Темный янтарь-2

Глава 6. Пишмаш

Передовые позиции немцев у Петергофского шоссе (немецкая карта)

Грузились десантники в Угольной гавани. На сходнях Янис чуть не зажмурился при виде темной воды. В спину подпихнули:

— Эй, пулеметная душа, что тебя водит?

— Не видишь, я неуравновешенный, – огрызнулся Янис, умещая на плече тело пулемета.

Сходни были коротки, преодолеть все ж удалось. Но страх – откровенно позорный, малообъяснимый – так и холодил живот, да и то, что пониже. Глупо. Понятно же – идти десанту недалеко, вряд ли маршрутом вдали от берега. Тут быстрее убьет, чем утонешь. Глупо, но это обстоятельство утешало, поскольку именно страх утонуть товарища Выру-Вира изнурял.

Впрочем, особо исстрадаться Янис не успел – катера с десантом отошли совсем недалеко, у нефтебаков сблизились с другой группой катеров, имеющих на буксире шлюпки. Бойцы по команде начали пересаживаться в совсем уж маломерные плавательные средства, что было не особо удобно. В возне и передаче пулемета и коробов с патронами Янис от страха поотвлекся.

Катер-«ЗиС» потянул короткую связку шлюпок. Постукивал двигатель, от кормы пахло смолой и маслом, железом и соленой водой – очень знакомо. Рядом сидевший стрелок указал:

— Вон он – Пишмаш, а Матисов канал – вот тама. Братва, а ведь немцы молчат пока.

— Немцы молчат, а нам особо тоже разговориться не придется, – прошептал Витька. – У нас тыща патрон в лентах, и всё. А ящиков с патронами я что-то на погрузке не видел.

— Хватит нам для начала. Потом поднесут. Или вон карабинные патроны дозарядим, – проворчал Янис, которому от близости воды и бездельного ожидания снова поплохело. – Лучше бы нам хотя бы по гранате дали.

— Зачем гранаты? Вот то вовсе не пулеметное дело – напомнил Степан, что он не совсем уж немой третий номер расчета.

Все ж не очень понимал Янис характер подносчика лент – Степан вроде как делал все в точности, что по обязанностям положено, но ни полушагом больше. Или характер такой меланхоличный, или чует, что долго воевать не придется? Понятно, на войне многие бойцы в предчувствия верят – вон, в госпитале об этом частенько болтали и весьма красочно. Но ведь предчувствие – оно оттого и предчувствие, что смутное и неясное, нет ему никакого доверия. Если бы четко осознавалось – вот завтра меня убьют, то совсем иное было бы дело. Хотя что толку – убьют-не убьют, потонешь – не потонешь, – свое дело до конца делай.

Янис одернул себя за неуместные мысли. Сейчас высадка, о предчувствиях ли нужно размышлять?

Десантный отряд в две с половиной сотни бойцов[1] имел четкую задачу: высадиться, стремительной атакой пройти по тылам немцев, громя штабы и артиллерийские позиции, выйти в назначенный район и соединиться с основными силами морской бригады. Вот с точным местоположением десантирования и координатами «назначенного района» оставалось как-то смутно. Возможно, остальным бойцам роты это успели растолковать, а прикомандированные пулеметчики просто пропустили ориентиры и прочее. Но с отягощающим станковым пулеметом все равно только следом за остальными пойдешь, оружие не особо маневренное. И вообще товарищ Выру был уверен, что сориентируется – тут не море, опыт посыльного пригодится. Только бы побыстрее на твердой земле оказаться.

В этом отношении надежды Яниса вполне оправдались – берег незаметно оказался рядом, с передних шлюпок уже высаживались морские пехотинцы. В стороне – в отдалении – шла изрядная стрельба.

— Наши катера у Стрельны немца отвлекают, – сказал кто-то из готовящихся к рывку бойцов.

— Вот это правильно! – одобрил Витя, притоптывая ботинками. – А нас, кажется, немцы проспали.

На берегу действительно стояла тишина. Сам берег – довольно плоский, частично заросший камышом, – казался сплошной темной полосой. Где-то левее была «Избушка рыбаков», на которую должен был ориентироваться десант. Но там тянулись сплошные камыши, никаких очевидных строений, видимо, заросший залив, уходивший в глубину берега.

— Давай, орлы! Удачи! – с катера отдали конец, отвернули от берега.

— Вперед! Не сидеть! – скомандовал кто-то с передней шлюпки.

Бойцы прыгали в воду, Янис набрал побольше воздуха и взвалил на плечо пулемет.

— Оно там не особо глубоко? – нервно уточнил малорослый Витька, но ему никто не ответил. Бойцы поспешно брели к берегу, держа над головой оружие, хотя глубина была по колено.

Первый номер отчаянно сиганул в воду, чуть не перекувырнулся – станковая тренога на шее порядком мешала.

— Ну, Ян, Степка – пошли!

Янис, кряхтя, сполз в холодную воду. Нет, ничего так, действительно по колено, только пулемет кренит, мешает.

Через пару минут оказались на сухом, среди изломанного камыша. Выбрел отягощенный коробами с лентами Степан. Впереди кто-то приглушенно командовал.

— Нам-то куда? – Витька озирался и одновременно, не снимая, пытался лягаться, вытряхивая из ботинок воду.

— На командный голос, – посоветовал Янис. – Мы самая тяжелая артиллерия из всей имеющейся, должны отдельно указание получать.

С указаниями не очень сложилось, командиры ушли вперед, пулеметчики двинулись за бойцами, потом чуть передохнули. Янис разглядел в стороне невысокий длинный причал. Видимо, можно было и там высаживаться, тогда вообще бы не замочились. Хотя место открытое. Но где немцы? Может, вообще не туда десантировались?

Немцы напомнили о себе только минут через пять. По воде начали строчить из пулеметов, довольно густо, но бестолково. Десантники уже уходили от берега. Пулеметчикам передал приказ какой-то старшина – «не отставать!». Очень понятное, ценное указание. Вообще действовать с незнакомыми бойцами чужой роты было так себе удовольствие. Пулеметчики очень смутно представляли себе начальство десанта: вроде старший лейтенант командует и политрук при нем, но где они и каковы лицом – это не совсем понятно.

Двигались довольно быстро, но не то чтобы бегом. Немецкие пулеметы продолжали лупить непонятно куда, несколько раз хлопнул малокалиберный миномет, умолк.… Получалось довольно странно: положено громить штабы и артиллерийские позиции, но тут их не очень густо. Вокруг простирались лишь невысокие, но довольно густые кусты, островки камыша и ямы-канавы. Янис попытался встать на приканавную кочку, оглядеться. Расчет дружно зашипел:

— Не торчи! Заметят! Снайпер!

Единственное, что Янис успел разглядеть: плоское широкое пространство, на котором из серьезной растительности были только телеграфные да иные столбы. Еще виднелись неблизкие здания. Ближе всего возвышался солидный комплекс построек – видимо, как раз завод «Пишмаш», о котором бойцы упоминали. Угадывалась и дорога с какими-то вагонами.

