Темный янтарь-2

Глава 10. Второго формирования

Как-то странно складывалась очередная служба для Яниса. Гоняло, как того сказочного зайца. Нет, вначале все пошло осмысленно: прибыл в Бийск, со сборного пункта немедля направили в Эстонскую дивизию. Оказывается, формировалась такая в Чебаркуле[1]. Двинулись небольшой командой: направление получили шестеро человек, по большей части русские парнишки, успевшие эвакуироваться из-под Нарвы, но эстонский язык в общем-целом знающие, потому логично засчитались «эстонцами». Сопровождал группу младший сержант, на фронте еще не бывавший, но очень ответственный. Ехать было не так далеко, но добирались целых девять дней. В дороге опытный товарищ Выру растолковывал новобранцам про фронтовые дела и правила, вроде как выдавал предварительный курс молодого бойца, оно полезно будет. Не оголодали – кормили на станциях по аттестатам вполне исправно – но сопровождающий своим поминутным «туда не ходить! Дезертирством будет считаться!» измучил.

Расположение и обстоятельства формирующейся дивизии произвело на Янис, скорее, положительное впечатление. Похоже, готовили тут без излишней спешки, бойцы обуты-одеты, говорят по большей части по-русски, оно и правильно – товарищ Выру уже и сам слегка поотвык от эстонского. Успели выдать форму – всё второго срока, но отстиранное и без угнетающих дыр, сапоги вообще новые – прямо даже приятный сюрприз. Вот рукава гимнастерки могли бы быть и чуть подлиннее, да.

Особо осмыслить рукава и прочее Янис не успел, поскольку повели на обед, и оценить питание требовалось в первую очередь. Получалось средненько, поскольку суп…

Выдернули Яниса, можно сказать, с обеда, чай уже вставая допивал. Опять ротная канцелярия, только теперь вместо писарей и старшины здесь другие люди сидели.

— Гражданин Выру, вы почему скрывались от призыва?! – немедля напрыгнул немолодой эстонец с капитанскими петлицами.

— Не-не, давайте по порядку, без спешки, – мягко намекнул круглолицый лейтенант и глянул уклончиво-доброжелательно. – Янис Мартинович, как получилось, что у вас в документах стояла иная фамилия?

Янис сдержал вздох и полез в карман за дополнительными документами. Вот имелись предположения, что все этак и пойдет, с подозрениями и непониманиями.

— Это писарь напутал. Я сразу требовал переписать и указать правильную фамилию. Сказали «нет возможности». Но справки выдавали по моему требованию…

Вообще справок скопилось изрядно, это если от лиепайской начинать. Намек знающего и опытного командира Василька тогда был крепко принят во внимание, тщательно собирались все бумаги, удалось сохранить. Спасибо и немецким резиновым изделиям, выручили…

Особист изучал справки, капитан-эстонец тряс краснофлотской книжкой, внезапно вернувшейся из недр полковой канцелярии, и рычал:

— Так не бывает! Выру, вы специально скрыли фамилию! С какой целью?

— Может, какая цель и была, так то у делопроизводителя в Ленинграде. Я протестовал. Там печать стоит, что исправлено, – угрюмо сказал Янис.

— Спокойнее, товарищи. Красноармейца Выру, который, как показывает первая проверка, был призван как краснофлотец Вира, никто пока не обвиняет. Разыскивается он как свидетель, наше дело направить военнослужащего куда указано. Товарищ капитан, прикажите оформить бойцу командировочные, выдать всё что положено. Гм, а сколько от нас до Москвы будет суток следования?

— До Москвы?! Он же сбежит! – капитан ткнул пальцем, почти попав в лицо Янису. – Смотрите, как устроился: другая фамилия, «годен к нестроевой». А был ли ранен, вот что нужно проверить. Тщательно проверить!

Рвать на себе гимнастерку и показывать шрамы Янис не стал. Но понял, что эстонский полк ему не очень-то нравится. Наверное, и приличные люди здесь есть, но капитан… в глаз ногтем норовит, ногами топает. Прямо как маленький. Хотя что на маленьких понапраслину возводить, Пых куда повоспитаннее.

— Проверят, товарищ капитан. Там проверять умеют, – особист довольно доброжелательно кивнул Янису. – Вещмешок получили? Собирайтесь, хоть Москву посмотрите. И пусть ему гимнастерку поменяют. Что это за рукава? Все же в столицу едет.

Довольно странно поворачивалась судьба товарища Выру, и сколько Янис себе не напоминал, что так оно и бывает, как-то не очень спокойно на душе обстояло.

Сутки просидел в неуютной вокзальной комендатуре, пока не подсадили под присмотр. Оказался в вагоне вроде почтового, но не совсем почтовом, поскольку сопровождали его четверо бойцов НКВД. Не вагон, конечно, сопровождали, а груз в опечатанных мешках, тщательно прикрытых брезентом.

— Нарушаем, – сумрачно напомнил сержант из вагонной охраны еще в комендатуре. – Не положено так, товарищ лейтенант.

— Приказ непосредственного начальства расслышал? – особист кивнул на телефон. – Исполняем. Мы с уполномоченным по станции тебе акт о сдаче под сопровождение подписываем. В Москве примут.

— Не положено, – стойко сопротивлялся сержант. – У меня груз, принимать подконвойных не имею права.

— Я не подконвойный, – счел должным вставить слово Янис.

— Он не подконвойный! – подтвердили особист и уполномоченный комендатуры.

— А кто он тогда? – резонно вопросил сержант.

— Пассажир. Дополнительный. Сержант, ты приказ расслышал? Тогда какого… – особист перешел на слова нецензурные, но внятные.

…— Смотри, как там тебя… Выра, – предупредил сержант, подсаживая пассажиро-груз в высокий вагон. – Если что, стреляем без предупреждения.

— Э, напугали, – обозлился Янис. – Я стреляный, немцы тоже не особо предупреждали. И вообще я не подконвойный! И Выру моя фамилия!

— Да хрен тебя знает, кто ты такой, – осуждающе проворчал сержант, как все сержанты, не любящий неопределенных ситуаций.

Сержанта звали Василием, мужиком он оказался неплохим. Как и остальные бойцы, охраняющие груз. Главное было на груз и винтовки охраны не смотреть, и вопросов по службе не задавать. Янис это понимал, вполне дружески ехали. Рассказывал про фронт, до которого конвойные вояки доезжали крайне редко, да и то, чтобы быстро сдать груз. С пропитанием обстояло неплохо – не растолстеешь, но если экономно, то вполне. Печка в вагоне имелась, варили кашу и «кулеши». Выданные на дорогу красноармейцу Выру буханки относительно свежего хлеба пришлись кстати. Ну и нары, рассчитанные на десять человек – хочешь сверху спи, хочешь – снизу. Отлеживался Янис, отдыхал, набирался сил. Но мысли о том, что будет, когда до той Москвы докатишься, жизнь немножко отравляли. Ну и то, что в Тыхау написать не успел, тоже было нехорошо. Определенно, будут там волноваться.

Ехали неплохо, почти без остановок – эшелон был специфическим, пропускали, пусть не в первую очередь, но уж точно во вторую. Пять дней смотрела бдительная охрана и неопределенный пассажир в приоткрытую и тщательно застопоренную дверь на мелькающие пейзажи, нежно-зеленеющие и чистые по весеннему времени.

