Тени прошлого — тени будущего

Запись № 14 0000 000 00:00 11.04.205 год Новой Техно-Эры 05:40

Айнер устроил нам настоящий конец света — в прямом смысле… Подходящий карцер в этой разгромленной части они с Унхаем так и не нашли, так что нас вчетвером заперли в просторной, пустой и темной, морозилке неизвестного назначения. Ничуть здесь не лучше — разве что вместе нам спокойней как-то. У нас забрали только оружие. Но мы так привыкли к способности жечь и резать все что под руку попадет, что без холодного железа и белых лучей под рукой стали быстро падать духом…

Темнота и холод способствуют резкому осознанию силы властей… Того хуже, что при применении конкретной офицерской силы власти, нас пробирает до костей закостенелость бездейственности… Айнер хорошо знает, как нас на место — в строй — задвинуть. Сорвал с нас заряженные энергоблоками портупеи и излучатели — и никакие мы больше не всесильные, не всемогущие. Нам вроде как теперь и правоту доказать нечем… И никакое тут сопротивление не поможет. И гордость, и решимость ничего особенного тебе тут не дадут. На это слишком рассчитывать не стоит… если тебе не на чужой стороне худо пришлось. Стойкость — единственное, что действительно нужно безоружному, замерзшему, поглощенному теменью, бойцу без врага… А надменность… Надменность дух и поднимет, и опустит. Терзает нас со всех сторон клыками непримиримости. Нам признать вину почти так же сложно, как не признать…

Просто, нам осознать ошибку трудней, чем понять, что где-то мы ее допустили, — от этого мы и ершимся… А вообще наш норов противовесом оснащен. Так он и работает — поднимет нас кто-то или что-то не по заслуге выше должного, наша гордость без посторонней помощи обратно в строй нас поставит. И иное условие ничего не изменит — опустить нас ниже заслуженного — наша гордость тоже никому и ничему не позволит. Всегда ставит нас туда, где нам стоять следует. Так должно быть… если бы не сбои. Но и на них управа есть — темень, холод и… безоружность. Это офицеры придумали, чтобы дурь из нас вышибать проще было. На то нам и выдан час-другой — чтобы резко рухнуть духом об пол и потихоньку его поднимать при помощи гордости, оставленной нам как последнее оружие, до указанного ровного места — до плацдарма, до полигона, где нас снова строить и испытывать будут. В общем, зарвались мы… и получили… Но случай вниз опускает, гордый нрав — подымает наверх.

Наш единственный уцелевший прожектор то ли окончательно дохнет, то ли начинает потихоньку стабилизировать поток… Ему пуще нашего досталось — он слабо и перебойно мерцает и меркнет меж продолжением работы и отправлением на свалку… Зависает, как мы, — между жизнью и смертью.

— Сорг, подключи его нормально или отключи вовсе. От этих перебоев хуже только…

Сорг не реагирует. Его неживое лицо не дрогнуло, взгляд замер слабым просветом посреди окружающей нас мглы… Он сосредоточенно и терпеливо продолжает настройку. Хорн только рукой махнул и одарил нас, не покидающей его, открытой улыбкой. Он по привычке еще нашаривает клинок за голенищем, но его там уже нет — Унхай забрал… Теперь Хорну руки занять будет нечем… Скоро и он сцепит окоченелые отмороженные пальцы покрепче, как мы с Владом…

— Терпи, Герф… Нас с Соргом этот мрак грызет сильней.

— Не скажи… Похоже, излучатель — хранилище моей души.

— Да мы все будто с душами расстались. Но это не так уж и плохо, Герф.

— Если учесть, что временно…

— Если учесть, что наши души остались при нас. Знаешь, я как-то Айнеру торжественно заявил — «Мы — это наше оружие, наше оружие — это мы». Он мне с ходу отрезал — «Нет, оно без нас не оружие, мы — оружие и без него».

Влад еще стоит на ногах, но уже не твердо… Мы все старались простоять как можно дольше, чтоб уменьшить площадь соприкосновения с промерзшими плитами, только одним упорством долго не продержались. Теперь и Лесовский бросил искать блуждающим впотьмах взглядом стыки сомкнутых дверей, подошел к нам ближе — подальше от холодных стен — и припал на колено перед дохлым фонарем. Он замкнул наш тесный круг в центре этой пустоты…

— А что, Хорн, так и есть. Но привыкнуть к этому надо — и осознать.

— Ну, Лесовский, начинай сейчас — потом ни времени, ни возможности не будет. Этот навык полезен. Помнить о том, что наш разум сильнее, чем наши руки, следующие за ним, и чем наше оружие, вышедшее из него, должен каждый.

— Нужна поправка — разум, накаченный информацией…

— С этим ты пожалуй прав. От тупого ума проку не больше, чем от тупого клинка.

Хорну с руками делать нечего — он, чтоб вконец не продрогнуть, перекидывает свои посаженные фонари «с лезвия на рукоять», как ножи. Наши — разбиты и брошены на побоище. Работает — один. Но Сорг что-то долго эту единственную надежду на свет мучает… Слишком долго…

— Сорг! Если ты живой — значит, твой чертов фонарь концы отдал…

Наконец хрупкий свет замерцал ровней… Сорг установил прожектор на полу, и мы расселись вокруг него, как у костра. Но этот огонь не греет — меркнет в углах, скрывает там скребущую стены опасность.

— Там есть что-то…

Сорг сцепил руками прижатые к груди колени и неподвижно застыл… как будто он уже давно замерз где-то на леднике. О том, что Сорг еще жив, говорит только неизреченно глубокая тоска в его запавших глазах…

— Это крысы, Герф, — «наши вечные спутники». Если они не очень голодны, подпустим их ближе — так теплее будет.

— Ты как хочешь, но я их не подпущу.

— Еще звать будешь. Не то скоро инеем затянет. Здесь крысы — наша группа поддержки, дружинники из бригады попутной подмоги.

— Поэтому вы их кормите?..

— Если мы помогаем им — они помогают нам.

— Как?..

— Как обогреватели. За еду нам тепло дают. А убежище у нас с ними по жизни общее. Но ты смотри в оба. Следи за ними — если кто из них с голоду нападать решит, сшибай насмерть. Они твари смелые, быстро бегают и «летают» далеко — ты у них на прицеле.

Жалею, что ничего съедобного нет, что им дать можно… А в тишине все стучат когти и зубы, из углов поблескивают расширенные глаза… Я перестал думать о стычке — крысы теперь из головы не идут. Сожрут нас тут, безоружных, — нам против их орды и получасу не выстоять… Никогда не думал, что буду серьезно озабочен угрозой с их стороны. Понять не могу, откуда они лезут… Отовсюду… А кругом лишь стенные панели и сомкнутые двери — никаких щелей… Кажется, что эти крысы сквозь стены проходят — прибывают прямиком через перекрытия, через обшивку…

— После успешно проведенных операций мне приходилось получать хороший ужин и сон, но чтобы сидеть голодному с голодными крысами…

Хорн перевел лучистые глаза на теснящиеся по углам полчища крыс… Подставил руку подобравшемуся к нему зверю… И, признаться честно, оскал желтых крысиных зубов затмил его белоснежную улыбку…

— Так оно тут и бывает, Герф.