— Вперед! Шире шаг! – передали спереди.

Наконец завязалась перестрелка. Как и подозревал Янис, немцы сидели на заводе, но судя по темпу стрельбы, противника там было не густо.

Прибежал посыльный:

— Пулемету подавить огневую точку противника!

Расчет остановился, привел пулемет в готовность к стрельбе. Конечно, позиция была вообще не позиция, куда выдвигаться и кого подавливать, непонятно.

— Что-то мы глупим, – предположил Янис.

— Ян, ты это давай… без разговорчиков! – строго призвал первый номер. – Как команда будет, так огонь и открываем.

Команды не было, поскольку впереди и без пулемета справились. Немецкий дозор частью удрал, частью был уничтожен, морские пехотинцы взяли трофеи: ручной пулемет.

Двинулись дальше, держась вдоль железнодорожной ветки. Янис цель маневра не особо понимал: судя по всему, артиллерии и штабов немецких тут вообще нет, с этим разведка напутала. Говорят «перерезать дорогу», так ее проще под обстрелом с завода держать. Здания там вполне приличные, просторные, забор кирпичный, даже башня вроде средневековой дозорной имеется – закрепись и держи оборону. Без артиллерии, конечно, так себе придется, но должны же пробиться на выручку наши…

— Вить, а куда наши-то другие взводы двинули?

— Комроты в обход повел, немца окружим[2], – отдуваясь, пояснил первый номер.

— Где мы его окружим?

— Ян, не выводи меня из себя. Откуда я знаю, мы же вместе идем, сам видишь.

Оставшиеся взводы десантников в потемках расположились на окраине какого-то поселка или технической станции[3]. Рядом тянулось Петергофское шоссе, трамвайная линия, располагался железнодорожный переезд. Сиротливо стоял на путях одинокий трамвайчик, висели оборванные провода. Пулеметчики окапывались у угла одноэтажного каменного дома. Янис удачно отыскал в сарае две полноценных лопаты и заржавленную, зато здоровенную кирку.

Успели наполовину вкопаться, как началась стрельба, передали приказ «пулемету выдвинуться на фланг, ближе к дороге», но с перебазированием расчет опоздал: обстрелянные на дороге немцы уже удирали. Валялось несколько убитых[4].

— Перлись в открытую, как будто так и надо, – пояснил боец с полуавтоматом. – Можно было бы ближе подпустить, и всех положить.

Слегка рассвело. В тусклой серости расчет копал уже третью огневую, Витька подгонял, хотя смысла не было – Янис осознавал, что неокопанных вмиг положат, а Степан привычно помалкивал, да махал киркой. Проблема была в непонятности: откуда немцы-то атаковать начнут? Первый номер ходил искать командира, вернулся с неутешительными новостями: ротного нет, а здешний взводный сказал «готовить круговую».

Немцы начали как назло – едва расчет сел позавтракать. Давясь черствым хлебом, Янис соскользнул в окоп и машинально глянул на часы: 7:10.

Почему-то установленный на фланге пулемет оказался сам по себе, на отшибе. Немцы атаковали с двух сторон, бой как-то быстро переместился в сам поселок, стреляли уже между домами. Пулеметчики обстреляли появившихся за железнодорожной насыпью немцев – те мигом исчезли и больше не показывались, а между тем бой в поселке явно отдалился. Расчет перебазировался на позицию на улочке – Степана оставили в старом гнезде, присматривать за насыпью, и если что – «мигом предупреждать». У длинного строения у дамбы кто-то бросал гранаты, далее звучали автоматные и винтовочные выстрелы, не жалея патронов лупил трофейный пулемет, изредка издалека бахала противотанковая пушка – судя по всему, немцы били избирательно, по домам поселка. Здесь же было пусто, на проезде валялась немецкая каска, больше никаких целей не наблюдалось. Встревоженный Витька взял карабин и убежал искать командира и требовать точных распоряжений.

Янис лежал за пулеметом и размышлял над тем, что поселок удержать будет трудно – он обширный, раскинутый. Два взвода это маловато: растворились среди строений и кустов, линия обороны не намечена, а пулеметчики, видимо, вообще в тылу оказались. И даже не очень понятно, в чьем именно тылу. Должна уже прорвать фронт бригада, подойти к шоссе основными силами. Стреляют в той стороне густо, артиллерия бьет, но звуки боя за последние час-два не приблизились. Видимо, не особо удачно прорыв идет[5].

От наблюдения Янис не отрывался, но все равно вздрогнул – немцы! Не то чтоб неожиданно – но ведь наглые какие, словно действительно у себя в тылу.

Немцев было с дюжину, двигались довольно плотной цепочкой: появились из-за мертвого трамвая, слегка пригибаясь, но вполне уверенно пересекали рельсы. И все куда-то правее смотрят – в сторону стрельбы. Краснофлотец Выру обтер ладони о бушлат и взялся за рукоятки серьезнее. Только без спешки. Немцы как по заказу идут: пулемет с фланга, фигуры в четкий профиль, дистанция метров в двести. Янис все же слегка нервно оглянулся: где расчет-то? Неужели Степан фашистов не видит? С его позиции должно же отлично просматриваться.

Гадать было уже некогда, да и размышлять, кто из немцев старше и команднее, тоже уже не время. Янис взял на прицел фрица покрепче телосложением – было в этом враге что-то представительное, может, фельдфебель какой. Спусковой рычаг поддался мягко – отрегулированный, с этим не напортачили…

После первой короткой очереди, часть немцев упала на землю, часть кинулась обратно за рельсы и трамвай – этих прытких Янис и прижал. «Максим» вздрагивал на своих трех коротких ногах, бил точно… вот вскинулся, перевернулся на спину и замер еще один немец. По ползущему… куда ты, курадов сын, на рельсах тебя только виднее…

Янис перенес огонь на залегших – эти пытались отползти в лужу, что тянулась вдоль путей… нет, мелковат водоем… щелкают пули по воде и грязи, подлетел распоротый цилиндр противогаза, дергаются тела, кто-то там невнятно кричит…

Пулемет умолк…, шел дымок из надульника, лежали неподвижные тела.… Двое все же изловчились, за трамвай проскочили, там не достать. Ответного огня немцы вроде и не открывали. Да и время-то прошло… полминуты секунд, неполная лента…

Янис торопливо вытер рукавом бушлата лицо. В пот бросило, и в груди клокочет, в кашель тянет. Легко-то как получилось. Не ждали немцы. Сейчас-то они не ждали, через пять минут ты ждать не будешь…

Тускло блестели у невысокого бруствера гильзы. Янис вновь и вновь оглядывался. На спине… словно ни бушлата, ни вещмешка – совсем голая спина. Появись из-за дома кто – безоружен краснофлотец Выру: пулемет не винтовка, его мигом не перекинешь. Где же парни-то?

В груди ёкнуло – из-за угла выскочила приземистая фигура с карабином наперевес. Витька…

Первый номер упал в окопчик, задыхаясь, вопросил:

— Ян, ты стрелял?!

