Темный янтарь-2

Глава 8. Укрепляя тылы

Поезд здесь не остановился, лишь сбавил ход. Впрочем, растолстеть в дороге товарищ Выру не успел, из имущества имел лишь тощий вещмешок и медный чайник – спрыгнуть труда не составило. Янис по инерции пробежал несколько шагов, махнул выглядывающим из двери попутчикам.

Ушел поезд, а списанный отовсюду бывший электрик-пулеметчик остался на коротенькой пустой платформе. На невысоком станционном строении было написано: «ст. Тыхау». Э-э… с пунктом назначения не ошибся. С остальным…

Было здесь утро, и небо – жутко бесконечное, прямо голову страшно поднять – делилось оно на две полусферы: густо синюю, переходящую в голубую – западную, и встречную – розово-алую, горящую, восточную. Вот прямиком в центр мира приехал товарищ Выру – небеса прямо здесь и сталкиваются. Наверное, оттого и воздух такой – хрустальный, чистый как спирт, аж в голову бьет и легкие целебным холодком распирает, болезненную тяжесть изнутри выдавливает.

Ощущение полноты дыхания после довольно теплого, но душного вагона Янису понравилось, остальное… Станция, низкие служебные строения, телеграфные столбы с поблескивающими в свете восхода проводами, несколько вагонов на запасном пути – довольно дряхлых, и вряд ли куда собирающихся сдвинуться даже в беспокойное военное время. Полное безлюдье, какой-нибудь любопытствующей собаки и той не видать. Очень лечебная станция, диетическая, сразу видно.

А вокруг простиралась степь, бледно-желтая, местам бурая, местами белая в яркой изморози. Янис уже понял, что степи здесь вовсе и не ровные как стол, а с перепадами, возвышенностями и логами-впадинами. При взгляде на такой немыслимый простор и бесконечность душа опять же замирала – пропадешь здесь как в море, никогда до тех дальних, сияющих на солнце гор не дойти, хоть годами шагай. К счастью, степь – не море, утонуть в ней мало кому удается в силу очевидной почвенной твердости. Наверное, иные опасности подстерегают, но нет, не утопление. Что утешает, но не очень.

Из-за здания станции вышел дед в железнодорожной фуражке, с удивлением глянул на Яниса:

— Моряк, ты часом, остановочным пунктом не ошибся?

— Никак нет. У меня точное назначение, – Янис указал на название на здании станции, и, точно зная, с чего нужно начинать знакомство в военное время, полез в бушлат. – Значится у меня Тыхау, вот документы…

Дед спешить не стал, убрал в чехол сигнальные железнодорожные флажки, держа на вытянутой руке и щурясь, рассмотрел документы вновь прибывшего, приложил руку к фуражке: — Начальник-дежурный вверенной станции, Степан Степанович Прохоров. С прибытием, товарищ Вира. На лечение, значит? А там медицина не предупреждала, что санаторий наш строить начали, да забросили, не доделав?

— Упоминали. Но сказали, что климат и остальное к моему ранению очень подходящее, вот к вам и перенаправлен, – вздохнул Янис, убирая документы.

— Хорошее дело. Медицины у нас тут немного, но по легочным делам очень толковая врачиха… — дед спохватился. – Тебе же в амбулаторию надо?

— Э… видимо, да.

— Так чего стоишь?! Машина же уйдет, а до амбулатории десять с гаком верст. Беги быстрее, автомобилина там за станцией ругается, поскольку не заводится.

— Понял, спасибо, – Янис сбежал по ступеням платформы, обогнул по очевидной тропке станционное здание.

Спешить особо было некуда: автомашина стояла с поднятым капотом, торчала задница водителя. Янис хмыкнул, вспоминая былое – вот совсем иная станция была, людная, а вот так же не заводилась техника. И опять полуторка, правда, тут глубоко гражданский ГАЗ-АА с газогенераторной установкой.

От пристанционной «площади» тянулись дороги во все стороны, исчезали в степи. Так же исчезали и рельсы железнодорожной колеи. Лишь гордые телеграфные столбы высокомерно упирались, не желая теряться в бесконечности пустынного мира. Не, определенно надо с машиной и водителем отношения налаживать, тут сгинешь, пока до той амбулатории дотащишься.

Машина, кстати, действительно ругалась – из-под капота, сердитым, но каким-то неубедительным матом. Янис хотел сказать, что автомобили не очень любят, когда их обзывают гулящими безответственными женщинами, но воздержался. Нехорошо этак знакомство начинать, к тому же шофер совсем мальчишка, опыта явно нет – вон под капот едва дотягивается, ноги на весу дрыгаются.

— День добрый. Упрямится? – корректно начал Янис.

— Чего надо?! – водитель дернулся, стукнул головой о капот, потерял шапку и обернулся весьма яростно: — Сама разберусь!

Ян оторопел. Мешковатые штаны, сапоги и прочее ничуть не предвещали. Но бесспорно – девушка…

— Ой, а вы кто? – испугалась водительница-сквернословша.

Янис неловко приложил ладонь к бескозырке:

— Извините. Выру моя фамилия. Я просто спросить хотел…

— У нас что, теперь флот базировать будут? – агрессивно вопросила девушка.

— Флот – вряд ли. Может быть, в будущем. А пока только меня, – сухо пояснил Янис. – Я списанный. Направлен для прохождения лечения. Хотел про амбулаторию уточнить.

— А вам сказали, что санаторий не достроен?

— Да я всё разъяснил человеку, – прокричал наблюдавший от угла здания станции железнодорожник. – Стрельцова, не рычи на парня. У него направление.

— Да я из-за вас и рычу! – яростно откликнулась девушка. – Вечно советуете в спину, а сами-то… – шоферша перевела взгляд на военно-морского гостя. – Извините, товарищ, это я с досады. Сейчас поедем. Я ее, заразу, знаю. Но пока болт ослабишь, пока поправишь…

Глаза у водительницы Стрельцовой оказались черные-черные, прямо как небо над той ночной Балтикой. Но очень-очень живые.

— Советовать и лезть без спроса не имею привычки, – отчего-то оправдался Янис. – Но если нужно с другой стороны ключом придержать, так я готов.

— Что, сразу, навскидку, так и видите? – мрачно уточнила товарищ Стрельцова.

— Опыт. Неоднократно чинил полуторку, правда, без газогенератора.

Водительница еще больше помрачнела, но возражать не стала.

Управились быстро. Девушка действительно знала, в чем проблема нежелания машины заводиться, но попросту с трудом дотягивалась до двигателя. Уж очень миниатюрна телосложением, если даже в ватнике, наверное, еще несовершеннолетняя. Как им тут в такие годы права выдают?

Управились. Товарищ Стрельцова молча сунула ветошь для рук.

— Так возьмете до амбулатории? – спросил Янис, вытирая ладони.

— У нас тут принято попутчиков брать. Степь, и расстояния серьезные, – сурово пояснила девушка. – Будете приставать – молотком двину, не посмотрю, что раненый и на излечение.

— Я не в голову раненый, приставать не имею привычки, – строго отрезал Янис.

— На всякий случай предупреждаю. У меня правила, – сказала Стрельцова. – С мой стороны садитесь, другая дверца узкая, не влезете, вы крупный.

— Не очень крупный.

В кабину, «поджатую» баком газагенератора, Янис вместился, но с трудом. Колени, курад их возьми, длинноваты.

— Поехали, значит? – прокричал все видящий железнодорожник.

— А что, жить у тебя оставаться, Степаныч, что ли? Да ни за что! – ответила девушка, запрыгивая на подножку. – Вот, разве что товарищ моряк согласится.

— Все дерзишь и ругаешься, Кира Сергеевна, а вроде серьезная механизаторша, – попенял железнодорожный дед, ухмыляясь.

— Ладно, извини, Степаныч. Это от недосыпа и стартера. Так-то я воспитанная, пусть и частично, – уже вполголоса проворчала девушка, снимая машину с «ручника».

Покатили. Янис слушал не особо ровный стук двигателя, старался опираться о дверцу и не очень сильно качаться в сторону водительницы.

— Сидите нормально, товарищ краснофлотец, – строго приказала Стрельцова. – Ехать не километр, чего тут жаться.

— Я в целях самосохранения, – заверил Янис.