— А Нор того стоит?

— Не стоил бы, мы бы здесь не сидели. И Унхай ему бы мозги вправлять не стал, и Норвальд давно бы передал его, кому следует.

— Скару?..

— Ну… Скару… или Айнеру… Отдать кого-то Айнеру, считай — отдать Скару… Меж ними разницы почти нет. Им обоим ничего не стоит растерзать кого-то, переданного им в безраздельное властвование, бесследно.

Сорг откинул склоненную голову… От засохшей и рассыпанной по ресницам крови его блеклые глаза затенены опавшей багровой пылью… Кровь, запекшись на бледном лице, подчеркивает чернотой его худобу сильнее обычных теней — сейчас его скулы очерчены резче, чем под силу сделать это слабому свету. Он зовет крыс — они, взъершись и щерясь, ставя торчком отливающую сталью гладкую шерсть, подходят к нему ближе… осторожно и тихо… Они, цепляясь за его ремни, начинают восхождение… Одна из этих тварей уже победоносно топорщит подшерсток, взобравшись ему на плечо по его сложенным и сжатым на груди обожженным рукам…

При виде этого меня как-то невольно передернуло… «Мертвец»… Хантэрхайм приложил к нему руку беспощадно, как смерть. Но Сорг смотрит на прожекторный свет так, словно берет его навсегда и никогда не отдаст…

— Зря ты так, Хорн… Айнер справедливо судит — разве что резко бывает. И Скар неповинным не страшен.

— Один другого стоит — недаром они старые товарищи. Нору нужно будет последние силы напрячь, чтоб к одному из них на клинки не налететь и не попасть следом под карающую руку к другому.

— Он уже попал под разбор к обоим. Общую задачу перед ними нарушением поставил. И тому, и другому дорогу перешел — и не по переходу — по принципу. Теперь оба его близко к стенке поставили с холодным железом у глотки. И стоит он на лезвии — острие системной безопасности… Нору больше с него не сойти…

— Сорг, да не об этом речь… Пригрозить покрепче, так чтоб напрочь не добить — к тому ж полностью согласованно с двух сторон… Это их общий офицерский стандарт. И к бойцу по процессу у них одно общее стандартное требование — молчание. Точные вопросы — точные ответы. После — электронные отчеты, протоколы… И командиры, кем бы они ни были, ставят точку. А Нор ни одному офицеру ничего не оставит, кроме как поставить у него на деле крест.

— Нет. К Нору «крест» еще не применим — сейчас этого не сделают…

— Его у них на стольких допросах вконец переклинить может от какой-то брошенной ему напоследок жесткой формальности.

— Это может… А клин клином вышибают, знаю…

— Значит знаешь и то, что нарвет его скоро на клин строгих указаний.

— Это тоже может…

— Не жди его, Сорг.

— Этого не могу…

— Если не Скар, то Айнер его…

— Нет. Айнер его, скорей, отпустит — войне вернет… А решит вернуть — и у «теней» заберет…

— Неизвестно еще, кто ему жестче приговор пропишет… Скару Нор нервы без тщательных стараний не закоротит. У него и коротить почти нечему…

— Этим он и опасен. Ему Нор ни живым, ни мертвым не нужен.

— Скар страшен. Только опасней — Айнер. То, что не будет разрушено морозом, будет уничтожено льдом и пламенем.

— Хорн, от перебойных систем еще есть чего ждать — от стабильных ждать нечего.

— Хоть трех шкур им обоим с него не спустить — и то хорошо.

— Третью шкуру Нор и без них обдерет…

— Сорг, не жди… Его участь решить предстоит тому, кого он разозлит сильней. И решить предстоит — отпустить его со щитом или на щите. То, что один безразличен до беспощадности, — плохо. То, что другой реактивным злом страдает, — еще хуже. Нор дерзок — без реакции его выходки ни один офицер не оставит. Но кто-то по ним больней бить будет. А этому больше Айнер подвержен. Он точно вопросы жестко поставит и покарает сурово — и ошибки, и проступки… И никто ему не помешает… Борг… Он и на расстрел подтверждение даст, ждать не придется…

— Похоже, так и будет… Только, Хорн, Айнер — S9. Не от злобы он сурово карает… Он так страховку крепит бойцам, которых не намерен целиком и полностью под усмотрение «теней» передать — Скару поле действий сужает…

— Думаешь?

— Знаю. Айнер Нору когти обломает, и Скару не придется ему эти когти вместе с руками ломать. После этого Нор перед Скаром тихим, как снег, предстанет — при допросе от него ни Скар, ни его офицеры ничего лишнего не получат, как бы строго вопросы ни ставили. И после того, как Айнер Нору наказание назначит, ни Скар, ни его офицеры не пробьют его ни одной, применимой к нему, карой. После обратимой смерти, бойцу и пытки не страшны… Скар его не покалечит и не поломает. Айнер его защитит.

— Только дефектный он — от него ждешь чего-то, но не знаешь чего.

— Если точно знать цель, нетрудно с точностью определить и ход мыслей — без сторонних отклонений только. И тут дело так обстоит, что о ходе его можно не тихое предположение выдвинуть, а уверенное заявление… Он Нору страховку укрепил при Норвальде еще. И сорвет он эти крепежи только в крайнем случае. А Нор еще не настолько поврежден, чтоб эти крепежи у него из рук вырывать.

— Сорг, по крайней мере не жди его таким, как прежде. Один под щит поставит, другой — положит… Скару прорвы расширений открыты.

— Без нужды Скар ни одного серьезного расширения не применит. А Айнер постарается эту нужду… нет, не скрыть — устранить. Он выкинет все лишние данные из отчета и выбьет все лишние мысли из головы Нора. Скар не сочтет это дело чем-то особым — Айнер этого не допустит, он пустит дело по обычному ходу. И он не позволит Скару получить подступ к Нору — к его страху. А от простых вопросов дознание только до простых ответов дойдет — без осложнений. Айнер позаботится о том, чтобы Скару при простом ходе дел не просто было забросить и зацепить крючья осложнений…

— Это он может… точно… Придержит Нор перед Айнером хищнические когти, может еще вернут его нашей роте… и может не одни его обломки…

Сорг помрачнел, как-то отгородил лицо от прожекторных лучей…

— Хорошо бы… Только дело, верно, обернется сложнее… И Нору, скорей, тяжкий ответ держать предстоит не перед Айнером, не перед Боргом — перед Скаром и его «тенями»…

