Глава 13. Черно-белые города и буквы

План обороны г. Великие Луки (фрицевский)

…— Сделал?

— Так точно – Серега передал картонную папку с сведенной побатальонной ведомостью-раскладкой.

Подполковник открыл, пробежал верхние листы, чуть заметно морщась.

— Хорошо, сделал, и вопрос закрыт. Ну и почерк у тебя, Васюк… куда спешишь, а? Окончания слов, словно чернила экономишь. Хватает у нас пока чернил, старший лейтенант, можно слова полностью дописывать.

— Виноват. Но в целом же разборчиво.

— Разборчиво. Но неаккуратно. Нет в тебе культуры правильного штабного работника.

— Так точно, нет, – признал Серега, подавая заключительный лист.

Подполковник глянул из-под бровей – редких, но кустистых:

— Рапорт, значит? «Прошу дать роту… поскольку опыт…» и т.д.

— Нет там никакого «тэдэ». Там кратко. По форме.

— А как же иначе. Ты, Васюк, человек вежливый. Дисциплинированный. И при этом наглый. Довольно редкое сочетание, нужно признать, – подполковник задумчиво сложил листок рапорта вдвое и поинтересовался: — Как со щекой? Не болит?

Дней шесть носил старший лейтенант Васюк повязку через щеку – народ поддразнивал, действительно, похоже, словно зубы разболелись или флюс. Но зубы у Сереги были хорошие, щека не особо беспокоила, только сам бинт слегка мешал. Фельдшер разрешил снять, но мазать – на щеке осталась красная, не особо красивая отметина в виде «птички». Можно считать, «помечен в списке» товарищ Васюк, чтоб курад ту физиономическую бухгалтерию…

— Вообще лицо не беспокоит, – заверил Серега, решая, нужно ли реагировать на намек на наглость. Воздержался.

Подполковник почему-то молчал. За окном заводили машину, на морозе двигатель бухтел, не схватывая. Так себе механики…

— Не видать мне роты, да? – прервал затянувшееся молчание старший лейтенант Васюк.

Подполковник, видимо, задумавшийся о чем-то своем, глянул на листок рапорта, и неожиданно спросил:

— Сергей, ты в детский сад ходил?

Старший лейтенант, не особо скрываясь, вздохнул:

— Намек понял.

— Нет, это не намек. Просто интересно. Как у вас там в Москве с этим было?

— Э… ходил я в детский сад. Весело там было. Песни пели, из желудей всяких зверьков делали. Пианино имелось.

— «Пианино»… Завидую. По-хорошему завидую. Вот у меня несколько иначе в нежном возрасте сложилось. Впрочем, это к делу не относится. Учитывая твой боевой опыт, образование, личные характеристики и возраст, на роту тебя не поставим. На батальон, тоже.

— Понял. Разрешите идти?

— Успеешь. Имелась мысль тебя на штабную должность определить. Ты бы потянул. И батальон бы принял, и тоже справился. Ты опытный командир, Васюк, хотя это и звучит нелепо.

— Да почему нелепо-то, товарищ подполковник?

Тот глянул с иронией, хмыкнул – вот и весь ответ. Понимай как хочешь, догадки при себе держи, пусть и обидно.

— Васюк, ты зачем лично ходил танки останавливать? Ты старший лейтенант или ефрейтор штатного отделения истребителей танка? Логика должна быть или как?

— Логика там была. Орудий ПТО не было.

Брови-кустики нахмурились:

— Ты мне еще на вид поставь, Васюк. Как появилась возможность, сразу орудия на высоту перебросили. Нужно объяснять, что такое «возможность»?

— Никак нет. Про «возможность» понимаю. Про логику тоже. Все равно мне там нужно было идти. Такая неприятная и решительная ситуация сложилась. Людей было в обрез, мог за пулеметом остаться, но он там танковый был, хозяин с ним лучше управлялся. Кстати, товарищ подполковник…

— Доканываешь, Васюк. Вот за это тебя из штаба гнать и нужно. Пользуешься служебным положением, людей от срочных дел отвлекаешь. Связались с танкистами, отправили официальный документ, я лично подписал. Наградят танкистов посмертно, место гибели и обстоятельства подробно указаны.

— Спасибо, товарищ подполковник!

Начальство кивнуло, дотянулось до лежащего в стопке документа:

— Ознакомься.

…Гриф «секретно», приказ за подписью комфронта генерал-лейтенанта Пуркаева:

«В каждом батальоне иметь подготовленный отряд для штурма ночью. Командный состав этого отряда в течение дня ведет наблюдение за огневой системой противника и в ночных условиях проводит штурм объектов, мешающих для дальнейших действий днем…» [1] .

— Значит так, Васюк, задача и своевременна, и понятна, но в батальонах вряд ли ее полноценно воплотят. Съездишь в штаб фронта, там специальное совещание по этому вопросу запланировано. Опыт сталинградских штурмовых боев будут передавать. Воспримешь, вернешься, займешься контролем над воплощением этого дела в дивизии.

Серега вышел на свежий воздух, достал портсигар и сел на завалинку у избы. Автоматчик-часовой смотрел, как водитель и старшина мучают упрямую машину – заводиться та так и не желала. Или наоборот: это грузовик их мучает? В жизни всегда так: непонятно, кто кого.

Требовалось подумать, но думалось почему-то плохо. Это из-за намеков на возраст и детский сад. Слегка обидно. Нет, даже и не слегка. Товарищ Васюк, между прочим, не выбирал, когда ему рождаться, как-то само получилось. Вот придают этим несчастным анкетным данным слишком большое внимание. Годом раньше, годом позже – в этом ли суть?

Серега потрогал карман, подумал, что и сам к мелочам придирается. Достал письмо – утром пришло, почта на редкость исправно работала, наверное, близость Москвы сказывается. Перечитывать не стал, пощелкал зажигалкой, посмотрел на горящий листок…

Как обычно, о главном-личном Анита писала вскользь, в конце, этак без нажима, но однозначно. Можно ее «девчонкой» и «дурочкой» обзывать, но сформулировать умеет.

«…насчет пустяковой, но очевидной метки на физиономии», как ты пишешь. Да ерунда. По-правде говоря, парень ты симпатичный, но простоватый на лицо. Шрам тебе определенно прибавит импозантности. (Есть такое слово – импозантность, уверена, ты его знаешь.) Главное – глаза и зубы на месте, без них, насколько я понимаю, воевать сложнее…»

Успокоила. Серега, улыбаясь, растер подошвой пепел послания. Часовой старательно отвернулся – думает, особо важную шифровку спалили. Частично верно – письмо очень нужное, как-то привык ждать и получать. И Анитка права – морда мордой, а война – вот она, повернулась новой служебной стороной.

Ночные штурмовые действия… Штука малоприятная, но на войне приятного вообще крайне мало, сплошь гадостное, но необходимое. Ночью атаковать сложно. Мигом направление и управление теряется, поэтому личный состав должен быть хорошо обучен, тренирован, уверен в себе. По сути, иная тактика, иное оружие, успех действий решают минуты и секунды. И тщательная предварительная подготовка. С этим у нас не особо, только «когда появится возможность», по справедливому уточнению опытного товарища подполковника. По идее, сначала должна иметься возможность, произвестись подготовка, а потом уж штурм. Но такой порядок на войне смешон – всё с точностью наоборот случается.

Серега поежился и плотнее запахнул шинель. Совсем зима, глубокий декабрь. Самое время штурмов – не замерзнешь. В Сталинграде жарко, и тут, рядом, в Великих Луках, штурм идет. Ночной, дневной, это опять же относительно. Круглосуточный он, штурм. Приказ о создании групп актуальный, пусть сейчас дивизия к активной обороне перешла, тут разве что дзот или траншею ночью разведкой боем взять нужно будет, но ведь придут и иные времена, иные штурмы…

А ведь право начальство. Не-не, оно всегда право – поскольку начальство. Но тут особо обоснованно право, поскольку у старшего лейтенанта Васюка есть опыт городских боев и действий малыми группами. Пусть давно в Лиепае дрались и на восток пробивались, но тот опыт забыть трудно. Что ж, значит, в штурмовики теперь. В не крылатые, а наземные, но это как раз наше пехотное дело.

— Да не пинайте машину, славяне! – гаркнул Серега. – У нее и так капот битый, прям как у меня, а ты, старшина, сейчас ее и вовсе стартером расковыряешь. Сядьте, подумайте, к характеру грузовика обратитесь. Умные люди всегда к машинам личный подход нащупывают, а не прут, как голый в баню.

Старший лейтенант дал криворуким водителям две сигареты, показал часовому, что видит-понимает, но на посту курить не положено. Автоматчик тяжко вздохнул, показывая, что и сам службу знает. Пошел собираться в командировку товарищ Васюк.

***

Провел три дня в штабе фронта. Небесполезно, даже наоборот. Занимались в деревенской школе, окна забиты досками, темновато, зато тепло. Рассказывал и чертил на доске мелом чернявый и бледный старший лейтенант – только из госпиталя, в Сталинграде по полной распробовал ночные и уличные штурмы. Товарищи командиры собрались разные – кто у стенки подремывал, кто «ни ухом ни рылом», но лично Васюк исписал почти полную общую тетрадку. Занятия велись в свободной форме, вопросы приветствовались, обмен мнениями, тоже. Серега дважды рассказывал о лиепайских эпизодах, даже к доске выходил, рисовал схему обороны моста. Понятно, там не именно штурмовые действия велись, скорее, анти-штурмовые, но тактическая граница зыбка.