Водительница глянула на рукоятку молотка, действительно торчащую у её ботинка под сиденьем:

— Ладно. Вижу что воспитанный, и в технике разбираетесь. Давно из Ленинграда?

— Что, так заметно, что оттуда?

— Откуда еще, если Балтфлот? За сводками слежу. Сильно фашисты город разбили?

— Заметно. Но мы в последнее время на позициях были, город мало видел. А вы в Ленинграде бывали?

— Приходилось, – кратко ответила водительница.

Янис так и не мог понять, сколько лет этой Кире Сергеевне. Вроде девчонка, но по разговору… иСтепаныч что-то этакое говорил.

Водительница делала вид, что сосредоточена на рулении – с ее малыми габаритами это действительно было не очень просто. Янис старался на нее не смотреть, лишь временами замечал, как та в свою очередь косится. Глаза у нее все же были удивительного цвета…

Остановились пополнить котел. Янис посидел в кабине, подумал, что ничего страшного – ну, имеет право человек техническое любопытство проявить. Выбрался:

— Я только глянуть. В образовательных целях.

— Смотрите, не жалко, – шоферша возилась в кузове, скармливала топке разваливающиеся рыхлые брикеты из прессованных стружек и еще чего-то легко-горящего. – Агрегат нехитрый, но тянет с трудом. Никакого сравнения с бензиновым. Правда, в кабине всегда тепло.

— Что ж, значит есть и плюсы.

Товарищ Стрельцова фыркнула:

— Ага, особенно летом. А вы на чем во флоте плавали?

— На катере ходил. На сторожевом. Был электриком-пулеметчиком. Потом в морской пехоте.

Шоферша замялась, но было понятно, о чем хочет спросить.

— Меня еще летом ранило, – объяснил Янис. – В спину осколок и ногу сломало. Вернулся в строй, повоевал, оказалось, не долечился. Вот и списали легкое у вас лечить.

— Понятно, – кратко сказала Стрельцова, закрывая котел. – Загружайтесь, поехали.

Янис полез в кабину. Было несколько обидно. «Понятно» ей, видите ли. Что понятно? Что руки-ноги на месте, а человек в тыл ловчит сбежать? Так не сам же намылился отсидеться.

Машина раскачивалась на укатанных ухабах грунтовки, спину пригревал котел. Навстречу попался одинокий всадник на маленькой лошадке, поприветствовал грузовик, шоферша ответно просигналила. Янис уже догадался, что на здешних степных дорогах все друг друга знают.

— Вон она – амбулатория, – неожиданно сказала Стрельцова.

Грузовик скатился с пологого бугра; внизу – в длинной неочевидной долине блестело озеро, виднелись фундаменты четырех заложенных корпусов, крошечное строение у дороги, какие-то загородки и сараи, видимо, для скота.

— Вон там доктор принимает, тут не заблудитесь. Сгружайтесь побыстрее, опаздываю.

Янис задерживать деловитое транспортное средство и не думал, живо протиснулся в дверь, закинул на плечо вещмешок с привязанным чайником.

— Спасибо, что подвезли.

Шоферша не ответила, газанула. Громыхая расхлябанным кузовом, полуторка устремилась вперед, и лишь отъехав, квакнула клаксоном.

Янис пожал плечами и направился к амбулатории.

Здание было совсем крошечным, видимо, строилось как времянка. Но имелась крупная солидная вывеска «Амбулатория №276. Наркомздрав СССР», шел дым из трубы, у стены валялись второпях сгруженные-сваленные поленья дров. Стояли бревна порядком погрызенных коновязей, у одной скучала пара лошадок, за ними приглядывал скуластый ребенок в длинном теплом халате. При виде незнакомца замер, потом не очень воспитанно, но доходчиво ткнул пальцем:

— Моряк, а?

— Он. С Балтики, – доложил Янис. – Как тут, принимает медицина?

Скуластый абориген кивнул, завороженно глядя на нашивку на бушлате.

— Это значит – «электрик» – вон они, молнии. Родители у доктора? – догадался гость.

Малый снова кивнул.

— Так чего ждем, мерзнем? Давай дрова слегка упорядочим, – предложил Янис.

Дите, довольно крепенькое для своего возраста, опять охотно кивнуло. Янис так и не мог понять: мальчик это или девочка. Взялись за поленья, начали складывать – немедленно распахнулась форточка в окне амбулатории, женский голос крикнул:

— Левее укладывайте, прямо к стене. Благодарю!

Форточка захлопнулась. Дите вопросительно глянуло на Яниса:

— Видимо, «к стене» – это здесь – предположил списанный моряк.

Успели сложить поленницу по пояс, как из дома вышли пациенты: мужчина и женщина в таких же теплых халатах. Мужчину пошатывало, но сразу он что-то довольно сурово и непонятно сказал малому.

— Не ругайте его, это я про дрова придумал, – пояснил Янис.

— Да они не ругают, говорят, что сын и сам бы мог догадаться, – пояснила женщина в белом халате, выглянувшая из двери амбулатории.

Болящие закивали, точно как сын, оглядываясь на Яниса, пошли к лошадям. Вставив ногу в стремя, мужчина преобразился – прямо здоровей здорового. Сын запрыгнул на лошадку позади, украдкой помахал гостю с Балтики.

— Через неделю чтоб приехали, я еще микстуры приготовлю, – напомнила обитательница амбулатории.

— Будем! – кратко заверил мужчина. Лошадки вроде бы без всяких понуканий бодро устремились напрямик куда-то в степь.

— Заходите, – пригласила докторша. – Вы вообще кто?

Была она худенькая, моложавая, но видно, что уже в возрасте – лет сорок, не меньше.

— Краснофлотец Вира. Комиссованный. Из Ленинграда. По направлению. И вам письмо от военврача 1-го ранга… – последовательно изложил Янис.

Было странно видеть, как женщина в столь почтенном возрасте мгновенно краснеет. Однако дает товарищ военврач 1-го ранга. Или это он по молодости крутые романы закручивал?

— Я, наверное, пока дрова поукладываю, – пробормотал Янис, передавая письмо.

— Куда? А ну, заходить и раздеваться! Сначала осмотрю состояние, потом писульки будем разбирать! – сердито рявкнула врачиха.

Осматривала, слушала легкие, требовала «дышать-не-дышать» долго, вдумчиво, Янис аж вспотел, нагибаясь и крутясь у натопленной печки. Хорошо хоть дорожное белье догадался вовремя сменить, приберег свежую тельняшку.

— Запустили, – вынесла вердикт врачиха. – Легкое – ни к черту! Что ж, будем вытягивать. Гляну, что этот… столичный специалист написал…

Она читала так же внимательно, как осматривала. Никакого румянца уже не было, деловая, сердитая, как врачам и положено быть. Хотя, может это степь влияет – все тут сердитые и малоразговорчивые. Янис неспешно одевался.

— Всё верно, хотя и отвратительно лаконично, – сказала врачиха, убирая послание. – Значит, наблюдаться будете у меня. Зовут меня Софья Александровна. Литр козьего молока каждый день – это строго, хоть кровь из носу. Никаких тяжелых физических работ. Показываетесь: вторник и пятница.

— Виноват, Софья Александровна, но вторник-пятница это вряд ли, – сразу предупредил Янис.

— Вы осознаете, что у вас там с легким? В каком состоянии это самое легкое? Сдохнуть, его выкашливая, хотите? Предупреждаю, процесс не из приятных… – зловеще начала докторша.

— Не-не, я не в том смысле, сдохнуть совершенно не хочу, – заверил ранбольной. – Просто я только что с поезда, мне где-то устроиться нужно, работу найти. Молоко, оно ведь вряд ли бесплатное.

— Ах, в этом смысле. Нет, молоко, видимо, как раз бесплатное будет, за счет совхоза. С остальным, да, пансиона тут нет, обеспечить курортных условий сейчас не получится. Сами видите, не достроили нас, а ведь какая востребованность сейчас с пульмонологическим лечением, – досадливо проворчала докторша. – Насчет остального едва ли есть смысл беспокоиться. Вы же механик и электрик? Нужная профессия, вас живо в Тыхау к делу пристроят. Ждите. Вас же Кирка завезла?

— Да, она, – признался Янис, не очень понимая, как это обстоятельство может повлиять на скорейшее трудоустройство.