— Э, тут что, иных пулеметов много? Вон, лежат как на выставке.

Витька глянул:

— Ох, десятка два! Здорово! Только это, Ян… нам отходить нужно. Прям сейчас. Нету наших за спиной, вообще никого.

— Что, вообще нету?

— Убитого видел. А так никого. Дальше, на окраине стреляют. Похоже, наши из поселка в поле отступили. А между нами немцы. Ян, драпать надо. Может, прорвемся. Ох, зальют нам щас жира за шкуру…

— Спокойнее. Снимаемся, Степана захватим, полем слева обойдем, там вроде тихо. Берись…

Оттащили пулемет, перебежали к первой огневой позиции…

Степана не было. Валялись короба с лентами, лопаты, сумка с принадлежностям… Пусто.

— Не мог же он… — Витька осекся.

— Молчун он был, так и деру дал. Курад с ним, решай, командир, куда двигаем.

— «Решай»… Да тут полная полундра. Как мы с пулеметом проскочим? Ян, ты же опытный. Чего делать? Если пулемет бросим, нас под трибунал…

— Э, что трибунал, хорошее же оружие, мы в порядок привели, жалко бросать. Давай в обход. Немцев здесь не так много.

— Куда в обход, Ян? Вот куда?! По кустам?

— Вить, давай без полного подрыва полундры. Посматривай, а я сверху гляну, – Ян перебежал к дому, ухнул, запрыгнул на невысокий навес у двери, оттуда до проломленной крыши уже рукой подать…

Окраина, столбы, низкая поросль кустов, низина с пятнами луж и канав. Сверкнул выстрел, рядом другой… Темное пятнышко – лежит краснофлотец лицом вниз, вот – немцы почти рядом, пригибаются, сливаются с кустами. Там раненного оттаскивают… Дальше, на дамбе противотанковая пушка, низкая и невеликая, возятся немцы-артиллеристы.… Судя по направлению ствола, наших уже выбили из поселка, в камышах и кустах сидят…

Янис помянул курада, спрятал голову в чердачный сумрак, может, это и спасло…

Снаряд разорвался под стеной. Понятно, не самый крупнокалиберный, но пулеметному второму номеру многого и не надо. Порядком оглушенный Янис скатился по навесу на землю. Витька лежал в ячейке:

— Жив?!

— Да вот… — Янис хлопал себя по макушке. – Растяпа, бескозырку сшибло. Э, бежим. По нашей позиции пристреливаются.

— Куда бежим-то?!

— В обход. Давай быстрей. Да куда ты столько?!

— Не бросать же боезапас?! — Витька одной рукой пытался ухватить два короба с патронами, другой тянул за ствол пулемета.

Янис плюнул, повесил на шею сумку ЗИПа.

Нагруженные как ломовые лошади, пробежали до канавы, что уходила наискось вдоль дороги.

— Ян, завязнем!

— Выбор какой?

Пригибаясь, тащили пулемет по бесконечной канаве, тренога цеплялась за откосы, под ногами булькало, леденющей воды было по колено, а где и выше, жижа так и норовила ботинки засосать. Дотащились до узкой осушительной трубы, мелкого Витьку уже шатало.

— Стой! – не по должности скомандовал Янис. – Как хочешь, но надо малость разгрузиться. У нас все же не полный расчет, всё не уволочем.

— Пулемет бросать нельзя, – прохрипел первый номер.

— Я не про пулемет, – Янис раскрыл сумку с принадлежностями, переложил лучшие инструменты в вещмешок, остальное безжалостно утопил в канавной жиже. – Карабин давай сюда…

Затвор пришлось буквально расковыривать – наглухо забился желтоватой грязью.

— Я не нарочно, – с тоской пробормотал Витька.

— Понятное дело. К твоему росту и должности сподручный наган полагается.

Пришлось пережидать: по дороге проехали машины с немцами[6], видимо, вражеская подмога к поселку выдвигалась. Ничего, было время с затвором разобраться.

12:20. Двинулись. При себе оставили единственный короб с патронами – Витька уже не возражал – все физические силы расчета на сам пулемет уходили.

— Ян, мы же обратно идем – к немцам от наших, – пропыхтел первый номер. – Вообще не пройдем.

— Да мы уже все равно отрезаны. Пережидать придется. Ничего, до фронта пара километров, просочимся.

Канава кончилась. Пулеметчики залегли, озираясь и переводя дух. Впереди возвышался завод Пишмаш: разбитые стекла окон корпусов, кирпичные стены, уже знакомая башенка.

— Туда?

— А если там немцы?

— Уже заметили бы. Оттуда хорошо просматривается.

Под прикрытием забора пролезли сквозь пролом на территорию, пошатываясь, прорысили к ближайшему окну корпуса. Ян подсадил первого номера, поднял пулемет, втроем свалились внутрь – силы окончательно иссякли.

— Пусто вроде, – пробормотал Витька, прислушиваясь.

— Дозор тут был, мы его выбили. Сейчас немцы наших теснят, не до завода немцам. Да он и немаленький, есть где спрятаться.

— А дальше? Ян, ты в плен пойдешь?

— Вряд ли. Если немцы дознаются, что в Лиепае добровольцем воевал, всё одно расстреляют. Хотя может, и нет. Э, нету у меня сил в плен сдаваться, не хочу. Стемнеет, будем к нашим пробиваться. Думаю, вдоль берега вполне можно пройти.

— Верно, поддерживаю этот план. Только как бы нам мокрым не померзнуть, а, Ян?

Опытные бойцы замерзнуть не имеют права. Отыскались мешки из-под чего-то, пахнущего смазкой, не плащ-палатки, но плечи греют. Пулеметчики осмотрелись, перебрались в помещение поменьше. Здесь окно выходило на другой корпус, дуло поменьше.

— Жить можно, – невесело констатировал Витька. – Только видом похожи мы с тобой… Лучше не говорить на кого.

— Не на параде, – Янис глянул на тяжелые от грязи брюки, поправил мешок на плечах и продолжил чистить затвор пулемета. – Давай ленту просушим, а то точно задержки будут.

— Да она не особо промокла, – отметил первый номер, ковыряясь с коробом. – Слушай, Ян, а вот за что мы с тобой пулеметчики? Если вдуматься, не так уж и грешили в жизни.

— Кто-то должен. Причем, кто-то поумнее и потолковее. Пулемет – это сильная вещь. Особенно когда его используют с толком, – проворчал Янис, собирая пулемет.

«Максим» был в относительном порядке, а вот самого товарища Выру познабливало и опять кашель донимал. Не хватало еще заболеть, в груди чувствовалось что-то нехорошее, ненужное организму. Наверное, ранение о себе напоминает, не одобряет бестолковой беготни по канавам. С другой стороны, немцам там – у трамвая – тоже досталось. Не все им, сукам, по кораблям бомбами кидаться безнаказанно.

Согреться особо так и не получилось, но когда сахар НЗ доели, стало как-то чуть веселее.

