Работа в издательстве мне нравилась, и особенно тем, что я всегда могла взять ее на дом. Обычно у меня не было проблем с рабочим настроем, напротив, работать дома мне нравилось даже больше — меня никто не отвлекал по пустякам. Проваливаясь в тексты, я могла часами не выходить из-за рабочего стола, забывая о времени, еде, отдыхе…
А вот сейчас, в Тбилиси, я все никак не могла заставить себя взяться за текст, хотя сроки уже очень сильно поджимали. Я любила свою работу, но сейчас сосредоточиться было очень сложно. Ника уже несколько дней не писал и не звонил, и я все больше погружалась в размышления о том, почему. Гванца была увлечена очередной серией разбирательств со своей соседкой, потому я лишний раз старалась не выходить на кухню — волна жалоб и сплетен обрушивалась на меня с такой силой, что мне требовалось время, чтобы прийти в себя. Я чувствовала себя разбитой и подавленной.
Я вдруг осознала, что, вместо того, чтобы отдохнуть и развеяться, я только еще больше себя загрузила переживаниями. В конце концов, в Тбилиси я приехала за легкостью и тем самым знаменитым грузинским настроением, о котором так много и с таким обожанием рассказывала мне моя любимая бабушка Маро. Как жаль, что никого из ее знакомых здесь не осталось, я бы с удовольствием послушала рассказы о ее бурной молодости. Уверена, она рассказывала мне далеко не все.
Я, наконец, открыла ноутбук. Взгляд упал на пустующий бокал, но мне нужна была трезвая, ясная голова для работы над текстом, в котором и без того было полно смысловых ошибок. Однажды я напишу свою собственную историю, и, как знать, может быть именно я стану главной героиней своего романа?
Но пока с романом у меня не складывалось ни на бумаге, ни в жизни. Паша больше ничего не писал, но меня это скорее радовало. Я твердо для себя решила, что мы — теперь посторонние люди и дальше каждый идет своей дорогой. Стоило мне это произнести вслух, как сразу стало легче дышать. Конечно, это был лишь первый шаг, мне предстояли долгие разговоры с мамой, которая уже за меня успела принять решение о необходимости свадьбы, беседы с подружками, которые его просто обожали. Скорее всего, придется искать новую квартиру, потому что ту, в которой я жила, мы с Пашей снимали вместе.
И все же, первый шаг был сделан. Мне, наконец-то, было жалко себя, а не его. И я точно знала, чего я хочу — эмоций, чувств. Той ночью, когда мы с Никой оказались в постели и когда меня охватила истерика, эти эмоции словно прорвались через все мои стены и барьеры. Той ночью я чувствовала себя плохо, но зато — по-настоящему живой.
На улице весь день лил дождь, было холодно и противно. Зато желание бродить по городу и наслаждаться его размеренной суетой меня больше не отвлекало, я сосредоточилась на работе. День пролетел незаметно, я лишь однажды спустилась на кухню, чтобы приготовить себе бутерброды с сыром. Гванца, увидев, что я планирую обедать всухомятку, накормила меня настоящим харчо — сытным, в меру острым и невероятно пряным, и дала с собой в комнату хачапури.
От работы я оторвалось только ближе к десяти часам вечера с чувством выполненного долга. Приняла душ, налила, наконец, бокал вина, и залезла на подоконник. Я любила сидеть там и смотреть в окно, наблюдать за бесконечной возней во дворе. Обычно там был настоящий муравейник, кто-то играл в нарды, кто-то пил кофе, иногда забегали соседские дети. Но сейчас уже все разошлись по своим квартирам, завтра предстоял еще один рабочий день.
Вдруг по двору промелькнула тень. Сначала я подумала, что это тайком вернулся Гиорги-младший после свидания — Гванца снова передумала насчет его невесты и он старался не афишировать, как часто он пропадает со своей девушкой. Но спустя пару минут в дверь постучали, и это точно был не Гиорги — на пороге стоял Ника с разбитым лицом и очень хмурым взглядом.
Я молча сделала шаг назад, пропуская его в комнату. Он, не останавливаясь, прошел в ванную и открыл воду. На мгновение растерялась, но тут же собралась и проследовала за ним.
— Что случилось? — спросила я, наблюдая за тем, как он смывает кровь с лица, которая никак не желала останавливаться. У него была рассечена бровь, разбита губа, кажется, шла кровь из носа. — Ника?
Он молчал. У меня с собой была аптечка, но в ней были лишь пластырь и таблетки. Я бросила ему, что сейчас вернусь, и быстро спустилась на кухню — чтобы остановить кровь, нужен был лед. В морозильнике у Гванцы я обнаружила лишь замороженное мясо — подойдет, прихватила перекись, и вернулась обратно. Ника сидел на стуле и прижимал мокрое полотенце к носу.
— Подожди… — я села рядом с ним и убрала его руку. Мне показалось, что он вздрогнул от моего прикосновения. — Приложи пока холодное к носу, я обработаю бровь.
Он послушно взял кусок мяса, правда, не без привычной усмешки, а я залила ватный диск перекисью и приложила к его брови. Он поморщился, но я знала, что это было не больно. Кровь уже не шла, можно было заклеивать пластырем.
