Темный янтарь-2

Глава 5. Буквы и цифры

5Буквы и цифры

Госпиталь. Ленинград. (видимо, Каменный остров, в б. особняке А.А. Половцева)

— Буква славянского алфавита? А, Серый? Давай букву!

— Если славянского, то однозначно «хер», — пробурчал Серега, прогуливающийся у окна по свободному тупичку между коек.

— Не, «хер» - короток, – отозвался Василий Михалыч, разгадывающий вечный палаточный кроссворд.

Ранбольные заржали в меру сил и здоровья.

— Какой тут гогот? Вот, еще клетки имеются, – показал обидевшийся Василий Михалыч.

— «Ять» на конец добавь, оно вроде так писалось, – посоветовал Серега.

— Не, все одно короток…

Народ опять заржал. Ну, чувство юмора у раненых соответствующее – не совсем годное.

Сам Серега был в весьма невеселом настроении. Из-за неопределенности. Когда на ногах и ходишь – самый ходячий в палате, ни тебе гипса, ни особых повязок – это, с одной стороны, хорошо. С другой – стыдновато. Надо бы на выписку, и на фронт, но… Слабоват товарищ Васюк. Имеется опасность сомлеть в самый неподходящий момент. А на переднем крае каждый момент сугубо неподходящий, ибо придется бойцам не только с настоящими ранеными возиться, но и с тобой, симулянтом придурошным. Ну или наоборот – с придурком, рановато себя почувствовавшим боеготовым.

Нет, симулянтом себя Серега не считал. По поступлению в госпиталь врачи дважды целым консилиумом собирались, разглядывали, обсуждали. Весьма неприятное ощущение: о тебе же и говорят, а ты и половины сути не понимаешь. Чувствуешь себе нелепо виноватым: должен был концы отдать, но жив, помирать не собираешься, удивляешь знающих специалистов. «Никакой гемодинамики, никакой тампонады, да как пуля вообще прошла рядом, не зацепив?».

Ну, особо всматриваться в ранбольного Васюка медикам было некогда, раненые поступали непрерывно, врачи и так зашивались. Прописали человеку-недоразумению укрепляющие и иные процедуры, наблюдали на общих основаниях. Серый освоился, помогал товарищам по палате, ждал положительных сигналов от собственного организма. Сигналы имелись, но не очень решительные. Сил становилось побольше, уже не шатало при походе в «особо-хлорированные» коридорные дали. Но, курад свидетель – этакими темпами и до Нового года не выпишешься. А дела на фронте, между прочим… так себе дела. Не время между «утками» и кроссвордами прогуливаться.

Понятное дело, на настроение еще и проклятый морской поход повлиял. Вот же черный день был…

…На палубу тогда Серегу так и не пустили. Там и так тесно было, крутился во тьме СКА «003»-й, искал человека, всматривались в волны мокрые матросы. Вроде и спохватились почти сразу, но толку… ночь, волны, море…. Имел свое четкое боевое задание катер, и мало что мог сделать командир. Легли на нужный курс, требовалось искать, за кого «уцепиться», чтобы до Кронштадта довел.

Командир спустился в кубрик, только когда моряков с погибшей канонерки пересадили на транспорт, и порядком опустел «003»-й. Сел на рундук, хлопнул фуражку о колено.

— Потеряли. Моя вина, Серега. Толкотня, народу много, не углядел. Но Яна могли тральщики подобрать, они рядом шли.

Физиономия у молодого командира была насмерть убитая.

Серега понимал, что сейчас лишние слова будут вредны. Марина Сергеевна с девчонкой и так всхлипывают непрерывно. Потому сказал нужное:

— Наверняка подобрали тральщики. Ян определенно не из тонущих парней. В Ленинграде встретимся обязательно. Есть у меня такая уверенность, мы в спецсвязи ей привыкли доверять.

Командир Яша кивнул и пошел в рубку. Рассиживаться ему точно не было времени – опять тянулись к конвою «юнкерсы».

— Хватить сырость разводить, товарищи морячки, – призвал Серега. – Вот честное слово, Марина Сергеевна, хорош уже. Погано получилось, но Ян точно выберется. Кораблей идет много, а он человек опытный, паниковать не станет. Подберут, мы тут не в пустынном Ледовитом океане. Давайте-ка, за его здоровье по глотку и кубрик приготовим к приему новых временных пассажиров. Есть догадки, что такие могут быть.

Бутылка пива на всех – оно по полглотка и досталось. «За Яна и всех наших – пусть выплывут». Вроде суеверие, но слегка полегчало. Шел катер за поводырем-сторожевиком, товарищ Васюк руководил уборкой кубрика: все были при деле, иначе на войне нельзя.

Но как?! Как можно было пулеметчика потерять?! Вот же…, вашу…

Еще дважды подбирал из воды людей СКА «003»-й. Командовал из рубки командир, четким механическим голосом выкрикивал принятые семафоры сигнальщик, кричали в воде утопающие, стучали по борту концы, плескало, работала малосильная сборная команда катера. Серега уже привычно призывал падающих и сползающих в кубрик мокрых людей «потесняться и утрясаться», Линка, всхлипывая, передавала чайник с водой, искала тряпки на бинты.

Дошли. Переполненный, с непонятным креном-дифферентом на нос, но дошел «003»-й своим ходом. На Кронштадт товарищу Васюку не удалось взглянуть, уже из машины коротко видел ленинградские улицы, но не особо. Ну и госпиталь. Из палаты вид на глухую дворовую стену, из коридора слегка видна за деревьями улица. Вот из сортира можно глянуть на верхние этажи высокого, весьма архитектурного вида, дома, но в туалете так накурено, что там лучше не задерживаться – вообще ничуть не Эрмитаж.

«В течение 11 сентября наши войска вели упорные бои с противником на всем фронте. Наша авиация во взаимодействии с наземными войсками наносила удары по мотомехчастям и артиллерии…» говорило радио на первом этаже госпиталя, а врач отделения сказал: - «Товарищ ранбольной, не отвлекай людей. Когда надо, тогда и выпишут».

