются, и понятно, что путного из этого не получается. Волк ничего не сможет в городе. Ну, почти ничего… Ну, намного меньше, чем на родной территории, где он точно знает, на что надо оглядываться, на что – повести ухом, а на что – ударить с разворота, не целясь попав в горло…

В общем, вы меня поняли.

Да, и еще: когда я понял, что нас бросили, что никакой помощи ниоткуда не будет, я постарался не подать виду. Наверное, это у меня получилось.