— Вот и ждите. Все равно от меня выбраться без лошади и машины не получится. Очень глупо тут амбулаторию пристроили. Ладно, пойдемте-ка пока действительно дровами займемся. Ритмичные дыхательные упражнения вам вполне показаны, а дрова в этом году завезли – откровенное говно! Палки, а не дрова! Поработаем без надрыва, заодно вы мне про Ленинград расскажете. Газеты с жутким опозданием приходят, да в них, уж извините за прямоту, нихера не разберешь.

Янис догадался, что военврача 1-го ранга и степную Софью Александровну связывают не только давнишние личные отношения, но и стойкая жизненно-бранная философия. Видимо, в медицине иначе работать сложно.

Успели добротно уложить поленья, Янис отрегулировал керосиновую лампу – ламповые фитили после начала войны опять же лучше не стали, примерно то же самое слово, что и дрова. Рассказывал про осажденный Ленинград, Софья Александровна пару раз всхлипнула – сама она хоть и давным-давно обосновалась в Тыхау, но была урожденной ленинградкой, в смысле петербурженкой. Потом Янис устранял шаткость докторского стола, Софья Александровна ругалась на молоток и объясняла про местную жизнь.

Вообще-то Тыхау называлась не станция, а целая цепь населенных пунктов, широко раскинутая от железной дороги до лесопоселка у реки. Заготовленный лес сплавляли по реке, а со станции возили всякое нужное для поселка и для животноводов, пасших овец по всей окрестной степи. В шестидесяти километрах имелся город Новокутск, почти десять тысяч жителей, две фабрики, но туда из Тыхау не наездишься.

— В общем, лесхоз у нас и совхоз. Поселок лесхозный вполне приличный, бухают мало, травмы редкие, клуб там есть, и даже фельдшерский пункт – рассказывала Софья Александровна. – Животноводческий совхоз тоже неплох, начальство – нынешний директор товарищ Косьян – толковый мужчина, хотя совершенно без образования. Ты, Янис, сам-то что окончил?

— Школу, среднюю, до конца одолел. Подумывал в университет, но не сложилось, работать пошел.

— Рабочая интеллигенция, значит. Впрочем, это сразу видно. Народ у нас неплохой, но с образованием – глубокая жопа. Десятилетка только в Новокутске, – вздохнула докторша. – Полагаю, карьеру у нас сделаешь. Руки, голова – всё на месте. А легкое в порядок приведем, организм у тебя крепкий, раз еще не загнулся.

— Организм будет стараться и оправдывать доверие, – пообещал Янис. – Но я же у вас ненадолго. Подлечусь и обратно, на фронт. Товарищи воюют, немец, гад прет…

Врачиха глянула с прямотой человека, в юности проведшего немало времени в морге и анатомическом театре:

— Ты для начала сам не сдохни. Немец, конечно, гад, и фронт на первом плане. Только здесь тоже на победу работают. Вон – Кирку видел? Ее из-за баранки не видно, а по четырнадцать часов со своего дребезжащего уепища не сходит. А приехала в Тыхау, девочка-тростинка, эвакуированная домохозяйка-вдова, да еще с довеском. А вот нету шоферов, забрали на фронт – села за руль, освоила технику, поскольку храбрая до ошаления и с образованием. У нас же степь – встанешь на дороге, хорошо, если через два дня на третий кто-то на тебя наткнется. А зимой и вообще…

Врачиха полноценно охарактеризовала местную тыхаускую зиму. Янис покрутил головой:

— Осознаю. Но на фронте тоже… А у меня все же опыт, чуть успел повоевать. Надо нам все же немца отбросить. Он же почти в Ленинград вперся, да и вообще… Есть у меня солидный счет к Гитлеру.

Поговорили о военной обстановке, Янис заточил амбулаторные скальпели, да заодно и единственный хозяйственный нож Софьи Александровны – с таким тесаком только степных волков гонять. Пообедали – готовила докторша так себе, но таких кусищ вареной баранины Янис сроду не пробовал.

— Вот! Едет! – подняла палец докторша.

За окошком просигналила подъезжающая машина.

— Это не Кирка, это Серафима, – определила докторша. – Видимо, товарищ Косьян живо пронюхал и тебя наперехват берет.

— Ну, пусть берет, – согласился Янис. – Слушайте, а что у вас все водители – девушки?

— Тут машин всего две на оба хозяйства. На всех теперь водительницы рулят, так уж получилось, обучить успели. Еще трактор есть в лесхозе, Борька его водит, но он все на месте работает.

— Опасно все же. Если колесо сменить в одиночку или еще что-то серьезное, девушка разве потянет?

Софья Александровна засмеялась:

— Смотря кто. Вон Серафима и танк потянет, вместе с гусеницами и дополнительной мортирой. Ты ее еще не видел…

В дверь стукнули, вошел мужчина в смешной, с опущенными ушами, кепке.

— День добрый! Говорят, есть вновь прибывшие?

— Есть. Хватай, товарищ директор, пока не увели. Толковый парень, – отрекомендовала гостя Софья Александровна.

Мужчина пожал Янису руку:

— Косьян Захар Петрович, директор здешнего славного совхоза. Крутить вокруг да около не буду – рабочие руки позарез нужны.

Янис представился, показал документы.

— То что надо, – закивал Косьян. – Флотский, да еще механик. Крейсеров у нас нет, механиком на МТС пойдешь?

— Вообще я электрик, по механике немного самоучный, – засомневался Янис.

— У нас механика широкого профиля, плотно совмещенная с электрикой – заверил директор. – Мехтранспорта осталось всего-ничего, справишься, жильем обеспечим, на железнодорожной станции полноценная комната пустует, зазря отапливается. Я договорюсь. Транспорт за почтой все равно приходит, будут вас забирать. Оклад, конечно, маловат, но времена…. Хотя, что по нынешним временам деньги? Полноценным питанием обеспечим, о козьем молоке я уже условился. Как, товарищ Вира, пишешь заявление? У нас, кстати, многие национальности представлены, а вот эстонцев пока нет. Заполним эту недостачу народностей?

— Ты, товарищ Косьян,насчет лечения учитывай, – напомнила врачиха.

— Когда я, Софья Александровна, ваших рекомендаций не учитывал? – изумленно развел руками директор. – Время военное, сил и себя не жалеем, но от здоровых и полноценных трудящихся стране и польза полноценная. Вот так, может быть, чуть устаревше, я рассуждаю.

— Верно, так директор и рассуждает, – подтвердила врачиха. – Вот за эти самые рассуждения он в наших степных палестинах и оказался…

— Не начинай, Софья Александровна, – поморщился директор. – Не ко времени.

Янис сдвинул скальпели и сел писать заявление, но тут в амбулаторию вторглась водительница Серафима.

Удалось не вздрогнуть – жизнь подготовила бывшего краснофлотца к внезапным сюрпризам. Собственно, ничего страшного не произошло. Просто Серафима была крупной девушкой. Очень крупной. Но при этом красивой: большеглазая, с румянцем на гладких налитых щеках, светлая толстая коса переброшена на грудь, теплый затрепанный жакет облегает всё что надо очень выразительно. Вот только габариты всего этого богатства… курад свидетель – тут бы на добрую треть сократить.

— Мелковат, – грудным и красивым голосом констатировала Серафима, оценивая будущего механика. – А говорили «высокий, высокий»…

— Да, не везет тебе, Сима, – посочувствовал товарищ Косьян. – Ничего, какие твои годы, еще попадется достойный великан. А сейчас оформляемся и сразу к делу. Или отдохнуть с дороги нужно, а, Вира?

— После войны отдыхать будем, – сказал Янис, дописывая карандашом заявление. – Только вы меня, товарищи, очень прошу: настоящей, непутанной фамилией именуйте. Там же указано, что ошибочное – это «Вира», приблудное. Можно и двойной фамилией, чтоб я настоящую хотя бы не забыл. А еще лучше по имени.

— Ух, так ты Вира-Выру, получается?! – восхитилась Серафима. – Это же по иностранному, прямо как в кино.

— Всё, парни и девчата – поехали, работа, она ждать не будет. Товарищ доктор – до встречи, сама не болей. Керосин завезут по графику, если что еще – требования немедля передавай.