Вот черт, хоть бы библиотека какая нормальная была. Понятно, госпиталь военного времени, но откровенно не дорабатывают тут с обеспечением литературы. Вон – народ тощую книжечку кроссвордов который день штудирует. Правда, добить пока не удается, сложные слова загаданы.

— Так, товарищи, внимание! Вопрос крупного калибра. Прогрессивный французский математик восемнадцатого века? Ну, Серый, ты грамотный и школу еще не позабыл.

— Лакруа, – сказал, не думая, Серега.

— Ла-кр-у-а.… Ну, допустим, подходит. А чо, правда был такой? Или под буквы присочинил? Колись, Серый!

— Был такой. На рубеже веков, – пробурчал товарищ Васюк и побрел в коридор.

Воспоминания о слышанном на катере таинственном французе-математике настроения ничуть не прибавили. Как вчера был тот переход. Вот же море проклятое. Вроде романтика, гордая стихия, паруса и экваторы, ну их всех к кураду. М-да, вырос товарищ Васюк, глянул на проклятые стихии...

У окна стоял Пашка-танкист, смотрел на пожелтевшие деревья и улицу. По мостовой шли колонной моряки: с оружием за плечами, пулеметами и полным боекомплектом.

— Выпишут нас скоро, – сказал Пашка. – Видишь как идут. С кораблей сняли, отовсюду сняли. Все на рубеж. Нет, без нас, Серый, точно не обойдутся.

— Так кто бы возражал? – пробубнил Серега. – Чего, тут немцев дожидаться, что ли? Пойду на передовую, дело привычное.

— Верно, - кивнул танкист, его свежая, едва зажившая кожа на шее розовато светилась. – Но тебе бы еще отдохнуть. Бледный как поганка.

— Что ж мне, мордатым как мухомор быть? На свежем воздухе полегче будет. Пашка, строго между нами, скажи, отрезали Ленинград или нет? Врут?

— Я тебе что – штаб фронта? Болтают или не болтают, а рубежи держатся, заводы еще работают, дадут мне что-то с броней и мотором. И потом, Серый, ты сам посуди…

— Васюк! Где Васюк?! – заорала в дверь палаты горластая санитарка Полина.

— Да здесь я! – откликнулся Серега. – Чего стряслось?

— Ага, ждешь уже? К главотделения, живо! Да халат-то оправь, не чучелом же тощим вваливаться.

Конвоируемый напористой санитаркой, Серега направился к кабинету начальства. Вот сейчас все и решится. Немного неожиданно, но чего тянуть и ждать…

Свернули в аппендикс коридора – что тут было в мирную до-госпитальную эпоху, угадать было сложно, наверное, малая кладовка чуланного типа. Полина распахнула дверь и осталась за спиной. Серега вошел, немедля увидел сидящего лицом к врачу военного в накинутом на плечи белом халате, и осознал:

— Здравия желаю, товарищ капитан!

Военный обернулся, усмехнулся:

— Зоркости взгляда не утерял, а, товарищ Васюк?

— Никак нет. Виноват, товарищ майор, не знал.

Военврач поднялся:

— Оставляю вас, товарищ майор. Если что, крикните в коридор – меня найдут.

— Мы ненадолго кабинет задержим, – пообещал майор Осташев. На его петлицах по-прежнему блестели саперные эмблемы, но сейчас куда ярче сиял на гимнастерке новенький орден Красного Знамени.

— Еще раз поздравляю. В смысле, со званием и с наградой, – промямлил Серега.

— Трясешься что ли, боец? – удивился майор. – Не рад видеть старого знакомого по славным лиепайским делам?

— Рад, конечно. Но вы же вряд ли меня просто так, попутно, завернули проведать-навестить. У вас наверняка дел много, – осторожно предположил Серега.

— Что верно, то верно. Проницательности ты тоже не утратил, Сергей Аркадьевич. Но то, что ты вышел из окружения, жив и почти здоров, меня искренне радует. Толковая группа у вас была, побольше бы таких. Собственно, об этом и речь. Рассказывай, что с вами в городке Гунтанис и после было. Только как умеешь: точно и с деталями. Да присаживайся, в ногах, как известно, особой правды нет.

Серега рассказывал: как пробивались через улочки, про стычку у церкви, как почти ушли, но командира с Линдой миной накрыло. Где похоронили, приметы места… Майор слушал, задавал дополнительные вопросы, что-то коротко чиркал в блокноте.

…— Так та зарубка ножом на стволе у тропинки выше человеческого роста или на уровне глаз? – выспрашивал майор.

— Выше… вот так… — Серега приподнял руку, припоминая, как царапал кору и осекся. – Значит, со Стеценко вы уже говорили? Проверяете?

— А как ты думал? Кто-то и проверять должен. Имеются у нас вопросы, и далеко не праздные. А Стеценко ваш жив-здоров, пока в резерве, поскольку «безлошадный». Привет тебе передавал. «Если жив, Серый, так пусть так и продолжает». А вот вашего товарища Яниса Выру пока отыскать не удалось. Ты, совершенно случайно не знаешь, в какой госпиталь он попал?

— Знаю. В смысле, не столько про госпиталь, как про самого Яна. Это он меня в госпитале нашел. Но дальше вышло нехорошо… – Серега рассказал про переход на «003»-м.

Майор помолчал, потом покачал головой:

— То-то всё ответы на запросы нам пустые приходят. Плохо. Надежные бойцы, сознательные, спокойные. И на тебе… Наслышан я про прорыв флота, но надеялся, что у всех вас обошлось.

— Может, жив еще Ян. Он живучий.

— Может. Всякое бывает. Ладно, вернемся к более ранним дням вашей боевой судьбы…

Майор расспрашивал о действиях группы в Лиепае, что Серегу порядком удивляло. Не, действовала «Линда-2» неплохо, результативно, но это когда было… Чего майор Осташев так в детали и былые разговоры вникает, заставляет мелочи вспоминать? Начали появляться у товарища Васюка догадки. Отвечая на вопросы, пытался осмыслить (параллельно размышлять получалось так себе), потом решил, что погибшему старшему лейтенанту уже вряд ли навредишь, и брякнул почти напрямую:

— Товарищ майор, разрешите уточняющий вопрос? Мне просто легче вспоминать будет.