— Москва скоро, – молвил немало поездивший Василий. – Конечно, не наше дело, но желаем тебе, Ян, чтоб все обошлось. Ты уж там держись по-умному, не теряйся.

— Постараюсь, – заверил Янис.

Сдали красноармейца Выру Я.М. в отдел при станции «Москва Курская-товарная». Тут служили люди опытные, вызывать «воронок» и орать «чего вид такой чересчур отоспавшийся?!» не стали. Незамедлительно выделили сопровождающего и переправили дальше. Имелись у Яниса неприятные мысли, что будут конвоировать, как надлежит по уставу. Но сопровождающий старшина кобуру «нагана» расстегивать не спешил, двинулись скорым шагом. Нес товарищ Выру полегчавший «сидор» и притороченную к нему шинель, озирался. Нет, и народу хватает, и дома внушительные, но по сравнению с Ленинградом.… Да, можно было ожидать от столицы большего.

Немедля забыл Янис эти мысли и жалкие сравнения. Как только в метро спустились, так и выскочило из башки.

Библиотека на станции метро "Курская" (1942г)

О, метро! Ладно, всякие архитектурные детали и орнаменты с мозаиками, но если с технической стороны…. Э, курад тут свидетель – никакая кинохроника размаха не передает. Вот это построили, так построили.

Жаль, ехать было недалеко. Сопровождающий равнодушно направлял, вновь вышли наверх, на улицу – светлую, почти лишенную примет военного времени. Зашли в солидное – вот тут опять стало жутковато – здание. Опять «сдали» под роспись красноармейца Выру. Ждал, сидел на оббитом дерматином присутственном диванчике. Дали пропуск, очередной аккуратный боец – лицо напрочь отсутствующее – препроводил на этаж.

Вот кабинет оказался неожиданно скромным: этакий пенал, пусть светлый, но с зарешеченным окном.

— Присаживайтесь, товарищ Выру, – не глядя, указал старший лейтенант строгого ведомства, и занялся документами прибывшего.

Сидел Янис, опять ждал, но теперь уж совсем нехорошо стало. Даже спина заныла, и кашлять потянуло. Воздержался, могут и неправильно понять. Но теперь зарешеченное окно казалось знаком однозначным. Нехорошим.

— Всё это хорошо, – прервал молчание старший лейтенант с пронзительной нашивкой на рукаве. – Но опоздали вы, товарищ Выру.

Янис все-таки кашлянул:

— Э… поезд так шел.

— Нет, я не про вас лично. Вел дело майор Осташев. Но сейчас его нет, дело закрыто. А тут вы пожаловали. В общем, припозднись.

— Так мне что, возвращения майора Осташева ждать? – осторожно спросил Янис.

— Это вряд ли. Погиб майор.

— Жаль, – Янис машинально снял пилотку. – Выдержанный был человек, знающий.

— Хорошо знакомы были, что ли? – старший лейтенант глянул с интересом.

— Видимо, да. В Лиепае вместе довелось воевать. В смысле, тогда он капитаном был, но, наверное, один же человек.

— Да, один. Действительно, знающий, – старший лейтенант вздохнул. – Третьего дня сообщили о гибели. Находился в Севастополе, в командировке. И вот. Ну, вам, Выру, этого знать незачем, но раз уж были знакомы…

— Очень жаль. Помянем при случае. В Лиепае у меня дядя погиб, вместе с капитаном Осташевым тогда у могилы стояли, – неловко сказал Янис.

— Ну да, вы же в группе штабной связи были. Там еще агентурное имя такое забавное группа имела. Хорошо воевали, товарищ майор упоминал. Но дело закрыто. Сейчас не до таких старых расследований.

— Понимаю, товарищ старший лейтенант госбезопасности. Со мной-то как, можно спросить?

— Вопрос естественный. Что ж, товарищ Выру, поедете служить. Вы человек пусть и не годный к строевой, но опытный, полезный. Вон какая прочувственная справка из совхоза, заметно, что уважали. Но в эстонскую дивизию уже вряд ли поедете. Она сформируется и на фронт, а вам лучше послужить где-то в тылу. Не из соображений недоверия, а по той причине, что старое дело могут и возобновить. Дело-то любопытное, хотя я не совсем в курсе. В общем, место службы мы сейчас вам подберем. Я проконсультируюсь, а вы в коридоре пока посидите…

Опять ждал Янис. Немного отлегло. Претензий к товарищу Выру у органов нет, да и глупо было опасаться – не потащат рядового бойца через полстраны в столицу, чтоб обвинить и осудить. Не того полета птица. А капитана, в смысле майора Осташева действительно жаль. Рассудительный был командир, тогда они с Васильком…

Вернулся озабоченный старший лейтенант:

— Так, товарищ Выру. Решение откладывается. Назначение получите завтра. К 9:00 прибыть в комендатуру Павелецкого вокзала, там выдадут проездные документы, узнаете направление. Задача ясна?

— Так точно.

— Хорошо. Пока прогуляйтесь, посмотрите столицу. Вот суточный пропуск. Да, и вот – поздравляю с наградой.

В руках Янис вместе с красноватым листком пропуска оказалась коробочка. Внутри медаль «За боевые заслуги».

— Не вижу радости, товарищ Выру, – удивился старший лейтенант.

— Виноват. Это от внезапности.

— Действительно неожиданно. Я как-то упустил из вида, а сейчас в сейф товарища майора полез, а там на вашем деле лежит награда. Порядок был в делах у товарища Осташева.

— Так точно. Служу трудовому народу! – опомнился Янис.

— Стоп. Давайте уж как положено. А то мне лично награждать военнослужащих не приходилось, вот наоборот бывало, – старший лейтенант открыл коробку. – Красноармеец Выру Янис Мартинович, от лица командования вручаю вам государственную награду…

Как спускался, как показывал отмеченный пропуск, Янис не особо помнил. Окончательно очухался, стоя на солнечной улице. На гимнастерке сияла медаль – немного криво приколотая – зато блестящая и откровенно сюрпризная. Ух! – как говорят знающие люди. Обошлось. За спиной возвышалось здание, серьезное, если не сказать страшноватое. Но на деле обернулось все совершенно не так, как опасался трусливый товарищ Выру.

Янис хмыкнул, помянул курада, поудобнее закинул на плечо вещмешок и шинель. Москва – тут, видимо, все этак… особо непредсказуемо. Теперь требуется разыскать неизвестный Павелецкий вокзал. Но это только завтра, а пока… пока почти сутки внезапного отпуска.

Шел отмеченный пусть не очень высокой, но заслуженной наградой красноармеец Выру по летней улице. Вот медаль, да. «За отличные действия по обеспечению связи и выхода дивизии из окружения», как сказал сведущий товарищ из госбезопасности. Ну, положим, выходила дивизия уже без помощи пораненного связного, наоборот, его самого вывозили-вытаскивали. Эх, надо было спросить про Серого и остальных. Тоже ведь, наверное, награждены? Хотя расспрашивать и любопытствовать в том серьезном здании было неразумно: все же организация прямо противоположной направленности – сама крепко спрашивающая. Потом как-нибудь подробности узнаем.