Ехал Янис в кузове вместе с директором – тот немедля начал в курс дела вводить. Товарищ новый механик уточнял, а сам прислушивался к ходу машины. Газогенераторный ЗИС явно требовал осмотра и регулировок. Но вела Сима-Серафима расхлябанный грузовик на удивление ровно, видимо, и характер, и опыт имеются. В какой-то сказке этакая великанша была. Странное место все-таки это Тыхау: огромное, безлюдное, а все здесь очень быстро случается.

***

Нет, случалось все в Тыхау не очень быстро и вовсе не само-собой, потрудиться приходилось. Но с начальством бесконечному поселку повезло, а с простыми людьми еще больше подфартило. Главной проблемой как раз пространства считались: МТС с поселком – станция – лесхоз – кошары животноводов – все далеко разбросано. Ну, так уж исторически сложилось, винить некого. Но порой механик Выру осознавал, что его машины по территории размером с половину Эстонии ежедневно гоняют.

Ну, это ежедневно-еженощное поначалу слились в одно. К ночи возвращались машины в мастерскую, и начинал Янис доводить вверенный транспорт до приемлемого состояния. Почти каждую ночь приходилось ехать на станцию: там стоял электрогенератор и токарный станок, единственный на всю округу. Янис заводил генератор, точил что требовалось, ругался отсутствию материалов, инструментов и должного опыта. Иногда успевал поспать – квартировал механик на станции, в соседней комнате со Степанычем и его сменщиком – Икеном. Старые железнодорожники в силу возраста и специфики профессии маялись бессонницей, подтягивались в крошечную мастерскую, помогали по мелочам, пили чай, рассуждали о войне и жизни. Яниса они не отвлекали, наоборот – самому на печку не надо отвлекаться, да и привык, что все время местный чай готов – с молоком, с экономной щепоткой талгана[1], чуть подсоленный. Писал техническую просьбу – днем деды созванивались с соседними полустанками, выпрашивали болты, шайбы и прочие ерундовые, но жизненно необходимые механике вещи. Обменный фонд имелся – директор осознавал важность технического обслуживания, сменять бараньи ребра, а то и ногу, на железки – пусть и нарушение, но отчасти простительное.

Успевал Янис вернуться на МТС, к рейсам машины были готовы. Инструктировал по технической части сонных водительниц (вот тут было трудно), далее или наводил порядок в здешней мастерской, или гнал с попутной машиной в лесхоз или опять на станцию. Все время что-то требовалось: проволока, доски для ремонта кузова, смазка. Машины работали на полный износ: почта, грузы бакалеи, бочки бензина и керосина, инструмент для лесхоза, всякие экстренные случаи, ну и конечно отправка совхозного мяса и шерсти на станцию. Непрерывная круговерть, когда ежедневно что-то злостно ломается и машина норовит встать намертво. У лесозаготовщиков был свой толковый слесарь и инструментальщик, с тамошним трактором они по большей части сами управлялись, Янис только запчасти выписывал. Но в лесхозе пришлось налаживать пресс для изготовления топливных брикетов – совсем они разваливались, будто из некондиционного навоза. И с рецептурой имелись ошибки – иной раз гадили брикеты при горении, систему «залакировывали». Но удалось убедить, подправились брикетчики, и сами-то опыта не имевшие. Вообще с ведомственной подчиненностью была какая-то жуть, но все попривыкли, да и переделывать некогда было. Где-то в области сидело начальство, требовавшее главное – дайте план! И это было понятно – все для фронта.

Слегка в себя механик пришел уже в декабре. По ночам было зверски холодно, пришлось печку ближе к верстаку передвигать. Но кашель особо уже не мучил – покашливалось иногда, но явно полегче. Козье молоко передавали исправно – директор не упускал случая поинтересоваться – пьет ли товарищ Вира-Выру предписанное средство? Вообще все подряд проверяли и напоминали о лечении. Янис пил проклятое молоко – поначалу воротило от запаха, прямо аж.… Но здоровье – тоже оружие. Вот так с пахучим молоком, соленым чаем, ночными бдениями свистела лютыми ветрами зима… и в какое-то утро, оставшись в мастерской, Янис обнаружил, что первоочередных задач нет. Так-то проблем ого сколько, но вверенные машины свои маршруты точно пройдут, там уже не «на соплищах едут», как любит говорить Сима, а на вполне уверенной, подготовленной технике. Янис сел к печке, достал делопроизводство в виде двух ученических тетрадок в клетку и замыслил написать план технических мероприятий уже на январь.

Вот – нужно в треснувшем окне стекло поменять. Дует, уже раз фанерой забивал, но оказалось темно, пришлось обратно отковыривать. Но стекло – дефицитная ценность, тут и директор только вздыхает, руками разводит. Видимо, только в Новокутске выменять можно…

Тут мысли механика ушли далековато от окна, не удержал.

В последний раз в Новокутск ездили с товарищем Стрельцовой. У нее машина полегче, с топливом экономичнее, а запчастей удалось выбить не то чтобы очень много.

Янису нравилось. И рулить по белой степи нравилось, и то, что полуторка идет хорошо, и то, как спит пригревшаяся шоферша. Уперлась головой в боковое стекло, сползшая шапка как подушка, темные, стриженные, но уже чуть отросшие волосы на лоб локонами-прядями падают. Густые ресницы вздрагивают.

Янис не особо понимал – то ли Кира действительно такая красивая, что аж смотреть больно, то ли просто кажется. Вообще это значения не имело – было понятно, что у товарища механика и товарища шоферши ничего не будет, и быть не может. Но странно же. Вот Карима-учительница, другие девушки из поселка – знакомы чисто поверхностно, ну, шуточки на ходу, подначивания, но все понятно – симпатичные, порой хорошенькие. Сима – так вообще, убойной и утроенной красоты девица, как тот гвардейский реактивный миномет, о котором в газетах пишут, но который Янису на фронте так и не довелось встретить. Ох, повезет какому-то богатырю.

А тут странно. Может, оттого с Кирой непонятно, что она была замужем, приезжая и строгая?

…— К нам заедем, пообедаем. Вполне успеваем – сказала тогда Кира, заводя машину.

— Э… да я в мастерской перекусил.

— Я говорю – «пообедаем». Не очень богато, но как положено. Я бабу Розу предупредила, что с начальством буду. Или брезгуешь, товарищ Ян?

— Не брезгую, просто затруднять не хочу, – сердито объяснил механик.

— Ой, какие затруднения! Машины днями-ночами делаешь, жуешь урывками что попало. А это тоже здоровье. Нам директор не простит, если у тебя и с желудком что-то приключится.

— Да я не возражаю. С бабкой вашей как раз познакомлюсь.

Баба Роза была в некоторой степени знаменитостью поселка. Единственная немка на всю округу, включая, видимо, Новокутск. Сняли ее с эшелона, умирающую. Совсем вроде отходила, задыхалась. Сима больную до амбулатории довезла. Умирать баба Роза раздумала – у Софьи Александровны так просто концы не отдашь. Но получилось, что догонять своих выселенных сородичей старушке стало сложновато: документов не было, да и куда ехать - непонятно. Тут товарища Стрельцову в силу производственной необходимости в автоводители начали вербовать, а дитя не с кем оставить было. Директор под свою ответственность ситуацию разрулил – немка была временно переброшена в няньки. Приезжал участковый милиционер-кавалерист Кадын, произвел опрос и выдал старушке временную справку. Теперь та жила на положении домработницы в семье Стрельцовых. В поселке к немке относились неопределенно: с одной стороны гадских германских кровей, с другой – сама из-за этой войны выселена и чуть не померла. Собственно, баба Роза особо из дома не выходила, поскольку по-русски едва-едва говорила, да и куда в Тыхау пойдешь?

Жила Кира в двустороннем доме – вторая часть пустовала – в сентябре призвали одинокого хозяина, успел переставить собачью будку, наказал не забывать, кормить Жука, передал ключи, и уехал.

Жук – кобель устрашающей масти, но мелкий и добродушный, вилял хвостом знакомой машине и гостям. Зашли, Кира кинула телогрейку на вешалку, закричала:

— Эй, есть кто живой?! Мы – обедать!

— Ух! – немедля ответили в комнате, и оттуда застучали мелкие шаги.