— Жратвы теперь вообще нет, зато меньше нести, – заметил Витька. – Как пойдем-то, Ян? Если честно, я только по шоссе ориентиры в голове держу.

— Шоссе, вроде, вдоль берега и идет. Что не особо лично для нас удачно, немцы шоссе особое внимание уделяют. Хотелось бы карту, но и так понятно, – Янис прикрыл глаза, пытаясь представить берег, малоизвестную Стрельну и Урицк, прочее. – Как говорится: «двинем строго по плану, а далее по обстоятельствам». Темнеет сейчас относительно быстро, это нам на руку.

Витька кивнул, озирая стены в добротной, пусть местами оббитой штукатурке:

— Слышь, Ян, а чего мы десантом завод не захватили? Он крепкий, держаться можно. Пока еще немцы сюда пушки и танки подогнали бы.

— Добротные корпуса, – согласился Янис. – Но у нас вроде другой приказ был - «громить артиллерию, идти на соединение».

— Угу. Только артиллерией тут не пахло. Ее уже позже приволокли, специально для нашего десанта.

— Бывает. Ошиблось командование в планах, оно случается.

— Ладно. Значит, вдоль берега, говоришь… – Витька замер.

Янис тоже услышал негромкий разговор снаружи. Немцы…

Немцев было негусто: восемь человек, стояли между корпусами, слегка рассредоточившись, оружие наизготовку, один тыкал рукой, остальные вертели головами, слушая приказ. Понятно, строения будут проверять.

— Наших ищут, – прошептал Витька.

— Да нас вот и ищут, – поправил Янис.

— Давай лупанем? – бледнея даже сквозь грязь на лице, предложил первый номер.

Янис пожал плечами, вместе вскинули тяжелую треногу к оконному проему, бережно поставили. Короб с лентой ждал открытым.

Закладывая ленту, краснофлотец Выру, только вздохнул. Обнаруживать себя было неразумно, прятаться и ждать – так же неразумно. Помещения просторные, но спрятаться тут особо негде. Найдут. Особенно с пулеметом. Ближний бой, когда в наличии имеется единственный карабин – так себе обстоятельство. Лучшее уж не ждать.

— Бей! Ты сегодня меткий, – прошептал Витька.

Ждать действительно было нечего: немцы уже начали расходиться, двигаясь к намеченным дверям и воротам.

Первой очередью Ян достал дальних – срезал двоих удачно. Дальше пошло совсем негодно: немцы, словно ошпаренные тараканы брызнули во все стороны, мигом исчезли в мертвой зоне. Да, у переезда вышло поудачнее. Пулеметчик послал еще одну длинную очередь – исключительно для острастки – и гаркнул:

— Драпаем!

— А пулемет?!

— Затвор сниму, а если тащить… Бойцы ценнее железки, – Янис, срывая ногти, оттянул разрезную чеку, снял затыльник.

Немцы были уже где-то рядом – слышно, как зазвенели стекла в цеху. Витька метился из карабина, но не особо уверенно, поскольку разом в две стороны. Янис толкнул товарища в бок – вместе метнулись к окну, наружу мелкий первый номер выпал гораздо скорее, чем в цех забирался. Янис перевалился следом, сильно поцарапал руку, рядом в стену неприятно стукнуло… стреляют. Вдоль забора бежало несколько немцев… и с другой стороны, тоже…

— Окружают! – пискнул Витька, приседая на корточки.

— Стреляй! И к забору.

Витька пальнул навскидку, попытался перезарядить – затвор не слушался.

— Драпай! – взвыл Янис.

Первый номер выронил карабин и заячьими – внезапно резкими и длинными – прыжками понесся к пролому в заборе. Немцы такого отчаянного, встречного и практически атакующего маневра не ожидали, попадали, чуть ли не залпом бахнули из винтовок. Но мелкий Витька особо ждать не стал, ловко упал-кувыркнулся, взметнулся на кипу старых досок и одним махом исчез за кирпичным заводским забором.

«Не иначе, спортсменом в комсомоле был» – подумалось весьма неуместно Янису, подхватывающему с земли карабин. Мысль была глуповатая, поскольку сейчас краснофлотца убивать будут, и надо бы размышлять о чем-то дельном.

Янис рванул к пролому, сигать через такой забор сходу нечего было и думать. Один из немцев заорал «хальт!», остальные целились без лишних слов. Срежут, тут метров двадцать, а то и меньше. У ближайшего немца от старательного прицеливания и полного сосредоточения аж губа оттопырилась, оскалились желтые зубы. Курит много, пагубная привычка…

…Немцы начали стрелять, но мгновением раньше товарищ Выру, засмотревшийся на вражеские зубы, споткнулся о крайне твердую железку. На рывке, да о такую чугунину… должен был растянуться в грязи, да тут еще вторая нога поехала. Ахнув, Янис совершил крайне нелепый пируэт, бахнулся боком о доски, не особо сбавив скорости, покатился по деревяшкам… Немецкие пули, видимо, прошли совсем рядом, но было не до них – по ощущениям от падения и насмерть убился. Исключительно по инерции вскочил на ноги; вот он, пролом, за спиной орут, щелкают затворами, немцы.

— Немцы! – кричали и за забором.

Удивиться Янис не успел: уже сам выпал по ту сторону пролома. Действительно немец: стоит почти вплотную к дыре, вполоборота, с винтовкой наизготовку, а в пяти шагах перед ним Витька с искаженным лицом и приподнятыми в стороны руками.

Да что ж это, курад их возьми, немцев-то столько везде?!

Немец наводил ствол винтовки на новую цель, Янис стоял на одном колене, сжимая скользкий карабин за цевье ближе к стволу. Стоило выпрямиться…

…Выпрямлялся товарищ Выру быстрее, чем думал. И руки сами сработали… Левой отпихнул в сторону винтовочный ствол немца, правая, отягощенная карабином, взяла размах… Траектория была широковата, это от личной длиннорукости… немец успел выпучить глаза и открыть рот для вопля. Приклад карабина с лязгом двинул врага сбоку, под срез каски…

…Однако снесло гада так, что ухвативший вражескую винтовку Янис и сам едва устоял на ногах…

— В канаву!

Несясь к спасительной траншее, осознал, что сам же и орал. Впрочем, орал своевременно, Витька летел впереди, пригибаясь к жухлой траве, скача всё в той же заячьей манере. С ходу исчез-провалился. Янис чуял, что сейчас в спину будут стрелять из-за заборного пролома, как назло, ремни винтовки и карабина норовили подвернуться под ноги, запутать. Скакнул, уже теряя равновесие, за спиной стукнул выстрел, сразу второй, но уже проваливался товарищ Выру в земную твердь…

…Дно, полное воды и грязи, было относительно мягким, но проклятый карабин встал строго поперек, краснофлотская грудь в него неслабо стукнула, вышибла дух. Всё, дальше и шагу не ступить. Мыча от боли, Янис бросил вредоносное, хотя и штатное вооружение, разворачиваясь, вскинул немецкую винтовку. Чувствуя, что задыхается, на миг приподнялся… немцы уже выбирались из пролома. Спуск послушно поддался под пальцем, винтовка бахнула… передний фриц завалился, следующий мигом спрятался обратно за кирпичи. Ага, не нравится?