Осташев глянул пустовато-равнодушно:

— Ну, давай, рискни, попробуй.

— Старший лейтенант Василек, он, что, тоже вроде как потерявшимся числится?

— Вот сразу видно образованного человека, аж в десятый класс перешедшего. Прямо в суть, только наоборот. Где закончил героический путь наш товарищ Василек, и вы знаете, и мы теперь знаем. Никаких подозрений в предательстве и работе на врага у нас нет и быть не может. Собственно, во многом благодаря именно его действиям дивизия почти в полном составе вышла из окружения. Да и еще много чего он успел. Достоин высокой правительственной награды товарищ Василек. Пусть, к сожалению, и посмертно. Но вот кто и когда его командировал в Лиепаю, пока не ясно. Не совсем порядок у нас в делах, по причинам, неплохо тебе понятным.

—Э… это да. Война. Но вообще-то я думал, что Василек, он… ну, вроде как из вашего ведомства. А летчик, потому что засекреченный.

— Так, товарищ Серый, ты осознаешь, что и разговор у нас строго засекреченный? На всякий случай напоминаю, парень-то ты и так догадливый. Так вот, да, имелась догадка, что мы с Васильком коллеги из соседних, условно говоря, отделов. Может так оно и есть, у нас люди погибли, часть связей утрачена. Но остаются загадки и несоответствия. Давай-ка повспоминай: кто и откуда родом был наш Василек?

— Ну, Москву он точно знает… – Серега принялся усиленно вспоминать, но не особо преуспел…

Минут через десять майор глянул на часы и с сожалением констатировал:

— Подтверждаешь мои догадки, но не более. А меня время поджимает.

— Виноват, товарищ майор, но мы же тогда больше были «ехать-бежать-передать-срочно». С командиром только за перекусом словом перемолвишься. Вы, наверное, с Васильком больше беседовали.

— Мы, знаешь ли, тоже не «за жизнь» разговоры вели, а по текущей обстановке. Припекало. Вот жаль, что с вашим Яном так вышло. Поговорить бы с ним. Он родственник Линды, мог и от девушки что-то слышать. Люди в романтическом настроении склонны и о себе говорить.

— Товарищ майорррр! Во-первых, Ян с Линдой просто были соседями. Во-вторых, не было у Василька с Линдой никакого романтического романа! Когда им было-то?

— Не полыхай осколочно-фугасным. Я про романтическое настроение сказал. В нем, как, кстати, и в подобном романе, ничего дурного нет. Наоборот, тут позавидовать можно. Тут ты еще не дорос. Ладно, возвращаясь к делам чисто семейным. К твоим. От матери когда вести были?

Вот все знал майор Осташев. Чему тут удивляться, понятно же. Но Серега все равно вздрогнул.

— До войны письмо приходило. Сидит она. Не так много осталось.

— Писал ей?

— Нет. В Москву писал, тетке, так и оттуда ответа нет. Чего уж в даль-то писать, все равно не дойдет.

— Наладится с почтой. Напиши. Мать – она одна. А насчет срока… люди порой ошибки делают. Ничего страшного, выйдет с чистой совестью. Там сейчас даже спокойней, чем здесь. Да и статья такая… слегка смешная.

— Так уголовная же! Вот как хотите, а ошибка это! Вы мою маму не знаете, ну какие у нее хищения могут быть?!

— Приговор есть приговор, Васюк. Лишнего не накручивай, ты парень умный. Вообще я хотел тебя к нам забрать. Толковые люди нужны. Но с анкетой твоей, конечно…

— Ну да, у меня же еще и отец. Тоже сильно сомневались, всё расследовали… – Серега тяжко вздохнул.

— К отцу твоему у органов претензий нет. Трагический случай, исчез человек в горах. Бывает, к сожалению. Геологи – они тоже вроде разведки, порой уходят и не возвращаются. Смелые люди.

— Трусами нас – Васюков – еще никто не называл, – заверил Серега.

— Верю. А вот что, ранбольной, ты что дальше думаешь делать? Как Родине служить?

Серега изумился:

— Как «что делать»?! На фронт. Вот же они – немцы. Под самым Ленинградом.

— Доктор говорит – на фронт тебе еще рано. Ранение специфическое, везучий ты парень, но спешить к полноценной фронтовой службе противопоказано. В училище пойдешь?

— В какое?

— Гляньте, он еще перебирать будет. В какое Родине нужнее, в такое и пойдешь.

— Я не в том смысле. Меня в летное, наверное, не возьмут. Я же с дыркой, по здоровью не пройду. Там же медкомиссия строгая.

— В летное действительно, тебе не особо рекомендовано. Что-нибудь земное подберем. Армии сейчас толковые командиры позарез нужны. В общем, идешь в училище. Направление получишь, с медкомиссией уладим. Жди и выздоравливай.

— Понял, товарищ майор, – Серега пожал протянутую ладонь Осташева. – Успеха вам.

— И тебе того же, Васюк. Вот еще что… если о Васильке что-то полезное вспомнишь, передай через начальство, не стесняйся. Позывной назовешь – до меня доведут. Важная это история, весьма важная. Понял?

Серега заверил что понял, запомнил пароль из пяти цифр. Вышли в коридорчик, где дожидались уже аж трое медработников, включая и изнывающего хозяина кабинета. Тут майор Осташев неожиданно во всеуслышание сказал:

— Еще раз благодарю от лица командования, товарищ Васюк! Вся ваша группа представлена к наградам. Видимо, получите медали и ордена, когда чуть полегчает, обстановка сейчас сами знаете – напряженная.

— Так точно, напряженная! – не особо умно отрапортовал Серега, еще раз пожимая майорскую руку

Добрел до своей койки ранбольной Васюк, улегся осторожно и принялся думать. Соседи пытались додолбить кроссворд, но что нам «название крепости в испанском городе Толедо», когда этакие секретные загадки проявились? Кем же был старший лейтенант Василек и что он такого наделал, раз о нем и через три месяца войны не забыли?