— Ника, что случилось?
— Я подрался, — он явно не хотел отвечать. Вместо ответа он отводил глаза и вел себя очень нервно, словно нашкодивший ребенок, разбивший окно. Почему-то я не была удивлена тому, что он объявился на моем пороге с разбитым лицом. Я не знаю, почему, но все как будто к этому шло — в последнее время у него словно было настроение с кем-нибудь подраться.
— Я это вижу, с кем? У тебя все в порядке?
— Все нормально, — он резко ответил и тут же добавил. — Прости, что я пришел к тебе, я не хотел тебя пугать. Просто я не хотел расспросов.
— Ника… Ты в последнее время очень странный. У тебя точно все нормально?
Когда мы познакомились, он был совсем другим — легким, непосредственным, веселым. Теперь же я чувствовала от него дикий холод по отношению к себе, но понимала, что это было неизбежно — после того, как между нами оборвалось все то, что только-только началось. Я знала свою вину, но, мне казалось, дело было не в этом.
— Все нормально, просто была тяжелая неделя. Я поругался с другом, — наконец признался он и убрал кусок мяса со своего лица. Кровь из носа уже не шла, и я могла осмотреть масштабы катастрофы. Я прикоснулась к его разбитой губе — скорее машинально, чем осознанно, а он вдруг заглянул мне прямо в глаза. Без тени улыбки, как он делал это раньше, пристально и с вызовом, будто что-то хотел то ли увидеть, то ли спросить.
Моя рука плавно соскользнула с его губы по щеке, и я инстинктивно потянулась к его губам. Мне хотелось его поцеловать, хотелось снова почувствовать тепло его рук. Он накрыл мою руку своей:
— Эка, не нужно.
Его слова мгновенно отрезвили меня. Я тут же убрала руку и вскочила, отошла к окну и отвернулась. Мне было так обидно, что я готова была снова расплакаться. Я снова все себе придумала.
— Прости.
— Эка… Ты хороший человек, но… — он тихо подошел ко мне и встал у меня за спиной, соблюдая дистанцию.
— Но что? — спросила я. Я действительно не понимала его. Он оставался в моей жизни, но держал меня на расстоянии вытянутой руки.
— Но я не хочу, чтобы ты меня больше использовала, — выпалил он грубо и зло.
От неожиданности я забыла о своих слезах, обиде и неловкости, которую чувствовала от отсутствия взаимности. Я резко развернулась к нему и возмущенно воскликнула:
— Чего? Использовала?
— То, что было между нами здесь — это же просто месть твоему жениху!
Казалось, что все это время он ждал момента, чтобы мне это сказать. Я была уверена, что эти слова крутились в его голове уже несколько дней.
— С чего ты это взял? — я скрестила руки на груди то ли в защитной позе, то ли в агрессивной.
— А что, это не так? — он тоже злился.
— Конечно нет!
— Слушай, ты же видишь, что ты мне нравишься, но мне это не нужно, — он бесцеремонно взял бутылку вина, которая стояла на подоконнике, налил себе бокал и выпил практически залпом. — Думаешь, я тупой?
— Что тебе не нужно?
— Я все понимаю.
— Что ты понимаешь? — я уже почти перешла на крик, мне хотелось его даже ударить, настолько упертым и действительно тупым в этот момент он оказался.
— Что ты приехала сюда просто развлечься! Твоя подруга сказала, что тебя в Москве ждет жених…
— Она мне не подруга, а он мне — не жених! — я была так возмущена, что начала кричать.
— А я тебе кто?
Он произнес это так неожиданно спокойно и тихо, без тех эмоций и претензий, что звучали минутой раньше, что я снова растерялась. На этот вопрос у меня не было ответа.
— Я не знаю. Но… — мне так хотелось сказать ему, что он мне нравится, что я думаю о нем каждый день и скучаю, когда он мне не пишет. Но слова почему-то застряли в горле.
— Но?
— То, что было между нами, было по-настоящему, Ника, — это все, что я смогла из себя выдавить. — Я не хочу, чтобы ты думал, что я использую тебя, это не так.
— Тогда что ты хочешь от меня?
— Ника… — я не знала, что делать, и вместо слов и ответа просто импульсивно обняла его. Он поморщился — видимо, во время драки он получил не только по лицу, но и по ребрам, но не отстранился, только крепко сжал меня и поцеловал куда-то в голову:
— А еще говорят, что грузины сумасшедшие… Ладно, я пойду.
— Куда?
— Домой.
— В таком виде? — я отпустила его и осмотрела еще раз. Он выглядел немного лучше, но следы драки на его лице будут присутствовать еще несколько дней.
— Не в первый раз. Главное, что кровь не идет, остальное никто не заметит, — он улыбнулся и оглядел комнату в поисках своей куртки, которую забросил куда-то по пути в ванную.
— Хочешь, переночуй у меня?
— Не хочу, — честно ответил он, улыбнувшись. Не прощаясь, он молча вышел из моей комнаты, а я так и осталась стоять, не понимая, зачем он вообще приходил.