…Янису и самому ничего не нравилось, уползал, торопливо хлюпая по воде на четвереньках, волок за собой оба оружия. В глазах было темно от боли: ушибленная спина, вышибленный из-за ребер дух, да еще приклад трофейной винтовки во время поспешного выстрела съездил по скуле. Ну, некогда было человеку прикладываться как следует, спешил, что ж сразу в физиономию-то?

Недалеко бахнуло покрепче… граната. В канаву не попали, но комья земли на макушку и за шиворот краснофлотца шлепнулись. Из-за забора наугад швыряют, опасаются. Они же не знают, сколько здесь десантников…

— Ян, поверху оно быстрее!

Впереди Витька выкатился из неглубокой канавы – по-своему, по-спортивному норовит напрямик рвануть.

— Лежи! Там левее…

Мелькнула длинная ручка «колотушки», разрыв левее, Витька пригнулся, стартовал почти на карачках, второй разрыв… краснофлотец свалился обратно в канаву. Ага, осознал. Кто ж от гранат и винтовок по открытому полю бегает?

Ничего Витька Кудряшов не осознал – осколками его достало. Лежал в воде, хлопал ошалевшими, полными боли и недоумения глазами.

— Куда? – прокашлял Янис.

— Нога… обе, кажется.

— Голову пригни, – Янис прополз по товарищу, безжалостно вдавливая в воду, ухватил за ворот: — Карабин держи.

— Нахрена? Его заклинило.

— Держи, говорю! – зарычал Янис и поволок первого номера.

Сзади снова хлопнула граната, дважды пальнули из винтовки. Атаковать немцы не спешили, справедливо полагая, что русским из прямой водоотводной канавы-траншеи деваться некуда. Но то было не совсем так…

— Я говорил… вот он… ровик, – с трудом выговорил Янис – спину болью так и терзало. – Туда он, влево поворачивает.

— Да я не слыхал, – тихо прошептал Витька. – Я там тоже тебе кричал, что немец. Он, гадина, видимо, пролом охранял.

— Да … с ним. Не вздумай башку приподнимать, тут мелко, – Янис тащил раненного задним ходом, пятясь, извиваясь и торопясь по неглубокому, заросшему травой поперечному ровику. И как запомнил, что он тут? Видимо, по старой посыльной памяти, в Лиепае частенько ориентироваться по промелькнувшим мелочам приходилось.

Немцы выбрались в поле и двинулись вдоль канавы только минут через десять. Шли осторожно, оружие наготове. Отползшие много левее десантники, наблюдали из невысоких кустов.

— Не должны заметить. Ровик неприметный, а трава должна выпрямиться, – сказал Янис, возвращаясь к перевязке ног первого номера. Один перевязочный пакет уже кончился, пришлось вскрывать второй. Не то чтобы ранения были обширными: левую ногу исковыряло мелкими осколками, правую зацепило одним, но покрупнее, видимо, и кость задело, хотя и не перебило.

— Себе бинта оставь. У тебя рука кровит, – прошептал Витька.

— Да порез там, мелочь. Вот бок я опять сильно отшиб.

— Я и говорю. Бинт на меня не переводи. Все равно не вытащишь.

— С чего это? Ты не особо тяжелый.

— Это с чем сравнивать. До наших-то теперь и здоровому не дойти, – вздохнул Витька. – Оставь мне винтовку немецкую, я пару гадов еще с собой прихвачу.

— Фиг тебе. Винтовка хотя бы чистая и стреляет. Ну, относительно чистая, и в ней всего четыре патрона. Кстати, карабин тоже можно отчистить. У тебя патроны есть?

— Откуда? Это же твое оружие. Ты и обязан патроны носить.

— Выдали бы подсумок, носил бы, – Янис пытался лечь удобнее. – Ты мне как комсомолец честно скажи – это что, особо толковая операция? Не с политической, а чисто военной стороны, а? Как это? Пулеметный расчет бросили, разведка напутала, задача бойцам непонятна, командиров нет. Не, кроме тебя, главного и первого пулеметного номера, ты-то, понятно, есть.

— Говно это, а не операция, – признал Витька. – Но будь другом, не мотай мне душу. Мне, видать, все равно помирать.

— Раненых бить не положено, но нынче могу сделать исключение, – пригрозил Янис. – Заткнись и силы сохраняй. Выберемся. Тут, если вдуматься, до наших вовсе недалеко. Это если напрямую. Напрямую, у нас, конечно, не выйдет, но мы эти обстоятельства учтем.

— Да куда идти? Там бой, мы прямо к немцам в лапы выползем. Карты нет, да и с картой…

— С картой и разговора не было бы. У меня друг по немецким тылам сотни километров прошел. От Лиепаи аж за самый Таллин пробирался. Плевое дело, но нам нужно и твои ноги учесть, – Янис закряхтел. – И мою спину. И ногу. Я у забора здорово споткнулся.

— Я тоже, когда тикал, как запнусь – и прямо на доски. Даже не помню как взлетел. А про «сотни километров» заливаешь, небось? Слушай, вода у нас есть? Пить хочется.

Вода у Яниса как раз была, полная фляга в вещмешке, поскольку пулеметчик без воды… впрочем, и не-пулеметчику питьевой запас тоже не повредит. А за утерю ценного станкового оружия, видимо, придется ответить.

Немцы особо не усердствовали, проверили канаву и вернулись к заводу. Янис решил на всякий случай еще выждать и начать потихоньку двигаться. Собственно, быстро шнырять все равно не получится: тут уж совсем лазаретные десантники остались. Но скоро будет темнеть, шансы-то есть…

На часах было 16:16[7]. Вблизи стрельба стихла, где-то шла перестрелка, доносились звуки дальнего боя: видимо, бригада все еще пыталась наступать и пробиваться к заводу и поселку. Янис разобрал затвор карабина, прочищал, мерз и размышлял. План, если неспешно подумать, имелся единственный: двинуть вдоль берега залива, там камыши, берег низкий, не особенно ценный в стратегическом смысле. Проблемы будут, когда к передовой удастся выйти. Сначала нужно между немцев просочиться, потом свои будут опасны. Василек, помнится, так и говорил – « переход нейтральной полосы – самый опасный момент». Ну, добраться до этого «опасного» еще должно очень повезти краснофлотцам.

***

Ночь выдалась бесконечной, порой в башке Яниса начинала дрейфовать мысль «лучше бы тогда в море утонул», но для малодушия не оставалось сил. Хорошо, у прибрежного сарая на армейскую шинель наткнулись.

Местами волок Витьку через камыши на шинели волоком, но чаще на закорках. Двигались медленно: из осторожности, но больше от откровенного малосилия. Первый номер страдал, но по большей части молча, проявлял комсомольскую стойкость и сознательность. Периодически отдыхали на насквозь мокрой шинели.