Много и умело спрашивал майор Осташев. Профессионал. Серега знал, что частенько в точно поставленном вопросе содержится изрядная часть ответа. Но тут не тот случай. Очень немногое стало понятно товарищу Васюку. В общем-то, ясно, что часто вспоминает группу капитан, уже ставший орденоносным майором. И не только из-за толковых действий спецсвязи, но и по красивому имени, весьма в память западающему. Живую-то первую Линду действительно забыть трудно. Майор-то он, кстати, не такой и старый, ему чуть за тридцать.

Серега украдкой потрогал повязку на грудном «входящем». На спине «выходящее» покрупнее, но говорят, ничего страшного – окончательно затянется, кожа обновится, отметка будет и все. Ну да, остаются на наших сердцах отметки, ноют и напоминают. Но не мешают дело делать. Э… правда, что ли, в училище пошлют?

Командиром товарищ Васюк вроде бы никогда не собирался становиться. Как-то в голову не приходило. А тут, курад его возьми, раз! – и «едешь в училище». А сомнения-то есть. И по здоровью, и по способностям.

Сомнения у товарища Васюка оставались, но появилась и практическая польза от посещения майора – на обеде в стакане ранбольного оказалась полноценная сухофруктовская груша. Такие вещи на кухне случайно не бывают, это все ранбольные отметили.

— Четыре груши равняются медали «За боевые заслуги»! – огласил со своей койки ленинградец Гоша. – Восемь груш – это уже «Красная звезда». Подсчитаем, заценим серьезность представления, Серый.

— Не, восемь за «Звезду» маловато будет, – запротестовал Серега.

Госпитальная жизнь продолжалась, после отбоя снова мысли одолели – зачем же приезжал майор? Э… так-то понятно зачем, но у него несколько целей было. Василек… это да… но как можно потерять такого знающего разведчика? А Яна военные органы определенно плохо искали. Впрочем, понятно, в запарке майор, обстановка-то совсем… Интересно, куда он теперь поехал? Не может же целый майор исключительно расследованием происхождения погибшего Василька заниматься?

***

Майор Осташев действительно не мог заниматься исключительно «Лиепайским делом», собственно, и само дело не было выделено в отдельное производство, хотя начальство и начало интересоваться теми обстоятельствами более детально. Отсюда и краткая командировка в Ленинград, и разрешение потратить дни и часы на расследование странной истории.

Машина шла в сторону аэродрома. Майор постукивал пальцами по полевой сумке, вздрагивал и подскакивал вместе с этой сумкой и машиной на выбоинах мостовой. Ленинград трудно узнать – уродует город сука-фашист. А еще лететь… пусть недалеко, но сложно.

В штабе 54-й армии Осташев уже был, и дважды возвращался оттуда в Ленинград. Поиск людей, даже при помощи местного аппарата, был чертовски сложен. Трудные дни. И мысли возвращались к фронтовой ситуации, к целям операции…

Мга… Городок с мрачноватым названием и железной дорогой. Раньше о нем не слышал, служить в здешних местах не приходилось. А упомянут город впервые оказался в коротком ночном разговоре 27-го июня. На ЗКП дивизии 67-й стрелковой дивизией на окраине Лиепаи это было…

…— должны мы пройти. С потерями, но организованно. Должны… – старший лейтенант Василек любовался штабным подстаканником – да, там было на что глянуть: серебряные пятиконечные звезды, винты аэропланов, штыки и орудийные стволы – к двадцатилетию РККА подстаканник делался. Придется бросить здесь такую красоту.

— Ладно, вот мы пробиваемся, мы в районе Риги. Что дальше? Ты утверждаешь, что немцы туда выйдут широким фронтом, одновременно с нами. Если не раньше.

— Это предположение. Но обоснованное. А насчет «дальше», ты, товарищ капитан, с какой целью интересуешься? Проверяешь? — Василек смотрел с невеселой усмешкой.

Прекрасно знает, что люди из ведомства Осташева всегда проверяют. Для того они и поставлены, для того им выданы полномочия, удостоверения и пистолеты.

В штабной комнате разом зазуммерили два телефона, донеслись голоса отвечающих, кто-то смачно характеризовал ситуацию…

Осташев кивнул в ту сторону и качнул ополовиненным стаканом:

— Нецензурная брань во время исполнения служебных обязанностей в боевой обстановке. Нехорошо. Но мы пьем чай и не слышим. И нас не слышат. Без протокола: что, по твоему пониманию, будет дальше? Понимаю, прогнозы у тебя нерадостные, но, маму их, точные. Ригу, как я понимаю, мы оставим. Дальше?

Василек пожал плечами:

— Дальше не лучше. Мы пока гада остановить не можем. Поэтому…

…Старший лейтенант говорил, короткие четкие фразы падали, невеселый смысл их постукивал как учебные гранаты-болванки – вес есть, пользы мало. Оборона Таллина, упорные бой в окружении, отход с потерями… Сбит Лужский и Карельский рубежи. Немцы у Ленинграда, относительно плотное окружение столицы Революции. Блокада, голодная зима города…

Осташев подумал, что это очень странное слово – «блокада»… ладно бы «осада» или там «окружение». Гонит Василек жуткие пророчества, как по писанному нагоняет. Но это не пораженческие настроения, тут другое. В медицине сказали бы «неблагоприятный прогноз».

…— Но, говоришь, устоим? Есть шансы? – пробормотал Осташев, покручивая опустевший стакан на порядком испачканной скатерти.

— Определенно. Ленинград продержится. Но адова зима будет, – вздохнул старший лейтенант.

— А Москва? Тоже такая блокада и окружение по твоему предположению?

— Нет, там попроще. Есть маневр, есть дороги, сконцентрируемся, отбросим Гитлера. А Ленинград… – Василек вырвал лист из блокнота, быстро накидал очертания залива, город, Ладожское озеро… — Полагаю, фронт вот так станет…

…Сколько он черкал карандашом по бумаге? Минуту, две? Чернели на бумаге заштрихованные темный Ленинград, Нева и плацдармы. И нужно было идти в штабную комнату, готовиться к выходу-прорыву дивизии, уже протопали по коридору командиры, промчался мальчишка-связной «Линды-2»…

— Логику я понял, – Осташев смял карандашный план обороны Ленинграда, щелкнул зажигалкой. – Пойдем работать. И слушай, Василек, то, что нас здесь прижали, еще ни чем не говорит. Фронт большой. Так что ни к чему нам исключительно мрачные прогнозы событий. Могут не понять, даже если достоверно излагаешь. Ты командир талантливый, пользы много можешь принести. Но… Можно и ответить за неверие.

