Глава 29. Правда

Вечер проходил весело, за столом собралось много шумных, интересных людей. Ненадолго заглянула соседка — взрослая статная женщина, она долго говорила с Никой, радовалась встрече и одновременно за что-то его ругала. Я смотрела на них с интересом, и Нанули тихонько рассказала мне, что эта женщина — одна из самых уважаемых в деревне, все детство Ника воровал в ее садах то яблоки, то груши, то апельсины, но она все равно любила его больше всех других деревенских мальчишек. Потом в гости зашли ребята, с которыми он вырос, забежали соседские дети. Люди постоянно заходили и выходили, и я уже даже не пыталась запоминать их имена — просто наблюдала за тем, как кипит жизнь в этой деревне, как она проходит в общении и разговорах.

Ника выглядел абсолютно счастливым в окружении своих родных и близких. Он постоянно обнимал Нанули, улыбался мне и один за другим произносил длинные тосты на грузинском языке. Вино пили то из стаканов, то из настоящих рогов для вина. Эта традиция называется гансхвавебули, согласно ей, если рог наполнен вином, его нужно обязательно выпить до дна. Я даже боялась представить, насколько пьяным будет мой друг к концу вечера.

Пили вино и женщины — я украдкой наблюдала за ними. Но делали они это очень ловко, чтобы не терять способности руководить застольем, приносить горячее, деликатно выпроваживать из-за стола тех, кто перебрал с вином и ухаживать за остальными гостями. Я искренне восхищалась Нанули, она успевала все: и подавать новые блюда, и развлекать собравшихся за столом, и следить за своим шумным мужем, и веселиться со всеми остальными, и даже переводить мне тосты, перерывов между которыми практически не было.

Только одно омрачало мое настроение — Ника врал мне, и я не понимала, зачем. Он так злился на появление в моей жизни Паши, а сам все время крутился вокруг своей бывшей невесты. Да и бывшей ли — это был большой вопрос.

Когда в очередной раз Нанули отправилась на кухню с грязной посудой, я подхватила тарелки и пошла за ней.

— Дорогая, у тебя все хорошо? Ты выглядишь обеспокоенной… Не обращай на них внимания, — она махнула в сторону комнаты на ребят, которые громко смеялись за столом, — они выпили и дурачатся.

— Нет, все хорошо! — заверила ее я. — Мне очень приятно видеть Нику таким счастливым и довольным.

— В последнее время он редко таким бывает, — подметила Нанули. — Ты ему очень нравишься, это очевидно.

— Ага, очень, — я не удержалась и хмыкнула. Видимо, вино ударило мне в голову и не все слова, что крутились у меня на языке, я могла удержать. Получилось грубо, и я тут же добавила, — Простите, Нанули.

— Что? — Нанули оставила тарелки, которые натирала белоснежным вафельным полотенцем до блеска, и вопросительно посмотрела на меня. — Я вижу, что тебя что-то беспокоит. Спроси у меня.

“Все в порядке, меня ничего не беспокоит” — именно так я должна была ответить этой прекрасной женщине, но вместо этого из меня вырвалась совершенно другая фраза:

— Он сказал мне, что Анна — его родственница.

Мои слова звучали так обиженно, а я выглядела такой растерянной, что мне было неловко за саму себя. Глупо было жаловаться на Нику самому близкому его человеку, но у меня было столько вопросов, которые я боялась ему задать.

— Чего? — Нанули сначала рассмеялась, но потом вдруг стала очень серьезной. — Ты уверена? Они что, снова общаются?

— Да. Я видела их пару раз вместе. Сначала он сказал, что она его родственница, когда я ему не поверила, он поклялся, что она ему не девушка, но…

— Подожди, — Нанули перебила меня, достала телефон и начала торопливо что-то в нем искать. Спустя минуту она показала мне фотографию, на ней были Нанули, несколько незнакомых мне человек, Ника и та самая девушка, которую он нежно держал за талию. — Ты говоришь про нее?

— Да.

Вместо ответа она что-то сказала на грузинском, и по накалу ее эмоций я поняла, что она ругалась.

— И он сказал тебе, что между ними ничего нет? — строго спросила Нанули.

— Да.

— Он бы не стал тебе врать, дорогая.

— Но он сказал, что она его родственница… — разочарованно ответила я.

