Темный янтарь-2

Глава 20. Эпилог

Горожане Таллина приветствуют советские войска (1944)

Греет плечи сквозь кожаную куртку полуденное солнце, норовит прожарить, но летит мотоцикл, холодит седока встречный поток июньского мирного воздуха, остужает дыханием близкой Балтики. Рычит мощный двигатель, свистит в лицо и очки ветер, улыбается водитель. В коляске мотоцикла бидон с молоком и автомат ППШ. Да, кончилась война, но еще бродят в местных лесах всякие вражеские личности, не до конца осознавшие, что дело их кончено.

Мотоцикл бывший немецкий, трофейный, шоссе знакомое, латвийское, лихой седок – военнослужащий, но все это, если взять вместе, несомненно, советское и отпускное. Между прочим, первый настоящий отпуск у товарища Выру, да и у почти всех его товарищей. Генерал так и сказал перед строем: «Отдохнуть, товарищи саперы, нужно хорошо, с запасом. Еще не всех врагов мы разбили. И вряд ли так уж всех поголовно изничтожим в ближайшее время. Придется нам бережно распределять силы. Так что разминированием мирных полей и поселков сейчас займутся иные саперы, а вы отдыхайте и морально готовьтесь. Совсем скоро понадобится ваш штурмовой опыт Родине».

Закрутилось быстро: в два дня сдали трофейную бронетехнику и машины, загрузили на платформы служебную не-трофейную и личную, и двинул эшелон на восток. Германию покидали без особого сожаления. Майор Васюк все еще носил руку на перевязи у груди, и считал данную травму следствием исключительной вредности германского климата. Понятно, что уже срастался перелом, но все равно, так себе эта Германия, ну ее, надоела.

Шустро шел эшелон, постепенно покидали вагоны бойцы и офицеры, спешащие с отпускными документами к своим родным и близким. В Москве сгрузились и Серега с Янисом. Угудел эшелон дальше на восток, утянул частью опечатанные вагоны, технику и сослуживцев, которым было по пути с воинским поездом до Урала, а то и дальше. Там – далеко на Востоке – и будет ждать отпускников родная техника, конспекты боевой учебы, освеженные боевые наставления, боекомплект и новые задачи.

А друзья, сгрузившись на «Белорусской-товарной», проследовали на Бабьегородский переулок своим ходом, то есть посредством порядком перегруженного легкового «опеля». Нет, не то чтобы были жадны наши саперы до трофеев и контрибуций, но ведь реально много чего не хватало в разоренной стране – вот где тут хороший инструмент найдешь или радиоприемник? Именно те ценности в машину и были напиханы, а еще, конечно, мотоцикл в частично разобранном виде (тут с рамой пришлось повозиться и провозить немножко контрабандой) и изрядный запас самых нужных запчастей. Из неметаллического барахла имелись подарки родным, да еще майор Васюк соблазнился шикарной рыцарской картиной – может, она и не особо ценной была с точки зрения искусствоведов, но на полотне были изображены старинные фрицы в стальных нагрудниках, вот прямо очень похожих на саперные.

А встречал своих Янис уже на собственном, только что собранном мотоцикле. Пых с воплем сиганул на руки прямо с вагонных ступенек – ого, прямо гигант вырос. Кира.… Нет, про такую бурю чувств и впечатления пусть Анитка пишет, у нее по этой части талант.

Сначала думали прямо в Москве отпуск провести, сходить по музеям и паркам, в цирк и театр – непременно нужно досмотреть музыкальную сказку про героическую шпионку. Анита Андресовна знала, где на популярный спектакль можно билеты достать. Но заехал в гости майор Пыжов, передал письмо и устное предложение о полном содействии. «А что нас держит-то?! – справедливо вопросил Серега у родных и близких. – Всё равно туда собирались, на душе лежало, тянуло. А тут еще нас поддержат через товарища генерала. Глянем на знакомые места, сделаем недоделанное».

Так оно и получилось: через два дня всей толпой сидели в поезде – вагон купейный, очень комсоставский, паровоз свистел, молнией летел к Балтике. Вот в чем не переставал совершенствоваться управленческий аппарат генерала Попутного – так это в организации-координации срочных поездок и нужных встреч. Что там книжные и музыкальные сказки – тут всё в два раза быстрее происходит, поскольку четко и мгновенно отрабатывает налаженный аппарат стыка ведомств Наркомата обороны, НКВД и Наркомпути.