Вечером, когда сидели в общежитии для командировочных, принимали по «соточке за успешную учебу», неожиданно зашел старлей-сталинградец, а с ним непонятный майор.

— Принял на грудь уже, Васюк?

— Исключительно для запаха и поддержания компании, – заверил Серега.

Говорили довольно долго – сначала в коридоре, потом в свободной холодной комнате. У майора имелись возможности согласно звания – появился коньяк, но опять же, чисто для неофициальности, по паре глотков. Разговор был интересным. И товарищ Васюк больше отвечал, чем расспрашивал.

…— Значит, ты из той «Линды-2»? – майор покачал головой. – Слухи ходили, неоднократно слышать приходилось. Но говорили, что при выходе из окружения вся группа погибла.

— То слухи. Погиб командир и часть группы. Часть вышла, но уже растрепанная. Меня, собственно, в Таллине почти сразу и ранило.

— Надо же. Везучий ты, Сергей.

— Это группа была везучая. К сожалению, только частично.

Возвращался в дивизию старший лейтенант Васюк на попутках, довольно утомительно и долго, но с хорошим настроением. И дело есть – сложное, тяжелое, но нужное. И ведь помнят работу «Линды-2». Удивительно - столько времени прошло, но кто-то оценил, запомнил, взял на вооружение методы группы спецсвязи.

***

Работал Серега. Преодолевал прискорбное недопонимание задач и возможностей штурмовых групп, попытки батальонов выделить людей в группы по принципу «шо нам не надо», договаривался с курсами снайперов и разбирался в премудростях ночной сигнализации и связи.

Но война – дело этакое. Вызвали:

— Срочная задача. Собираешься, грузишься, ведешь машину в Великие Луки.

— Товарищ подполковник, у меня же дел по горло.

— Разговорчики, Васюк? Тут дело практически по твоей части, да и некому больше. Груз специфический.

Э, охренеть и не встать, как верно говорят прибалтийские курады.

Груз действительно был специфическим, оттого пытались ехать плавно, без спешки.

…— Главное, не газуй.

— Да я не газую, товарищ старший лейтенант. Она сама…

Машину, конечно, могли бы дать и получше, но дело было в водителе. Осознавал боец, старался, но опыта и склонности к вождению… да вообще не Янис.

Серега пытался думать о друге, о работе того в МТС, о внезапной женитьбе – удивительное ведь дело, по письмам даже не поймешь, как оно так получилось. Но думать об интересном не особенно получалось. За спиной – в кузове – тряслись ящики с более чем двумя сотнями зарядов к ампуломету: стеклянные шары, жестяные банки – все с зажигательной смесью[2]. Оружие весьма действенное, но загадочное, поскольку его свои весьма опасались, и по возможности избегали. Кстати, рекомендовалось к использованию в штурмовых группах, но у Сереги до него как-то руки не дошли. Видимо, заранее подсознательно сторонился. Вот тебе и заслуженное возмездие – теперь целый «ЗИС» этой пакости. Но видимо, в городских боях ампулометы вполне востребованы, раз заряды по частям собирают и срочно перебрасывают.

Бои у города и внутри шли жестокие. Великие Луки наши окружили еще 28 ноября, затем взяли часть городских кварталов, дальше дело застопорилось. По слухам, немцы крепко укрепились на вокзале и станции, да еще там внутри какая-то крепость была. Но еще говорили, что фрицы крепко напирают со стороны фронта танками – норовят пробить коридор и деблокировать гарнизон. В общем, ситуация сложная, Серега поехал в полевой форме, с оружием. Хотя автомат от жутковатого груза вряд ли защитит: тут на каждом ухабе думаешь, «треснут стекляшки – ох и полыхнут».

Все же добрались благополучно. По улицам слался дым, снег был черным, закопченным, от города мало что осталось, среди развалин стояли разбитые немецкие машины, недалеко била артиллерия. К счастью, кататься по незнакомым и опасным улицам необходимости не было – свернули в пригороде, новенький указатель имелся, направил. Серега увидел пустые ящики из-под колб-ампул, обрадованно спрыгнул из кабины.

— Боец, здесь стоять не положено! – немедленно и грозно окликнули сзади.

Закидывая за спину автомат, Васюк оглянулся – надвигался суровый лейтенантик в новенькой, но уже подпаленной шапке.

— Мы с грузом. Трепетным.

— Виноват, товарищ старший лейтенант. Со спины не разглядел.

— Спина фронтовая, необидчивая. Вот документы. Как тут дело идет?

Бережно разгружали машину, Серега наблюдал, разговаривал с молодым, но уже набирающимся опыта лейтенантом-химиком. Все шло обычно. Потом подошел водитель и убитым голосом сказал:

— Всё, товарищ старший лейтенант.

— В каком смысле?

— Масло потекло.

В автомобильных маслах и двигателях товарищ Васюк понимал так себе, сначала беду не оценил. Изыскал буксир, машину отволокли на ремонтный пункт, тут и выяснилась глубина неприятной ситуации. Тьфу, курад эту машину и шофера… Требовалось известить дивизию, выслушать ругань и ценные указания.

Связаться из тылов ведущей штурм города дивизии со штабом другой дивизии, не очень соседней – это не кроссворд карандашиком порешать. С проблемой совладал, получил указания, общим смыслом «за грузовик головой отвечаешь». В общем, застряли.

Столкнулся со знакомым майором в дверях узла связи:

— Васюк, ты что ли? Какими судьбами?

— Я. Здравия желаю, товарищ майор. Груз привез, с машиной застрял.

— Так, это хорошо. Покури-ка здесь, я быстро, – намекнул майор Запруженко, тот самый, с которым в штабе фронта дельно побеседовали.

Прикомандировали товарища Васюка просто мгновенно. Иной раз наши штабные отделы забывают о формальной бюрократии, и все решается со скоростью выстрела сигнальной ракеты – пых, и готово.

— …На формирование группы – двое суток. Огневую поддержку выделят в городе, твое дело бойцов подобрать. Машина сейчас будет. В 7-ю Эстонскую дивизию сгоняешь, эстонцы особо в дело не пошли, у них резервы изыщутся. Бойцов берешь инициативных, смелых, здоровых… Ну, ты знаешь.

— Товарищ майор, двое суток, это уж совсем…

— Знаю, что «совсем». Немцы тоже знают, прорываются. Смотри карту, Сергей, понятнее будет.

Немцы прорывались к городу. Узкой длинной «кишкой», но упорно и целеустремленно. Не исключено, что и пробьются.

Майор складывал карту:

— С фрицами в городе нужно кончать. Срочно. Пока к ним их танки не прорвались. Новые штурмовые группы нужны были еще «позавчера», в 357-й и 257-й стрелковых штурмовые группы сформированы, работают, но их не хватает. У эстонцев тоже что-то сформировано, только особенно надеяться на них не приходится. Эстонский корпус не имеет боевого опыта…

В машине, стремительно катившей по разбитому, но замерзшему проселку, Серега пытался писать на листке, положенном на полевую сумку. План первоочередных мероприятий. Тьфу, разве такие вещи на коленке делаются? Это список в военторг выходит, а не план подготовки.

— Слушай, а эта 7-я Эстонская, она действительно сплошь эстонская?

Водитель, хрящеватый лицом, ловко крутивший баранку, хмыкнул:

— Да уж куда больше. Очень эстонская. Наши пробиваются, а эта топчется, топчется… Хлебнете с ними горя, товарищ старший лейтенант.

— А ты, боец, значит, в сторонке? Наблюдаешь и сочувствуешь?

Водитель покосился:

— Намек понял. Виноват. Но я не том смысле. Подбирать-то состав вам, на штурмовку вести, тож вам.

— Это да. Но учти, я хороших водителей видел. Сознаю важность и ценность этого боевого звена. Кстати, я старший лейтенант Васюк, Сергей Аркадьевич, уроженец города Москвы. Будем знакомы.

— Красноармеец Сивцев, Егор. Таруса, Тульская область.

Кратко пожали друг другу руки.

— Понимание у меня есть, – заверил Сивцев, не отрываясь от дороги. – Я хоть и беспартийный, но сознательный, ранение имею. Приходилось по немцам из винтаря бить, «обезлошадил» весной, из окружения пробивались. Потому, имея опыт, и предупреждаю – слабоваты эстонцы. Может, это и близоруко с точки зрения интернационализма, но есть такой факт.

— Факты у нас есть разные, прямо выбирай, какой хочешь, а фашиста бить все равно нужно. Тем более, что я точно знаю, что эстонцы бывают разные. Изыщем лучших. Но ты уж транспортную часть поддержи, я на тебя надеюсь, отвлекаться мне некогда. Кстати, белую краску найти сможем?

— Краска не шнапс, найдется, – заверил Сивцев.

Трудновато было. Людей, стоявших в строю, Серега видел впервые. Опять же специфика национального соединения. По большей части в строю вполне русские физиономии, бойцы с русской части Эстонии, с Принаровья. Но энтузиазмом никто не горит.