— Конечно. У границ Айнеру приграничное дознание никак не сдержать — рубежи были пересечены, и Скар об этом знает. И о том, что Айнер считает территории с недостаточной охраной ничьей землей, которую с боем или с наглостью можно взять себе, ему тоже известно — он Айнеру ни с тем, ни с другим оружием владения «теней» штурмом брать не позволит. Айнеру к Скару подступиться трудно будет. Нору от его «теней» никуда не деться…

— Хорн, ясно, что Нор от них обоих получит… Я о другом. Айнер отчет в стену упрет… Он все к простому боевому рвению обычного бойца под химическим ускорением сведет. Борг… Он обязанности строго до скупости исполняет — просмотрит отчет и не различит того, что вроде в стороне встанет… Ему вообще безразличны чужие территории и переходы их границ — эти пределы под охраной «теней» системной безопасности. От него Айнеру добиться нужного не трудно будет — подпишет, что следует, и дело — параллельно… А Скару не только горизонты открыты — он и за их линии смотрит. И отчет он просмотрит так, что Чжан Лун с его преданными офицерами хорошо виден будет — как и другие бойцы, идущие с ними маршем по краю… Это значит, что Скар не станет беречь сил и терять времени — спросит жестко, с утяжелением…

— Он заточит Нору когти и зубы, сточенные Айнером… Раскалит остуженные угли, которыми Нор осыплет его холодный разум… Скар будет искать его паранойю, его скрытую цель, его страх… А если Скар что-то ищет — он находит всегда… Он находит и то, чего еще нет — что только будет…

— Что будет с Нором, знает не только Скар… Тут не нужен точный расчет будущего — и без того с ним все ясно. Нор еще годен к службе только с учетом контроля над ним… А контроль офицеры учтут последним пунктом… Об окончательной ликвидации сейчас вроде твердый вопрос не стоит… Но Скар не упустит ничего и зачтет все… Нору конец — он не выдержит его вопросов… А неверные ответы ударят по нему так, что размолотят в прах…

— Это верно… Скар… Он тот, кто по плану, по ровному расчету следствие ведет — его с этой равнины не сбить… Он все увидит — все нестыковки отчетных данных и фоновых показателей… Только Айнер у нас такой, что данные, как конструктор, перестроить может. Он все подгонит стык в стык — было бы нужно. И ни одной части при этой перестройке не потеряет — соорудит такую схему, что каждый показатель место поменяет, но ни один не выпадет… Пойдет он на это — ему разбор чинить, как он вздумает…

— Хорн, этого он не сделает. Айнер — S9…

— Дефектный. Нору перед ним полным штилем предстать нужно — и пройдет он по лезвию… Тут, как не посмотришь, его судьбу то решит, что Айнер отчетом напишет. Только злой он стал — и штурм этот перед ним от одной его злобы отступил…

— Нет, Хорн… Какой был, такой и есть…

— Об этом молчи… Скар — он точно по правилам, не по злобе, разработку проводит. А Айнер прямиком по нервам током бьет…

— Бьет. Только, Хорн… Ты у Скара под разработкой не был.

Хорн уж очень резко сжал зубы и свел плечи под блеснувшим ему в глаза бликом от скобы, стягивающей опять начавшую кровоточить рану, на рассеченной брови Сорга… Сорг снова отвернулся от света…

— Лучше не вспоминай…

— Хорн, помнить нужно все — хоть для того, чтобы суметь обойти это впредь. Ты сказал — один другого стоит. По большому счету — так оно и есть. Если дело серьезно — одни у них обоих результаты будут… и достигнутые по четкому порядку. Но к Скару угодить хуже, чем к черту… Он смотрит часами, хоть и секунды не пройдет, — и все через наши глаза, через мысли…

— Сорг, давай кончай с этим. Нору Скар не так опасен, как бы он не смотрел. Нор на движенье реагирует. Скар его без особых причин не защитит, но и лишние проступки без особых усилий у его скрепленной воли из зубов не вырвет.

— Да без разницы это вообще… Что Айнер, что Скар — оба, что нужно, узнают… Им темные углы осветить — только фонари зажечь. И утаить от них что-то только не при полном свете можно. И они не одних нас насквозь видят, но и друг друга… Им обоим точные координаты каждого обходного пути известны — и им обоим их только в точный расчет включить остается… Что бы тут Айнер ни решил, что бы Скар ни помыслил, что бы Нор ни сделал — он ответит по жесткой статье и пойдет он под разработку «теней». А он уже к тому подошел, что ему без разницы — темней эти «тени» или светлей…

— Не уверен, что этого обойти нельзя… Нор сам по себе не стоит того, чтоб его отчетную память и мысленный фон с полной нагрузкой смотрели. Свет, считай, притушен… Для того, чтоб Айнер мог корректировку общих сведений провести, — будет достаточно. А внесет Айнер в данные поправку — станет достаточно темно, чтоб крысы до убежища беспрепятственно добрались. Стоил бы только Нор этой перестройки данных… Просто… Достал он уже всех, до кого достал…

— Хорн, Скар не позволит Нору много времени у более серьезных дел отнять, но… Он только и ждет обвинений, которыми Тишинский подпишет Чжану Луну смертный приговор. Ты посмотри вокруг — люди по большей части бегут не от нас, они бегут к нему… Чжан Лун набирает силу, разрушая нашу армию и собирая свое войско. Штольт еще контролирует его, но Тишинскому уже даны распоряжения…

— Думаешь, здесь дело серьезно?

— Конечно. Нору надежды почти не дано. Единственное, что способно его спасти — обретение Штольтом неколебимого контроля над генералом Луном… Тишинский отведет от него взгляд, отводя от него и взгляды «теней». И я надеюсь, что Штольт сильнее проснувшегося «дракона»…

— Сорг, мы не сильнее «драконов»… Мы только думали, что победили их… Все, кто с ними воевал, всегда только думали, что победили их, когда они просто засыпали, ожидая возвращения сокрушительных сил…

— Заснет или будет повержен — сейчас это не столь важно… Он не будет отнимать силы у нас. Его сон даст покой и «теням», и… Нет, Нор не успокоится… Отпустят его «тени» сейчас — заберут потом… и уже не вернут… И следующий разбор у него уже с высшим прокурором будет… уже очень далеко от нас…

— Далеко от нас офицеры S12 и «защитники»… Нет, не верховному суду его участь терзать предназначено — дело до того не дойдет…

— Нор не дойдет.

— Это точно. Верховный суд… Не нужно это никому… Нор никому не нужен. Весь его былой героизм уже стерт из памяти системы… Только здесь его подвиги еще кто-то помнит… но уже с готовностью забыть… Пошлет Нор еще рез системные власти — ему без рассмотрений обвинением лоб пробьют.