На вокзале в Лиепае встречал товарищ Земляков. Помог вылезти с чемоданами, галантно, чисто по-офицерски, поцеловал руки девушкам. Анитка восхитилась, Кира ужаснулась – ладошки у нее, хоть как их отмывай, оставались шоферскими.

Остановились в воинской части. Поскольку освободили Лиепаю совсем недавно[1], везде еще царила основательная разруха и следы подлого немецкого хозяйничанья. Следовало быть поосторожнее. Местный гарнизон оказал содействие, расквартировал и выделил нужный транспорт, людей. На следующий день поехали – две машины с бойцами, отпускники с оружием, Земляков тоже с автоматом и полным запасным диском в подсумке на поджаром пузе. Операция действительно была чисто армейская, только вдвойне суровая.

У городка Гунтинаса встретили представители литовских чекистов. Повел майор Васюк бойцов за околицу, через рощу, и помнилось ему все, до последнего шага.

Тяжелое это дело – останки товарищей поднимать. Тяжелое, но очень нужное. Есть всякие правильные слова и формулировки насчет «война не закончена, пока не захоронен последний солдат» и прочее. Всё очень верно. Но понимающие люди это и так знают. Как знают и то, что война никогда не заканчивается. Иногда она тлеет, незаметно и бездымно, но всегда готова вспыхнуть и растечься горючей смесью. Вот такая она мерзкая сука – Война, тут и курад только руками разведет.

Перезахоронили на Центральном кладбище. Торжественно, с воинским салютом. Были здесь те, кто хорошо знал Линду, кто помнил старшего лейтенанта Василька, кто защищал город с винтовками в руках, приехали зенитчики и моряки с базы. Много собралось народу, вспоминали. Плакали тетя Эльзе и сестры у братской могилы, где лежал и их муж и отец. Многие плакали, вспоминали. Говорили искренние речи у могил. И Земляков сказал – кратко и хорошо, явно у генерала учился.

Но закончился тяжелый день. Утром проснулся Янис от пенья птиц и шороха метлы – гарнизонный наряд занимался уставной уборкой плаца.

— Лежи, старшина, ты в отпуске, – прошептала Кира, не открывая глаз.

— Пых тоже шуршит. Мы с ним договорились танки смотреть.

Хорошее дело – отпуск. Только короткое. Смотрели танки – правда, больше попадались самоходки, но Пых не очень расстроился. В автопарке части воскресили с сыном немецкий мотоцикл – трофейной техники в гарнизоне имелось много, но далеко не вся была на ходу, поскольку толковых техников маловато. Ездили по городу и к морю. Тетя Эльзе и Анитка встречались со знакомыми и родственниками, узнавали, кто жив, а кто уже нет. Было понятно, что совсем уже они москвички, в Лиепаю разве что в отпуск теперь будут приезжать. Но это же не повод дружбу и связь терять, теперь и отсюда в Москву гости приедут, и наоборот.

Было время и поговорить, обсудить будущее, строго между собой, без спешки. Давно уже ушел-Упрыгнул товарищ Земляков. Вот хороший парень Жека, а разговоры про будущее с ним непременно этакие… тяжеловатые. Прямо даже частично угнетают. Но что тут поделаешь, такие уж серьезные предупреждения приходили из диагонального будущего. Без предупреждений куда хуже, это любой опытный боец осознает.

Ездили смотреть на море. Живописно, конечно. Песок, горизонт, корабли вдали. Но купаться не стали. В море ведь не только янтарь, много там всего. Рядом с воинской частью озерцо есть – вот там самое то для купания.

Пых у воды строил крепость, усиленную «дзотттами». Янис обнимал плечи любимой женщины. Кира прошептала:

— В армии останешься? Ты же не строевой, а, Ян?

— Э, пока вроде бы нужен. Потом посмотрим.

— Ладно. Вы, главное, сейчас к нам вернитесь.

Промелькнули дни с теплым мягким солнцем, с поездками за молоком, с отдыхом, без всякой стрельбы и спешки. Все это тоже будет, но позже.

Оставил Янис мотоцикл радостному гарнизонному зампотеху, довезли местные армейцы отпускников до вокзала. Снова шикарный вагон, снова висели Пых, Дайна с Анной на поручне у окна, родную страну запоминали. Страна, в отличие от отпуска, действительно бесконечна.

— Ян, а может, ты все же напрасно домой не заглянул? В смысле, к отцу? – осторожно спросил Серый.

Янис пожал плечами.