…— Скрывать не стану, задача боевая, непростая. Но почетная и славная! Прикрытие будет, и огневое, и вещевое. Награды тоже обещаны. Ну, кто смел душою? Добровольцы – два шага вперед.

Строй, вернее, три группы специалистов в одном строю, стоял и помалкивал.

— Ладно, понимаю, скромны, в герои навязываться считаете неприличным. Но иногда надо, курад вас, таких стеснительных, понюхай.

Кто-то в строю тихонько хмыкнул. Курада тут знают, уважают, чуть легче будет.

Серега шел вдоль шеренги, смотрел в лица. Бойцы отводили глаза. Не так уж из трусости, просто нет желающих идти непонятно куда, непонятно к кому из уже привычных, обжитых рот-взводов. По идее в строю стоят лучшие саперы, пулеметчики и автоматчики. Но это, конечно, не так – лучших бойцов ротные командиры непременно придержат у себя. Серега и сам бы так сделал. Иное дело, что боец, считающийся лучшим в еще толком не воевавшем подразделении, в бою может оказаться и не самым лучшим. Есть такой факт, как любит говорить опытный водитель товарищ Сивцев.

Дошел старший лейтенант Васюк до конца строя – за спиной чуть расслаблялись бойцы. Серега развернулся:

— Понятное дело: сплошь геройские люди, но нерешительные. Беру сам. Запоминаем – встретитесь через год: товарищи будут и геройские, и решительные, и с орденами-медалями.

Слегка хлопнул в грудь костистого сапера:

— Два шага вперед. И бодрей! В отдельное, отборное подразделение идете, не куда попало. Ты тоже, два шага вперед...

Четырнадцать бойцов. Загрузились с оружием, один из пулеметчиков попытался забыть сумку с запасными дисками. Серега ласково поправил на бойце-умнике каску и громко сообщил:

— Предупреждаю! Самые забывчивые выделяются в группу авангардной огневой поддержки. Будут носить огнеметные заряды. Их хрена с два забудешь – несешь на вытянутых руках и смотришь, чтоб тебя не качнуло. Очень тренирует память.

Забрался в кабину, Сивцев косился вопросительно.

Серега печально махнул рукой, но потом сказал:

— Все как-то начинали. И толк получался. Для передачи опыта мы – опытные бойцы и командиры – и нужны.

— Это точно, – подтвердил водитель. – Правильно все сказали, товарищ старший лейтенант. Научатся.

***

Всё говорил правильно товарищ Васюк, только двое суток – это ничто. Слегка разобрались, потренировались во дворе, чертил на листе жести схемы элементарных действий в городской атаке и обороне, требовал задавать вопросы. Опыта у бойцов было около нуля, учили их не тому и не так, разве что все уверенно умели швырять гранаты. Выяснилось – двоих напрасно взял, к делу годны чисто условно. Но так бывает. Прибыла группа огневой поддержки: две «сорокапятки» с вполне опытным лейтенантом, два расчета ПТР, два ампуломета...

— Ага, старые знакомые – Серега смотрел на боевые устройства, похожие на опустившийся на четвереньки, припавшие к земле минометы-недоростки, да еще и отдаленно смахивающие на странные металлические муляжи пулеметов-«максимов» – интересно пошла инженерно-конструкторская мысль, того не отнять. – Каков опыт, бойцы?

— Пострелять успели. Хорошо так постреляли, – заверил солидный немолодой младший сержант. – Если с толком, да без спешки… Серьезное оружие. На Больничной два дзота спалили – фрицы так оттуда и дернули. Но это ежели без спешки.

— Именно. Без спешки, но своевременно, – подтвердил Серега.

У второго расчета никакого опыта не имелось – только прибыли, орудие новенькое. Ладно, заранее больше на артиллерию и рассчитывали.

Группа была абсолютно не готова. Но полностью сформирована, а значит, готова к выполнениям заданий, поскольку бои на внешнем обводе Великих Лук велись менее чем в десяти километрах от города, а гарнизон внутри еще держался.

Улица Пушкинская[3], двухэтажный дом у перекрестка. Толстый дореволюционный кирпич, некогда симпатичное угловое окно – его уже вынесли прямой наводкой в предыдущей атаке. Внизу в угловой части дома был магазин, зиял пролом у низкой витрины, темнели следы гари. Горел, но потух. От предыдущих атак остался и наш подбитый танк – знакомый, прям хоть сейчас садись, Т-70. Башня развернута вдоль улицы, видимо, ударили из дома совершенно неожиданно. Под стенами лежали тела красноармейцев. По рассказу комбата, дом взяли, почти зацепились, но фрицы контратаковали со двора, наши отошли, вот и побило на отходе.

Знать бы, как тот двор за домом выглядит. Система огня у немцев продуманная: стоит попытаться обойти дом, как вступают пулеметы из мастерской из глубины квартала – забор там что крепостной, амбразуры противник заранее пробил. И сразу включается миномет. Где позиция, непонятно. На карте город неразрушенный, сейчас практически неузнаваем. Разве что крепость – до нее не так далеко. Построена еще в Петровские времена, но немцы устаревшей фортификацию не сочли, засели серьезно. Впрочем, крепость - это уже следующий вопрос.

— Так, мы пошли, – старший лейтенант Васюк взглянул на Пашку-артиллериста.

— Помним, огонь только по сигналу, до этого молчим, как нет нас, – заверил лейтенант.

Ударная часть группы прошла через позиции пехоты: редкая цепочка устроилась вдоль заснеженной канавы, дремлют, прижимаясь к друг другу спинами, «станкач» убран в воронку, наверху в развалинах только наблюдатели бодрствуют. Хоть бы успеха пожелали, черти сонные.

Несправедлив был товарищ Васюк – пехота уже который день в бою, штурмовали, досюда дошли, но подвыдохлись. Будет приказ – дальше двинут, но сил и соображения в головах мало.

Идти было тяжеловато, Серега личный состав раньше времени не изматывал, вел щадящее. Оружие, инструменты, изрядный боезапас... Из средств поддержки только ампуломет и шесть зарядов к нему – несли в ведре, поскольку ничего более подходящего не подвернулось, а ящики громоздкие. Номер, несший неприятный груз, был бледноват и напряжен – рука с ведром неподвижна, как грабля.

— Федя, ты спокойнее, – намекнул старший лейтенант. – Это же не елочные шарики-украшения, нет тут особой хрупкости. Продуманный, достаточно крепкий «хрусталь». Над ним неплохие инженеры и изобретатели думали-трудились.

— Вот я об этих изобретателях и думаю, – объяснил боец.

Хохотнули. Оставалось немного…

…Еще дымился разбитый дом, несло зимним, горьким, быстро остывающим дымом, под обломками обрушившейся крыши блестел край смятой спинки кровати. Хорошая никелировка, (или как ее там правильно, эх, Ян бы объяснил) даже копоть ее не берет.

Имелся расчет на этот дым. Наблюдал товарищ Васюк долго, потом с другим наблюдателем советовался – сержант Парн вроде бы толковый, пока назначен заместителем командира группы. По наблюдениям получалось, что под покровом дыма и узкого завала горелых обломков можно проскочить через проулок. По остальным направлениям фрицы точно заметят.

— Так, я первый, наблюдайте, – приказал Серега.

Полз тяжеловато – вещмешок, противогазная сумка, карманы набиты патронами и гранатами. Лишнее оставил: из командирского только финка в сапоге и пистолет за пазухой. Награды, полевая сумка с записями на хранении у комбата прикрывающего батальона. Э, а оказывается, бревно пошире, чем в бинокль виделось – тут и толстый проползет. Только гарью душит, не раскашляться бы. Впрочем, это ведь только сейчас тут тихо, дальше – на Октябрьской – идет бой, визжат мины, не должны немцы кашель «среднего калибра» расслышать. Если, конечно, во всю силу не расхекаться...

Нужно об изобретателях думать. Оно слегка отвлеченно от кашля и концентрирует, да…

Серега заглянул сквозь щель в заборе: так, двор поуже, чем думалось, захламленный, телега какая-то почерневшая, еще царских времен. Но вход в дом ближе к забору, это удачно…

Махнул бойцам, пригрозил ампулометчикам – те закивали. Остальные позли, вжимаясь в землю, вдоль спасительного бревна.

— Начинай, чего мерзнуть, – кивнул Серега конопатому саперу, тот доставал из-за пояса топор.

Поддели доску, вторую. Конопатый был мастер – нажимал топором бережно, нежно, гвозди лишь чуть повизгивали. Наши гвозди, русские, сознательные.

— Хорош, – старший лейтенант Васюк протиснулся в щель.

Вот тут было неприятно – казалось, с противоположной стороны двора щелкнет выстрел и замрет старший лейтенант Васюк с пробитой в темечке каской. Среди хлама вполне себе фланговый наблюдатель немцев может сидеть.

Вообще командир в такой ситуации первым идти не должен. Некому его – командира – полноценно заменить в случае гибели. Автоматчика можно заменить, пулеметчика, а командира – нет. Но тут первый бой штурмовой группы, она не на одну атаку рассчитана, тут нужно полную уверенность и уважение бойцов получить. А как ту уверенность получишь… вот только таким, глупым способом. То Чапаеву о месте командира было хорошо рассуждать – там конница, гордо и лихо, и вообще кино. А здесь на пузе, лбом на пулю.