— Ну, в какой-то степени так и есть. Анна — племянница сестры жены моего троюродного брата, они с Никой выросли вместе, вот в этом доме. Кровного родства между ними, конечно, нет, но они с самого детства были вместе. А потом выросли — и Ника решил, что влюблен в нее.

— А она?

Нанули снова выругалась.

— А она — очень избалованная, эгоистичная девочка. Дурила ему мозги почти четыре года, говорила, что любит, даже согласилась выйти за него замуж. Ника был очень в нее влюблен, это правда. Он был готов на все ради нее. Семья не одобряла их отношений, он не разговаривал со своей матерью почти год, она до сих пор на него обижается.

— А почему тогда они не поженились?

— Потому что она изменяла ему все это время. Крутила романы то с одним, то с другим. Да-да, милая, — Нанули заметила мое искреннее удивление, — эти молодые девчонки только строят из себя святых, неприступных и порядочных. Не все, конечно, но с Анной Нике не повезло. Он застал ее со своим лучшим другом, Отари, а она убедила его, что это Отари был виноват. И он ее простил, она мучила его еще почти год после этого. А потом она сказала, что не может выйти за него замуж, потому что у него нет ничего за душой, и выскочила за какого-то бизнесмена.

— А Ника?

— А Ника до сих пор узнает от своих знакомых, каким идиотом он был. Несколько недель назад он подрался со своим старым другом, который назвал Анну шлюхой. Извини за такие грубые слова, но это правда. И Ника знает, что это правда. Но признать это — значит, признать, что позволял себя обманывать столько лет.

Значит, когда он заявился у меня на пороге с разбитым лицом, он подрался за честь своей бывшей девушки. Он строил из себя такого правильного и обижался на меня из-за Паши, хотя я всегда говорила ему правду. А сам постоянно меня обманывал. Теперь я была уверена, что он по-прежнему влюблен в эту девушку, а я ему нужна была только для того, чтобы отвлечься.

Наверное, Нанули заметила, как я разозлилась, потому что она тут же начала его оправдывать:

— Их отношения закончились еще два года назад. Я была единственной, кто его поддерживал. Просто я не хотела, чтобы он оставался совсем один. Я люблю Анну, она выросла в моем доме, но она никогда не была для него тем, кого он в ней пытался увидеть. Он так обжегся на этих отношениях, что с тех пор стал очень черствым и холодным, перестал верить в любовь. Веришь мне или нет, но ты первая, кого он привел ко мне за эти два года. И ровно столько же я не видела его таким, как сегодня — счастливым.

— Я всегда была с ним честной, а он…

— А он боится быть честным, — перебила меня Нанули. — Он не прав, я его не оправдываю. Родственница! — фырнула она.

— И что мне делать? — спросила я скорее не у нее, а у самой себя.

— А чего ты хочешь?

— Чтобы он, наконец, сказал мне правду. Но он мне не доверяет, что я могу сделать?

— Если бы он тебе не доверял, не привез бы тебя сюда. Что он тебе сказал, что хочет повидать меня?

— Что сто лет здесь не был…

— Он тут был на прошлой неделе! — рассмеялась Нанули.

— Он даже тут меня обманул! — я тоже засмеялась — обреченно.

— Просто он не мог сказать тебе прямо, что хочет познакомить тебя со мной. Завтра он будет пытать меня вопросами, спрашивать, что я о тебе думаю!

— Какой он идиот… — я закрыла лицо руками.

— Это точно! — поддержала меня Нанули. — Но, послушай, дорогая, дай ему шанс. Припри его к стенке, пусть объясняется за все свое вранье. А потом уже сама реши — верить ему или нет.

— А если он снова меня обманет?

— Поверь мне — не обманет. Ладно, пойдем вернемся в комнату, они нас там, наверное, уже совсем потеряли.

Я кивнула, подхватила чистые тарелки и пошла за Нанули в гостиную, откуда все это время раздавался шум. Ника настраивал инструмент, когда мы зашли, и от моего внимания не укрылся его вопросительный взгляд, брошенный на его тетю. Она показала ему кулак, он виновато улыбнулся и снова принялся терзать свою гитару.

Когда он заиграл, я почти не слушала его. С одной стороны, я злилась на него за то, что он столько времени уходил от ответов, играл в загадочность и таинственность, за то, что не был честен со мной. С другой стороны, я вдруг увидела в нем потерянного мальчишку, который боится обжечься снова, боится доверять и потом — терять.

Но больше всего меня волновало другое — остались ли у него чувства к Анне

Загрузка...