— Куда, босой-то?! – ужаснулась Кира, подхватывая сына на руки.

Прежде Янису казалось, что мальчишка у Киры совсем малый, а тут ничего себе так – здоровяк.

— Солидный наследник, – заметил Янис, расстегивая бушлат. – И стрижен по-боевому.

— Я бы и сама так обкорналась, – сказала Кира, гладя сына по стриженной под машинку ушастой голове. – Удобно, и машинка у нас есть. А так он ничего, башковитый у меня. Уж полноценный третий год пошел. Только говорить не хочет. Все «ух!» да «пы!». Так и зовем – Пыхом.

Появилась баба Роза, поздоровалась наклоном головы. Янис снова удивился – не такая уж бабка, очень аккуратная пожилая женщина, пусть и неразговорчивая. Видимо, они с Пыхом и так друг друга отлично понимают, лаконичные характеры.

Янис отметил стоящий на комоде портрет молодого военного с тремя «кубарями» старшего лейтенанта на петлицах. Понятно, муж погибший. А вот то, видимо, родители. Фотография старая, так себе качеством.

— Еще в 32-м снимали, папка был жив, – сказала Кира. – Руки будешь мыть, товарищ Янис, или так сойдет? Баба Роза осудит – она за тотальную гигиену.

Янис чувствовал себя странно, особенно когда чистое полотенце подали. Отвык от домов. Всё или кубрик с казармой, или мастерская…

— Эгэ? – сидящий на кровати Пых целил пальцем в ворот гостя.

— Пашка, пальцем тыкать неприлично, говорила же! – немедля укорила мать.

— Это тельник, тельняшка. Я на флоте немножко воевал, – пояснил Янис. – Знаешь, корабли, пароходы?

— Э… – Пых укоризненно развел руками, в смысле «кто ж пароходы не знает?» – живо дополз до угла кровати, сдвинул жутко затрепанную детскую книгу и вытащил газету с малоразборчивыми фотографиями.

— Линкор «Парижская коммуна» ведет огонь по фашистским оккупантам» — не без труда разобрал Янис. – Вот, это точно. Прямо как у нас. Только у нас был катер, корабль чуть поменьше габаритами. Но имелся хороший пулемет!

— Пых-пых-пых! – немедля изобразил пальбу не по годам знающий военное дело Пых.

— Темп стрельбы обозначаешь довольно точно, – озадаченно признал Янис.

— Это я точно обозначаю, – засмеялась Кира. – Я же тут вместо радио и нормальных книжек. Образовываю сына как могу. А пулеметы я слышала неоднократно. Мы рядом со стрельбищем жили.

На первое был суп – понятно, опять с бараниной, но в виде фрикаделек. И лепешки нарезаны тонкими ломтиками. Прямо «ух и эх», как принято говорить в этом доме – совсем довоенная жизнь.

Янис старался не стучать ложкой, совершенно отвык за последнее время обедать в обществе.

Ничего в тот день особого не случилось, да и не могло случиться – спешили автомеханики на работу. Но видимо, всё же что-то случилось, поскольку обнаружил товарищ Выру, что регулярно ходит обедать в дом товарища Стрельцовой. Имелась в этом своя целесообразность: баба Роза все равно ежедневно готовит, а дополнительный кусок мяса в айнтопф[2] по-степному и котлетки-булетт только питательнее делает, да и время у механика экономится. Собственно, в основном с немкой да домоседом-Пыхом и обедали – Кира частенько моталась по рейсам, там в лесхозе, или еще где-то перекусывала. Это было нехорошо – ну какое там толковое питание? Но что поделать, работа такая. Янис кратко беседовал с умным Пыхом, обычно о чем-то развивающем: механическом или военном. Стрельцов-младший демонстрировал картинки из последних доехавших до него газет – особо ему нравились карикатуры и фото боевой техники. Эх, курад свидетель, и по чему малыши теперь жизнь учат?

Как-то в мастерской, ремонтируя опять разболтавшийся борт, Янис рискнул спросить у водительницы:

— Отчего баба Роза малому хотя бы сказки не рассказывает? Она же не очень немая. Сидят вдвоем, один «пых!», другая «гут!» вот и все общение. Парню развитие нужно.

Кира глянула из-под ресниц:

— Сказки Пашке я рассказываю. А Роза его счету учит – она по-русски числа вполне хорошо произносит. Про остальное говорит: «он по-немецки заучит – его потом бить будут». Она-то и когда ты по-немецки поблагодарил за обед, вздрогнула.

Янис вбил в доску «пробку», просверлил коловоротом отверстие под старый болт, и, поразмыслив, покачал головой:

— Нехорошо получается. Я тоже с акцентом говорю, но на меня не особо косятся. А баба Роза – женщина в возрасте, всю жизнь в своем поволжском поселке под Покровском-Энгельсом прожила, с фашистами вообще незнакома. Она в чем виновата? Даже в магазин не выходит, боится.

— В Тыхау все с акцентом говорят, тут народ сплошь смешанный. А ты вообще краснофлотец, да еще механик – кто же на тебя коситься будет? Но у Розы иной опыт есть, выселили их мгновенно, да и пока везли, всякого наслушались… – вздохнула Кира.

— Война – тут все мгновенно и непременно с ором и руганью. Но все равно нехорошо. И Розе, и Пашке гулять нужно, не только за домом, а хотя бы по поселку.

— Мы с Пашкой гуляем, – напряглась Кира. – Он свежим воздухом регулярно дышит. Только пока я доеду, поем, отмоюсь... От меня иной раз так овчарней несет, сама задыхаюсь.

— Ночами малый спасть должен, а не по холоду бродить. Да ты и сама едва ноги к вечеру таскаешь. Но я не про то. Бани-то у вас нет.

— Рассыпалась баня. Еще до нас, при прежней хозяйке завалилась. Роза в ведре воду греет. А что, маловато на меня одного ведра, попахиваю?

Янис глянул укоризненно:

— Вот опять не про то. Ключ на 12 давай. Я про то, что на станции деды каждую субботу топят баню. Вполне настоящая у них баня, не ведерная.

— Это что, предложение меня в бане помыть? – кротко уточнила товарищ Стрельцова. – Так я же и согласиться могу.

— К тому и ведем, – серьезно сказал Янис. – Бери Пыха, бабу Розу, да приезжайте мыться. Путевку я оформлю: почту и товар для магазина все равно «ночным» привозят, груз не обязательно утром забирать, можно и сразу по прибытию. Не особо выспимся, понятно, зато чистые. И прилично – Степаныч и Икен при исполнении, баня тоже служебная.

— Предусмотрительны вы, товарищ Вира, вот прямо целую операцию по прикрытию банного дня разработали, – восхитилась водительница.

— Имею опыт. Мы целый город обороняли, это сложное дело. Что ж мне с такими знаниями и рейд в баню не запланировать? – удивился Янис, понявший, что за предложение молотком или коловоротом в лоб не получит. – Слушай, а ты не можешь меня подстричь? У вас же машинка есть?

Хорошо тогда съездили. Ехали Янис с Пыхом в кузове, под тулупом, смотрели на яркие степные звезды, рассуждали про космос и светила. Мальчишка счастлив был – на машине он разве что чуть-чуть по улице проезжал, а тут аж станция!

Предупрежденные железнодорожники расстарались: баня натоплена, воды хоть залейся. Первыми женщин отправили – а то у бабы Розы от близости железной дороги и выезда в свет страхи вовсе разыгрались. Янис пока устроил экскурсию мальчишке в мастерскую, показал станки – токарный и сверлильный, старые, еще дореволюционные – но ведь кому-то и это чудо техники. Пых восхищался, хотя, конечно, не все принципы работы понял.

Потом щелкала-катилась машинка по голове, состригала лишнее, падали на пол отросшие волосы. От ровных щелчков и легких прикосновений тянуло сомлеть, и глаза сами закрывались.

— Ровно сидите, товарищ краснофлотец.

С ушей мягко стряхивали лохмы.

Пошли в баню мужчины. Ян, не особо привыкший к парилкам, охал. Старики обсудили его шрамы, потом Икен сказал:

— Мы было подивились, а потом решили – прав ты. Хорошая девка.

— Это вы про бабу Розу? Так момент не теряйте, – пропыхтел Ян, понимавший, что без шуточек все равно не обойдется.