Обошлось. Серега уже изнутри, через окно наблюдал, как пробираются в дом бойцы – двенадцать человек, командир – тринадцатый, счастливое и анти-суеверное комсомольское число.

Двинулись через комнаты – низкие, с выбитыми окнами, с наметенным снегом. В окне на улицу, животом на подоконнике, лежал человек. Головной убор сшибло, кто и чей непонятно, но давно уже лежит, в коротких волосах лед и снег. С улицы сюда пытался запрыгнуть, не успел…

Бойцы косились на покойника, шли дальше.

— Осторожно, корыто!

Эстонцы Тедер и Косько осторожно подняли гремучее корыто, бережно отставили с прохода. Молодцы.

— Вот эта самая стена, – Серега обвел стволом автомата глухую стену: слева стоял шкаф с распахнутыми дверцами, свисала старая одежда, справа – стол письменно-хозяйственный, видимо, ученический, под пылью угадываются кляксы.

Бойцы молчали.

— Товарищи бойцы, я вам удивляюсь. Вопрос же конкретный – эта стена, или не эта? Уточняем, высказываем мысли и догадки, собственные расчеты, проверяем точность координат.

— Эта самая, товарищ старший лейтенант – подтвердил Тедер. – За ней тот немецкий, угловой, если со стороны дворового угла. Но теперь нужно очень мало-мало правее брать.

— Точно. Вот тута, – притопнул валенком сапер.

— Верно оцениваем. Косько, веди нашу батарею. Поосторожнее. Пусть во дворе располагаются, присмотришь-поохраняешь. Но тихонько-тихонько. И даешь сигнал. А мы не мерзнем, примеряемся, как пол будем вскрывать. Кстати, может, там клад какой-то. Город-то старинный, с зажиточными традициями.

Бойцы шепотом совещались, проверяли фонари, готовили инструмент. Старший лейтенант Васюк нервно прислушивался: хотелось пойти самому, проверить, как там ампуломет волокут, как сигнал дают. Но всё сам командир явно не сделает, нужно личному составу доверять. Но проверять, да…

…Стрелки трофейных часов подтвердили – огонь Пашка-артиллерист открыл четко, и двух минут не прошло…

…Бахали снаряды в дом-опорник, особого вреда фрицевскому гарнизону не приносили, сидят там, небось, посмеиваются. Но разрывы маскировали звук работ недурно: доски пола мигом вскрыли, начали вкапываться между лаг, земля оказалась не особо промерзшей, лом использовали мало. Бойцы часто менялись, дело шло шустро. Старший лейтенант Васюк сидел за столом, курил и давал ободряющие руководяще-саперные советы. Говорить можно было в голос – Пашкины снаряды немцам слух надежно перекрыли.

Подшучивая, Серега смотрел на крышку стола и кляксы. Мирный стол. А Анитка сейчас еще в школе, середина дня. Ой, курад нас напутал, что ж мы о школьницах вспоминаем, а?!

Прорылись под фундаментом, не очень-то глубоким, с оценкой типа строения тоже не ошиблись.

— Почти готово, товарищ командир. Уже сыпется чуток земля, белый свет виден.

— Вот сейчас особенно нежно ройте. Нам колодец не нужен. Аккуратненько, без наглости…

В лазе напряженно пыхтели, расширяли ход саперкой. А старший лейтенант усиленно слушал – засекут, или нет? По идее, выкопаться должны под почти глухой стеной, амбразуры немцев гораздо выше, чтоб поверх Дома-с-покойником вести обстрел. Не должны у себя под носом заметить. Но это не факт…

— Готово! Даже Парн пролезет.

— Вылезайте, командование лично проверять будет.

Если смотреть прямо отсюда, то промежуток между строениями выглядит гораздо больше – шагов десять, слева остатки забора на улицу. Наверху в брандмауэре амбразуры – сдвинуты к углам дома, пробиты довольно аккуратно, верны себе немцы. Но граната оттуда пока не летит, видят или нет, зависит от толщины стены дома-опорника, а он, сука, солидный. Слегка вздрагивает от клевков 45-миллиметровых снарядов, даже пыль не особо вздымается.

— Народ, переведите дух, оправьтесь. Дальше будет некогда.

Серега вернулся во двор. Ампулометчики ждали наготове, в обстоятельности младшего сержанта, командира расчета, сомнений не имелось: четверо детей у Семеныча, тут очевиден серьезный подход к жизни.

— Семеныч, услышите гранаты, считаете до тридцати, открываете пальбу. Чуть правее берите, раскидываете. Во, – забор за дальним колесом телеги, таков местный ориентир.

Старший лейтенант сменил сигнал на заборе проулка с другой стороны – вместо белой флаг-тряпочки вывесил черную. Должны заметить, если наблюдают и не спят. Впрочем, заснуть, паля из пушек, довольно сложно. Хорошо хоть снарядов им выделили вдоволь.

Обстрел Пашкины орудия прекратили, вроде бы, с некоторым опозданием, но то было не так принципиально. Дожидаясь, Серега проверял гранаты, слегка разгибал усики чеки. Стихли сорокапятки…

— Ну что, гвардия, как говорится, вперед, за Родину, – негромко сказал старший лейтенант Васюк и соскользнул в лаз. За спиной лезли молча. Трусят. А кто же не трусит-то?

Протиснулся командир штурмовой группы на белый свет, расширяя лаз собственными ватными плечами. Так, тихо пока. Не разгибаясь, проскочил к забору – этот забор хорош: доски плотные, прямо на загляденье, маму его. В щели ничего не разглядишь. Не отстающий сапер вставил лезвие топора, для пробы нажал, замер.

— Пазовые.

— Вот суки, – обозвал Серега добротные пиломатериалы и неизвестных плотников-заборостроителей.

Переглянулись.

Забор придется рушить. Возможность есть – толовых шашек целый вещмешок. Но на звук начнут бить ампулами, очень легко под собственный огонь попасть. А решение принимать нужно быстро. Кого с собой брать? Кононова – он из нарвских-вороватых, это сейчас кстати.

— Шашки готовь. После шума сразу подрывай. Врываетесь и сразу в дом.

— Так ведь…

— Отставить разговорчики. Кононов – со мной. Парн – жопу подставил.

Почти силой согнул нерешительного эстонца, оперся о горб вещмешка, далее цепляемся за гребень забора. Ну, товарищ гвардии старший лейтенант, теперь придется рискнуть, понадеяться на удачу. Как не убирай эту ветреную слагаемую успеха, вот она – непременная, капризная.

Серега подтянулся, рывком бросил тело на забор, не глядя, сразу свалился вниз. Упал тише кошки – черт его знает, как получилось, автомат уже на груди… Никто не строчит, не орет; тянутся через двор ходы сообщения, на той стороне какой-то блиндаж типа «хозпогреб», молчат лежащие у стены, накрытые пятнистой плащ-палаткой, немецкие тела… Примерно как и думалось про двор, тут угадали. Подготовились. Но сейчас нет никого, улыбается нам красотка-удача.

Почти на спину свалился Кононов – схватился за щеку, ушибленную собственным автоматом. Серега одобрительно махнул рукой, фигня та щека, девчонки меченых любят, главное, не отстал.

Махнул рукой товарищ Васюк и замер. И боец тоже замер. Отчетливо доносились негромкие голоса – по-немецки переговаривались.

Ход сообщения уходил в пробитый цоколь дома – буквально в двух шагах от бойцов. Оттуда и слышалось фрицевское бухтение…

Опять не то и не так, и курад только дивится кривости ситуации. Граната наготове, швырнуть в цокольный подвал, глушануть немцев никакого труда не составит. Но на взрыв откроет огонь ампуломет, а основная часть штурмовой группы еще за забором. Накроет же…

Серега перепрыгнул траншею, сдернул плащ-палатку с мертвых тел. Не по форме лежат, каска только на одном. Сорвал, поменял со своей каской, палатку на плечи…

Кононов сидел под забором с нервно вскинутым автоматом. Глаза круглые-круглые, раньше казалось, что этакие глаза фигура речи, но нет – круглые. И выпученные.