— Я слегка могу ходить. Если на левую ногу опираться, – напоминал Витька.

— Совсем кровью изойдешь. Давай уж так, чтоб ты не отвлекался, наблюдал. Я-то, чтоб тому кураду, толком ничего не слышу, – Янис давил рвущиеся из груди хрипы и кашель.

— Ладно, наблюдаю.

А ведь не сплоховал товарищ Виктор Кудряшов. На немецкий пост чудом не наткнулись, но все же вовремя засекли. Немцы устроились под одиноким столбом непонятного технического назначения – там, видимо, был бугорок, не такой мокрый. Не курили, гады, только чуть слышно переговаривались. Наверняка бы услышали плеск и чавканье, но над головами у фрицев ветер позванивал обрывками проводов. Спасла эта «эолова арфа» краснофлотцев…

Обходить пришлось далеко, делать крюк почти до самого шоссе. Сгрудились на дороге наши разбитые, частью сожженные машины, тускло блестели осколками окон. Полз Янис, волок раненого, шинель, оружие. Где-то левее ударил-застрочил автомат, гадостно крикнули по-немецки, нет, то к ползущим отношения не имело.

Под невысокой насыпью наткнулись на мертвеца: утонул в бурой траве и воде, даже непонятно, чей этот солдат.

— Может, патроны на нем есть? – предположил Янис, с трудом переводя клокочущее дыхание.

— Не трожь! Он, по-моему, разбухший. Заразу поймаем.

— Э, и правда, куда ж мы с заразой…

Рассвет застал в камышах. Звуки перестрелки и разрывов вроде приблизились, но не сказать,что ощутимо.

— Ян, а мы, случаем не по кругу ползаем? – простонал Витька.

У товарища Выру и у самого возникала такая безумная мысль, но она была заведомо неверной. Несмотря на издыхаемое состояние, Янис чувство направления не терял, опять же к шоссе не приближались, к немецкому посту не возвращались, да и берег чувствовался – дуло с него. Но эти заросли камышовые… впрочем, тонуть в море всё равно было страшнее.

— Вить, ты не сомневайся. С курса не собьемся, а излишняя лихость да скорость нам сейчас вредны. Переждем и выползем.

— Ладно, – первый номер закрыл глаза. Лицо его было бледно-грязным, нос стал острым. Вчера зайцем скакал, сегодня вообще воробей умирающий.

Пережидать до темноты сил не оказалось – замерзли до полусмерти мокрые бойцы.

— Поползем? – спросил Янис, прислушиваясь к разрывам отдаленного артналета.

— Поползем, – равнодушно согласился первый номер – ему было худо.

Продвинулись слегка, снова пришлось остановиться – Янис чувствовал, что рядом кто-то есть. Видимо, вот та возвышенность с кустами – обитаемая, и оттуда просматривается все. К берегу бы свернуть, обойти, но в ту сторону немцы наверняка усиленнее наблюдают, про десант враг знает, ждет.

— Может, оставим шинель и винтовку, да налегке рывком? – шептал Витька. – На нас все равно один карабин на двоих записан. Пойдем? Я могу на одной ноге.

— Э, ты кенгуру, что ли, на одном хвосте скакать?

— Причем тут звери? Померзнем же. Ты уже простуженный, бронхит, наверное.

— Пока громко не кашляю, держусь. И ты держись, не вскидывайся. Тут только зашурши – срежут мигом.

Выжидали, едва слышно беседовали, поскольку мокрый человек в камышах иначе с ума сойдет. Витька вновь рассказывал о своих широких знакомствах среди женского пола и всяких любовных случаях. И ведь не особо врал. Просто удивительно, что в нем, неочевидном герое-любовнике, этакого девушки находят?

Три с лишним часа мучительного ожидания. Но не напрасно. Смену немецкого «секрета» видели отчетливо – пришло четверо гадов, растворилось в кустах, ушло четверо. Янис молча, показал часы: 16:05 – почти как в аптеке по смене у немцев распорядок.

— Давай оползем? – прошептал Витька. – Место знаем, возьмем крюком левее и пошире…

— Если рассуждать логично, там еще пост должен стоять. Лучше здесь, но в темноте. Видишь низинку через дамбочку? Собирая силы, сам поползешь, если вдвоем, точно заметят.

— Да разве это низинка? Разве что тощему ужу впору.

— Можно подумать, ты сильно разжиревший. Медленно, без спешки.

— Да мы здесь и околеем. Без всякой спешки, да.

Не околели. Мучимый болью в распухших ногах и желанием курить, Витька пытался жевать махорку, но не осилил – вкус-то вообще.… Зато в кармане приблудной шинели нашли кисет с самосадом, письмо и абсолютно размокший сухарь. Вывернули вместе с подкладкой, выскребли месиво ложкой.

— Бесподобно. Заодно вроде как и покурили на халяву, – печально прошептал Витька.

— Э… – Янис пытался стереть с губ крошки мокрого табака, но руки были слишком грязные, да и дергало голову внутренним, сдерживаемым кашлем. Вернулся к мокрому письму: — Егором Николаевичем человека звали, а может Никифоровичем…

— Это хорошо. Какие еще новости?

— Ну, шлют ему сердечный привет. Дальше непоправимо расплылось.

— А подпись? Подпись есть?

Подпись была, и даже не одна. Но неразборчиво. Видимо, семейным человеком был Егор Николаевич-Никифорович. И, судя по шинели, довольно рослым, солидным мужиком. Наверное, в возрасте человек.

Обсудили судьбу неизвестного Егора. Вполне может, и жив еще.

— Ну, готовимся? – Янис оценил небо, начавшие расплываться в сумерках кусты у немецкого поста.

— Я на локтях. Должен совладать, – прошептал Витька…

Совладали. И пост миновали, и потом мимо опасных развалин пробрались. Во тьме уткнулись в какой-то прудик или заливчик, там пришлось прямо по воде перебираться. Ну, в воде раненый краснофлотец был чуть легче.

— Теперь точно околеем, – предрек в камышах Витька. – Ночь вообще ноябрьская.

Не околели, поскольку пробиваться пришлось сквозь густоту непролазную. Янис нащупывал дорогу, перетаскивал раненого, вторым заходом шинель и карабин – сдвинуть всё с места за один раз уже не имелось сил. Стреляли где-то недалеко, лупил пулемет – по звуку – «максим». Но то уже не трогало – только движение-волочение, боль в спине и груди, рвущийся кашель…

Наткнулись на полный воды окопчик перед рассветом. Бежала рябь по темной воде, Янис зачерпнул, умыл пылающее лицо.

— Похоже, горишь, Ян, – прошептал Витька. – А у меня ноги как колоды ледяные, даже не особо и болят.

— Ноги, они… — Янис замер, давя в себе ненавистный кашель.

Первый номер тоже услышал неясное шуршание, начал выковыривать из затвора карабина грязь.

На фоне неба ясно мелькнул пригнувшийся силуэт, издавший однообразное шуршание. Башка в островерхом суконном шлеме, не, это едва ли немец…

— Стой!