Шагал Янис, оценивал столицу. Что можно сказать… точно не Ленинград. Тут этак всё… по деловому, всё для работы организовано. И если внимательнее смотреть, везде приметы войны: часть окон и витрин забита досками или заложена мешками с песком, в изобилии противотанковые сварные «ежи», правда, сдвинутые с дороги, зенитчики дежурят, военные машины проезжают. По окнам и дверям видно, что часть организаций эвакуирована, малолюдны многие конторы и управления. Зато остальные организации работают во всю силу. Порядок и напряженное производство. Даже строят что-то за забором, причем на дот не похожее, видимо, уже и послевоенное назначение здания учитывают.

Янис уже и не помнил, когда попросту вот так приходилось гулять по улицам. Денег имелось не то чтобы много, в обрез, – не рассчитывал на культурные прогулки. Но кое-что в кармане было. Когда ноги вывели к Центральному телеграфу, оценил глобус на фасаде, и купил открытку с шикарным видом Кремля, тут же написал, отправил в далекий Тыхау. Вот удивятся! Писал кратко, обще, но Кира поймет, а Пых уж саму открытку-то на славу поразглядывает – замечательно нарисовано, цветная, видимо, до войны еще печатали.

Время имелось, проехался товарищ Выру на метро, подробно осмотрел устройство замечательного технического сооружения. Вот это да – такого в Ленинграде точно нет, это уж не говоря обо всем остальном мире. Тут аж двадцать одна станция, и еще строят.

Видел Янис и Кремль – уже не нарисованный, а самый настоящий, пусть и раскрашенный, замаскированный изображенными на стенах окнами и очертаниями жилых зданий. Да, сюда бы после войны с Кирой и Пыхом приехать, глянуть на всё мирное и заново покрашенное.

На Красную площадь товарищ Выру все же не пошел, глянул издали. Маячили на подходе бдительные конные и пешие патрули, а нормальный солдат патрули уважает и старается лишний раз не отвлекать от несения службы. Кроме того, имелась задача пусть не столичного размаха, а личного, но весьма нужного.

Адрес помнился точно – Хвостов переулок 1, квартира опять же 1. Серый был прав – его адрес, раз услышав, не особо забудешь, это даже если у человека нет особых склонностей к посыльно-разыскной деятельности. Янис навел справки у суровой тетки с лопатой – та чистила сливной колодец у мостовой, по всему видно – очень местная жительница. Бдительная работница-коммунальщица потребовала «документ».

— В часть еду, родных однополчанина хотел навестить, – пояснил Янис. – Он у вас не очень секретный, этот Хвостов переулок?

— Время военное, у нас все секретное, – справедливо напомнила тетка, потрогала медаль столичного гостя. – С фронта и на фронт, значит?

— С фронта, через госпиталь. В тылу поработать успел. Ну, а куда пошлют… – вздохнул Янис.

— Да, ваше дело солдатское – приказ, и ноги в руки. Мои двое где-то на Юго-Западном фронте. Братья Махровкины? Часом не встречал?

— Разминулись. Я-то на Ленинградском направлении воевал.

— Ну, может, еще встретишь, привет и поклон передавай. А идешь правильно. Хвостов, он недалеко, – тетка пояснила путь, ориентируя гостя по приметам общеизвестным, типа «поворот к новой школе» и «это там, где до семнадцатого года был дом призреваемых с церквой Скоропослушницы».

Двинулся Янис по сложному местному маршруту, но настроения поубавилось. Фронт, он не особо далеко, и не очень верилось, что товарищу Выру место отведено заведомо спокойное, по профессиональному электрическому делу. Нет, в тылу тоже нужно военные объекты обеспечивать, но война…. По сути, война из сплошных коротких замыканий состоит, разве в ней что-то надежно запланируешь? Вот и новости… Не очень хорошо на том Юго-западном, где братья Махровкины воюют.

Вновь одолевали сомнения. Прилично ли в такой ситуации в гости заваливаться? «Здрасте, мы с вашим племянником в Лиепае воевали, а потом из Таллина шли, чуть не утонули». Нужно ли всё это знать немолодой женщине, еще подумает, что чужак на ночлег набивается. Что, кстати, тоже не помешало бы, поскольку ноги не казенные. Хотя вряд ли тетка Васюка в Москве, скорее, еще в прошлом году эвакуировалась, у нее же профессия откровенно невоенная…. что-то вроде художницы-оформительницы, Серый о том упоминал. Нет, точно ее дома не будет. Но должны быть соседи по коммуналке, а соседи люди очень осведомленные, наверняка знают, были ли письма от Серого, могут адрес полевой почты передать, он не такой уж секретный.

Размышляя о том, как оно сложится, будет ли вообще кто в квартире, и не пошлют ли суровые московские аборигены незваного гостя по общеизвестному направлению, Янис слегка замедлил усталый шаг. Места здесь были хотя и близкие к Кремлю, но уже заречные, с легким налетом дореволюционной провинциальности. Так и называлось – Замоскворечье. Идешь мимо солидного четырехэтажного дома, а за ним – бах! – палисадники, яблони, домики почти пригородные. И звалась эта часть Замоскворечья весьма странно – в честь какой-то Якиманки. Наверное, какая-то известная прогрессивная женщина, возможно, иностранная революционерка – в интернациональном трудовом женском движении Янис разбирался слабовато[2].

Вот он – Хвостов переулок, дом 1. Кстати, тоже непонятно, в честь какого именно хвоста названо[3]. Янис смахнул с сапог пыль, поправил пилотку. Не, надо зайти. Серый, если узнает, что друг был в Москве но не зашел, крепко обидится. И будет прав. Тем более, время хотя и вечернее, но не очень позднее, нормально для визитов.

В подъезде было темновато. Да чего там: тьмища, прямо как в глубинах Балтики оказался – ни зги не видно. Янис чиркнул спичкой. Ага, вот дверь, «Калапову стучать один раз, Зицурбергу звонить два раза, Иванову – три…». Спичка погасла. Янис помянул курада и сложные московские порядки, и постучал четыре раза. Ничего, извинимся, а то спичек на расшифровку этой квартирной сигнализации не напасешься.

За дверью послышались шаги, лаконично поинтересовались:

— Кто, и кого надо?

— Извините, я к Васюкам. Сослуживец Сергея. Есть дома гражданка Васюк? Тут не особо видно инструкцию по звонкам, – пояснил Янис.

— Лампочку уперли. Вместе с патроном, – исчерпывающе пояснил непроглядную подъездную ситуацию юный женский голос и щелкнул замком.

В длинном квартирном коридоре лампочка все-таки сохранилась, горела неярко, но после тьмы желтый свет слепил. Щурясь, Янис спросил:

— Войти можно? Мне бы узнать адрес полевой почты Сергея.

Девица – невысокая, явно очень юная, можно сказать, девчонка, молча отступила вглубь коридора.

— Еще раз извиняюсь, мы с Сергеем слегка потерялись, – принялся объяснять Янис, одновременно вытирая ноги о лохматый, повидавший виды общеквартирный коврик.

— Свинство, – кратко сообщила юная хозяйка.

— Э… — Янис понял, что вряд ли привыкнет к московским порядкам.

— Теряться – свинство. И своих не узнавать, тоже свинство, – крайне мрачно пояснила девица.

— Ой! – Янис невежливо схватил хозяйку за руку, разворачивая к свету…

Невежливость была простительна, поскольку узнал он её еще за мгновение до этого. По едва заметному акценту, и вообще…

— Анитка?! Да откуда?!

Двоюродная сестрица повисла на шее:

— А! Наконец-то! Ян, да что ж вы не пишите-то?!