— И он это хорошо понимает… Нет, Хорн, Нору больше трибуналом не грозить. Он знает, что кто б его не судил, ему один приговор вынесут. Армейские офицеры будут разбор вести или офицеры службы системной безопасности, общими силами или порознь — ему одно осталось…

— С этим тебе видней…

— Уверен, что он кончит выжженными мозгами — и скорее без посторонней помощи…

— Да он с этого и начал…

— Начал с того, что стал забывать, кто он. А сейчас… Близок конец его борьбы с «чудовищем», рвущим все оковы без разбору. С его страхом потерять волю — передать ее офицерам не частично на хранение, — а целиком и без возврата.

— Верно, Сорг. С потерей сил он долго не простоит. Скоро Нор будет брать в расчет лишь его упертое решение ускорить ход войны — не нашей общей, так его личной.

— Его мысли уже почти подчинены его «звериной» воле — он выходит из подчинения системы. Не сможет Нор разум подключить, не удержит эту цепную волю, спустит, не обрубит цепь — уволочит его этот «зверь» к черту… Этот «зверь» уже почти не дает Нору вспомнить о рассудке. Нор верит ему — он убежден, что правы его доводы. И верит ему он слепо, не так, как мы, — разуму и офицерам.

— С этим верно… Но, Сорг, никто еще не знает точно, какой конец будет положен войне…

— Это одному Снегову известно.

— Тогда, может, Нор не так далек от правды…

— Сотрут Ивартэн, не сотрут — Нору к этому руки не приложить. Эту задачу решить способен только холодный ум — человек, «защитник» — не важно. Такой стихийной «звериной» силе с ним не совладать. Не эти силы разделили Совет AVRG, и не им убеждать верховных командующих изменить расчеты.

— А знаешь, прав ты, пожалуй. Снег под прессом льдом станет…

— Уверен, что так и будет. Снегов смотрит далеко вперед и решает единожды — он строит точный расчет и стоит на нем, как ледник на промерзших скалах. С ним «защитники». Думаю, если он не убедит высший генералитет четкими данными, просто пресечет споры его неоспоримой властью, — и будет это очень скоро.

— Хорошо сказал, Сорг. Действительно, ведь «недоверие» — чушь это. Тот, кто посмел бы сорвать с него погоны, не посмеет забрать с ними и его ответственность.

— Согласен… Но Хорн… Что бы мы об этом ни думали — не наше это дело. И если мы перестанем понимать это, — будем воевать не с нашим общим врагом — друг с другом. Тогда, кто бы из нас ни победил, — нас победит враг.

— Лихой размах — нет, не дойдет до этого. К плану действий, утвержденному Центром, злоумышленнику пути нет. «Защитники» без труда блокируют и устранят такие помехи. Грубой силой уберут, если иначе никак… Наш высший генералитет и Центральное управление DIS никому такого с рук не спустит…

— Точно, Хорн, не тот случай, чтоб его с рук спустить, чтоб без жестких мер обойтись… Но тут не допустить его… трудно. С этим не должно быть допущено ни одной ошибки, контроль нужен очень строгий… А обеспечить его сейчас крайне сложно… Хантэрхайм стоит на краю — он ставит на край и нас… А кого-то, скорее, уже сбрасывает с него… Может обстановку накалили, чтоб холодом обдать — закалить, как стальной клинок… Тогда прочней системе не быть. А может быть, сбоит что-то, и от температурных стычек трещины пойдут… Но что бы ни было — под огнем почернеет лед, и огонь подо льдом шипеть будет серым дымом…

— Да, верно все. Готов уже к этому.

Посмотрел на Лесовского — он вроде понимает, о чем речь… Мне тоже ясно, что «черный лед» и «серый дым» — это каратели DIS и армейские штурмовики… Но уяснить, почему здесь вещи своими именами не называют, хоть и приметил эту особенность, никак не могу… Запрет на это негласный, похоже… Тогда и спрашивать об этом ничего не стоит… Сорг заметил, как моя рука легла на крепежи портупеи, где я обычно бич носил, — привычное движение, когда что-то не ясно…

— Хорн, к этому больше Герф с Владом готовы… Мы видели их бичи, сделанные в Штраубе. Это оружие служит тому, чтобы править зверьми с тех территорий. Здесь таких чудовищ нет и не было. Но взяв сегодня этот бич, я смог определить их силу — пусть приблизительно, только по оружию, применяемому против них. И я понял, что такой противник не каждому по зубам.

— «Зверь» всем нам по плечу.

— Если это не изувеченное человеком чудовище…

— Это ты о чем, Сорг?..

— О том, что нам предстоит столкновение с тем, что мы не понимаем… Ни тебе, ни мне никогда не доводилось видеть настоящих чудовищ за пределами виртуальных полей.

— Что одно поле, что другое — не велика разница… Сжечь их — и к черту…

— Нет, мы боролись не с ними — с их киберпроекцией… Но и с такими зверьми какую-то определенную тактику борьбы применить трудно. Нам сложно прогнозировать их поступки — мы плохо их знаем. Знаем, что ранить их проще, чем убить. Знаем, что их тяжело ранить, но убить их, раненных, — еще тяжелей. Знаем, что если они обладают обычной тупой силой, разум способен их подчинить. Но с их безумием, искажающим исходные программы и расчеты, нашему разуму без специальной подготовки совладать будет непросто… А если они знают людей, если близки к человеку — к нему и его сознанию… если их сознание покорежено человеком…

— Сорг, сворачивай-ка ты эту тему…

— Нет, Хорн. Нам еще предстоит бой…

— Никакой это не бой…

— Хорн, зверей собирают в стаи лидеры… Только лидер может и не быть зверем… Тогда он соберет не стаю — свору, которой будет управлять с точным расчетом.

— Довольно, Сорг… Не будет такого. Тишинский никому не даст «зверей» объединить. А Штольт не допустит того, чтоб Чжан Лун объединил свои «своры», — разобьет его армию на «стаи» и разгонит по ветру.

— Мы почти ничего не знаем… но что-то — видим. Мы — бойцы А2 — мы должны действовать эффективно при столкновении, хоть черт знает с чем, как одни, так и группой, как с командиром, так и без него. Мы должны составить прогноз действий, продумать бой, чтобы провести его без задержек на ориентацию. Над боем с «управляемой сворой» работать будут офицеры, но непосредственно борьбу с каждым отдельным «чудовищем» вести будем мы.

— Как с Нором…

— Нет, Хорн… Говорил же, не видели мы еще настоящих чудовищ… Нор еще не такой. Он еще ведет две войны на двух фронтах.

— И обе скоро проиграет.

— Если его хищный страх перед властной над ним чужой волей победит окончательно, он не исполнит воинский долг. «Зверь» не позволит ему сделать это как человеку, офицер не позволит — как «зверю». Оборвет дикий «зверь» системную цепь — Нор погибнет, не достигши человеческой цели… Погибнет как «зверь», убитый охотником… Но «хищник» еще не победил — Нор сражение с ним еще не окончил.

— Но Нор боится этого «зверя» — Нор устрашен им, этим неуправляемым страхом, до онемения мыслей… Сорг, он не сможет побороть один страх, не поборов другой, страх перед ним.