Дом был вовсе не там, уже не в Луру. Нечего там больше делать. Свой собственный дом, конечно, еще нужно найти, нужно обустраивать и обживать, и мысли насчет этого имелись разные. Пока Кира с сыном в Тыхау вернутся, директор совхоза заклинал до конца сезона доработать, машину в хорошие и постоянные руки передать. Дальше… С Кирой договорились ничего заранее не намечать, пока боевая служба на востоке не закончится. Самая старшая Стрельцова письма писала, командно настаивала, чтоб в Ступино вернулись. Теща ждала демобилизации в самом скором времени, но «дома место работы у меня уже есть, ждут меня, дел будет много, только ночевать буду приходить, все комнаты в вашем распоряжении». Насчет комнаты и Серега прямо говорил «у нас не уместимся, что ли?». Но состоялся у товарища Выру и разговор с московским начальством – не совсем официальный, вроде бы случайный, но намекающий. Вырисовывалось продолжение службы и повышение образования в Москве, где будет организовано одно интересное учебное заведение… Впрочем, об этом рановато думать.

А о Луру всё уже давно передумалось. Был там Янис, еще в сентябре 44-го был, сразу после освобождения Таллина…

…Прокатил по знакомой улице броневичок БА-64, до поселка Янис из башни особо не высовывался – обстановка в районе была не то чтоб совсем спокойная. Но в Луру было тихо, бои опять обошли поселок стороной, улица почти не изменилась, только стала казаться уже и провинциальнее, да у перекрестка появился столб с какими-то устаревшими воззваниями и строгими немецкими распоряжениями.

— Здесь останови.

Сидевший за рулем Колька тормознул, лихо свернув к воротам.

— Ян, может, мне с тобой сходить? Тут все какое-то повымершее.

— Э, справлюсь как-нибудь, – блудный старший сержант Выру повесил на плечо автомат и пошел к воротам.

А мотоцикл-то жив… на песке перед воротами виднелись свежие отпечатки шин – однозначно «Скотт», его – древнюю тарахтелку – всегда узнаешь.

Подцепили пальцы сержанта сквозь щель калитки выступ знакомого засова, и тут дрогнуло что-то в душе. Когда малый был, иной раз вопил, чтоб открыли, сам с засовом не справлялся. И двор какой знакомый, вон кусок трубы торчит, которую сам отпиливал, заржавела. Э, а боковое окно в мастерской сменили…

— Мартин, Мартин, тут русский лезет! – взвизгнул по-эстонски женский голос.

Янис увидел женщину, пухленькую, довольно молодую – смотрела со страхом и возмущением.

— Я ненадолго, – сказал по-эстонски Янис.

Из дома выглянул отец.

Совсем не изменился старший Выру, разве что нос стал поострее.

— Жив? Служишь? – спускаясь по ступенькам, отец окинул взглядом гостя, оценил форму, награды, оружие.

— Жив. Воюю, – согласился Янис.

Стояли и смотрели друг на друга. И ничего вроде не ворошилось в душе, видел Янис глаза отца. И что в них было? Да ничего в них и не было.

— Женился? – спросил Янис.

— Жить-то нужно, – пожал плечами отец. – Одному нелегко.

Внезапная мачеха попятилась к стене мастерской, кусала край платка, смотрела во все глаза. Кажется, ужаса во взгляде только прибавилось.

— Один, значит? – пробормотал Янис. – А Ихан как? Жив?

— Что ему станется. В Швецию сбежал. Еще в 43-м дезертировал. Еще раз, уже от немцев. Уловил момент. Ловкачом всегда был. Письмо зимой по случаю передал. Работает, сыт-здоров, в порядке.

— А брат Андерс?

— Ушел, – отец неопределенно махнул рукой.

— С этими ушел?

— А с кем еще. Он же в звании. Легионер.

Поняли друг друга, уточнять не хотелось.

— Отец, ты за мной тогда в Лиепаю ездил или нет?

— Да как мне было ехать? Войска шли. Стрельба случалась, да и мотоцикл могли живо отобрать.

— Могли, – признал Янис. – Им-то что. Вполне могли.

— Вот. Потом я в Либаву письмо написал. Соседи ответили, что ты то ли с Советами ушел, то ли убили тебя у какого-то моста. Толком никто не знал. Ехать уж и совсем смысла не было.

Янис покивал:

— Это верно. Смысла не было. Провод-то тот пригодился?

— Еще бы. Отличный был провод. Потом стали делать все хуже и хуже, работать совсем сложно. А тот кабель очень пригодился.