Нет, странный день выдался у красноармейца Выру. Вроде совсем иным он должен был быть, но вот… Разве предугадаешь?

В коридор вылетели младшие сестрицы – одна почему-то стриженная под мальчика, с визгом повисли на руках:

— Ян! Янис, приехал!

Потащили пить чай на кухню – так тут было принято, да уж и вся квартира знала, что гости заявились – местные обитатели высунули головы в коридор. Впрочем, в квартире №1 нынче мало оставалось аборигенов – пораскидала война.

Пили чай, Янис достал будто для этого момента и припасенные последние шарики вкусного сыра-курта[4], Анитка доставала резервные праздничные запасы, соседи – Марья Ивановна и тетя Галима – в стороне не остались. Рассказывал Янис, как воевал, как ранило, да как на далекой МТС реабилитацию проходил. Ну, насчет командировки в Москву вышло чуть уклончиво, получилось, что для вручения медали вызвали. Не особо скромно, но что поделать.

А с семейством дяди Андриса, так внезапно оказавшимся на Хвостовом 1-1, все разъяснилось просто. Можно сказать, сложности и неприятности тому виной. Эвакуировали через Ригу на Москву, а в поезде средняя сестрица – Дайна – заболела. Срочно сняли с поезда, ибо дифтерит – болезнь крайне нехорошая.Малую увезли в палату инфекционной больницы, а остальным куда? Еще же две девчонки. Единственный знакомый московский адрес – понятно, знаменитый Хвостов переулок. Попросились переночевать пару дней. Так и остались. Имелись две комнаты – не особо маленькие, а тетка Серого в то время уже была мобилизована. Анитка многозначительно намекнула, что служба у Ирины Сергеевны очень секретная, но было понятно, что картографией та занимается. Видимо, у Сереги в семье все в картах разбираются, такая фамильная черта.

…— А мама в Первой Градской работает. Сейчас как раз на «сутках», – рассказывала Анитка.

— Санитарка?

Обитатели квартиры №1 засмеялись.

— Бери выше! – сказала Марья Ивановна. – Тетка у тебя – королева говна и пара. Дежурный слесарь-сантехник. Мужиков больничных позабирали, остались одни деды в бригадах, да вот бабы из госрезерва. У вашей мамки-тетки слесарные способности имеются, что же ей дома сидеть. Тем более в больнице паек хороший. Дел там хватает: больница большая, гадят болезные и калеченные, известное дело, непрерывно.

— Маша, ты же культурный человек, москвичка, – засмущалась соседка-татарка Галима.

— Так я и говорю впрямую. Во – солдат же Ян, а то он не знает, как в госпиталях бывает, – махнула рукой Марья Ивановна.

Про госпиталя Янис знал, вот про то, что у тети Эльзе имеются слесарно-технические таланты, как-то не подозревал. Хотя дядя многое дома чинил, в дворовом подвале мастерская имелась, тиски с зубилами, видела, видимо, многое жена, знала, как молоток и зубило держать. Да и куда деваться – сейчас все так – резервы в себе изыскивают.

О дяде говорили потом. Знали в семье что погиб отец – писала тетя Эльзе в ЦК и СНК[5], но ответы приходили невразумительные: «к сожалению… по нашим сведениям… на боевом посту… видимо, в рядах последних героических защитников Лиепаи». Понятно, руководству не до давних событий, нынешними занято. Но могли бы честно сказать «не знаем».

Малые девчонки попадали спать, а Янис сидел на постланном Аниткой диване. Но спать не хотелось, рассказывал, как в Лиепае было. Разговор был очень невеселым, чего уж там. Всхлипывала сестрица, утирала глаза запястьями.

…— Значит, точно умер? Я надеялась, может, ранило или еще что.

— Мертвым я его не видел. Позже на могиле был. Хоронили его заводские, Линда, Рена – помнишь, которая у булочной жила? – там были. Они рассказали. Сразу убило, без мучений. Это как бы в утешение.

— Я понимаю, – Анитка сходила за полотенцем, тихонько, чтобы не разбудить сестер, сморкалась, вытирала слезы.

За полночь вернулась собственно хозяйка комнат, познакомились. Янису казалось, что должна быть солидная женщина, но нет – почти молодая, изящная, сразу чувствовалось, что образованная художница. Только утомленная очень.

Янис попытался извиниться – вот понаехали, уж внезапных гостей целые комнаты набиты.

— Не глупи, – кратко сказала Ирина Сергеевна. – Мне так даже удобнее, ужин всегда готов, утром чаем напоют. Анитка большая молодец. Да и не чужие мы уж давно, я вот про тебя наслышана. И про Сережку теперь хоть что-то узнала. А то как навсегда сгинул, паршивец этакий. Свинтус! Из госпиталя написал, опять пропал. Потом из училища, и опять ни ответа, ни привета.

— Не ругайтесь вы на него, теть Ира, – неожиданно защитила Анитка запропавшего «паршивца». – Видимо, военные обстоятельства. И почта-то сейчас как работает?! Первое письмо до нас полтора месяца шло.

— Это верно. Октябрь у нас еще то времечко выдалось, – признала Ирина Сергеевна. – Но все равно. Паршивец! Черт с ним, простим, был бы живой. Ладно, давай мы, Ян, по рюмке за встречу, и я спать рухну. Глаза не видят, мозг не соображает. Лучше мне Анитка потом всё перескажет.

Имелась початая бутылка коньяка, подняли рюмки за Победу, и чтоб все живы были. Посмотрели на портрет товарища Васюка – еще школьный, слегка надутый, важный, но пацан пацаном. Янис улыбнулся.

— Ничего смешного! Он, между прочим, уже выучился, уже командир, – строго напомнила Анитка.

— Я же ничего не говорю. Как в последний раз виделись, так он целым флотским кубриком командовал, хотя и был подраненным. Да и воевал – ого!, – заверил Янис. – Но тут на фото смешной.

— Да ты и сам здорово заматерел, – великодушно признала Анитка.

— Жрет наши годы война, – Ирина Сергеевна судорожно пыталась не зевать. – Год за три, а то и за четыре. Вот Анита – приехала девчонкой, а уже почти невеста.

— Взрослею, – с достоинством подтвердила Анитка. – Мне, между прочим, уже пятнадцатый год идет. Разница в несчастных три года и восемь месяцев.

Ирина Сергеевна красиво закатила глаза:

— Господи, да отвлекись ты от этой мысли. Нашла предмет возмечтаний. Тот еще подарок наш Сергей Аркадьевич.

— Причем тут мечтания? Что я, его не знаю? – нахмурилась Анитка. – Отлично помню. И как разговаривали, и как на велосипеде ехали, и вагон… Но сделаем поправку на жизненный опыт и годы возраста.

— Давайте сделаем поправку на позднее время и на войну, – попросил Янис. – С остальным и после Победы можно разобраться.

Ирина Сергеевна признала, что мысль очень обоснованная, перебралась в соседнюю комнату. Через мгновение там спали-сопели уже втроем.

— Устает жутко, – протирая рюмки, сказала Анитка. – Одни мы тут с сестрицами бессовестные малолетние иждивенки.

— Как принято говорить в Москве – «не дури». Те малые – главное, чтобы не болели. А ты вообще при деле: кормишь, воспитываешь, смотришь.