Бывалые железнодорожники радостно заржали.

— А что, тоже интересная культурная женщина. Но ты на запасной-то не сворачивай. Раз закрутилось у вас с Киркой, так мы только рады. Красавица, хотя и махонькая. С образованием опять же. И дите у нее образованное, солидное.

— С Пыхом поговорить – это прямо в удовольствие, – согласился Янис. – А вот с его мамой у нас ничего такого. Я, может, и не прочь, да времени совсем нет.

— Изловчитесь – заверил Икен. – Оно видно, что срастается. И с работой поднастроишь, ты распланировать умеешь. Найдется шажок времени и на личное.

Вообще Янис не про то время, не про рабочее, говорил, ну да ладно. Было хорошо – после парной тело полегчало, чувствовало себя абсолютно здоровым, бодрым, даже, э-э, чересчур бодрым.

Старики парились по полной программе, с выходами на снег и иными старинными маневрами. Янис сбежал в контору. Тут уже чай был готов, сидел за столом Пых, важно размачивал в роскошном стакане припасенную для такого торжественного случая баранку. Баба Роза одобрительно погладила товарища механика по стриженой голове, но настояла, чтобы надел шапку. А Кира… сияла и светилась водительница.

Янис не мог поверить, что она действительно такая красивая. В кино актрисы определенно внешностью потусклее. И вовсе не от черно-белой пленки, а просто… вот даже стрижка мальчиковая идет Стрельцовой просто безумно.

Заявились распаренные красномордые железнодорожники, восхитились готовностью чая и стола. Оказалось, гости угощение не только Пыху запасли. Баба Роза торжественно сняла с тарелки накрахмаленную салфетку: печенье, не очень много – как раз по штучке на человека, но просто дивное, рассыпчатое, сладко-соленое.

— Да просто волшебство же! – восхищался Петрович, откусывая крошечными кусочками. – Волшебница вы, Роза, ударница выпечного труда!

— Гут получилоссь, – соглашалась немка.

Она внезапно разговорилась, Янис переводил. Оказалось, и дед бабки Розы был пекарем, и прадед, да и дальше в истории, видимо, одни пекари числились, уж в совсем дремучие королевские времена та семейная история уходила.

— Трудовая династия, – заметил Икен, разглядывая последний кусочек печенья. – Кормили простой народ испокон века. Были же мирные времена.

Не хотелось о войне говорить. Янис помнил, как в такие моменты ловко менял тему опытный Серый, намекнул, что железнодорожная кухня нуждается в инспекции опытного человека – бабушка Роза может умного насоветовать. Пых был полон энтузиазма – кухни и чайники он тоже любил смотреть.

Ушли старики и юный исследователь на кухню, а Ян с Кирой заглянули в официальное обиталище товарища механика.

— Тесно, – оценила Кира, вовсе не глядя на комнатушку.

— Да что там, пришел-упал. Для меня и будильника места хватает. Хорошо, починил будильник, не подводит, – пробормотал Янис, утопая во взгляде близких черных сияющих глаз.

— Тесно, да. Но нам бы хватило. И будильник бы поместился, – прошептала Кира. Руки ее обвились вокруг шеи механика….

…Вообще не так. Янис в ошеломлении перевел дух. Словно два разных действа сдуру одним словом «поцелуй» назвали. Или Вильма нарочно этак странно целовалась?

Чудо повторилось. Губы Киры – уверенные, чарующие, нежно-настойчивые, не обманывали.

— Кира, я от тебя с ума сойду, – прошептал Янис.

— Сходи, – согласилась черноглазая богиня. – Я-то от тебя точно спятила. Гад ты хладнокровный.

— Так нельзя нам.

Янис точно знал что нельзя, но губы свое решали – снова целовались.

— Почему нельзя? – задыхаясь, прошептала Кира. – Потому что война? Потому что уйдешь? Дурак ты, Ян. Всё планируешь, учитываешь, по чертежу всё хочешь скрутить и собрать. А разве на войне всегда дело по чертежу и карте идет? Хочешь, я тебя сейчас на койку завалю? Хочешь! Но я уже умная. Я подожду.

Ян и сказать что не знал. Потому что снова целовался.

Ничего тогда не случилось. Кроме поцелуев. Вот ходили еще почту и груз принимать – тут Пых при виде громадного паровоза онемел на манер своей бабки-няньки. А когда загудело…

— Всё! Теперь к нам на «железку» прямая дорога, – посмеиваясь, заявил Степаныч. – Будем тебя, Пашка, ждать. И вы нас, Роза, не забывайте. Можно и без печений, чисто для беседы после баньки.

— Гут, – улыбалась немка.

Ехали обратно, Янис рассказывал про паровозы, Пых потрясенно ухал. Мелькали звезды и краткие воспоминания.

***

Снова навалились дела-заботы. Сломался трактор в лесхозе, на этот раз местные умельцы самостоятельно не управились, Янис три дня просидел у них, возясь с упрямым СХТЗ[3], потом с Серафимой в город за карбюратором ездили. Пришлось ждать, пока накладную подпишут на самом высшем распределительном уровне – дефицитная деталь шла поштучно, на всю область их единицы были. Зашли с Серафимой на рынок, Янис свернул в барахольный ряд. Водительша тактично отстала.

Вообще Янис не знал, что ему надо. Да и время еще оставалось – целых три месяца до перекомиссии, до ухода обратно к артиллерийской пальбе и тяжестям пулемета. Но промелькнут месяцы, и не заметишь. Хотелось на память что-то оставить. Может, и не нужно ничего оставлять, но хотелось. Но что?

Само на глаза попалось.

— Сколько за янтаринку? – потыкал пальцем механик.

— Сережка-то? Она одна, недорого отдам, – заверил мужик со слезящимися глазами.

Поторговались, Ян счел, что порядок соблюден, забрал висюльку с янтариком. Уже пряча покупку, глянул на небольшую книжку на прилавке- доске. На обложке были изображены два тепло одетых карапуза, похожих на чуть подросшего Пыха. Книжка называлась странно: «Чук и Гек».

Янис покрутил головой: гм, даже имена похожи.

— Про что книжка-то?

Продавец шмыгнул замерзшим носом:

— Наверное, про беспризорников. Но книжка хорошая, не сомневайтесь – вон как зачитали.

Янис открыл наугад страницу: «Тогда Гек надел валенки, приоткрыл дверь и вышел в коридор.

Коридор вагона был узкий и длинный. Возле наружной стены его были приделаны складные скамейки, которые сами с треском захлопывались, если с них слезешь. Сюда же, в коридор, выходило еще десять дверей. И все двери были блестящие, красные, с желтыми золочеными ручками» [4] .

Довольно верно написано, жизненно, про спокойный и мирный довоенный транспорт. Должно быть, хорошая книга.

На пути с рыночка пришлось освобождать Серафиму – к ней намертво прицепились, уговаривая померить валенки. Янис вытащил водительницу из небольшой толпы.

— Не пойму, что ты его, нахала, слегка не пихнула? Не расшибся бы, горластый.

— Нехорошо пихаться, все ж мужчинка, – печально вздохнула прекрасная крупногабаритная особа.

У конторы Янис оставил водительницу читать вновь приобретенную литературу, пошел выбивать проклятый карбюратор. Выдали наконец. Загрузились, поехали.

— А книга-то хорошая. Там с телеграммой такое учудили… – сказала Серафима, прогревая двигатель. – Слышь, Ян, а тебе когда-нибудь настоящая телеграмма приходила?

— Нет, Сима, я сам вроде почтальона носился. Когда на мотоцикле был, так и побыстрее телеграммы.

Книжка оказалась действительно интересной, читали ее долго – почти до весны, поскольку получалось маленькими порциями, это когда все вместе собирались. Пых, открыв рот, слушал про тайгу и иные приключения, Ян смеялся мелким диверсиям книжных мальчишек, баба Роза протирала посуду или шила, слушала, укоризненно качала головой, а Кира с выражением зачитывала очередную страницу. А закончилась книжка очень правильными словами: «И тогда все люди встали, поздравили друг друга с Новым годом и пожелали всем счастья.