— Верно. Страх перед чужой властью над его волей — призовет «зверя». Страх перед «зверем» — позволит «зверю» взять власть над его волей. Но пусть Нору у судьбы бесстрашие не отвоевать — он еще не окончил бой. Разум еще дает ему силы для этой борьбы — пусть и последние силы…

Хорн с пониманием кивнул. Мы с Лесовским переглянулись…

— Да вы о чем вообще?.. Нор и нас, и командиров к черту послал…

Сорг обратил к нам скорбное истощенное лицо — он уже подозвал кучу крыс, и они столпились вокруг него, — жутковато от этого как-то… И это — сверхлюди, воины великих северных армий… По спине забегал когтистый холодок… будто и правда по мне крысы пробежали…

— Нет, Герф. Это мы… Мы не отпустили его. Нор уже один, без нас, — это мы еще с ним. А командиры с контролем не постарались… Объект не подключен, техники нет, патрули DIS разбросаны — наши офицеры не должны спать. Не наладили систему — вот и получили…

— Что получили?.. Сорг, не должно быть такого.

— Так есть. Здесь, Герф, дисциплина строга, только и контроль над ней жесткий нужен.

— А мы на что? Не одни офицеры нас в руках держать обязаны.

— Хантэрхайм ничего не позволит держать тому, кто стал слабее него. Тех, кого он вырывает из собственных рук, офицеры за горло берут. Так у нас здесь с дисциплиной дело обстоит — не изнутри, так извне.

— Но одностороннюю дисциплину долго не продержать.

— Герф, на это порядок есть… Такие здесь у нас правила — берешь под ответ, то с захватом, если не на жизнь, так на смерть.

— Тогда выходит, что долго здесь офицеры эту руку на горле не сжимают…

— Держат руку на пульсе столько, сколько сил есть. А сжать — им не трудно. Но не делают они этого — не останавливают пульс без нужды.

— Без нужды… Это им видней. Только по мне, Сорг, Айнер Нору еще до этого кислород перекрыть должен был… По мне, его ментальную линию вообще блокировать нужно было. Что бы здесь ни происходило, высшее командование достойно нашей веры, нашего молчания. Один Снегов еще может сдержать этот хаос — никто больше. Один он способен не пускать его за границы ледяных пустынь и быть здесь — посреди них, с нами. И он видит нашу силу в плену у наших страхов. И перспективы перед ним развернуты не только с врагом воевать, но и с нами — из-за того, что кто-то ждать не может, из засады на огонь бежит. То, что камень у него на душе, — наш позор.

— Нет у него никакой души. Разве что камень замерзший…

— Нет так нет. Пусть он одним разумом смотрит — видит он, что такие, как Нор, пустоте сдались из-за того, что враг пленных не берет.

— Это ему без разницы должно быть. Разум машины видит, что есть, делает, что нужно, — и ничего больше. Но уверен, что если бы здесь таких, как ты, Герф, больше было, — не было бы у нас никаких зачисток. Только про Хантэрхайм молчи — не знаешь ты еще ни его, ни тех, кто ему служит. Не бросит Нор оружие — он будет сражаться с врагом, не сдаваясь никому и ничему, до конца…

— Сорг, но его главный враг — это он сам и есть…

— Близко к правде ты подошел… Так подумай, что его собственным врагом делает.

— То, что эту войну у него сил терпеть больше нет. Оттого, что он ни жизни, ни смерти не терпит, если те ему хоть как-то неподотчетны. И оттого, что собственной воле он еще верит не полностью, а чужой — еще не до конца не верит.

— Продолжи…

— Отчаянье это. Не может он стыковать то, что должно стыковано быть, — швы у него разошлись от разрухи этой. Он один, без поддержки, на многое способен. Но он из тех, кому не даром это дано. Ему такой контроль надо всем нужен, что оспорить руки не подымешь. А кто и какими средствами его обеспечит — ему, по мне, разницы большой нет. И если этого не сделает кто-то другой — сделает он. Но единственно не ясно, что пошло не так, — где и кем этот порядок нарушен был…

Сорг словно смерил долгим мрачным взглядом мои мысли и будто нашел в них подтверждение чему-то, поставленному не как вопрос, скорей, как перепроверенный ответ какой-то задачи… Я не понял и прервал сигнал, замолчал…

— Не знаешь.

— Нет. Тут и мы, и офицеры повинны.

— Здесь есть и другое. Это Хантэрхайм. Он отбирает наши силы у этой войны, открывает нам другие фронты. Ты еще не знаешь… После поймешь… Ты не такой, как Нор, хоть и сменишь его. И не быть тебе таким, как он. Сколько бы ты с Хантэрхаймом не спорил — ты с ним бой не откроешь. Но знай сейчас, что Нор не бросит оружие — если не человеком, то «зверем», с нашим врагом воевать будет до последнего вздоха. Только если он с Хантэрхаймом войну проиграет, будет им как человек убит, то и «зверю» Хантэрхайм дыханье перекроет офицерской удавкой.

Я надеюсь, что мой озноб можно спутать с тем, что от холода бывает. Только меня что-то другое колотит нещадно… Сорг просто разрывает мои, склеенные усталостью, мозги сигналами передачи… Хантэрхайм… Он теперь передо мной не простой грудой плит и перекрытий облик явит… Лесовский настойчиво упер взгляд в пол — пора и мне его примеру последовать… Только тишину пульсом не заглушить. Хорн Соргу отмашку дал на продолжение, но Сорг его и не заметил вовсе. Тогда Хорн метнул фонарь в крысу, зашипевшую на него из темноты, и снова озарил нас чуждой унынию улыбкой.

— Раньше Нор другим был…

Сорг с того, как замер, и теперь недвижим, только скрепы на его брови вслед за задержанным выдохом вдруг сверкнули…

— Нет, Хорн, просто он был сильнее.

— Точно, был… А теперь… Он стал другим. И Герфрид… Сорг, ты ему здесь сказал, что не станет он таким, как Нор… Будто ты знаешь, что с ним через сутки станет… Это он сейчас не такой, как Нор. А как только силу утратит…

— Не бывать этому. Хорн, в корне мы не изменились — никто из нас. Только измотались в боях и открыли те наши стороны, которые скрывали — и от нас самих, и от других. Этим мы открыли фронт Хантэрхайму. А Герф ничего не таит — нечему у него силы отобрать, кроме нашей войны… не воевать ему с Хантэрхаймом.

— Хантэрхайм никого так просто не примет.

— Но он так просто никого и не прогонит. Он нас нашими бичами бьет. И эти бичи он из наших рук берет. Ему наши тайны — оружие против него. Стоит ему увидеть, что мы что-то от чужих глаз стараемся скрыть, — он увидит это как наше оружие… он сочтет нас — чужими. А увидит он обязательно — он видит все, что мы пытаемся скрыть.