Доставая из сапога финку, Серега махнул бойцу – держись за спиной. Оценивать общую готовность и примеряться было некогда – чувствовал старший лейтенант, уходят мгновения, утекают, отворачивается девчонка-удача. Соскользнул в ход сообщения, двинулся в пролом, склонив голову, шурша накидкой, автомат под плащ-палаткой стволом вниз. В упор придется стрелять. Но лучше не стрелять…

…Пробитый ломами узкий кирпичный проход сквозь толстенный цоколь, сыроватая темнота, слякоть под ногами сменилась подмерзшим песком. Смотрели на него сидящие во тьме немцы – попривыкли, крысы поганые. Дальний фриц что-то сказал…

Серега фыркнул – отчетливо, насмешливо. Немецкий язык знал так себе, сейчас от нервов вообще ни слова не понял…

…Двое их здесь. Больше просто не поместятся – узка у выхода подвальная траншея…

Немец не понял – лишь начал понимать – что-то неправильно. Глаза начали расширяться…

Вот курад их возьми, что за день – все подряд глаза лупят…

Серега ткнул-ударил стволом автомата – прямо в раскрывающийся рот, сбивая крик. Удар одной рукой так себе по силе, но под широким кожухом ППШ хрустнули зубы. Старший лейтенант Васюк, не глядя на зубы и прочее, сходу тянулся дальше, отпихивая мешающего немца. Второй фриц пытался вскочить, схватить стоящую рядом винтовку. Серега машинально прижал оружие врага коленом к стене, дважды ударил финкой – в горло – клинок ощутил сопротивление намотанного на шею тряпья, повторно пришлось ткнуть повыше – под подбородок. Тут удачнее вошло…

…Под ногами пытался встать первый немец – короткий лязг – это Кононов крепко двинул прикладом автомата фрица по каске. Враг дернулся, но все равно стоял на четвереньках, хлюпал-фыркал разбитым ртом. Серега дважды, очень быстро ударил ножом в шинельную спину – фриц стоял как заговоренный, наконец, ощутимо обмяк, ткнулся каской в колени Кононова.

Сверху донесся вопросительный немецкий голос – понятно, на первом этаже возню услышали – как на грех, на улице тихо, ни единого выстрела рядом.

Серега гоготнул – постарался нагловато, с немецкой хамоватостью. Э, вряд ли купятся…

…Рука уже срывала кольцо с гранаты, подбросил наверх, не сильно, за кривовато, но надежно сколоченную немцами лестницу. Ой, сейчас обратно скатится…

…Кононов уже приседал, прикрывая голову автоматом. Быстро соображает…

…Пальцы, липкие и пыльные, непослушные, рвали кольцо со второй «лимонки», кинул вверх чуть подальше, там уже осознали, заорали… Серега присел, судорожно пытаясь вспомнить, куда дел автомат…

Грохнуло над головой, и сразу повторно… сыпалась пыль, звенело в ушах… Старший лейтенант ощупью выдернул из-под немца автомат, вскинул-высунул оружие в пролом, дал очередь – по каске застучали гильзы. Васюк взлетел по дощатым ступенькам, лежа на полу, застрочил в одну сторону, перекатился – задребезжали под ногами пустые консервные банки – резанул из автомата в сторону коридора.

— Давай!

Высунувшийся из пролома-хода в подвал Кононов мгновенно метнул в коридор гранату. Серега успел отползти под защиту стены, вляпаться во что-то теплое, противное… опять кровь, что ли? вон фриц лежит…

…Бахнула граната, опять обсыпало пылью и трухой, и за шиворот тоже набилось. Что за дом такой, никак из него всю пыль и штукатурку не выбьют?

…Видимо, гранатные взрывы сбивали мысли, с новой после каждой гранаты начинать приходилось…

…Коридор… дальше просвет и баррикада из разбитых прилавков, гранату туда, потом веером очередь… пули секут закопченные стены…

…Дверь напротив нараспашку… Кононов, не дожидаясь команды, швыряет «лимонку», приседают – взрыв – длинная очередь в комнату…

…А старший лейтенант уже дальше – простенок тут широкий, патронные ящики под ногами, гранаты-колотушки ждут рядком. А своя граната уже без кольца зажата в руке… ее за косяк следующей двери… ждем… очередью дымные углы крестим… Сквозь дым виден снятый от амбразуры, укрытый под стеной пулемет, лежит фриц…

Дальше…

…Очередь Кононова догоняет уползающего немца… В большой торцевой комнате окна заложены мешками с песком, свет падает сквозь узкие амбразуры, готовились, суки…

Боец рвет с очередной гранаты кольцо.

— Стоп! Там сортир.

— Вот устроились, сволочи, с удобствами, – удивляется Кононов, стискивая гранату, пинает ногой в валенке дверь.

Серега на всякий случай прочесывает очередью – помещение санудобств невелико, наверху покосившийся бачок, да дыра-очко, выложенная старинной плиткой. Загажено изрядно.

— Оккупанты, – с отвращением бормочет Кононов.

— Ну. За лестницей смотри.

В угловой комнате перевернутая кровать, остатки разбитой мебели, за окном крики и всполохи огня. К окну подскакивать нельзя. Серега вспрыгивает на мебельный ящик, из глубины комнаты дает очередь во двор – там в углу, в ходе сообщения что-то мелькает. Отчетливо видны очаги от прилетевших во двор ампул – огонь от них ненормальный, сильный, но невысокий, химический…

…Маячить нельзя – живо нащупают. Старший лейтенант перебегает, напротив другого окна поднимается-балансирует на скользкой кроватной спинке… очередь… тень в углу двора исчезла. Хлопает с характерным звоном прилетевшая во двор ампула, теперь легла точно в траншею, вспыхивает огонь…, прям ад на старинной картинке. Талант у Семеныча…

Кажется, теперь стреляют везде. Сверху, снизу, во дворе и у лестницы – там Кононов.

— Что у тебя?!

— Высунулись со второго, суки.

Верно, на втором этаже полно немцев. Успели туда подняться после артобстрела, ждали атаки по улице. И еще чердак. Но со двора немцев сейчас отсекли. Где же основная наша группа?

Судя по мату, наши в подвале. Но сверху фрицы гранаты швыряют, они же этот чертов дом как свои пять пальцев знают. Во двор уже тоже не высунешься, догадались немцы, откуда группа проникла.

— Парн, по подвалу проверьте, там еще подъем на этаж должен быть, – орет Серега.

Снизу неразборчиво отвечают – заглушает работающий на втором этаже пулемет. Лупит короткими, но почти непрерывно. В кого? Куда?

Есть ли второй подъем из подвала? Подвал хороший, крепкий, должны были немцы об удобстве передвижения позаботиться, время у них было. Подвал-то на загляденье, купеческий, наверное.

— Командир! Каску! Каску! – кричит Кононов, неудобно, «крючком» залегший возле лестницы.

Верно. На голове у старшего лейтенанта все еще немецкий шлем, тут свои разом положат и не почешутся.

Сбросив опасную каску, Серега наблюдает за двором – вот там горит-искрится, вроде заряд-то невелик, а упорная химия. Не рискуют пока немцы там сунуться. С улицей проще – с одной стороны наши, с другой фрицы, но подойти им не дадут. С торца дома могут подскочить… Вот же: казалось, дом взять трудно, а оборонять такими скромными силами тоже не очень-то большое счастье…

— Стоять!

— Свои, свои, товарищ старшлитенат! – орут из конца коридора.

— И где там была дырка? – с интересом уточняет товарищ Васюк.

— В банной, э, в смысле, в ванной. Вдоль труб пробили.

Нужно будет учесть такую возможность. То-то в ванной комнате дверь была снята. А пролом сразу не заметили, внимательнее нужно быть, усидчивее…

— Занять оборону. У окон осторожнее. Готовим атаку на второй этаж. Сапер, Костя-Конопач, ты где пропадаешь?

…Немцы наверху что-то ворочают, не иначе, баррикадируют у лестницы. Там бы и рвануть, но насчет этого саперу виднее. Специфика.

…Работают люди: наблюдают, готовят штурм-подъем. А незадачливый товарищ гвардии старший лейтенант разыскивает свою шапку – скинул вместе с каской, теперь поганая каска – вон она, а шапка сгинула. Прямо наваждение какое-то с этими головными уборами. Привязывать ушанку на резинку как рукавицы, что ли?

— Готово, товарищстарлейтен. Тут вот рванем.

— А как подниматься? Лестница?

— Шкаф крепкий, устоит, подвинем от стены, дальше вон табуреток – тоже крепкий.

— Еще что-то ищите, подопрем. Там примеряться времени не будет. Быстрота и натиск!

— Понял, сделаем.

— Знамя наше где? Не утеряно?

Знамя – конечно, не знамя, а сигнальное приспособление. Замена рации, которую группе не дали, да, видимо, никогда и не дадут. Привязанный к рейке прямоугольник осторожно выставлен в окно. Окно второе от угла дома, как уславливались.

Серега присаживается в коридоре, закуривает. Вспотевшая голова мерзнет. Этак и мозг простудишь, или что там от него осталось.

Наверху пощелкивают выстрелы, но это так, для порядка. Лихорадочно соображают немцы, что нужно делать, с какой стороны их атакуют, готовятся.

— Ракета! – орет наблюдатель.

— Тедер, ты хоть уточни: чья и цвет? – намекает старший лейтенант Васюк.

— Наша! Белая! Условленная!

— Тогда по местам. Саперы, вы…

Кто-то кричит у знаменитой ванно-банной части помещения. Серега проскакивает туда… Нет, это чуть дальше.

Сержант Парн лежит у окна, на немецком трупе. Сержанта ползком оттаскивают к стене: мертв, в голову стукнуло, щурится сержант, в открытом глазу недоумение застывает.

Старший лейтенант Васюк матерится – длинно, грубо, не сдерживаясь.

— Он к немцу сунулся… тама у фрица парабеллум – осторожно пояснят кто-то из коридора. – Снайпер, должно быть. Ждал.