Что такое счастье – это каждый понимал по-своему. Но все вместе люди знали и понимали, что надо честно жить, много трудиться и крепко любить и беречь эту огромную счастливую землю, которая зовется Советской страной».

Кира со вздохом закрыла книжку:

— Конец. А жаль, замечательно написано. И про счастье тоже.

Она повезла механика на станцию, а когда целовались в кабине, встав за заснеженным грузовым пакгаузом, сказала:

— Ян, тебе не кажется, что это глупо?

— Кажется.

— Ну, так и что? Ты на моей кровати на всю ночь не поместишься, что ли? Уже и баба Роза намекает.

— Нехорошо будет.

— Потому что на фронт уйдешь? Чтоб мы не привыкали?

— Э-э… ну, и поэтому, тоже.

— Или потому что обручен с этой… со своей, эстонской? Ты же честный, да?

Янис рассердился:

— Я честный. Приду и напрямую ей скажу. Да и какие там варианты? Молодые были, глупые. Родители подпихивали. Вот с этой стороны даже хорошо, что война началась – не успел я до конца сглупить. А вот со всех иных сторон – очень плохо, что война. Если уйду и не вернусь, вы горевать будете.

— Ты совсем дурак, Ян?! А так, если врозь живем – мы с Пыхом тебя мигом позабудем, что ли?!

— Э-э… Все же легче.

Кира сдернула с него шапку и довольно крепко стукнула ею по лбу:

— Что б завтра же переехал, балбес несчастный! Думает он, просчитывает, механик… чтоб…

— Завтра не выйдет. Послезавтра, – сказал Янис, отбирая шапку. – Вот я в дирекции буду…

— Причем тут дирекция? Я от тебя официальности требую? Чтоб женился? Печати в паспорте? Я просто не могу без тебя, дурака железного. Хоть чуть-чуть поживем. Это важно, понимаешь?! Иначе вообще ничего не останется.

Кира не плакала, но Ян, обнимая, чувствовал, что щека у нее влажная.

Через день был товарищ Вира-Выру у директора, после уточнения всякой текучки и подписания нарядов сказал:

— А еще, товарищ Косьян, я к Стрельцовым перееду. У нас чувство взаимное, да и вообще так удобнее будет.

Директор почесал карандашом седой висок, сунул письменную принадлежность обратно за ухо:

— Давно пора. А то ездишь туда-сюда, лишний пробег техники устраиваешь.

— Откуда он лишний?! Все равно же рейсы идут.

— Идут, – согласился товарищ Косьян. Я не в упрек, а к тому, что можно и еще немного времени и сил сэкономить. Слушай, Ян, раз уж разговор зашел. Давай, мы тебе «бронь» попробуем сделать? Я в Новокутске говорил, могут помочь. Ранение и болячка у тебя такие, что вполне можно и в тылу остаться, нет тут никакой симуляции. Тем более, для совхоза ты человек бесценный.

— Не, так не пойдет. Гадом себя буду чувствовать. Друзья воюют, бои идут, а я в тылу сидеть буду? Стыдно же. Не надо «бронь».

— Знал, что откажешься. Не такой ты человек, да. Вот только как мы выкручиваться без тебя будем, прямо не знаю. Между нами говоря, если бы на фронте все так воевали, как ты в тылу «сидишь», дела бы РККА шли получше. Ладно, поздравляю с правильным личным решением. Регистрироваться после войны решили?

— Да, чего уж сейчас, мало ли… – неуверенно промямлил Ян.

Директор погрозил кулаком:

— Вот это неверно! Вернуться должен в любом случае! Такую установку себе и давай. Понятно, вы люди городские: Кира почти из Москвы, ты вообще с Балтики, вернетесь из эвакуации в свои края, но приехать и доложить об успехах, семью забрать – это в обязательном порядке! Все ж ты и наш человек, хотя и краснофлотец. А насчет регистрации – это на ваше усмотрение. Действие не бухгалтерского характера, народ у нас хоть и любит посплетничать, но в принципе, не злой и понимающий. Если кто злословить будет, вразумим. Кстати, праздник скоро. В клубе печку поправили, ты можешь туда провод от громкоговорителя кинуть?

С проводом имелись проблемы, пришлось сращивать старые кусочки, но работа была в поселке, приятная. Янис взял в клуб Пыха, возились вместе – должен же малый человек полезному ремеслу учиться?

— Ну-ка, попробуем, ты не подскакивай, – предупредил Янис, подключая новенькую черную радио-«тарелку», с большим трудом раздобытую директором.

… – наращивается выпуск и грузовых автомобилей, – немедля возвестило радио слегка шепелявым уверенным голосом. – Только автомобилей ГАЗ в действующую армию передано…

— ГАЗЗЗЗ! – в восторге взвизгнул Пых, всплескивая слишком длинными рукавами свитера.

— Гм, а ну повтори, – попросил Янис, едва не выронивший плоскогубцы.

— ГАЗ АААА! – вдумчиво возвестил мальчишка, без особого труда перекрывая радио. – Как у мамыыы!

— Так-то все верно, – признал Янис. – А чего раньше-то не сказать было?

Пых пожал плечами и показал на репродуктор. В каком смысле: «не радио, чтоб впустую болтать» или «без должного радиопримера я говорить не решался», было не очень понятно.

— Ладно. А тетя Сима у нас на чем ездит?

— ЗИССС! – безошибочно и громогласно провозгласил малый.

— Верно, молодец. Давай отпразднуем это достижение, – сказал Янис, доставая бутылку с козьим молоком.

Пых сморщил нос – козье молоко он любил примерно так же, как и сам товарищ Выру.

— Надо. Время военное, нужно лечиться и здороветь, – напомнил Янис.

Слово «надо» Пых понимал. Он вообще был толковым малым.

***

Праздник получился хорошим: с радио, с транспарантом «Ура нашей непобедимой армии!» и достойно греющей печкой в клубе было совсем иное дело. Директор Косьян сказал несколько слов об успехах на фронте, о том, что Гитлеру придет неизбежный капут, и порадовал поселковых жителей вестью, что будет приезжать кинопередвижка, понятно, не в ближайшее время, но есть такое в планах руководства, уже подтверждено официально. Все понимали, что «не ближайшее время» настанет после войны, но все равно новость вдохновляла.

Кира была рядом, уже понятно, что пара. Со всех сторон поглядывали, с разными настроениями: и с усмешками, и с хихиками, а кто и с неодобрением. Вот вырос Янис Выру совсем в другом поселке, но правила знал – долго еще за спиной перешептываться будут. Склонны люди поселковые-деревенские к сплетням и излишнему уважению формальностей. Но не объявлять же во всеуслышание?

Хотя… Янис вспомнил некоторые прямые, по-комсомольски ударные решения Серого. Может, так и надо?

Стиснул локоть Киры, предупреждая. Девицы поселка Тыхау как раз собрались вокруг дяди Пети – человека славного умеренным, но все же устойчивым искусством игры на единственной поселковой гармони. Танцы будут. Как раз момент и для иных ярких развлечений.

Янис официально кашлянул:

— Девушки, дамы, граждане и товарищи! Извинения обязан принести!

Оглянулись с некоторым испугом. Янис приклонил колено, приложил ладонь к сердцу:

— Виноват я, девушки! Прибыв в Тыхау, оказался под большим впечатлением. Более прекрасного женского общества нигде не видел. Вот клянусь! Может, можно с Ленинградом сравнить, но я там все время при деле был, осмотреться не успел. Но Рига и Таллин – тут, никакого сравнения, там одна расфуфыренная блеклость. Здесь же просто глаза чаруются. Пропал бы. Неприлично пропал бы. Но по прибытии встретилась мне Кира Стрельцова и ее дивный грузовик, и сразу осознал – судьба. А против судьбы, товарищи девушки, и на танке не попрешь – бесполезно.

— Вот ты гадюка механическая, Ян. Выкрутился, значит, – захохотала Серафима.

— Да постой, Сима, не смущай, – взмолился механик. – От тебя и так глаз не отвести, шалеешь с твоей красоты степной, а ты еще сбиваешь. Я же не закончил.

Серафима заалела щеками – но скорей от удовольствия. Коленопреклоненный Ян оглянулся – у Киры тоже уши розовели, но тут больше от смущения. Пришлось сжать ее маленькую ладонь:

— Война идет, товарищи. Уйду на фронт, как там пойдет, непонятно, но как только вернусь, свадьбу обязательно справим. Вот прямо здесь в клубе, если товарищ директор возражать не будет. Может и без размаха та свадьба будет, скромная, но всех от души будем ждать.