— Понятное дело… Никто не может таить что-то вечно — еще и здесь, еще и при войне… Что бы мы с этим ни делали, Хантэрхайм ищет то, что мы от него прячем, и отбирает то, что мы ему не отдаем. И он откроет наши тайны, заберет у нас силы. Это произойдет — обязательно и со всеми. Ведь тайны есть у всех — знают они об этом или нет. Того, что у кого-то нет ничего скрытого, — просто не может быть, Сорг. Я скрыл страх перед болью, Нор — страх перед страхом, ты — перед жизнью… перед смертью. Нет, верней, ты скрыл жизнь — так, что ее и истой смерти не найти до тобой указанного срока…

— Да, мы все скрыли то, что может одночасьем ослабить наш дух, сделать наши жилы ломкими, как у мороженной падали, — и большой ценой. Платим времени нашей силой за нашу неуязвимость. Но кто-то из нас ведет с этим бой и еще может победить — сразить то, что пришлось скрыть.

— Сдать Хантэрхайму это «оружие»…

— Нет, Хорнкйенг, то наше «оружие», которое может быть обращено против него и которое он может обратить против нас — должно быть уничтожено. Оно опасно под чьей-то одной властью — и под его, и под нашей. У нас есть «зло», которого быть не должно — оно губит нас самих или то, что вокруг нас, нашими руками или чужими. И если мы не сразим его сами — его сразит что-то, что сильнее нас… вместе с нами и тем, что мы отстаиваем. Это «зло» — наши страхи.

Я честно пытаюсь понять хоть что-то, но не въезжаю…

— Сорг, так выходит, ты воюешь со страхом перед жизнью… и перед смертью…

— Страх жизни, страх смерти — это почти одно и то же… почти. Мы боимся жизни потому, что боимся идущей следом смерти. Боимся приблизить и отяготить эту смерть ошибками, допущенными в жизни…

— Сорг… Значит, ты… Ты убиваешь в себе жизнь, чтобы не умереть?..

— Именно. Только мертвец не способен допустить ошибку, которая убьет его.

— Я думал, ты привык к смерти… Я имею в виду, не к этой видимости — к настоящей смерти… При штурме ты так просто шел под огонь…

— Так и есть. Мне страшно другое… Я боюсь только одного — через неправую жизнь подойти к неправой смерти. Мне страшно то, что не весь этот путь под моей властью и что-то властно надо мной — что что-то способно вынудить меня отступить в сторону от моей цели. Я должен быть убит в схватке с тем, с чем сражаюсь, но не казнен тем, чему служу.

— Убит врагом, но не казнен другом как враг…

— Точно… Я служу системе и порядку, и ничто не заставит меня перейти через убеждения. Но постоянные бои и пустые ледники все время ставят мне барьеры — будто стремятся сбить с прямого пути, преграждая его непреодолимыми вершинами и пропастями. А страх не преодолеть их с честью не дает мне с честью преодолеть их, отнимая нужные для этого силы. От него цепенеет мой разум. Этот страх и есть мой сильнейший противник — мой враг, с которым я борюсь.

— Это прямо, как с Нором…

— Его враг подступает к нему с чужой властью, как и мой, но он другой, и подходит он с другой стороны. «Зверь» рвет его изнутри, и Нор напуган им — этим страхом, этим «зверем». А я боюсь того, что гнетет извне, — и только этого.

— Значит, ты боишься только жить и умереть как-то не так, как нужно… И ты избегаешь этого, отключая жизнь… не давая никому и ничему принудить тебя допустить ошибку…

— Это нужно для преодоления — для борьбы с этим… Я близок к победе, я еще способен обрести силы для последнего боя. Но теперь моим врагом в этой борьбе стал недостаток времени…

— Что это значит?

— Муки могут скрепить волю и придать тем сил, но могут и отобрать их. Но, так или иначе, со временем муки отнимут большую их часть. И не важно — отчаянье это сделает или безразличие… Пройти разделительную линию меж ними — перешагнуть всего одну ступень. Теперь время мой враг. И оно отнимает мои силы. Мне все тяжелее быть в этом подобии смерти… А стоит мне отступить от него — я не исполню мой долг и буду брошен системой в пустоту как никчемный покойник. Ничего этого не произойдет, если я смогу преодолеть страх перед всем этим, — только страх перед пустотой способен предать меня пустоте. Но сейчас я могу только перекрыть ему путь ко мне этим подобием смерти… которое отнимает мои силы день ото дня, переходя в обычную смерть…

— Да, нелегко тебе…

— Теперь мне нужно сделать выбор — определить что-то одно, что я буду держать под контролем со всей моей уходящей мощью. Теперь для преодоления я буду вынужден подключать это подобие смерти после боя и отключать в бою…

— Но только это подобие смерти дает тебе неуязвимость перед тем страхом… А тот страх… он сделает тебя уязвимым в бою…

— Все верно, Герф… Но это даст мне силы, и я еще смогу сокрушить его. А сокрушив его, я получу силы исполнить мой последний долг…

— Но это… Это значит — убить себя…

— Это значит — погибнуть в бою… вместе с врагом. Это значит — исполнить долг.

— Нет, Сорг. Ты просто убьешь себя вместе с врагом. И ничего этим не достигнешь.

— Я исполню долг и обрету покой. Мой разум погубит мой страх… пусть, и вместе со мной…

— Но никто не знает точно, сколько боев еще впереди, — разве что машины и высшие офицеры.

— Тот, кто ведет такую войну, — знает. Знает, когда ее оборвет его офицер, если не его бой.

— Сорг, это как-то не правильно.

— Все правильно, Герф. Просто, мне пришлось разделить время — продлить один его конец, который идет до и после боя, и укоротить другой, который идет при бое…

— Выходит, ты теперь существуешь как бы в разделенном времени и пространстве… Но ведь и то, и другое — одно целое… Нет, такого быть не может…

— Такое бывает у тех «мертвецов», которые еще живы.

— Сорг, «призраки» порождены программной ошибкой — поломкой нейросистемы.

— Если так, то не долго им быть участниками штурмовых операций — и вообще не долго им быть.

— Значит, ты гибнешь… с принятым тобой четким решением…

— Нас всех губит бесцельность — чужими руками или нашими… Но я не буду ждать чужой руки. Я обрубил темные крылья этой пустоты, закрывающие мои глаза, — посмотрел ей в лицо. И я не намерен смотреть ей в лицо дольше, чем наши офицеры, чем наши машины, из опасений, что обознался. Я уже четко вижу ее впереди и уже всмотрелся в ее глаза… Передо мной еще стоит цель… но я уже вижу эту, заступившую мне дорогу, бесцельность…

— Это просто ненависть ко всем и ко всему, что препятствует тебе…

— Нет, не ненависть… Ни к чему тащить такой груз — подбирать его за всеми, кто перейдет тебе дорогу и бросит его тебе под ноги. Эти помехи имеют право коротко остановить наши мысли, чтобы мы могли перешагнуть их и идти дальше. От одного только осмысления нам не следует отходить. Зло требует не больше сил, чем мысли… Только ему нужны тупые силы: не управляемые тобой — управляющие. Нет, этого мне не нужно… Стоит дойти до грани равнодушной смерти, и больше нет нужды поднимать мутные пылевые завесы, осевшие на дне разума…

Хорн еще удерживает эту его улыбку, но она уже притухает за ознобом от продирающей до костей сухой стужи.