— Ну, может, я и хочу ответить? Знающим людям, которые отфильтруют, оставят правильное и отринут мрачное лишнее? – спокойно сказал Василек. – Лучше же предусмотреть и самый плохой вариант, так? Ты, капитан, вроде бы, из очень знающих и фильтрующих, доведешь плохие мысли до кого возможно?

— Еще я думающий, – пробормотал Осташев. – Пока тут нечего доводить, одни предположения. Ситуация может иначе повернуться. Мы с тобой здесь сидим, пусть и отрезанные, а наши собирают силы, контрудар готовят.

— Готовят, – согласился старший лейтенант. – Много у нас будет контрударов. Но не все успешные. Это ты тоже знаешь. Ну, если что, вспомнишь разговор, я уверен.

Они смотрели на пепел. Осташев знал, что довести подобный вариант развития события до руководства попросту невозможно. Даже если вариант выглядит отвратительно логичным. Поверить в такое категорически невозможно, есть тысячи вполне объективных возражений. И не совсем объективных, но которые тоже невозможно отмести. «Старший лейтенант В. предполагает…» Отличное обоснование, серьезнее не представишь. Это если не знаешь логику действий и предлагаемых практических решений этого самого старшего лейтенанта здесь – в Лиепае. Полезен он, прямо почти бесценен. И все же, откуда он – НКО[1] или флотский? Что за игры-то в такой момент….

— Товарищи командиры, да сколько чаевничать можно? – заорали из штабной. – На Канале опять ерунда творится, не успевают…

До начала прорыва – непростого, скоординированного – оставались считанные часы. А на блюдце остался пепел. Сам сжег план, винить некого. Тогда казалось, что вот он – старший лейтенант Василек – беседу можно продолжить, в присутствии людей более подготовленных в стратегическом плане, более компетентных. По-видимому, Василек и сам на это намекал. Но сначала следовало пробиться к своим. Что и получилось, но не у всех.

За сожженную записку и пропавшего старшего лейтенанта Осташев сполна получил уже в конце августа. А докладная записка о старшем лейтенанте и его странном прогнозе писалась… да, датирована 12-м июля. Вскоре капитан получил награду и повышение в звании – прорыв 67-й стрелковой дивизии оценили высоко. А странноватую докладную не оценили: не до того было, да и кто наверху знал старшего лейтенанта Василька? Из другого ведомства человек, да и вообще… со стратегическими прогнозами каждого старшего лейтенанта разбираться – это никакого времени не хватит. Хотя роль в организации прорыва старлея-авиатора и начштаба 67-й сд подчеркнул очень честно, а Осташев и вообще упор на этом сделал. Позарез нужны Красной Армии талантливые командиры.

Вспомнили, вернулись к вопросу. Осташев полагал, что грядут изрядные неприятности, вплоть до.… Нет, «до» не дошло, хотя мало не показалось. «Обязан был сохранить и доставить в целости». Все верно, но как? Шли сквозь немцев, с боями. Проклятый городишко Гунтинас. Василек погиб, место захоронения известно, хотя сейчас практически недоступно проверке. Жаль, прямо до невозможности жаль, что старлея нет. Руководство допускало вероятность попадания или прямой сдачи старшего лейтенанта в плен к немцам, Осташев в такое не верил. Не для того Василек тогда разговор завел, идейный парень был. Хотя вероятность гадостного случая всегда остается.

«…— Слушай, что-то у тебя Ленинград какой-то разбухший нарисовался.

— Гм, да. Это вместе с пригородами, переборщил я слегка».

Улыбаться умел старший лейтенант очень хорошо. Зубы отличные. Прям даже нехорошее про такие зубы подумаешь, иностранное, но делом проверен был Василек. Всякие игры бывают с внедрением агентов, иной раз враг и на большие жертвы идет для достоверности, но тут вряд ли…, нет, вряд ли.

Как он мог знать? Как? Ряд географических пунктов перечислил, будто по шпаргалке заученные. Нет, не заученные… как уже причастные к произошедшим событиям. Уточни, задай вопрос – и будут подробности. Откуда немцы нанесли удар, какими соединениями, результат боев... Были в перечисленных населенных пунктах и две ошибки, но они только подчеркивали точность остального прогноза.

Откуда он знал?

Майор Осташев не был знатоком планирования стратегических операций. По-правде говоря, организация и прорыв одной сводной колонны – это и то с трудом. Но в людях, личных побуждениях и вранье майор разбирался неплохо. Специфика службы.

Значит, Василек мертв. Не верить водителю группы, подраненному товарищу Васюку – точно знающему, где приврать можно, а где категорически не рекомендуется – нет оснований. Жаль, их эстонский латыш пропал, малость меланхоличный был парень, но внимательный, многое видящий.

Кем и откуда был старший лейтенант Василек? Практически не за что ухватиться. И времени уже нет.

Мга была сдана 29 августа, 8-го сентября немцы взяли Шлиссельбург. Ленинград был отрезан со всех сторон. Слово «блокада» еще не прозвучало, но прозвучит, сомнений нет. В последние дни штаб фронта и Ставка четко осознавали опасность, но парировать угрозу было нечем. Готовился контрудар, но запаздывал, катастрофически запаздывал.

Машина въехала в деревеньку: развороченная колесами дорога, спрятанный в огороде броневик комендантской роты, маскировочные сети… Деревня Мыслино, штаб 54-й армии. Формировалась спешно, на базе управления 44-го стрелкового корпуса. Командармом – маршал Кулик Григорий Иванович. Начальником штаба – начальник оперативного отдела штаба Северо-Западного фронта Александр Васильевич Сухомлин. В составе новой армии уже четыре стрелковые дивизии, 27-я кавдивизия, 122-я танковая бригада, 119-й танковый батальон, два корпусных артиллерийских полка, два дивизиона реактивной артиллерии, понтонный батальон. Части продолжают перебрасываться и сосредотачиваться. Подчинялась 54-я армия непосредственно Ставке ВГК.