— Это верно. Все у меня сыты, зашиты и постираны, ну, последнее, мы с мамой, конечно делаем. Но я, между прочим, учебники имею, за весь год прошла самостоятельно. Вслух этим неслухам читаю. С математикой они не особо дружат, но литературу и историю одобряют. С осени в школу будем ходить, уже по классам начали записывать. Слушай, может, добьют в этом году проклятого Гитлера?

Янис сказал, что с Гитлером вряд ли получится, год будет непростым. Но никуда фашист не денется – весь поляжет.

Вообще это было странно – снова своих увидеть, сидеть на чистом диване, слушать стук ходиков. Прямо остров довоенной жизни. И спать совсем не хочется. Янис поразмыслил – лучше бы тете Эльзе рассказать, она взрослая, всё поймет, но с тетей, если и удастся увидеться, то вряд ли найдется время для сложных разговоров. Достал фото…

… — Ого! Красивая какая! Актриса, а, Ян? – восторгалась Анитка. – А этот забавный. Уши-то какие!

Фото Киры и Пыха было еще довоенное – хрупкая девушка в темном платье в белый «горошек», Пых совсем еще мелкий у нее на руках, смотрит в объектив, приоткрыв рот.

— Не, не актриса. Шофер «ГАЗЗЗ», – улыбался Янис. – Вместе работали, пока я на лечении был. После войны поженимся. А уши у Пашки поуменьшатся. Мы как-то к знающей бабке-шаманке по случаю заезжали, спрашивали. Та тоже смеялась: - «механизаторы, а к суевериям обращаетесь». Дивные там места, Анитка. После войны съездим, посмотришь. А Кире я ваш адрес дам. На всякий случай.

— Какой еще «случай»?! Просто так давай и не дури. Я очень люблю письма писать. Они и почерк вырабатывают, и вообще интересно. Только некому писать. Все ж подлюка твой Серый. Неужели нет минутки родной тетке написать? И матери разок написал, потом замолк. Ну что это такое?! Я уж про себя и не говорю! – сердито шептала Анитка.

Курад свидетель – жизнь совершенно непредсказуема, вот со всех сторон непредсказуема. Сестрица практически выросла, ругается по-московски «падлюками», уши ничего не подозревающего Пыха оценивают за тысячи километров от Тыхау, красноармеец Выру награжден, а тетя Эльзе столичные трубы прочищает. И что будет дальше, абсолютно неведомо.

— Анитка, да не ругайся на Серого. Он же думает, что вы все в эвакуации, писать некуда. Да и на ином сосредоточен. Фронт, он мысли на одну сторону сбивает, тут уж ничего не сделаешь…

***

Спозаранку попрощались с собирающейся на службу тетей Ирой и сонными младшими сестрицами, отправились в больницу. Вообще-то еще не кончился комендантский час, Анитке было положено сидеть дома, но сестрица Замоскворечье изучила не хуже улиц родной Лиепаи – проскочили дворами, потом через тайную дырку в ограде, попали в парк ЦПКиО, и, благополучно избежав патрулей, выбрались к тыльной части больницы.

Вызванная тетя Эльзе выскочила из старинного подвала сантехнической дежурки. Похудевшая, в рабочем комбинезоне, с пассатижами в растянутых карманах – ну как всю жизнь в слесарке провела. Ахнула, обняла…

Поговорили буквально три минуты. Анитка утешила мать, заверив, «что полна новостей, все перескажет подробно, без спешки».

Шагал на вокзал красноармеец Выру, провожаемый юной девицей-москвичкой, обладательницей чуть заметного и эффектного прибалтийского акцента.

— И куда тебя теперь, Ян? Понимаю, что не знаешь, но ты же опытный, – Анитка старалась не показывать тревоги. – Прямо на фронт, да?

— Я же «ограниченно годный к строевой». Наверное, в эстонскую дивизию вернут. Буду ремонтником, или в хозроте печки и котелки чинить. Найдется дело, что переживать. Вот за твоего Серегу немножко нервно. Он же, наверное, теперь в стрелковых. Ну, если намекал в письме про профиль училища. Но он наверняка должен объявиться.

— Все же «мой», значит? Или дразнишься? – немедля съехала на свое, «больное», девчонка.

— Ничуть не дразнюсь. Чего же он не твой, если ты в его комнате живешь, и его штаны и рубашки донашиваешь? А в плане личного, то рано. У тебя возраст, у него, э… тоже. И главное – нам довоевать нужно.

— Я понимаю. Просто нравится так думать, размышлять. Чего же он не пишет, а, Ян? Как так можно…

— Хватит тебе уже неблагозвучными «падлюками» ругаться, прекращай. Я понимаю, что Замоскворечье, знаменитое место, местные манеры. Но ты все же учти, что девушки ругаются только в самые нужные, исключительные моменты. И чего злиться? У нас трудности со связью, в том числе с почтовой. Нам командир насчет этого еще в самом начале войны объяснил, предупредил. Нет письма, значит, таковы обстоятельства. Нет смысла злиться и нервы тратить. Между прочим, Серый на меня здорово обозлится. Он же подозревает, что я и утонуть мог. А я жив-здоров, вот даже женился. Но как я ему-то сообщу об этих утешительных обстоятельствах? Слабое место у нас связь, слабое…

Обнялись у шумного вокзала, Анитка, чтобы заново не рассопливиться, побежала домой бегом – сестер кормить и мать со смены встречать. А товарищ Выру отыскал вокзальную комендатуру.

…— Документы: командировочное, продаттестат… здесь расписывайся, – помощник коменданта был измотан, тыкал пальцем не глядя. – На Товарной, восьмой путь, вагон номер…. Включен в состав наряда по охране груза, там знают, паек и на тебя получен, старший – сержант Гаврилов. Найдешь путь?

— Так точно.

Уже шагая вдоль путей, Янис развернул командировочное предписание:

«… прибыть в в/ч №…, г. Астрахань».

Однако… Понятно, что где-то на Волге, город крупный, но… какая большая все-таки страна.

Тут и курад не знал, что подумать. Понятно, что в глубокий тыл отправляют, остальное не понятно. Там, наверное, и бомбежек нет, сохраняйся нестроевой красноармеец Выру до лучших времен, в целости и сохранности, мало ли, вдруг понадобишься. Немного обидно. С другой стороны, не сам же выбирал, а полезное дело найдется. И живым останешься, что порадует определенных хороших людей. Но что за Астрахань-то?

Смутно помнилось, что город чем-то знаменит. Кажется, арбузами и сушеной рыбой. Ну, не так плохо.

Вагон отыскался без труда. Янис вежливо бахнул кулаком по приоткрытой двери:

— Товарищи, есть кто? Принимайте нестроевое пополнение.

Отъехала пошире дверь, сверху протянули руку:

— Забирайся. О, хлопцы, нам почти орденоносца в помощь прислали!

***

Привык товарищ Выру к бесконечному стуку колес, к путям нескончаемой страны. Ехали долго, больше месяца. Вроде и не самый последний груз везли – ящики с оборудованием, – а оказалось, есть в расписании уйма всего более срочного. Стоял эшелон на запасных путях, пропуская спешащие литерные, воинские, лазаретные и прочие поезда. Несли службу бойцы охраны, мерзли ночами на платформах в обнимку с винтовками, беспощадно жарились днем на солнце. Янис принял на себя старшинские обязанности: получал продукты на станционных продпунктах, бегал за кипятком, добывал газеты и новости. На безымянном разъезде под Саратовом удалось выгодно выменять большую кастрюлю, изловчился залудить у железнодорожников. Находил товарищ Выру общий язык и с путейцами, и с задерганными станционными интендантами. А как могло быть иначе? Человек опытный, спокойный, разумный. Нормально шло. Вот только продуктов выдавали не щедро. Э, это можно было пережить. Хуже было с новостями с фронта.