— Ну ты и нагнал морозу, Сорг… Правду Айнер говорит — хуже, чем страх перед смертью, только страх перед мучительной смертью. Он прав, нет ничего страшнее… И это выжигает нервы нам всем — без исключений. Уверен, что и ты, Герф, чего-то боишься и что-то скрываешь…

— Вроде нет у меня ничего особенного…

— Ты просто еще не знаешь, что боишься… и не знаешь, чего боишься… Ты что-то прячешь, Герф…

По позвоночнику пробежал еще более настойчивый, еще более цепкий холодок… Я понимаю, что это все Хорн с Соргом нагнали, но… Это слово «страх» — они будто кодом мне его в голову вбили… И я поймал себя на мысли, что начинаю бояться его… и еще… Гоню от себя видение сияющих ледяных пустынь… Это Хантэрхайм. Он еще далеко, но приближается — с угрозами, прямо, как враг. Нет, этот мерзлый город не станет моим врагом и не сделает со мной то, что сделал с ними всеми… Я буду ему верным защитником, и он… Черт… Я начинаю думать о нем, как о чем-то разумном… Но это всего лишь город, пусть и невыносимо жестокий, — у него нет воли, воля есть у меня.

Хорн с Соргом так и не свели с меня испытующих взглядов — будто они поспорили, и я должен решить их спор. Но я не знаю, что им ответить, — мою голову штурмует белое сияние Хантэрхайма и его черные «тени», обыскивающие этот свет, как самую скрытную темноту. Я и не помышлял, что Влад меня выручит, — он вроде блуждал где-то мыслями, но вдруг поднял синие глаза, наставив их на Хорна, как наведенные лучи…

— Нет, не прячет он ничего — ему просто нечего.

— Бесстрашие — следствие тупости. Не страшны человеку его страхи — не воевать ему с ними и не победить. Не страшны ему его боли — не терпеть ему их и не преодолеть.

— Хорошо вам Айнер мозги промыл…

— Параноики заразны. Учти это, Лесовский…

— Учту… Только с этим он прав, если то бесстрашие не от головы идет. А с Герфом это не от тупости…

— Лесовский, чтоб так дух закалить, нужно преодолеть и ледники, и пламени и штандарты славы, поднятые на твоем пути, что лишь Хантэрхайм на нас обрушить может.

Лесовский снова опустил глаза в пол… Мы уже придвинулись друг к другу вплотную, и крыс никто гнать и не думает… Но они нас еще, как чужих, стороной обходят…

— Не скажи, Хорн… Не с конвейера Герф таким сошел…

— Выходит, ему умом впору с машиной тягаться…

— Нередко он соображает туго. Порой кажется, что ему в голову один только устав загрузили. Но это не так. Привык он просто по правилам решать — прямо и без отклонений. Но хоть в его нейропрограмме этот порядок стабильной установкой прописан — он не только по нему правоту видит. И тут ему тугой на разгон разум, считай, на руку. Дойдет до него, что не так что-то, — не будет он горячку пороть, обдумает все спокойно, без спешки. И делать что-то будет только тогда, когда разберется точно, что не так и как должно быть. От этого и действует он в непредусмотренных уставом ситуациях верно — и по порядку, и по чести. Еще гордый он — не дает ему это не по правоте думать и делать. Поэтому и тайн у него нет. Поэтому и сил ему достает: искать — со страхом потерять и терять — с надеждой найти. А поддержку он от прямых мыслей и простой честности берет. У кого-то много размышлений на подключение к такому аккумулятору уходит… и дел кто-то для этого совершить до черта должен… А Герф…

— Устроен он так, что ему не надо этого.

— Что правда, то правда — да не только. Не сделали еще нейропрограммисты ни одного такого бойца, которого ничто не могло бы ни сломить, ни перегнуть. А Герф такой — его трудом это достигнуто, его стараниями. Увидишь еще, что он способен сделать со всей этой разрухой…

— Когда его время перегонит.

— Когда попробует перегнать.

Фиксирую боковым зрением устремленные на меня проницательные взгляды старых солдат, прошедших и идущих через чертову бездну, но смотрю только Владу в глаза… хоть он их и опускает. Я знаю, как бы он в пол взгляд ни упирал, хоть краем глаза, он меня видит… Почаще бы он так думал… Мне теперь осталось только под землю провалиться. Я уже готов начать рыть подкоп… Еще что-нибудь такое Влад открытым сигналом передаст, и мне ничего не останется — придется присмотреть прорехи этих глухих стен, через которые к нам крысы пробрались… Влад с этим точно лишку дал… Мне и без этого уже приперло свалить из этой мрачной, поджидающей нас в углах, темени, смотрящей мне в затылок крысиными глазами…

Сорг резко поднялся, сбросив с себя сонных крыс — будто скинул шубу… или полинял клочьями, которые разлетелись от него с визгом и скрежетом, достойным дрожи…

— Выходит, не сыскать Айнеру лучшего бойца Нору на замену…

Хорн еще резче поднял руку — будто обрубил Соргу сигнал… И это движение окончательно разбудило всех дремлющих зверушек… Уже не понятно — дрогнул это свет, вздернув тени, или это просто крысы лезут на стены… вернее, в стены. Они, похоже, уходят, покидают нас. Кажется, мы нарушили наш хрупкий мир и покой…

— Сорг, кончай нас морозить — и без этого холодно… А ты, Лесовский… Ты, видно, Герфу друг хороший… Но неужто и ты ничего не прячешь?..

— Прячу то, что не понимаю, но до времени — пока не разберусь.

— Хорошо сказал — и правду, и нет.

— Хорн, я не таю того, что прячу мысли. Доверие, с которым открыты слабые стороны обозначает, что их на деле нет.

— Как-то не думал… А так и есть. Ясно теперь… Ты, Лесовский, с разрухой воюешь… Хаос по пунктам разбираешь, чтобы порядок — систему — построить…

— Когда что-то знаешь, можешь что-то сделать. Главное — понять, что сделать необходимо, и чего делать не следует совсем… А ты, Хорн?.. Ты знаешь страх в лицо?.. Смотришь ему в глаза?..

— Редко. Столкновение с ним каждый раз — бой, и каждый раз — как первый. Кого-то что-то может заставить побороть его одним ударом, кто-то с ним по жизни воюет — либо без продвижений, либо с гонкой вооружений, но не ко мне это… Разбить его, разложить его обломки по прочным контейнерам, запечатать их наглухо и сложить где-нибудь подальше, запомнив, где сложил, чтобы больше к ним и близко не подходить — это да…

— И что ты так надежно запираешь?..