— Ну и хорошо. Ладно, поеду. Служба.

— Езжай. Хорошо, что жив.

— Да, хорошо. Будь здоров, отец, – Янис пошел к воротам, вспомнил: — Да, а что Вильма?

Вот теперь Выру-старший усмехнулся:

— Уехала Вильма. Как второго родила, так и забрал их господин Кульдсепп. Он большим человеком стал. Заранее знал, что русские вернутся. Помнишь Кульдсеппов?

Янис пожал плечами. Помнились какие-то Кульдсеппы, но кого именно из них Вильма осчастливила, курад их знает, догадываться не очень и хотелось.

— Ладно. Хорошо, что обошлось.

— Янис, ты зачем с русскими ушел? А? Оно тебе нужно было? Женился бы, жил как человек. Работы тут много было, заказы так и шли.

— Э, да я и женился. Сын растет. И работы хватает. А ушел, потому что фашисты Либаву бомбили, людей убивали. Детей, женщин, рабочих, всех. Фашистам все равно было. А мне – нет.

— Нас не бомбили, – сухо сказал отец.

— Угу. Повезло вам.

Закрыл за собой калитку Янис Выру, пошел к машине. Колька только глянул, ничего не сказал. Газанули, с башни разок оглянулся Янис, а больше и не оглядывался.

В общем, давно то было. Совсем уж улеглось в душе. Наверное, всё знал заранее, еще до того, как в Луру заехал. Просто убедиться нужно было, до конца удостовериться. Душевная горечь – она долгая, ее только время – его бесконечные волны – смыть-унести с песка пляжа жизни способны. Потом вернет невзрачно-коричневые камешки море – можно отполировать и золотым светом восхититься, можно морю и оставить. Это уж как захочется. Хотя порой в горьком янтаре этакие влипшие блохи прошлого обнаруживаются, что любой историк-зоолог ужаснется. Нет, нужно помнить, а то оживают блохи, размножаются.

***

Из Москвы уезжали вместе с военным эшелоном. Уже не в купейном вагоне, а в привычной теплушке. Настроение было не то что особо бодрое, просто обычное, служебное. Нужно было отстранить всё мирное-отпускное, тумблер перещелкнуть.

— Что ж, товарищ Выру, входим в подготовительный саперно-штурмовой режим. Как бы там наша отрядная техника не «похудела». Растащат, места-то там дикие, вольные.

— Э, товарищ майор, наши же бойцы охраняют. И войск там уже изрядно сосредоточили, порядок должен быть.

— Будем надеяться. На порядок и на тебя, кстати, тоже. Ты в Тыхау работал, а на новом театре военных действий рельеф местности отчасти должен быть похож. Кстати, у вас там, в Тыхау, японцев случаем не водилось?

— Нет, в лесхозе кореец работал, но то совершенно иная нация. Рельеф тоже, наверное, другой. Почвы, вязкость… Ты же читал наставление.

— Ну, читать это одно, а услышать от надежного человека – совсем другое. Нужно будет тщательно вникать в характер местности, консультироваться. Ну, должны мы успеть. У меня, кстати, вот то, сказанное Жекой, из головы никак не выходит.

— Угу, это про памятники? Нет, у нас не снесут.

— Еще бы попробовали у нас памятники павшим бойцам сносить! Это в нашей-то Лиепае?! Бред какой-то[2]. Я про другое. Вот закончим мы с японцами, потом последовательно дочистим остальное по «Кукушке». А потом? Командировки туда, в боковую-диагональную «кальку» у нас не будет, как думаешь? Строго говоря, надо бы помочь «соседям». Они нам помогали, ну, пусть как могли, но ведь помогали. А мы что же?

Памятник защитникам Лиепаи (установлен в 1960 году, снесен в 2022)

— Э, я так понимаю, дело сложное, – вздохнул Янис. – Тут фронтальным нажимом не поможешь. Полагаю, генерал над этой проблемой думает. Будет нам дана команда. Вот в каком виде, и когда…. Здесь очень тонкие штабные решения.

— Верно. Но к вопросу сноса памятников мы непременно вернемся. Не тот вопрос, чтоб позабыть. Сволочи… Ладно, пока у нас по порядку, пока у нас японцы…

Конец

[1] Либава-Лиепая была освобождена 9-го мая 1945 года.

[2] Да, это бред. К сожалению, уже воплотившийся в жизнь. Памятник защитникам Лиепаи был снесен латвийскими властями в октябре 2022 года.