— Вот… Нужную жизнь на пистолетик-трофей махнул, купился… … – рычит Васюк. – Автомат возьмите у дурака. И к делу, сейчас начнут…

Артиллеристы лейтенанта Пашки начинают без промедления. Бьют по дальнему углу дома, довольно точно. Но, между прочим, сидеть под обстрелом даже легких «сорокапяток»… оно не особо. Группа отошла в противоположную часть дома, задеть не должно, но все равно погано. Серега сидит, прикрывая голову – кто-то передал найденную командирскую шапку, но она все равно холодит, не согрелась пока бродячая одежка. А с сержантом ошибся. Но как угадаешь? Вроде спокойный был, рассудительный, не сопля какая… Парабеллум ему… а то бы не успел, ой, дурак-дурак…

Снарядов должно быть шесть, но прилетает почему-то пять. Не дожидаясь обещанного, командир кивает саперам.

Поджигают пристроенный под потолок заряд тротиловых шашек, прибегают. Пауза… вот – шестой снаряд тюкает в дом, одновременно грохочет...

Война – жутко пыльное дело.

— Пирамиду! – кричит, кашляя, старший лейтенант.

Шкаф сдвигают мигом, рядом импровизированная лесенка, само собой, жутко шаткая, Серега подпирает ее плечом, остальные придерживают. Кононов уже лезет, чуть ли не по головам, оскальзывается, но хорошо, что в валенках. За ним следующий автоматчик…, командир взбирается четвертым…

Рвутся гранаты – их бойцы не жалеют. Из дальней комнаты пытаются отвечать немцы, бьет-режет туда штурмовой «дегтярев», помогают автоматы. На втором этаже гораздо светлее – расклевали все-таки снаряды стену и крышу…

— Стоп, отставили стрельбу! – кричит Серега. – Эй, хенде хох! Гитлер капут! Остался кто?

Молчание. Выстрелов тоже нет.

— Так, проверяем. Косько, веди нашу тяжелую артиллерию. Чтоб мигом тут были…

Через десять минут дом полон бойцов. Ну, не полон, конечно, просто так кажется: приволокли станкач, ампулометы, бронебойщики тоже здесь. Разбираются с позициями, с чердака приволакивают прятавшегося подраненного фрица – бодрые эстонцы пытаются его допрашивать…

Контратака немцев следует, но она вяловатая, похоже, осознают гады, что опорный пункт потерян.

Ночью протягивают телефонную связь, вызывает штаб полка. Серега, только что взявшийся за котелок с разогретой кашей, садится к аппарату. Оказывается, вызывает не комполка, которому и так все понятно – у аппарата майор Запруженко.

— Молодцом, Васюк. Рассказывали. Потери в группе? Только начистоту.

— Что скрывать, один убитый, двое легкораненых. Остались в строю. Я подам на награждение, а, товарищ майор?

— Само собой, отметят, не забудут. Но я про другое. Ты пиши, Васюк. Как договаривались. Понятно, что не до того сейчас, но сразу, по горячим следам. Оно нужно, ценно. Сам пишу. Мало ли… А записи наши останутся.

Серега пообещал, вернулся к каше. Вот – подогрели. Горячая пища – немаловажная слагаемая успешных штурмовых действий. Нужно записать. И спать. Все же четвертые сутки, как урывками тот сон…

Ничего не записал, смаривало. Но только лег, как оказалось – не заснуть. И лежать жестко, и мысли некстати набросились. Пошарил по комнате, нашел мягкое под голову. Когда отряхнул – оказалось, кукла. Тряпичная, глаза вылиняли, но опять вытаращены. Эх, курад, и что за дни?

Подсвечивая фонариком, еще разок выбил куклу о колено, глянул. Все равно таращится. И кто ж таких изумленных кукол до войны шил? Нет, Анитка явно уже иного возраста, да и вообще у нее две живых куклы-сестры, от которых только отвернись. Неплохо, кстати, с вверенным гарнизоном управляется.

Товарищ Васюк взял и неожиданно для себя написал письмо. Понятно, день не особо эпистолярный выдался. Но раз перерыв в письмах случился, там беспокоиться начнут. Ну и самому как-то поспокойнее стало. По инерции открыл тетрадь с «конспектами», начал формулировать о ампулометах, валенках-сапогах и поддержке горячего питания. О проблемах связи потом нужно будет написать, на свежую голову, там сложно без мата. Вот тут совсем сморило...

Свежей головы не получилось. Растолкали:

— На связь, товарищ командир…

Расчет 125-мм ампуломета ведет огонь по немцам.

Приказано было передать дом батальону, отвести штурмовую группу.

Бойцы отдыхали в обжитых подвалах бывшей фабрики, а товарищ гвардии старший лейтенант сидел в штабе полка, сообща мудрили:

…— В гаражи здание позже перестроили, а так стены толстенные, церковные. «Тридцатьчетверка» на прямую наводку выходила, лупила, не берет.

— Может, гаубицу какую попросить? Туда же попросту не подступишься. Всё голое кругом, положим группу…

Гаубицы, понятно, не было. С авиаударом тоже не особо: и попасть сложно, и погоды почти сплошь нелетные. А система огня у немцев продуманная: одна точка прикрывает другие, а те наоборот, прямо не уцепишься.

Взяли гаражи под утро. Отвлекли артналетом, одновременно ампулометы выплевали весь запас дымовых зарядов. Группа ползла почти ощупью – держал в уме старший лейтенант Васюк ту цепочку воронок и заснеженных выбоин. Среди дыма-тумана дышалось тяжко, над головой густо свистели пулеметные очереди. Но доползли без потерь, почти в упор открыли огонь по амбразурам бронебойщики и пулемет, стрелки рванулись за разрушенную стену с гранатами наготове… но оказалось, можно гранаты сэкономить – немцы учуяли что дело плохо, сами чуть раньше сдернули. Вроде успех, опорный пункт захвачен, а похвалиться особо нечем – взято два разбитых пулемета, да промерзшие трупы.

Холоден и черно-бел январский горелый город, бегло глянешь – вообще все разрушено. Но это не так: и дома кое-где почти целые, и немцы упорно цепляются. Уже на этой стороне у них одна крепость осталась, но сидят намертво, сдаваться не собираются, хотя им уже через громкоговорители убедительно взгавкивают по-немецки.

Серега лежал рядом с майором Запруженко, разглядывали в бинокль крепость. Валы, старинные бастионы и равелины, невысокие, но серьезные. За ними здания: тюрьма, церковь, казармы…, опять толстостенные, подготовленные к обороне.

…— Близка кучка-вонючка, а не укусишь, – бормотал майор. – Видимо, нужно одновременно атаковать с разных сторон, 357-я стрелковая такой план и предлагает. Что думаешь на это счет?

— Да что я могу думать? Штаб дивизии собственные силы и средства знает, ему виднее.

— Не отбрехивайся. Свой план действий предложи, покумекаем. Для этого здесь и мерзнем.

— Ну, с этой стороны группы атакуют, а с той, получается, что за валом под огонь из зданий сразу попадут. А ведь немцы не только за валом, их же неплотно держат…

Порядком замерзнув, отползли на временный НП. Прикрытие из «штурмовиков» зря времени не теряло: горел крошечный костерок, разогревались консервы и чай.

— Вот с этим у тебя, Сергей, порядок, – майор осторожно прихлебывал кипяток, попахивающий жирной тушеной свининой. – Разворачиваются бойцы мгновенно, наблюдение, и вот это – бытовое – поставлено образцово.

— Кадры потихоньку подбираются, – Серега закурил. – Но ведь не на все должности есть люди. Снайперов так и не нашел. Без спешки бы сформировать.

— Не те обстоятельства – вздохнул Запруженко. – А куришь зря. Я тебе не мамка, но завязывал бы. У нас иные вредности для здоровья имеются.

В молчании прихлебывали чай из черных кружек. Было понятно, что «без спешки» если что и будет, то после войны. А кому после войны нужны постоянные и хорошо подготовленные штурмовые группы? Да и жизнь у таких групп недолгая, войну совсем иные люди будут заканчивать, на последние штурмы ходить.

— Ладно, пишешь, а? – напомнил майор.

Серега расстегнул полевую сумку:

— Сейчас передам. Все равно тетрадка кончилась. Почерк у меня, правда… Разберете ли?

— Я и сам не отличник… — Запруженко глянул тетрадь. – Добро. Про обувь тоже, значит?

— Не последнее дело. Валенки теплые, всё с ними хорошо, но для краткого рывка неудобны…

Заговорили о разном наболевшем, но тут с заснеженной горки кирпичей скатился Кононов:

— Танки, командир!

— Чего «танки»?

— Немецкие! Прямо на нас!

Командиры метнулся на развалины…

Действительно танки, немецкие, грязно-белые, да целой колонной. Но не на отдельно взятый и неочевидный штурмовой НП идут, а к крепости.

— Прорвались! – замычал майор.

С опозданием ударила противотанковая пушка, застрочил пулемет...

Бежали к машине:

— Заводи, Сивцев! Чтоб сразу!

— Так прогрета, товстарлейтант.