Человек замер, словно сходу наткнувшись на острие штыка, уцепился за катушку с телефонным проводом на боку. Потом прошептал:

— Ты что, дурак, в меня целишь? Я же связь.

— Чья связь? – просипел Витька.

— Наша я связь, наша…

Петергофское шоссе. Трамваи у переезда. Осень 1941. (немецкое фото)

Получалось, выползли. Телефонист указал, куда двигаться. Оказалось, уже были в относительном тылу, боевое охранение проползли незаметно. Местный младший лейтенант о десантниках знал, сразу позвали санитаров. Здоровенный боец оценил раненого, крякнув, подхватил на спину, и как ребенка унес первого номера – Витьке совсем уж поплохело, обмяк.

А для краснофлотца Вира-Выру ничего не кончилось. Стоял в подвале полуразбитого дома – от тепла, шедшего от печки, ломило виски. Нужно было сосредоточиться, отвечать точно и строго нужным тоном, но не получалось.

…— «Пулеметчик…»! И где?! Где, я спрашиваю?! – рычал высокий, ссутулившийся под низким потолком, человек. – Где?! Вверенное?! Вам?! Вооружение?!

— Выведено из строя, товарищ батальонный комиссар. Затыльник вот снят, – Янис кивнул на содержимое своего выпотрошенного, вываленного на стол вещмешка.

— Бросили пулемет? Оставили врагу? Знаете, что за это положено?

— Никак нет. Ленты кончились. Стрелять было нечем…

— И это оправдание трусости?! Обязаны были вытащить! У нас каждый пулемет на вес золота. Ленинград стоит насмерть! А вы?! Мерзавец вы, а не советский краснофлотец! Тряслись, собственную жизнь спасали?

— Раненого вытаскивал.

— Товарищ батальонный комиссар, он действительно с раненным вышел. В санбат отправили, – негромко сказал кто-то из полутьмы у стены.

— Не сметь защищать труса! Добренькие?! Выскочила рота, частично спаслась[8]? За тем их в десант посылали?! Он пулемет бросил! Обязан был до последнего патрона, до последнего вздоха…

— У меня четыре патрона остались. И те в немецкой винтовке, – тяжело сказал Янис, и осознал, что идет вовсе не туда, получится худо. Нужно совсем иначе разговор вести. – Товарищ батальонный комиссар, наш расчет выполнил приказ. Мы были на фланге, прикрывали взвод со стороны трамвайной линии. Отразили атаку немцев, патроны заканчивались. Перешли на запасную позицию, оказалось, мы уже отрезаны. Пытались выйти к роте со стороны завода Пишмаш. Снова наткнулись на немцев, расстреляли последнюю ленту. Может, виноваты в чем, но ведь, ни связи, ни подачи патронов…

— Оправдываться научились? Формулировки вон какие отточенные. Или это немецкая, хорошо заученная инструкция?

— Никак нет. Я же доброволец, был связным от рабочего отряда при штабе 67-й стрелковой, нас учили как докладывать положено и как сквозь немцев прорываться, – пробормотал Янис, твердо сознавая, что сейчас не время скромность проявлять.

— Доброволец он! А пулемет…

— Товарищ батальонный комиссар, боец едва на ногах стоит, раненный, – осторожно, но настойчиво сказали из полутьмы. – Ну когда его немцы завербовать могли? Тем более, рабочий, доброволец…

— Разберемся. С каждым разберемся, – процедил безжалостный человек. – Петковский, связь есть? Соедини меня со штабом бригады…

Янис почувствовал, что его безмолвно подталкивают к двери.

На улице стало чуть легче, но ноги все равно подгибались.

— Эй, ты чего - валишься?! – обеспокоился кто-то.

— Валюсь, – признал очевидное Янис.

Помнилось, как на телеге везли, потом санитар, ругаясь, бушлат снимал…

***

Окончательно пришел в себя краснофлотец Вира-Выру в госпитале. Вроде как и не выходил никогда из таллиннского: опять спину обрабатывали, кололи, и бинтовали. Правда, теперь была еще и распухшая рука, постоянный кашель и высокая температура. Впрочем, жар сбили быстро, ноги слегка держали. Смешно, но часы, вовремя спрятанные под рукав тельника, уцелели, а еще имелась квитанция о «изъятом у краснофлотца Вира комплекте формы» – обещали вернуть при выписке. Хорошо здесь дело по хозяйственной части поставлено. Да и госпиталь был куда посолиднее: просторный, немного даже парадный. До войны, оказывается, сугубо женский был, специализированный – Центральный институт акушерства и гинекологии Наркомздрава[9].

Через четыре дня ранбольной Выру, в одних пижамных штанах, стоял перед военврачом.

— Штанины подними, – сурово приказал доктор.

Был он сухонький, с седой бородкой, из-под халата нелепо торчал широковатый ворот гимнастерки с тремя перекосившимися «шпалами» в петлицах. Физиономия брезгливая, сморщенная, словно на завтрак уксус с лимоном пил.

Янис поднял штанины.

— Спиной повернись.

Ранбольной повиновался, с печалью догадываясь, что сейчас начнут заставлять спустить штаны, допрашивать и ругать, не иначе, про пулемет опять вспомнят.

Бородатенький отчетливо фыркнул, пошелестел бумагами на столе, видимо, изучая справки и остальное.

— Бляди! Мерзавцы, … им в селезенку. Неучи тупорылые, семинаристы! – рявкнул старичок неожиданно зычно.

Янис вздрогнул.

— Мерзавцы… им в печень, сапожники холодные, мать их растак ливером… — продолжал наращивать залп всем бортом военврач. – Да не вам это, не вам! Гречихина, уши заткните!

Медсестра за столом уши затыкать не стала, только прикрылась регистрационным журналом.

— Нет, ну что за говно?! Как можно?! Во флот?! В пулеметы?! После такой травмы?! С таким легким?! Иуды подколеновы! – фальцетом выл военврач. – Расстреливать за такое надо! Мать их в душу…

— Товарищ полковник… – сдуру попытался влезть Янис.

— Да, полковник. Вашу налево, итить, – взорвался буйный врач. – Полковник военврачного первого ранга звания, а толку-то?! Вот сейчас буду рвать остатки волос на полковничьем черепе. Ибо стыд и позор! Мы этих проходимцев как и чему учили?! А вы сами-то куда смотрели?! Сдохнуть хотите, краснофлотец он, понимаете ли, Вира?! В военное время это хуже дезертирства, вас же еще и хоронить придется! Подыхать, да, решили?!

— Нет, не решил, – отрекся Янис. – Но я же ничего такого…

— Не вы! Они! – военврач обличающе ткнул сухеньким пальцем куда-то в сторону шкафа, набитого пухлыми скоросшивателями. – Куда они смотрели, подлецы кротовидные, бл…?! Гречихина, я кому сказал, уши заткнуть?! Недоумки, раскудрить их.… Всё, на комиссию, без разговоров, так их... Гречихина, органы слуха открыть! Пишите: «на комиссию»…

— Пишу, – отрапортовала дисциплинированная медсестра.