***

Прибыли в пункт назначения 8-го июля. Запасные пути казались продолжением степи – ровной и пустынной – по которой ехали последние дни. Из всей зелени имелись только телеграфные столбы, да камыш по одну строну от путей. И никаких гор на горизонте – вообще не Тыхау.

Распрощался Янис – бойцы намекали, что совсем не лишним и дальше был бы товарищ Выру, но все знали, что не от рядовых красноармейцев выбор места службы зависит. Вагонный караул двинет обратно, сопровождать следующие вагоны и грузы, а кому-то здесь оставаться. Между прочим, по слухам эта Астрахань – город крупный, важный, узловой и даже отчасти морской. Последнее обстоятельство зарождало у Яниса смутные опасения, но что ж тут поделаешь.

Двинулся красноармеец Выру к дальним строениям, к угадывающейся в зыбком мареве станции. Солнце прожигало спину прямо сквозь вещмешок и притороченную шинель. Юг. Как оно здесь будет?

Город Янис все же чуть посмотрел, поскольку для начала следовало явиться в управление НКВД и доложить о своем успешном прибытии.

…— Что ж, удачной службы, товарищ Выру, – сказал, возвращая документы, старший лейтенант со смешной фамилией Ставок. – Если что, найдем.

— Понял, товарищ старший лейтенант госбезопасности. Разрешите идти?

— Идите. Да, еще два слова. Предупреждаю: обстановка непростая. В городе относительно спокойно, вот подальше от Астрахани, там сложнее. Есть проявления вражеской активности, причем не только немецкой агентуры, но и затаившихся националистов. Поднимает голову недобитый враг. Вы не наш сотрудник, но военнослужащий опытный, человек проверенный. Если что, меня найдете.

— Так точно. Понял.

Двинулся Янис к комендатуре, размышляя о том, куда направят, и о том, что в такой огромной стране особо спокойных мест, видимо, вообще не осталось. И нет в этом ничего удивительного. Такое время.

В комендатуре обошлось быстро, хотя и немного странно. Заранее было понятно, что люди, даже ограниченно годные, нужны везде и много. Но именно что «много»: взводами, ротами, а лучше батальонами. Одиночный и случайный боец – явление нелепое и маловостребованное. Но подняли заявки, нашли, куда пристроить.

Шагал Янис по пыльной улице, держа клочок бумаги с адресом военной организации – э-э, будто у ограниченно годных, пусть и бывших связных-посыльных, и память контуженная. Понял, что часть новая, только формируется, сугубо тыловая, интендантская. Но а чего ждать списанным пулеметчикам-электрикам? Только по второстепенной линии и идти.

Оказалось, часть расположена на окраине, и сплошь заборная – ворота наглухо закрыты. Ни часового, ни дежурного. Янис постучал, постучал второй раз – признаков жизни не обнаружилось. Сплюнул, пошел вдоль забора. За высокой дощатой преградой угадывалось некое строение. Красноармеец Выру подтянулся на заборе, крикнул во двор:

— Эй, товарищи! Отоприте!

Тишина. Хотя люди должны быть: стоял армейский грузовик-полуторка, под навесом сложено какое-то имущество в мешках, рядом летняя кухонька, плита явно недавно топилась, посуда стоит…

Глупое положение. И тут ни часового, ни дневального. И что это за в/ч 5281 такая? Янис крякнул, повесил на забор вещмешок с шинелью, взобрался сам. При спрыгивании вниз левая нога напомнила о себе. Красноармеец Выру сердито захромал к конторе.

Проходя мимо окна, затянутого марлей от мух, увидел живого человека. Ну, наверное, живого, поскольку сидящая за столом дамочка слегка похрапывала, вольготно улегшись светлой головой на локти. На столе стоял телефон, лежала раскрытая «амбарная книга» и прочие канцелярские принадлежности. Янис подивился безмятежности картины, спелым и округлым локтям красавицы, и осторожно сказал:

— Э-э, гражданочка дежурная, я к вам.

Спящая красавица вскинула кудрявую голову, глянула на визитера и завизжала. Вот это боевая готовность – сразу вжарила как корабельный ревун.

Янис отступил от окна и приготовился объясняться. С этим не замедлилось: застучали встревоженные шаги, распахнулась дверь, выскочил красноармеец – вместо винтовки в его руке был топор, но тоже оружие неприятного вида. Следом на ступеньки вылетел распоясанный, но с пистолетом в руке командир. Уставились – все вчетвером – включая пистолетный ствол – на Яниса. Боевой ревун захлопнулся, кудрявая красавица с торжеством победно взирала на чужака.

— Товарищ техник-интендант второго ранга, красноармеец Выру прибыл в ваше распоряжение. Откомандирован для прохождения службы, – доложил Янис, протягивая документы.

— Что за конкретный нонсенс? – нахмурился интендант, забирая бумаги.

— Ты как сюда попал? – осведомился мрачный скуластый боец-топорщик.

— Через забор. Поскольку не открывали, а у меня приказ «прибыть», – исчерпывающе пояснил Янис.

Красноармеец переглянулся с интендантом – складывалось впечатление, что никакого пополнения сонная в/ч 5281 не ждала.

— Нет, так все верно, конкретно, – признал интендант. – «Откомандирован, Выру Я. М». Но это же вдвойне смешной нонсенс – я строителей запрашивал.

— Я – электрик, – сообщил Янис.

Интендант саркастически хохотнул:

— Это конкретно, коренным образом меняет дело. У нас тут одна электролиния в две лампы. Нам ремонт и подготовка объекта к принципиальному расширению требуется, каменщики, плотники, землекопы.

— Один электрик нам ни рыба, ни мясо, – поддержал красноармеец, наконец ставя топор к ступеньке.

— Не нужен, направляйте меня обратно, – пожал плечами Янис.

Особого уважения эта «вэ\чэ» не внушала – какое-то сонное и малолюдное царство. Тыловиков и интендантов в армии принято презирать, но Янису доводилось видеть, как они порой работают без сна и отдыха, и какая от них польза. Но случается и иначе, это любой курад подтвердит.

— Нет, как не нужен, – сказал интендант, цепко глядя на медаль товарища Выру. – У нас каждый человек на вес золота! Конкретно каждый! Тем более фронтовик, дисциплинированный, ответственный боец со специальностью. Очень нужен. Однако мы строителей ждали, у нас материалы наполовину получены, строительство затягиваем.

Все посмотрели на кирпич, сложенный в углу двора. Потом интендант глянул на свои ноги в войлочных тапочках:

— Так, всё понятно. Ты, Выру, не удивляйся, мы только под конкретно утро из местной командировки вернулись, нужно было хоть часа три поспать. Служба у нас напряженная, задачи командованием поставлены масштабные, да и не то время сейчас, чтобы вполсилы службу служить. Людей мало, да. Отдохни пока в тенечке, решим, где тебя расквартировать. А ты, Раиса, спишь на посту, что ли? Я тебя предупреждал конкретно или как? Почему наши военнослужащие должны в часть через забор лазить?