— То, с чем по собственной воле драться не намерен — и то, чему другое применение не нашел. Мой страх. Тут нет моей победы — мы с ним так как-то существуем поодаль… Держу его под присмотром голодным и усмиренным…

— Значит это не то, что обладает большой мощью…

— Этого не скажу, Лесовский… Я боюсь найти настоящего друга, потому что знаю, как это — потерять его.

Сорг перевел на него замерший взгляд покойника…

— Знаешь, как «защитник» — как машина. У тебя не было друга. Твои друзья все и никто.

— Это одно и то же. По мне лучше так… Когда погибает друг — ты стоишь один, среди соратников, среди врагов — ты один, не с ними…

— Ты прав… Сложно понимать, что теряешь друга, но постигнуть, что уже потерял, — еще трудней. Редкий случай обрубает дружбу одним махом — верных товарищей разом убивает. И враждой настоящую дружбу разъединить не просто…

— Сорг, не быть между тобой и Нором вражде. Но если ты не поймешь, что ваши дороги разошлись… Он выстудит тебе душу до мертвого безразличия машины. А ты выжжешь его — звериной яростью.

— Не такой у нашей дружбы конец — не равнодушие, не ненависть. Нор скоро забудет про страх — он перешагнет его пределы, но не борясь с ним, а подчиняясь ему. Его отчаянье положит конец этому сраженью — Нор прервет его, прекратит о нем думать. Сейчас такой боец еще нужен и Айнеру, и капитану. Но скоро им будет его не сдержать. Он уже опасен.

— Не держи его больше и ты, Сорг.

— Не могу. Мы схватились насмерть где-то на границе и держим друг друга. Отпущу — он мне руки скрутит, за собой утащит — и мы пропали.

Окончательно загруженный Сорг замолчал, склонил на острые колени голову. Не понятно — спит он или умер. Хорн, чтобы не спать, устроил крысам прогон по рукам… так они энергии больше жгут. С крысами действительно теплей. Теперь и мы с Лесовским не против подобравшихся к нам клочков меха. Но я уже так заледенел, что немеют руки… Я ужасно хочу есть… У меня появились нехорошие мысли, что эти искристые крысиные шкурки сойдут не только как обогреватели… Открыл Лесовскому линию…

— Влад, знаешь, я думал, здесь воюют сверхлюди…

— Так и есть, только они все в бреду…

— Беспросветно как-то…

— С фонарем ничего еще…

— Да я не про карцер… вообще.

— А чего ты ждал от этой морозилки на пути всех войск?

— Как думаешь, что нам с тобой сделают?

— Ничего не сделают. Айнер строгим выговором врежет, и только… На отделении и так уже три жестких штрафных — больше и недопустимо. Мы на взвод не одни такие… Дальше так пойдет — командир штрафную роту получит. У них тут так не положено, но бывает. У Борга уже есть такие — под его постоянным контролем, под неусыпным наблюдением DIS — других таких ему не надо… Мы с тобой по краю пройдем.

— Получим по заслугам — до следующих столкновений, когда эти «заслуги» будут перебиты другими. Тогда штрафы спишут… И, считай, отделались… А остальные как?..

— Если они еще не были у карателей на жестких правах — с ними худшим образом обойтись никак не смогут.

— Черт… А Стикк… Ему больше других отвечать… Айнер его еще перед Нором к «теням» пошлет… А Стикку к ним не по нехоженой тропе идти…

— А что Стикк?.. Отвечать он по своей воле вызвался…

— Мог на нас свалить — нашу-то вину… так не свалил… Теперь совесть гложет…

— Да черт с ней… Каратели ему нипочем. Он как уходит, так и приходит — привычное дело — и ему, и им… А Нору худо будет — его сурово отработают. Ему не долго «последний разговор» ждать осталось. Стабильно штрафных у них тут наперечет. Долго их, как я понял, не держат…

— Их, видно, ликвидируют по большей части…

— Но и выбор дают — в бою пасть. Если Нор еще чего не натворит, Айнер ему такую возможность предоставит с указанием прямого пути…

— Влад, Айнер его, как крысу, на врага швырял… Не берет его гибель, хоть на лучи бросай…

— Просто он еще не окончил борьбу…

Я стал думать про… Даже страшно подумать, о чем я после всего этого стал думать…

— Влад, а за проступки всегда такие кары были — «огнем по рукам»?

— Похожие были всегда… Но был вроде период какой-то, когда это под запретом было. Тогда за проступки кого-то могли годы где-то взаперти держать… Вроде и пытки были запрещены когда-то… хоть их и применяли — тайно только…

— Выходит, нельзя без этого никак?

— Иначе никак… до тех пор, пока мы еще такие, как есть.

— Все же тюрьмы — это как-то не так страшно, как…

— Если эти тюрьмы не такие, как наши карцеры…

— Верно. Но все же…

— Этого давно уже нет… И я думаю, Герф, что не зря такой порядок отменили… У системы он сил и средств много отбирал, а результаты… их почти не было. Знаешь, Герф, я уверен, что… Человек должен бояться наказания — по-настоящему бояться… Иначе его ничто не остановит.

— А честь?..

— Честь — это что-то прикрепленное к разуму. Те люди, которые не способны определить ее истинную цену, отдают ее почти даром, меняя на никчемные вещи… которым тоже не знают настоящей цены. Ну а тупость — всегда наказуема…

— Думаешь всегда?

— Тупость не дает человеку наказать себя самому. А это значит — не дает ему возможности отметить и запомнить ошибку. Он будет ее повторять. И он получит наказание от системы…

— А что если кары не последует?

— Он не получит урок. Его ошибки ничто не пресечет, и они уничтожат его. Наш мир не прощает постоянных ошибок — он проводит среди нас жесткий отбор. А честь — основной его принцип.

— Согласен, в общем… Только при допуске суровой кары разбор должен быть очень точным — не то невинный пострадает зря… Наказание ведь получить может только виновный — невинный получит одну только муку. И это не послужит уроком для усмирения по закону… это послужит толчком к сопротивлению закону.

— Странно как-то, что тебе это в голову пришло, Герф… Системе нашего уровня этого не нужно — у нас аппарат власти работает четко по закону… И мы все контролируем его работу строго по закону… А закон служит нам так, как мы служим ему…

Унхай вышел из темного коридора, без малейшего шороха зашел во мрак этого карцера — словно ниоткуда явился… Он пришел, когда уже исчезли все крысы и темень затаилась тишиной…

— Лесовский, со мной. Герф, иди за «защитником».

Светлый «защитник» сомкнул руку на моем плече… Он довел меня до сектора системных управлений объекта и встал у дверей… По мглистому коридору иду один. Как-то не по себе здесь… И не ясно, в чем дело… В Штраубе я всегда знал, что и зачем делаю, и если допускал ошибку, четко понимал — где. Здесь я не понимаю ничего.