Серега вскочил на подножку, бойцы сходу запрыгивали в кузов, опять кого-то там ушибли прикладом. Нужно отрабатывать посадку-высадку. А меченый грузовик уже катил, набирая скорость…

Домчались до КП полка, там уже знали о прорвавшихся в крепость танках, пытались связаться с начальством и артиллерией. Включился в дело майор Запруженко… Связаться по непростой и технически несовершенной телефонной связи-цепочке не так просто, время только так теряем…

Старший лейтенант Васюк поднялся на наблюдательный пункт. С остатков третьего этажа немецкая крепость была видна неплохо – далековато, без деталей, но неплохо. Вполголоса матюгался наблюдающий в стереотрубу капитан. Серега расчехлил свой бинокль. Понятно, сейчас в крепости фрицы ликуют – помощь пришла, коридор пробили[4]. Танков штук десять прокатило, интересно, куда они там втиснулись? Капониры какие-то готовые, что ли?

Поднялся у вала крепости столб земли и снега, донесся звук разрыва…

— Вот это оперативно, – обрадовался капитан, не отрываясь от окуляров стереотрубы. – Может, накроем, не успеют рассредоточиться.

На НП прибавилось народу, наблюдали.

Артиллеристы, видимо, с досады и злости на прорвавшихся немцев, били часто, снарядов не жалели, клали во двор крепости прямо залпами. Там явно что-то горело…

— Хоть тут неплохо, – проворчал майор Запруженко. – Но как они прорвались-то? Видимо, штурм откладывается.

Было понятно, что штурмовать крепость, когда в нее понаехали свежие силы, несколько преждевременно. Танки – дело нехорошее, пусть они и без дополнительной пехоты и особого простора оказались[5].

***

Немецкий «коридор» как-то стух, не успев себя особо проявить. Крепость взяли 16 января, группа гвардии старшего лейтенанта Васюка находилась в резерве. Наблюдал Серега за утренним боем, видел, а больше догадывался, как упирались в плотный огонь атаки групп, но прорвалась внутрь одна геройская команда, зацепилась внутри. И лопнула немецкая оборона, посыпалась на глазах.

Утром ходили с майором по валу, оценивали, как оно все было устроено, как лучше было атаковать. Во дворе было все изрыто, черное, словно и не зима, стояли подбитые танки. Держался вал толстой ледяной коркой – немцы его по ночам заливали, сил не жалели.

— Крепость, конечно, объект специфический, нечастый, – размышлял майор. – Но крепости, Серый, нам наверняка еще будут попадаться. Думай, думай, не отвлекайся…

Записывали, обсуждали… Пошли к машине – грузовик ждал у ворот, вполне приметный – на кабине и кузове белая, не особо изящная, но намекающая буква «Л-3».

— Кстати, – майор остановился – у меня давеча командование дважды спрашивало – кто разрешил размалевывать и чье хозяйство? Я твою логику понимаю. А начальство не очень-то одобряет.

— Тактический знак. Это для дезориентации и запутывания противника и авторитета личного состава.

— Ты кому втираешь, а, Серега?

Васюк вздохнул:

— Удобно же. Если надо, смоем. Известь, минутное дело.

— Пока не надо. Но лучше эти обозначения сразу утверждать «наверху». Ты же опытный, обосновать сможешь.

— Понял. Нам бы вторую машину, сразу и обоснуем-утвердим.

С увеличением количества колес пока не срасталось – заканчивались бои, но не особо трофейные, у немцев всю технику побило, а что не побило, фрицы сами из строя выводили. Оставался последний крепкий очаг сопротивления у вокзала. Говорили, что у немецкого командующего там бункер, тот вообще ничем не берется[6].

Группа участвовала в заключительных боях – не особо штурмовых, просто очень сложных, с возней за каждое строение, за каждый паровоз и вагон. Выбивали, сжигали, продвигались… В этот день потерял старший лейтенант Васюк четверых – двух убитыми, двух раненными. Выбыл неторопливый и надежный, как мореный дуб, Семеныч – но вроде бы ранение средней тяжести, живой будет.

— А вообще вы фартовый, товарищ гвстарлейтен, – многозначительно отметил как-то Кононов, когда вдвоем перекуривали под остатками платформы. – Это нам тоже смачно подфартило, что к вам попали.

— Думаешь? – Серега затянулся короткой немецкой сигареткой.

— Да зуб даю. Потерь-то поменьше, и вообще с умом воюем. Извиняюсь, товарищ гвстарлейтен, может, лишнее спрашиваю, но загрызло любопытство. Щас лишних ушей нет, никто не стуканет. Всё вспоминаю, как вы тогда… с «перышком». Вы ведь из… ну, бывалых, так?

— Не придумывай. Касался иногда краем, но так-то я из комсомольцев. Правда, замоскворецких.

— Во! Я именно так братве и намекал…

Стихло в городе. Группа вернулась в обжитые подвалы, Серега начал приводить бойцов в порядок, но тут срочно подняли:

— Васюк, срочное задание. Бери пяток автоматчиков и двух саперов…

Прокатил грузовик «Л-3» к штабу. Ждал майор Запруженко, рядом замерли капитан и двое бойцов – неподвижных, но явно аж задыхающихся от нетерпения. Кстати, странноватые – обычная армейская форма, ватники, винтовки, но… Сытые, что ли, слишком? Явно штабные.

Капитан с сомнением глянул на ободранную команду «Л-3», покосился на Запруженко.

Майор намекнул, скорее не новенькому капитану, а уведомляя товарища. Васюка:

— Там у вас по-разному может обернуться. Комендантские бойцы не ко всему готовы.

— Едем. Следовать за мной, не отставать, – приказал капитан, одергивая свою новенькую портупею.

Катил грузовик «Л-3» за выкрашенной в белый цвет «эмкой». Особо далеко уехать не успели, ведущие встали – ориентироваться в разбитом городе действительно было сложно. Серега выпрыгнул из кабины, пошел уточнять. Глянули карту, определились:

— Хорошо, веди, товарищ Васюк. Мы не местные, – признал капитан.

Серега пошел к «Л-3», услышал, как в кузове отчетливо ворчит Кононов:

— Докатились, уже к этим… мордатым нас причисляют…

— Олег, хлебало заткни, – вполголоса приказал старший лейтенант. – Ты у меня договоришься, твою…

Остановились среди маленьких домов – боев тут особых не было, но повыгорели домишки. Сиротливо торчали остатки труб, обугленные ветви садиков и остатков штакетника, болтались оборванные провода на столбе.

Серега построил бойцов у машины, капитан переговорил со своими здоровяками, подошел, показал удостоверение:

— Особый отдел. Ну, вы уже догадались. Участвуете в операции особой важности. По окончании – забудете что видели, и что слышали. Уточняю: берем не дезертира, не самострела. Немец. Матерый. Возможно, не один. Наверняка окажет сопротивление. Категорически приказываю – не стрелять. Нужен целым и невредимым.

— А это как? – удивился Тедер.

— А это молча, товарищ красноармеец, – процедил капитан. – Берем немца мы. Вы прикрываете, обеспечиваете нам спину. Проверяете подходы. Могут мину пристроить или еще что-то этакое. Кто сапер?

Вот с саперами капитан говорил как с людьми, даже рисовал примерные подходы на снегу. Серега на правах командира вспомогательной команды поглядывал, остальные бойцы топтались у машины. Вот это неразумно – все бы послушали, не убыло бы секретов, а полезно было бы. Какие там тайны про подход к блиндажу и возможные мины?

Нужно признать, обстановку капитан-особист понимал хорошо, видно что готовились, думали, не на «авось» ехали. Наконец выдвинулись: впереди капитан и саперы, потом «крепыши», за ними основная группа Васюка.

Шли медленно, осторожно, чуть заметная, уже почти заметенная тропинка уводила от разрушенной улицы. Из приметного впереди была кучка сараев, далее вообще поле, слегка бугорчатое, пустое и унылое. Миновали ветхие строения. Капитан махнул – под ноги смотреть, рассредоточиться шире.

Бойцы раздвинулись, держа автоматы наготове. Серега кивнул Косько – за тылом приглядывай. Тот чуть отстал… Прошли еще с десяток метров. В воздухе ощущался новый запах – слегка тянуло остывшим дымом. Печка топилась, но еще ночью. Надо бы сказать об этом капитану, но тот явно и сам учуял. Но где? Землянка должна быть, блиндаж какой-то, подвал старый, труба печная… ничего же не заметно, никаких признаков и следов. Тропинка старая, и та отвернула к дальним домишкам…

Впереди замерли. Что-то видят… Бойцы-особисты присели, настороженные, готовые метнуться вперед, капитан держит пистолет приподнятым, у плеча, словно в тире собирается стрелковое упражнение выполнять. Но по-прежнему вокруг никаких признаков… заснеженный разоренный город за спиной, далекий силуэт монастыря, холодное поле…

Взрыв оказался внезапным – слева, за сапером, взлетел столб снега и огня, все мгновенно рухнули на землю, по спине Сереги застучали мерзлые комья. Мина? Но не наступал же туда никто…

Застонал Костя-Конопач – руку задело…

Из-под земли выскочили две фигуры – в маскировочном, но не таком уж белом, если с такой близи смотришь – грязновато-серые балахоны. Странно петляя, словно пьяные, кинулись врозь. Мгновенно стукнул винтовочный выстрел. Боец из Особого был точен – один из беглецов сбился на полушаге, упал, лежа на боку, вскинул автомат. Морда оскаленная, заросшая бородой…

…Над полем затарахтела длинная очередь немецкого «шмайсера»[7]. Серега вжался в снег, положение было глупое: стрелять по немцам вроде нельзя, а что тогда делать?