— Да когда я спала?! – с возмущением отреклась Раиса. – Он, наверное, с тех дальних ворот кричал, оттуда вообще не слыхать.

Разместили красноармейца Выру под навесом, рядом со стройматериалами. Новый сослуживец – водитель Рахим, пояснил, что в конторе тесно.

На спальные помещения Янис не претендовал – душным летом на воздухе было даже лучше. Ночью становилось прохладно, но шинель вполне выручала. Сложил из досок нары, уяснил непосредственные задачи службы. Слегка подивился: не курорт, но где-то близко.

Вообще в/ч 5281[6] должна была стать мастерской по заготовке, первичной переработке сырья и дальнейшему пошиву зимней формы. «Овчинно-шапочное армейское обеспечение», как сформулировал техник-интендант 2-го ранга Шац – человек энергичный, деятельный, похожий на живенький кругленький смуглый баклажан в по-боевому примятой фуражке. Пока готовилась технологическая база, собирались образцы сырья, утверждалась номенклатура изделий, ждали прибытия технологов и строителей. В распоряжении Шаца имелась единственная машина, и без дела она не простаивала: интендант метался по городу, бывал на Кожевенном и на Овчинно-шубном заводах – давно и исправно работающих крупных местных предприятиях, привозил образцы ароматных полушубков и рукавиц. Выезжал далеко в степь, скупая у граждан еще более пахучие овчины и кожи, ездил «выбивать фонды и материалы». Служба кипела и булькала, трудолюбивый грузовик ежедневно что-то привозил и увозил, материалы прибывали и отбывали, двор пах то керосином, то краской и новой мешковиной.

— У нас пока строителей нет, отдадим пиломатериалы, потом вернут, – объяснял, пробегая мимо машины, загружаемой дефицитными досками, неутомимый товарищ Шац.

Янис грузил, что поручали – в день получалось не так уж много, наводил порядок во дворе, подправлял хилый навес – в довоенную пору здесь располагался хоздвор какого-то не особо обеспеченного астраханского учреждения, от старых хозяев остались кипы покоробившегося картона. Еще имелись у красноармейца Выру ежедневные задачи по приготовлению пищи и хождению в город за газетами и всякими бытовыми мелочами.

Готовил Янис сам на себя – пайковые крупы, хлеб и «жиры» Рахим привозил аккуратно, но сам питался с начальством и вольнонаемной Раисой. Про вольнонаемную «секретарь-бухгалтера на телефоне» и интенданта дело было понятное – все успевал товарищ Шац.

Возился Янис во дворе, занимал руки и голову не особо срочными хозяйственными делами. Жарынь стояла удивительная, как оказалось, дожди в эту пору в Астрахани дело редчайшее, иной раз палило просто невыносимо. Но имелась груда арбузов, сваленная в тени за кирпичами – можно было есть сколько хочешь – имелось на то командирское дозволение. Янис взрезал коротким монтерским ножом полосатый, звонко трещащий бок, вычищал косточки, ел прохладную и сочную сладкую мякоть, и в очередной раз удивлялся солдатской судьбе. Разве время для арбузов?

Вдумчиво писал письма. От Киры успело прийти одно, с кучей приветов от обитателей Тыхау, оказалось, что баба Роза теперь по ночам работает в поселковой пекарне, там булочки особые – экономичные, но с ореховой крошкой – начали выпекать, Пых и остальные совхозники продукт очень одобряют. Ну и еще много чего интересного и личного было в письме. Из Москвы даже два письма успели – Анитка вырабатывала почерк и красочно повествовала о всяких столичных и домашних мелочах – литературный талант у девчонки.

Все это было хорошо. Плохо было в газетах и слухах. Немцы перли. Уже понятно – на Кавказ и Сталинград метят. А тут до Сталинграда всего-то…

— Не дойдут до нас – усмехался Рахим, доливая воды в радиатор «полуторки». – Мы далеко, не трусись, орденоносец, ты все равно нестроевой, у тебя и винтовки-то нет. Отсидишься.

Относительно местным был водитель в/ч 5281 – родом из пригородного поселка, знал округу и город как свои пять пальцев, бывал везде, многое видел. Выводы, конечно, делал не те.

Янис почти нигде не бывал, но догадывался, к чему дело идет.

Спешно строилась оборона города: теоретически в две линии, но в начале весны строительство прекратили, возобновили уже в июле, вдвойне заспешили. Батальонные узлы, ротные и взводные опорные пункты, огневые точки, блиндажи и дзоты…. Копали по обводу длиннющий противотанковый ров. Людей и материалов не хватало, но где их этим знойным летом хватало?

Имелась у города ПВО: стояли батареи на стрелке Волги и Болды, в Янго-Ауле, центр города прикрывали 85-миллиметровые зенитки, а на Казачьем Ерике занимала позицию редкостная старинная артиллерия «противо-аэропланная образца 1918 года» в количестве одного ствола. И юг был от воздуха прикрыт – зенитки в Морском, Каргали, Советском поселке… Не очень много орудий для солидного города, но все же.

Никогда не бывал Янис в тех поселках, да и на местные реки не очень-то успел глянуть. Но слушал, сопоставлял, догадывался, поскольку имелся опыт. Обстановка в городе становилась все более нервной. А пехоты и танков в Астрахани почти не имелось, вот что плохо.

А в/ч 5281 дремала пыльным двором и мыслями, только учебные стрельбы ежедневно проводились: плевала секретарь-бухгалтер арбузными косточками в миску, поставленную на подоконник.

Янис к не особо умным людям относился спокойно – куда же от них деться? Вон и Рая-Раиса – выкатит глупые красивые глаза, поведет бюстом. Нет, ничего плохого в обильном бюсте не отмечается: щедрость природы, добавляющая свежесть и упругость мужским мыслям, многим нравится. Но думать бюстом определенно не будешь. Дура завитая.

Техник-интендант 2-го ранга товарищ Шац – иное дело. Этот всё чувствовал, еще отчаянней мотался по дорогам и степи, себя и машину не жалел.

К машине, кстати, ревнивый Рахим никого не подпускал. Где-то в городе делали «полуторке» техобслуживание – знакомства там имелись обширные. Но во дворе даже не подходи, «я ответственный, если что - меня под суд, не трогай технику». Ладно, это можно понять.

Иного не понимал Янис: шли дни, недели, а ничего не менялось. Не появились специалисты и оборудование, по-прежнему мелькают туда-сюда материалы и образцы, носится интендант, отвечает на звонки, переспрашивает и записывает Раиса. А где результат?

А шли новые слухи, разговоры на почте и улицах

Уже ушел в Гурьев нефтеналивной флот.

Говорили, что вагоны по «железке» уже некуда отправлять, скопилось столько, что на трамвайные пути выкатывают.

27-го июля в Астрахани начали формировать местные истребительные батальоны. Оставили учебу и готовились к боям курсанты военных училищ.

30-го июля в городе был введен комендантский час.

Бои с немцами шли уже где-то у Элисты. Говорили, что наших войск там совсем мало, отходят.

Ночью бомбили немцы. Метили по железнодорожной станции и переправе у Солянки, заодно перебили водопровод, а свет погас на несколько часов.

Янис отрыл во дворе две щели, потом еще одну у ворот – на всякий случай. Товарищ Шац одобрил, приказал ступеньки сделать – «бухгалтеру тяжело будет подниматься».