Осташев уже был здесь в начале сентября, приезжал к танкистам, кружил узкими дорогам, привозя в штаб армии дополнительные сведения о подтягивающихся частях. В штабе к командированному майору со свежим орденом относились неоднозначно. Это понятно: с наступлением армия затягивала, опасались нехороших выводов. По директиве Ставки начало наступления было назначено на 4-5 сентября[2]. Но 286-я стрелковая дивизия еще только разгружалась на станциях Назия и Жихарево. Ценой большой спешки удалось к 6 сентября выйти на исходный рубеж: поселок Михайловский, оз. Синявинское, Сиголово, Карбусель[3].

4 сентября[4] на станции Войбокало начала разгрузку 122-я танковая бригада. Серьезная сила: 92 танка[5]. Осташев ходил вдоль состава, не повышая голоса, но убедительно и многозначительно требовал ускорить разгрузку – это был тот редкий случай, когда пришлось сменить форму и манеру поведения на «родную-ведомственную». Легкие танки спрыгивали с платформ быстро, с остальными началась возня…

Но хуже была не затяжка времени. Осташев имел личный боевой опыт и осознавал главное: все четыре дивизии и танковая бригада были полнокровными, свежими, но они еще не участвовали в боях. Нет незаменимого опыта.

В эти дни из 54-й армии пытались забрать одну из дивизий – 314 сд пыталась переподчинить 7-я армия – там «горело» у реки Свирь. Связывались со Ставкой, убеждали, просили, Осташев действовал по своему ведомству, совместно уговорили…

С трудом, но все же 54-я опередила немцев – 8 сентября[6] передовой батальон 310-й стрелковой дивизии начал бой у разъезда Апраксин, форсировал речку Черная, продвинулся в направлении оз. Синявинского. 1080-й стрелковый полк дивизии в течении дня смог дойти до Рабочего поселка № 7, бойцы 1082-го стрелкового полка, пробивающиеся вдоль высоковольтной линии, вышли к озеру Синявинскому. 1084-й стрелковый полк взял деревню Мишкино. Полки действовали не скоординированно, с опасно открытыми флангами. Но немцы не ожидали наступления, и главное – здесь их силы были сравнительно небольшими. Немецкая 20-я моторизованная дивизия, прикрываясь заслонами, попятилась…

Осташев уехал в Ленинград. Уверенности в успехе не было и близко, но помочь в первых боях новым дивизиям майор едва ли мог. Следовало заняться розысками остатков группы «Линда-2». Бойкого московского школьника товарища Васюка, совершенно безосновательно оказавшегося в действующей армии, отыскали еще в Таллине. Но отправить в Ленинград тогда не удалось, был ранен. Отыскался и водитель группы, но ранее выдернуть его тоже не удалось, побеседовали уже в Ленинграде. Сведения были неутешительными.

Новости с фронта тоже не радовали. Начальный успех угас: переправившись через реку Черную, наши батальоны частично охватили немцев и перерезали дороги[7], но дальше немцы опомнились, уперлись, а наши стрелки затоптались – не хватало опыта.

Немцы вынужденно прекратили наступление к Волховстрою и реке Свирь, вели оборонительные бои. Действия нашей 54-й армии сковали все немецкие резервы. Ценой больших усилий 10 сентября[8] нашей 128-й стрелковой дивизии удалось зацепиться за Рабочий поселок № 8 и малой группой прорвались к Рабочему поселку № 5. Ночью внезапной атакой был взят Рабочий поселок № 8. Для противника это было полной внезапностью. Почти подготовленное наступление немцев силами 20-й моторизованной дивизии было отложено, все силы брошены на ликвидацию прорыва. Немцы соскребали солдат по ротам и взводам, ослабляя более спокойные участки.

Южнее дело обстояло хуже: утренняя атака немецкого 25-го мотопехотного полка в открытый фланг 286-й стрелковой дивизии опрокинула нашу пехоту. Почти одновременно немцы начали охват фланга 310-й стрелковой дивизии, прижимая наши части к дороге Келколово – Гайтолово.

В середине дня наша 286-я смогла опомниться и уперлась. Ожесточенный бой разгорелся у Вороново. Немцам сопутствовала удача – во второй половине дня они взяли деревню – в бою погиб весь штаб дивизии вместе с комдивом и военкомом. Части 286-й сд отступили, но закрепились восточнее Вороново.[9]

Наша 310-я дивизия начала отход на восточный берег Черной – фланг 54-й армии оказался под ударом, армии грозил глубокий охват и окружение. Опасность осознавалась: 12 сентября армия перешла к обороне, подтягивалась из резерва 1-я горнострелковая бригада.

Противник усиливал нажим. Уже взято Хандрово, порядки 54-й армии оказались рассечены. Ситуация повисла на волоске.

Но командование 54-й успевает: вечером 12 сентября 1-я горнострелковая бригада и 310-я стрелковая дивизия с двух сторон наносят короткий жесткий контрудар. Удар поддерживают «катюши» и 11 тяжелых и средних танков 122-й танковой бригады с десантом на броне, со стороны «железки» их действия подкрепляет бронепоезд №82 войск НКВД[10].

Осташев был там. В личном присутствии не имелось особого смысла, но для него имелись определенные оправдания. В общем, не удержался. Двинули на бронепоезде, попутчиком оказался военкор Устинов[11].

Это вышло удачно. Немцы начали атаку из Хандрово и угодили под огонь наших танков. Быстро загорелись немецкие танки и бронемашины. Немцы попятились – и тут их просто идеально накрыли два залпа «Катюш». И тут же фрицев атаковала пехота, поддержанная единственным КВ и парой «тридцатьчетверок». Неуязвимый КВ просто вминал немцев в землю. Остальные наши танки поддержали огнем с места, не жалел снарядов и бронепоезд. Геройствовал рельсовый бронеавтомобиль-дрезина – Осташев собственными глазами видел, как бронеходчики подбили четыре танка, правда, и сами сгорели.