— Ты, главное, вернись! – прошептала тихо, но, наверное, и у печи было слышно, Кира.

— Да уж, ты, Ян, возвращайся, – сказал кто-то из глядящих гостей. – Хороший ты человек, дельный, нам бы таких эстонцев погуще. А про любови мы понимаем, не дикие какие-нибудь, пусть и в степях родились. И про войну тож.

***

Уже ночью, когда жадно целовались в постели, Кира прошептала:

— Ты бы хоть предупредил. А то как книжный рыцарь – бац! на колено, и целую речь толкнул. Стою как дура. Что за внезапная эстонская манера?

— Это не эстонская. Это, скорее, московская. Серый любил этак – в лоб. Оно вроде и хорошо вышло. Осознали все.

— Ладно. Может и хорошо. Но внезапно. Серому своему при случае привет передай. И в гости к нам с Пыхом пригласи. Свадьба – черт с ней. Но в гости пусть непременно заедет. Может, мы к тому времени из эвакуации вернемся.

— Да где тот Серый… – вздохнул Янис.

— Найдется. Он, насколько я поняла, из нетеряющихся. Ой!

Янис поднял легкое тело на себя – так старая сетка кровати скрипела меньше. Они снова целовались, зная, что не выспятся, но сон, может, еще когда-то будет, а ночь, спокойная и темная, может больше и не выпасть. Не спешили, говорили. Прерывались и снова говорили. И было удивительно – какая же она красивая – Кира. И ночью и днем. Совсем миниатюрная, когда без телогрейки. Наверное, именно такая – дневная, и запомнится – сердитая, нахохленная, ватная, слегка подранная, за баранкой машины. Вот в шелковом довоенном платье – понятно, синем – всего дважды видел: когда мерила, и в клубе. Разве бывают такие красивые девушки?

Наверное, вслух прошептал.

— Разве я девушка? У меня же дите. И я же старше тебя, дурак. Вдова.

Она действительно была старше – на год с небольшим. И история простая, только очень ранняя. Выросла в Ступино, училась хорошо. Перед выпускными экзаменами случайно с молодым командиром познакомилась. Красавец, на петлицах танчики, уже старший лейтенант. И роста подходящего – компактно-танкового, под стать Кире. Сильный, спортивный, улыбчивый, надежно бронированный. Уехал, а дальше взрывная любовь по переписке. И через полтора месяца ехала девушка с одним чемоданчиком на север, куда-то под Ленинград.

Понять, что уже замужняя, так толком и не успела, даже фамилию не поменяла. Гарнизон, единственная осень, две поездки в Ленинград на выходные, мосты и набережные с ветром. А в ноябре боевая тревога и ушли, рыча двигателями, «бэ-тэ» на погрузку по снежной дороге. Туда – к Финляндии ушли…

Убили в первом бою. Головной, кажется, шла боевая машина. Сослуживцы рассказывали детали, да Кира их не запомнила, не хотела запоминать. И опять почти ничего не поняла, кроме пустоты, внезапной, обидной, незаслуженной.

Но пустоты-то и не было. Оказалось, растет внутри некто, подаренный ушедшим мужем. Родила в мае, с именем не колебалась – понятно же что Павел, как отец.

Вовсе не была Кира одинокой – и Пашка появился, и страна помогала вдове погибшего командира, и родственники в Ступино имелись. Уже там и рожала. Родная бабка Пыха – женщина партийная и строгая, сказала - «слегка подрастет поколение, не глупи – живо на работу, нельзя киснуть».

Успела Кира и на работу выйти в канцелярию автобазы, начала вникать в хитрости технической документации, да пришел июнь 41-го. Началась эвакуация, тут старшая Стрельцова тоже не дала особо раздумывать и колебаться– отправила подальше от бомбежек дочь и внука. Киру, как младшего технического специалиста, отправили в МТС, но тут учета запчастей вести было незачем – не было их. А вот шофер, наоборот, потребовался.

…— Мама на фронт ушла. Командует какой-то специальной ротой, вроде тыловой, но не очень. У нее же опыт – с шестнадцати лет на Гражданской с отцом моталась. Папка у меня хороший был, хоть и резкий. Болячки достали, умер рано. Ян, я тебя умоляю – вернись! Что ж это у меня за судьба такая будет?!

Твердо обещать того, что не сможешь сделать – нельзя. Заверял как мог, молча, и это тоже действовало. Кира вовсе не была холодной девушкой, да и Янис старался поддержать честь Балтики. Ух, и ночи были… Засыпали как убитые, в хорошем смысле этого слова, если у этого слова вообще есть хорошее значение.

***

Ушел Янис в начале мая, чуть не дождавшись дня рождения Пыха. Заехал в последний раз к Софье Александровне, получил пространные медицинские инструкции. Вообще врач считала, что еще месяца два нужно оздоравливаться. Но перекомиссия ждать не будет, а отсрочка тут вообще не к месту. Дела на фронте опять шли как-то неуверенно – Янис не совсем понимал газетные и радиосообщения, но фронтовым опытом чуял – нехорошо там.

В Новокутск довезла Серафима. Вообще-то Янис подошел к делу ответственно, да и служебным положением воспользовался – вместе с директором заранее с военкомом созвонились. Так что медкомиссию призывник Вира-Выру прошел быстро, побеседовал с военкомовскими людьми по поводу ремонта электропроводки.

…— Слушай, я тебе месяц-два могу отсрочки сделать. Это же даже без всякого натяга, – сказал военком, немолодой, здорово побитый осколками лейтенант, без пальцев на левой руке. – Ты человек на весь район нужный, вы вон сколько мяса фронту даете. Но сам решай, ты человек опытный.

— Тяжело тянуть, – признался Янис. – Да и толку? Иные, вон – в первом бою гибнут. А я все же повоевать успел. Надеюсь, и дальше так пойдет. Выписывай повестку. Только во флот меня по возможности не надо.

— Во флот тебя и не возьмут. У тебя категория ограниченная Держи повестку, из Тыхау по железной в Бийск сам доберешься. Там формируют. Написал, чтобы тебя в техники направили. Ну, а как дальше пойдет… Сам знаешь, не от военкома зависит.

Оставалась еще неделя у Яниса. Ездил по подсыхающей степи, дел было уйма, улаживал. Возила Кира, не плакала. Ну, разве что ночами, чуть-чуть.

Провожали на станции Яниса многолюдно. Желали быть живу, разбить фашиста, непременно вернуться. Вскочил призывник на подножку проходящего вагона, в вещмешке была прощальная бутыль с надоевшим, но полезным козьим молоком. Оглянулся. Держалась Кира, сидел у нее на руках Пых, махал вслед вагону. Понятно, еще не особо осознал мальчишка, больше на паровоз отвлекался. Ничего, оставлена ему на день рождения тельняшка – почти новая, Янис специально берег. А сделанный из сережки кулон с треугольной каплей янтаря на тоненькой цепочке уже давно Кире сам на шею надел.

— Здорово вас провожали, – покачал головой куривший в тамбуре вагона гражданин. – Призвали? Из начальства будешь, парень? Под «броней» состоял?

— Техник. На фронт возвращаюсь, – Янис пошел разыскивать свободное место. Знакомо стучали колеса, качался вагон. Вот и всё.

А что еще? Всё. Оставлен дом, не особо нужный солдату чайник, оставлена тыловая жизнь. Ждет армия и фронт, ждет тяжелая военная работа.

[1]Талган или Талкан — мука из жареного ячменя или пшеницы. Используется как приправа, подается к чаю. Распространен в кухне алтайцев, ногайцев, чувашей, хакасов и еще много где в той стороне мира.

[2] Айнтопф – густой немецкий суп, заменявший первое и второе блюдо. Рецептов блюда множество, «по-степному» в каждой степи разный.

[3] СХТЗ 15/13 – колесный трактор, выпускавшийся в 30-х годах Сталинградским тракторным и Харьковским тракторным заводом. Мощность 31 л.с., масса 3 тонны.

[4] Аркадий Гайдар «Чук и Гек»