Но пока враг бомбил не очень активно, видно, руки у немцев не доходили, по Сталинграду авиация работала.

Начался август, жаркий, удушающий во всех отношениях

6-го августа ушел на рубеж обороны первый сводный курсантский полк…

Янис возвращался из бани, смотрел, как идут курсанты – пешком, не особо вооруженные – автоматов и самозарядок почти не видно, несут считанные пулеметы[7]. Зато все в новеньких «вздутых» фуражках, сияют алыми пехотными околышами…

Смотрел нестроевой красноармеец Выру, смотрели горожане, перешептывались:

— На Джакуевку идут. А что там до города, голое место…

Выступил и второй полк курсантов – прикрывать у Янго-Аскера элистинскую дорогу.

Казалось, опустел город, остались одни зенитчики, чуть курсантов и тыловых вояк. Слухи утверждали: в Элисте уже немцы[8].

Но 12 августа в Астрахань начали прибывать гвардейцы.

Разгружалась 34-я гвардейская стрелковая дивизия. И то было совсем иное дело…

Янис поставил ящик к забору, поднялся, с глубоким удовлетворением смотрел на пылящую мимо батарею. С транспортом у пушкарей тоже было не очень, но видно: сплошь обученные, крепкие парни, с голубыми десантными петлицами[9].

Войска прибывали еще и еще, шли менять курсантов. Подтягивались части укрепрайонов, новые зенитчики, снова артиллерия. Вот танков только не было[10]…

Но все равно стало чуть спокойнее. Тем более, куда чаще над городом пролетали наши самолеты[11]…

Товарищ Шац почему-то стал меньше гонять на грузовике, предпочитал бегать в город пехом. Янис предположил, что с бензином начались перебои, но на почте услышал: прибывшие гвардейцы все машины и трактора забирают для своей артиллерии[12] и под снаряды.

Проносились мимо забора спешащие машины, тащились обозные подводы с ошалевшими от жары возницами. Янис ел арбуз, слушал, как из конторы доносится негромкий невнятный разговор, как заливисто смеется Райка. «Полуторка» отдыхала в тени под навесом, раздвинули ей место среди тюков и мешков с образцами.

22-го августа снова покатились панические, но правдоподобные слухи: немецкие танки уже в Улан-Эрге, идут прямиком на Астрахань, наши разбиты, отходят[13].

Янис узнал об этом на почте, свежих газет дожидаться не стал. Может, оно и глупо, но ну его к кураду. Нужно идти и сказать. Обзовут подозрительным дураком, пошлют в иное место службы, да и ладно. Арбузы уже в горло не лезли, слипалось от них.

Здание НКВД никуда не делось, но Янис заколебался. Дело не в смене места службы, а в том, что будешь отвлекать занятых людей. Очень серьезно занятых.

Зашел к дежурному. Оказалось, что старшего лейтенанта Ставка на месте нет, «на выезде». Янис попросил разрешения оставить записку.Написал, сформулировал свои подозрения очень кратко. Как выяснилось – такое писать еще уметь надо. Прямо хоть у Анитки уроки бери.

Вернулся в смутном настроении, но внутренне решительно настроенный.

— Что так долго? – поинтересовался бдительный и чуткий товарищ Шац.

— Газет не подвезли. Вот, только вчерашняя есть.

— Нонсенс. Газеты должны быть, это конкретно важно, – интендант обеспокоенно подвигал густыми, но короткими бровями. – Вот что, Выру, копай еще одну щель. Да, и завтра с нами поедешь, нужно будет горючим загрузиться. Это ответственное дело, нужна охрана и погрузочно-разгрузочные работы. Медаль протри. У меня бравый боевой состав, а не конкретно тыловики задрипанные.

Ушел начальник, шаркая тапками. Янис взял лопату, работа успокаивала.

30-го августа немцы перерезали дорогу Хулхута-Астрахань, наш 107-й гвардейский стрелковый полк оказался в окружении, частично начал отходить, но контратакой вернул позиции у дороги. Гвардейцев поддерживала штурмовая авиация, но в стрелковых ротах заканчивались боеприпасы. Был ранен комполка. Две из трех«тридцатьчетверок» были подбиты, на ходу оставался единственный танк. Вечером, получив разрешение командования, измотанный полк начал отходить к Давсне и Красному Хундуку – к двум колодцам, у которых не было ничего, кроме кошар.

Астрахань (немецкая аэрофотосьемка 1942г)

Немецкая мотопехота шла на Астрахань. Над нашими позициями пыльный ветер носил гитлеровские листовки: «Сталинград возьмем бомбежкой, в Астрахань войдем с гармошкой».

[1] Решение о формировании национальной – 7-й Эстонской – дивизии РККА было принято 18 декабря 1941 года. Местом формирования была определена Свердловская область. Несколько позже – 10 февраля 1942 года было в Челябинской области начато формирование 249-й Эстонской дивизии. В марте в Чебаркуль прибыло около 4000 бойцов и командиров личного состава.

[2] Частично Янис угадал – женщина в образовании наименования этой части Замоскворечья тоже фигурирует, пусть та героиня и из иных эпох. Район назван по Благовещенской церкви Иоакима и Анны Благовещенской, стоявшей до 1969 года в начале улицы. .

[3] Переулок назван по селу Хвостовскому, некогда располагавшемуся на этом месте. А село именовалось в честь боярина Алексея Петровича Хвоста. Парадокс – малоизвестного боярина убили еще в 1356 году, а два московских переулка до сих пор его помнят.

[4] Курт или курут – сушеный соленый сыр, лакомство, чаще всего в виде сухих, долго хранящихся шариков.

[5] Подразумевается Совет Народных комиссаров Латвийской республики, эвакуировавшийся 1941 году.

[6] Тут какая-то необъяснимая путаница. Настоящая в/ч №05281 – это 246-я отдельная рота автоцистерн.

[7] На 1882 человека личного состава курсантский полк имел 14 ПТР, 9 станковых и 18 ручных пулеметов, 882 винтовки, 62 автомата, 6 орудий и 38 минометов (по большей части 50-мм). Из транспорта имелось шесть автомашин и единственный трактор.

[8] Элиста была оставлена нашими войсками 12 августа. Наши части отошли к Малым Дербетам, а элистинский истребительный отряд – на Яшкуль.

[9] 34-я гвардейская стрелковая дивизия формировалась на базе 7-го воздушно-десантного корпуса. По сути, это была элита десантных войск РККА. Комдив 34-й гв. сд И.И. Губоревич лично совершил 350 прыжков с парашютом.

[10] Теоретически танки имелись, просто Янис их не видел, поскольку «броневой кулак» Астрахани насчитывал аж 14 машин. Одиннадцать легких Т-26 поддерживали УРы, три «тридцатьчетверки» ушли с головным отрядом гвардейцев.

[11] В конце августа к Астрахани была переброшена 289-я авиадивизия. Ее основной ударной силой были штурмовики Ил-2 из 806-го шап.

[12] 84-й гвардейский артполк, прибывший в Астрахань, потерял все автомашины и трактора – баржи с ними были потоплены немецкой авиацией. Командование дивизии решительно реквизировало грузовики, числящиеся за штабом фронта, и видимо, не только их.

[13] Слухи привирали. Немцы действительно заняли поселок Улла-Эрге, но далее были остановлены нашими передовыми заслонами. Первый серьезный бой на этом направлении произошел 25-го августа.