Немцев выбили из Хандрова. Корреспондент метался по дымному полю, выбирая лучшие ракурсы. Осташев призывал не особо бегать – еще постреливали. Бесполезно уговаривать. Десятки средних и легких танков, два тяжелых немецких гада[12], бронетранспортеры, орудия – все еще дымилось, но уже влезали на поверженную броню радостные бойцы. Как тут фотокамеру остановишь? Разведчики нашли в кювете убитого полковника – Валь[13] его звали.

В следующие два дня ситуация зависла[14]. Нам развить успех не удалось, немцы тоже обессилели. Осташев уехал в Ленинград, заниматься своим прямым делом. Из трофеев подарили складной немецкий нож – довольно удобная штуковина.

Осташев работал в Ленинграде, а 54-я армия вела позиционные бои в районе Вороново и готовила новое наступление. Требовались резервы. Их не было. Наконец, дали потрепанную, но чуть отдохнувшую стрелковую дивизию. Осташев знал, как и почему ее выделили. Но знать – это не значит раскрывать логику принятия решений. Просто совпадение. Но был в этом совпадении некий намек на грядущую удачу. Это она – 67-я стрелковая – с боями отходила через Юрмалу и далее на восток, это ее готовили к отправке в район Ораниенбаума[15], но отвели на пополнение и отдых за Волхов.

Вновь разгружались вагоны, ходил «саперный» товарищ Осташев, срочно прибывший самолетом, здоровался со знакомыми командирами. Не так уж много осталось людей в дивизии со славных лиепайских времен. Но некоторые помнили, улыбались, жали руку. Здесь пусть и «особист-особняк», но свой, проверенный.

…— Снова с нами, товарищ майор?

— Как там решат, – Осташев потыкал большим пальцем вверх. – Там всегда виднее. Но рад вас видеть, товарищи. Искренне рад.

…Короткий митинг. Шеренги пестрят оттенками формы: и старая, выгоревшая, и свежевыданная. Ораторы выступали с кузова блиндированного мешками с песком грузовика, имевшего два пулемета на турелях. Традиция дивизии, пусть и не особо актуальная, но традиция.

Осташев сказал несколько слов. Вообще не оратор. «Немец силится резануть нам все артерии. Товарищи, за нами Ленинград!». О голоде не слова, об этом знает только докладная, да те немногие, кто ее читал. А тут главное… главное – полная внутренняя убежденность.

Наступило 17-е сентября. Планируется совместная операция. Уже подписан приказ командующего Ленинградским фронтом: «удар на соединение с 54-й армией». С внутренней – городской – стороны подтянута 1-я стрелковая дивизия НКВД. Батальон морской пехоты Ладожской флотилии готовится форсировать Неву в районе Выборгской Дубровки – Теплобетона. Далее развитие наступления в сторону Мги планируется силами 115-й сд. Лодки для десанта собирали везде, включая парковые лодочные станции. Не успевали, катастрофически не успевали.

Форсирование начали в нескольких местах ночью с 19-го на 20-е сентября. У Московской Дубровки получилось удачно. Осташев лично инструктировал сводный взвод НКВД – они ушли туда, за Неву. Связи с плацдармом не было. Но, судя по всему, любые попытки предателей перебежать к немцам с плацдарма были пресечены. А может их, и не должно было быть? Просто так упомянул покойный Василек[16]?

Немцы плацдарм пока игнорировали, второпях атаковали части 54-й армии 21-го сентября. Накануне шел сильный дождь, задержавший наступление и развезший дороги. В ожесточенном бою немцам удалось захватить Гайтолово, потеснив 310-ю стрелковую дивизию и частично окружив ее подразделения. Окруженная группа наших стрелков сутки дралась в окружении, дав время на организацию контратаки.

23-го сентября 310-я стрелковая при поддержке артиллерии отбивает Гайтолово. Переданные в состав 54-й армии 3-я и 4-я гвардейские стрелковые дивизии переходят в наступление, их поддерживает 16-я танковая бригада. Оборона противника прорвана, наши занимают Рабочий поселок №7. Южнее 1-я горнострелковая наносит удачный удар в районе Михайловского. Путь на Синявин по Архангельскому тракту был открыт[17]…

…67-я стрелковая была введена в бой 26 сентября. Она атаковала вдоль железной дороги Волховстрой – станция Мга, действия дивизии поддерживала 122-я танковая бригада. 28-сентября удалось выбить немцев из Мги.

…Дымились пакгаузы у станции, само здание – длинное и само похожее на склад – оказалось почти нетронутым – только стекла выбиты. Вот сортир пристанционный снесло начисто, экая воронка прямо в жидкий ад. Осташев прошелся по платформе. Черт с ней, с архитектурой. Исправность путей проверить – и вперед.

Эшелоны уже ждали. Из Ленинграда – эвакуируемые люди и продукция, в город – снаряжение, материалы, ну и продовольствие…

Наши бойцы у подбитых немецких танков. То самое поле под Хандрово. (Фото замечательного военкора Александра Васильевича Устинова.)

***

Выписали товарища Васюка как-то враз, мгновенно, даже опомниться не успел, как ехал в санитарном автобусе на вокзал. Всё было организованно: госпитальный транспорт вывозил откомандированных и комиссованных, немедля грузился прямо с вагонов – железнодорожные службы торопили вовсю. В вещмешке у Сереги лежала пара нового зимнего белья – предпочтительнее было бы получить новую гимнастерку и шаровары, но с этим не сложилось, форму выдали «полутретьего срока носки», выстиранное, но с разводами. Имелся скудный паек из расчета на пять диетических дней, направление в Красноборское[18] пехотное училище и запечатанный пакет в строевую часть. Ближайшее будущее товарища Васюка не особо беспокоило – в дороге с голоду едва ли помрешь, фронтовой опыт учит справляться с мелочами. Вот училище… как там и что? Вдруг развернут? Все же только девять классов, да и не по всем предметам был, гм, хорошистом. Ну, может и правильно, если развернут – покидать обороняющийся город было как-то стыдновато, вернуться в строй без всякой там учебы – тоже достойный вариант.