— Постойте! Товарищ военврач 1-го ранга, а это куда меня? Какая комиссия? – не выдержал Янис, обомлевший от скорости докторских бранных решений.

— Долой! Прочь из армии и флота! Не годен! Пшёл вон домой, лечиться, легкое разрабатывать! – категорически рубанул ладонью военврач.

— Э… а война?

— Что война? Тут ты не единственный на войне… как там тебя… Ян Батькович. Тебя после первого ранения должны были списать в гражданские шпаки, однозначно и категорически. Отвратительное безобразие! Преступная халатность!

— Меня и списали, товарищ военврач 1-го ранга. В судоремонт.

— Никаких судоремонтов! Только легкий труд, желательно на свежем воздухе. Как ты вообще флотскую медкомиссию прошел?

Янис в двух словах описал обстоятельства.

Военврач крякнул:

— Да, события. Диктат случайностей. Но все равно – домой поедешь. Без разговоров! Минимум полгода, потом переосвидетельствование. И заруби на своем эстонском носу – ты и без фронта можешь концы отдать. Весьма легко и непринужденно. Если будешь курить, пить, баб чересчур иметь и работать на дымном производстве. Впрочем, баб - можно. Остальное категорически нельзя! Так и запомни! Околеешь без всякой пользы родной стране и отечеству. А нам люди нужны. И сейчас, и после войны, всегда нужны. Ты кто по довоенной специальности?

— Электрик.

— Вот! Интеллигенция, элита трудового пролетариата! Весьма востребован! Только без этого… натужного воздвижения столбов, мачт и вышек. Винтики там, контактики, проводочки. И усиленное питание. Мамка есть? Пусть кормит от пуза, понимаю, война, но возможности нужно изыскать.

— Нету. И мамки нету, и дома. Немцы там, – угрюмо сказал Янис. – Разве что здесь, в Ленинграде по специальности работу найду.

— Никакого Ленинграда! Никакой сырости! Тебе чистый воздух нужен, кислород, чистая атмосфера, молоко, желательно, козье… Ага, вот! – военврач ловко упал за стул, дернул к себе бумагу. — Сейчас направление и предписание выпишу. Там отличная врачиха, талантливая, хотя и молодая. Заодно привет передадите. Гречихина, решение комиссии – фиксируем завтрашним днем, через два дня – на выписку! Пусть молодой человек проваливает из Питера, пока нас повторно не отрезали по фронту. Литеру, все остальное, оформить без фокусов!

— Товарищ полковник, фамилию мою основную в документах помяните! – взмолился Янис.

— Это можно. И фамилию, и вторую фамилию, и партийный псевдоним… — ворчал доктор, стремительно и мелко исписывая листок. – Это у нас есть. Молока нет, жиров нет, а фамилии – это пожалуйста. Но уговор – лечиться без дураков! Попадете ко мне повторно с вот таким легким и таким кашлем – не помилую!

***

Осознал товарищ Вира-Выру, что едет в глубокий-глубокий тыл, лишь дня через три. Эшелон, составленный из до изумления разбитых-переразбитых вагонов, выскочил из Ленинграда на такой скорости, будто на пожар летел. Сквозь пробитую крышу зверски дуло, Янис с одним дедом-токарем с Кировско-Путиловского завода на полустанке успели ухватить лист кровельного железа, кое-как залатали крышу. Работа на крыше жутко спешащего вагона не особо походила на предписанный легкий труд, но настоящее лечение, видимо, должно было начаться где-то далее. Вагон был переполнен: женщины, дети, старики, списанные из армии инвалиды – тесновато. Но, несмотря на тряску, Янису было как-то полегче: когда слабость накатывала, можно было лечь, пусть с поджатыми ногами, но подремать. Вспоминался пулеметный взвод, думалось, как там бойцы, не отрезали ли Витьке побитые гранатой ноги. Нет, ноги, наверное, оставили – опытным специалистам вроде военврача-сквернослова можно доверять, лишнего не отчекрыжат.

Догромыхал эшелон до узловой, начали пассажиров пересаживать-распределять в вагоны поприличнее, тыловые. Станция была целая: не то что следов обстрелов, даже воронок от бомб нет. Распрощались с бывалым путиловцем и его семейством, вот очень толковый дед был, в токарном деле и по металлу – виртуоз, интересно рассказывал.

Ехал Янис дальше на восток, уже почти месяц на колесах, – в такую даль рельсы и медицинское предписание завели, что и представить страшно. До войны и не думалось, что нормальный молодой электрик из Луру в такие места может заехать: уже не лес и поля за окном, а дикая степь и предгорья. Ну, трофейные часы пришлось продать – курад с ними, они не особо счастливые были, а Серый поймет – он тоже знает, что такое «жрать хочется». Наверное, уже подлечился, на фронт вернулся, воюет вовсю. А тут… стыдно. Но, хоть силенки у гражданского товарища Вира-Виру еще имелись, кашель досаждал вовсю. Прав военврач – нужно подлечиться, а то толку от такого электрика, что на фронте, что в тылу, маловато – действительно, одни хлопоты с койко-местом и похоронами.

[1] Если точно, 4-я рота 2-го батальона 6-й морской бригады (командир - старший лейтенант М. А. Шацкий, политрук А. Я. Якушев).насчитывала 225 бойцов. Об усилении десанта и наличии в его составе станковых пулеметов точных сведений нет.

[2] Видимо, сразу после высадки десант разделился на две группы. В «восточной группе» находился командир и политрук роты. Расчет нашего пулемета оказался в «западной» группе.

[3] Совхоз «Пролетарский труд».

[4] По дороге двигалось отделение немецких саперов, направляющееся менять фланговый дозор.

[5] Несмотря на все усилия, 6-я морская бригада и 44-я стрелковая дивизия в этот день успеха не добились. Противник удерживал высоты, надежно простреливал шоссе. По камышам бойцам морской бригады удалось продвинуться, они были в километре от Матисова канала, но закрепиться не смогли.

[6] В бою с нашим десантом принимала участие моторизованная пехотная рота из состава 1-й пехотной дивизии немцев.

[7] К этому времени остатки двух взводов десантников были выбиты в кустарник к западу от железнодорожной насыпи. Около 16 часов 2-й батальон 154-го пехотного полка немцев начал продвигаться вдоль насыпи, саперная рота немцев в это время получала пищу и боеприпасы.

[8] Два из четырех взводов десантников вышли к основным силам морской бригады утром 4-го ноября. Десантники двигались по камышам, командовал взводами политрук роты Якушев. Это была «восточная» группа десанта. Западная группа погибла в полном составе. Есть сведения о десятке бойцов, прорвавшихся от дамбы на восток. Возможно, они тоже вышли к своим.

[9] Бывший Императорский клинический повивальный институт получил новое здание на Васильевском острове еще в 1904 году. После революции переименован во «Дворец материнства и детства». Весьма изящный и продуманный архитектурный комплекс.