Особисты, саперы, автоматчики – все лежали, словно дожидаясь чего-то, наблюдая, как один фриц пытается ползти, другой, не оглядываясь, убегает, опять шатаясь и виляя. Может, больной-подраненый? Да нет, жучит хорошим ходом, наверное, от пуль зигзагом уходит… Но ведь можно такого и не догнать, очень прыток. Чего ждем?

Дождались. Ползущий фриц оглянулся, повел автоматным стволом… застучала очередь в весь остаток магазина. Похоже, знает гад, что не уйти, на себя отвлекает. Но жить-то ему хочется, отпихивается здоровой ногой, ползет…

… ползущего и пытавшегося поменять в автомате магазин немца подбросило – сверкнуло прямо под ним, не то чтобы сильно, но перевернуло, замер, спина и поясница стали черно-красными, дымились...

— Мина. Это минное поле! – в панике закричал кто-то из автоматчиков.

— Противопехотки стоят и ручные фугасы – прохрипел зажимающий предплечье Костя-Конопач.

— Лежать! Не стрелять! – взвыл капитан-особист уже на ходу.

Капитан с одним из своих бойцов, уже налегке, без телогреек, мчались за убегающим фрицем. Видимо, строго по следу беглеца – виляли, прыгали, подбирая ногу. Со стороны выглядело нелепо, но скорость догоняющие практически не теряли. Ох и тренированные хлопцы. Третий боец Особого лежал полубоком, целился из винтовки, но уж так неудобно выцеливал… наверняка зацепила его очередь немецкого автомата.

Что нужно командовать в такой ситуации, Серега вообще не знал – нет подобных ситуаций в боевом уставе пехоты, да и на практике они тоже пока не попадались.

— Кононов, перевязочный пакет есть? Чего рот раззявил? Помоги Конапачу. Но строго по следам…

Сам Серега осторожно продвинулся – ступая точно по натоптанному – к лежащему бойцу Особого, снег под тем уже пропитался розовым. Боец промычал:

— Не трожь. Потом…

Он неотрывно смотрел за бегущими, все пытался винтовку удержать. Опустившийся на колено старший лейтенант Васюк тоже смотрел на поле…

…Настигают. Немец прыток, но догоняющие быстрее. Опять виляют следом за беглецом… неужели и там мины? Неужто фриц точно помнит безопасный маршрут? Не видно же на снегу нехрена, какие там ориентиры…

…В последний момент немец оглянулся, вскинул руку. Пистолета издали видно не было, но донесся хлопок-выстрел… кажется, не попал – догоняющие разом нырнули в ноги беглецу, завозился-забрыкался сцепившийся зелено-белый ком.

— Взяли, – прохрипел лежащий боец Особого, роняя давно ненужную винтовку.

— Куда тебя? Показывай.

Бойца зацепило дважды: в плечо и левую руку. Пока снимали телогрейку, распарывали гимнастерку и нательную рубаху, погоня практически вернулась со своей ценной добычей – шли осторожно, вдвойне неспешно. Собственно, тут все оставшиеся бойцы старались строго на одном месте топтаться, даже на чужой след опасались лишний раз ступить. Уцелевший сапер группы пояснил, что под снегом любая мина не особо предсказуема. Из лаза, зияющего рядом с местом столкновения, крепко разило «насиженным жильем»: немцы явно прятались не первый день, а нора тесная. Но люк лаза оказался сделан аккуратно – узкий, только-только протиснуться плечами, да и белой тканью обтянут. Как же они изнутри умудрялись еще и снегом маскировать, что и вблизи не заметно?

— Вот он, сука, красавец. Даже не помятый, – издали закричал радостный капитан-особист. – Прямо хоть на фото, хоть на парад.

— Если надушить, – согласился Серега.

— Это да, пованивает, – признал особист. – Бил-то в меня, сучара, в упор. Прям не знаю, как не попал – во! – гимнастерку подпалил. Раненых к машине понесли? Моего бойца тоже? Он как?

— Жив будет. Уже дотащили, вон возвращаются.

— Пусть там ждут, местечко еще то, того и гляди подорвемся, – особист замахал бойцам, – там стойте! Лишний раз не суйтесь. Слышь, старлей, надо бы на улочке указатель какой поставить, а то точно кто-то подорвется. Мин тут напихано…

— Указатель поставим, саперов предупредим, – заверил Серега, разглядывая пленника.

Ничего такого особенного во фрице, из-за которого вышло столько возни, не имелось: заросший, среднего возраста, звания под маскхалатом не разберешь, в одной ноздре кровавая сопля свертывается-подмерзает – на финише слегка приложили гада.

— Не парадный, но ценный, – счел уместным намекнуть особист. – Зачтется тебе и бойцам участие в захвате, товарищ Васюк.

Немец что-то сказал, кивая на лаз.

Особист переспросил на немецком – произношение у него было примерно как у Сереги, но слов знал наверняка побольше.

Немец закивал, зябко поводя плечами.

— Шинель просит, озяб уже, – пояснил особист. – Федоров, достань ему шинель, а то вправду рассопливится. И заодно глянь, что там интересного. Только осторожно, сюрпризы могли оставить.

— Это мигом, – ответил боец, доставая фонарик. – Тут главное, сходу не задохнуться.

— Ладно-ладно, ты привычный, – засмеялся капитан. – Помнишь, как в Новоселке лазили?

— Вот сразу и вспомнилось, – боец опустился на колени у лаза, снял шапку, без спешки опустил голову в прямоугольник, зажег фонарик. – Невелика засидка…

Знали свою работу особисты, пусть и принципиально отличалась она от штурмовых боев на переднем крае, но тоже отнюдь не медом мазано. Сложное дело, да еще и не расскажешь никому, не блеснешь подвигом…

Видимо, на мгновение и капитан мыслью куда-то отвлекся, поскольку упустили.

Собственно, вот чего этакого можно было от немца ждать, когда стоял гаденыш со связанными за спиной руками, сопел в пол-носа, мерз?

А получилось совершенно внезапно: немец злобно и сильно пнул в зад свесившегося в лаз контрразведчика.

— Ё..! – успел сказать боец, валясь вниз.

Фриц, несмотря на скрученные за спиной руки, длинно, что там зайцу, сиганул от лаза.

— Мина! – крикнул кто-то, но реагировать было поздно…

…Очнулся Серега от боли – и понял, что ноги оторвало. Больно было… аж в голове холод и изумление. Самого взрыва не помнил: стоял и вот… лежишь.

Кононов и еще кто-то из группы били ногами немца.

— Отставить! – закричал Серега, но вышло что-то хриплое и непонятное.

— Живой, живой он нужен, – мычал рядом, страшно корчась, капитан.

Потом несли, каждый шаг рвал болью, выть хотелось по-собачьи. Но товарищ Васюк сдерживался, поскольку имелись и хорошие новости: ноги у гвардии старшего лейтенанта пока имелись: окровавленные, в жутких лохмотьях, с наложенными поверх штанин жгутами, но все же на месте. Это ничего не значило – запросто отрезать могут, в госпитале с этим очень просто, там нужно быть настороже и докторам не позволить. Ой-ой, как же это…, нафига Анитке безногий…, это уже совсем…, это даже не морда, это страшнее…

Помнился еще борт грузовика, белая надпись – это чуть успокоило. А потом, наверное, сознание потерял…

Г. Великие Луки (январь 1943)

[1]Приказ по Калининскому фронту от 10.12.1942.

[2] Основными боеприпасами к 125-мм ампуломету образца 1941 года являлись стеклянные ампулы АК-1 (толщина стекла 10мм) и жестяные ампулы АЖ-2.

[3] Строго говоря, улицы Пушкинской в Великих Луках не было и нет. Но есть очень похожая, о ней и речь.

[4] 9 января в крепость прорвалась группа немецкой бронетехники из ударной группы майора Трибукаита. Точная ее численность не известна, видимо, где-то около 8-10 танков и БТР.

[5] Прорвавшаяся бронетехника была уничтожена внутри крепости. Наши начали артобстрел, немцы пытались рассредоточиться, но по удачному стечению обстоятельств головной танк был подбит сразу несколькими снарядами и заблокировал ворота. Немецкая техника оказалась в ловушке крепостного двора, там и осталась.

[6] Последний командный пункт командующего великолукским гарнизоном подполковника барона фон Засса действительно располагался в бункере. Железобетон, сверху три метра земли, стальные двери, вентиляция и все прочее. Окруженный бункер подрывали дважды – 200 и 750 кг тротила. Не помогло, немцы сдаваться не желали. Подвезли две тонны взрывчатки, но фон Засс не стал дожидаться результатов дальнейших экспериментов, капитулировал. Хороший бункер – до войны это был Запасной командный пункт управления Калининской железной дороги.

[7] Наверняка это был Maschinenpistole МР-38/40. Но общее название немецких автоматов «шмайсер» широко бытовало в РККА и мы этой сложившейся привычки менять не будем.

Загрузка...