Эшелон из гражданских разномастных вагонов грузился спешно – и тут торопили пассажиров. Организованные команды эвакуируемых и разрозненные «частники» штурмовали вагон хаотично и неупорядоченно. Серега, заняв удобное НП на верхней полке, взялся руководить размещением граждан и багажа. Сначала народ отругивался, потом посмеивался над шутками и особо ехидными предложениями по квартированию «начальника полувагона». Расселись по мере возможностей, едва детей распихали, тут и дал многозначительный гудок паровоз.

— Вот вы, молодой человек, горластый, как тот локомотив, – отдуваясь, сказал дядька в очках профессорского вида. – По сути верно, но нельзя же так оглушительно.

— Легкие разрабатываю, врачи велели. И без оглушительности нельзя – она дисциплинирует. Больше орать не буду, не беспокойтесь. А так-то имею опыт организаций эвакуации, как железнодорожным путем, так и морским, – скромно заверил товарищ Васюк.

— Оно и видно, опыт у тебя изрядный, мигом всех утряс, – проворчала худая женщина. – Но не рявкай так больше, детей перепугаешь.

— Да кто меня испугается? Меня только фашисты и боятся, а у нас тут все свои, – сказал Серега, подмигивая тесно приткнувшейся на нижней полке детворе. Девчонки смахивали на самых младших Аниткиных сестриц, только эти здешние – темненькие. А пацан на Яшу-катерника похож, только на совсем малого, карапузистого и хорошо подкормленного манной кашей.

Эх, товарищ будущий курсант. Есть у тебя опыт, знаешь, что может быть в дороге. Не, – потопление эшелона – это вряд ли, а вот бомбежки… Нужно будет с народом поговорить, неназойливо проинструктировать. Понятно, ленинградцы к обстрелам и бомбежкам попривыкли, но в пути это совсем иное дело, можно и подавить друг друга в паническом настроении…

Мелькала за треснувшим стеклом пожухшая и пожелтевшая листва, спешил длинный эшелон, стучали колеса. Выкатили уж за город, мимо дзотов и зениток, потянулись сгоревшие постройки, несло свежим дымом пожарищ, сквозь железнодорожный лязг доносилась артиллерийская канонада: вполсилы бьют, видимо, паузу наши и немцы взяли…

Пауза на юго-восточном направлении у Ленинграда будет недолгой. В ноябре немцы попытаются перерезать коридор у Мги, начнутся тяжелые бои… Чем они закончатся, в те дни никто не знал. На войне только так и бывает. Вот проезжаешь мимо позиций такой знакомой дивизии, и даже не догадываешься об этом – кругом военная тайна и никаких подсказок.

— Ты, малая, не терпи, а дай ему, буяну, сначала локотком слегонца, а потом прямого и честного щелбана по лбу. Слышь, неуемный, ты в курсе, что девчонок пихать не положено? – поинтересовался сверху зоркий товарищ Васюк. – Слушайте лучше, чего расскажу. В дороге пригодится, да и вообще всем нам надо бы по военному делу образовываться…

[1] НКО – Наркомат обороны. Разведкой накануне войны занималось сразу пять ведомств, включая Коминтерн.

[2] (К) В реальности первоначальная дата наступления была назначена на 6-8 сентября.

[3] (К) Дивизия не успела занять рубеж. В реальности планировалось занять указанную линию к 9 сентября, но там уже были немцы.

[4] (К) События ускорены. В реальности танкисты прибыли 6 сентября.

[5] В составе бригады было: 7 КВ, 22 Т-34, остальные машины - легкие танки Т-30 и Т-40.

[6] (К) На день раньше. В реальности стрелки атаковали 9 сентября.

[7] (К) К сожалению, в нашей действительности перерезать дороги района так и не удалось.

[8] (К) На день раньше, в нашей реальности эти события произошли 11 сентября.

[9] Нашим удалось выбить почти все немецкие Т-IV, в этот день в 12-й танковой дивизии немцев осталось только две «четверки».

[10] (К) В реальности этот план не был до конца осуществлен – атаковала в основном горнострелковая бригада, без серьезной поддержки.

[11] Устинов Александр Васильевич (1909-1995г) известный советский фотожурналист. В описываемые дни был военным фотокорреспондентом газеты «Правда».

[12] (К) В реальности потери врага были несколько меньше: немцы оценили свои потери в 20 танков, наши сосчитали 25 машин противника: 1 тяжелый, 16 средних, 8 легких, бронемашины и 9 орудий. Как обычно в те дни, точные типы техники, разница между бронемашинами и бронетранспортерами не очень учитывалась. В любом случае, потери 29-го тп немцев были очень серьезны.

[13] (К) В реальности полковник Валь остался жив, у немцев был смертельно ранен командир 2-го батальона 29-го тп.

[14] К сожалению, стабилизировать ситуацию удалось лишь позже. А в те дни немцы подтянули резервы, смогли выбить наших бойцов из Рабочего поселка №5, сбили 1082 стрелковый полк с западного берега р.Черная. Врагу удалось создать единый рубеж обороны. В развитии ситуации «К», когда сражение началось на двое суток раньше, к этому часу резервов у немцев для организации атаки попросту не было.

[15] (К) в реальности остатки дивизии, полностью потерявшие полк у Риги во время прорыва, действительно воевали у Юрмалы, отходили к Таллину, были переброшены на побережье Финского залива. Истаявшая дивизия была расформирована 19 сентября 1941 года, личный состав был распределен по частям, стоявшим в районе Ораниенбаума. Но в варианте «К» 67-я сд сохранила боеспособность и была отведена на отдых и пополнение. Способна ли одна «лишняя» дивизия сыграть роль в решающий момент операции – вопрос дискуссионный и его решение оставляется на усмотрение читателя.

[16] (К) 20-го сентября к немцам перебежала одна сволочь из 576-го сп, сообщивший о следующих попытках переправы через Неву. Немцы подтянули резервы.

[17] (К) к сожалению, в реальности немцам удалось отсечь нашу пехоту от танков и ликвидировать этот прорыв.

[18] Красноборского пехотного училища не существовало. Существовало Великоустюгское пехотное училище, оно же Пуховическое, еще до начала войны переведенное из города Пуховичи Минской области.