Теплое сердце зимой

Глава 30

Руки Куина задрожали, когда он подцепил пальцем край конверта. Преодолев небольшое сопротивление, он, почему-то, не удивился, что его брат позаботился о том, чтобы письмо было должным образом запечатано. Лукас такой щепетильный.

Был щепетильным.

Медленно открыв конверт, Куин достал… лист бумаги формата А4. Страница была сложена втрое, и исписана была только с одной стороны… и сначала его взгляд сосредоточился только на почерке. Ручкой «Бик», той же, что использовалась для надписи «Брат мой», и что лежала на прикроватной тумбочке; сам почерк был красивым, плавным, легко читаемым, каждая буква была идеально выведена.

— У него был такой замечательный почерк, — тихо произнес Куин, проведя большим пальцем по одному из абзацев. — И посмотри на эти прямые строчки. Вряд ли он использовал линейку. Наверное, просто…

Делал это правильно, как его учили.

Прежде чем приступить к чтению, Куин подумал, что его брат был достоин лучшего, чем простая офисная бумага. У Лукаса должны быть свои личные бланки с тиснением наверху, отображающим его имя и адре. Может, с семейной эмблемой в качестве заглавия, нарисованной пером и тушью.

Куин навел взгляд на приветствие с мыслью о том, чтобы прочитать письмо вслух, но у него свело горло. Вместо этого он наклонился вперед и сдвинул лист бумаги так, чтобы тот оказался между ним и Блэем.

Куин закрыл глаза. Потом перечитал все снова. И в третий раз. Последний раз он даже не видел слов. Он просто слышал голос брата в своей голове, которого ему так не хватало, что сердце в груди пропустило удар.

— Ты… — Он глубоко вздохнул. — Ты закончил?

Рядом с ним кивнул Блэй.

— Я хочу убрать его. — Когда его супруг снова кивнул, Куин осторожно сложил страницу и сунул обратно в конверт. — Как жаль, что мы не смогли его возродить. Жаль… что нашей любви было недостаточно.

И ему очень хотелось поговорить о той ночи, когда он пришел домой, в дом их родителей, и узнал, что его специально отослали прочь, потому что Лукас переживал переходный период. В ту ночь, он снял самодельный пояс и привязал его к душевой насадке. В ту ночь… когда Блэй успел вовремя.

— Ты спас меня, — пробормотал он. — В ту ночь. В душе.

Остальные подробности можно было опустить. Они оба знали, о каком вечере шла речь: конечно же, когда он посмотрел на Блэя, его возлюбленный смотрел перед собой в никуда. Несомненно, парень вспоминал, как ему пришлось выломать дверь ванной и вытащить оттуда Куина.

— Я так рад, что ты позвонил мне, — хрипло сказал Блэй.

— Это не я. Это ты мне позвонил.

— Я?

— Кажется, ты чувствовал. — Куин положил руку на колено Блэя. — Ты всегда чувствовал.

Блэй быстро заморгал, и Куин потянулся к своему парню, и затем они откинулись на кровать, положив головы на одну огромную подушку, их тела были так близко, лодыжка к лодыжке, бедро к бедру. Письмо и конверт остались на груди Куина, над его сердцем.

— Ужасно, что мой брат испытывал такую боль, — произнес он. — И я хотел бы…

Блэй на автомате повернулся на бок, устраиваясь на сгибе его руки.

— Ты хотел бы остановить его той ночью?

Куин положил руку на письмо.

— Хотел бы я сказать ему, что все наладиться. Что я был там, где он. Безнадежный, беспомощный. А сейчас, посмотрите на меня. Я не предсказал бы, как сложится моя жизнь… я точно не надеялся даже на половину всего хорошего, что случилось со мной. Может, то же самое ждало и его, причем не за горами. Может, если бы он продержался чуть дольше.

— Мы этого никогда не узнаем, — грустно сказал Блэй. — И он тоже.

— Я хотел бы верить, что он попал в Забвение.

— Это всего лишь байка… история, что «самоубийцы не попадают в Забвение». Это всего лишь легенда.

Куин нахмурился, глядя в потолок.

— Правда? Но она появилась неспроста.

— Твой брат был достойным мужчиной. Это было бы несправедливо.

Когда жизнь вообще была справедливой, подумал Куин.

Он повернул голову. Блэй смотрел вдаль, его веки смежены, рот слегка приоткрыт, волосы растрепались с одной стороны от того, что он взбил их пальцами. Его щека, порезанная брезентом во время шторма, полностью зажила, на гладкой коже не осталось ни единой царапины.

Куин вспоминал ситуацию в гараже, он с банданой в руке, в панике думает о каталке, а Блэй отводит его руку от своей пустяковой травмы… и почувствовал поразительное тепло в груди.

Волна любви пронизывала тело, наполняя его изнутри, сжигая холодное онемение, что морозило его, даже когда он двигался, дышал и притворялся живым.

С благоговением он наклонился и целомудренно поцеловал лоб своего мужа.

— Я очень рад, что ты здесь со мной.

***

Блэй лежал рядом со своим любимым, испытывая благодарность за многое. Во-первых, за то, что они с Куином лежали сейчас вместе, в их спальне, на их кровати… и не просто бок о бок, разделенные пуховым одеялом. И за то, что ему позволили прочитать послание. Он хотел, чтобы ему дали разделить горе близкого, чтобы он мог хоть немного помочь, даже если эта помощь заключалась в том, чтобы быть свидетелем этой боли… так и вышло.

С учетом того, как началась ночь, произошло чудо.

И все же он чувствовал себя хреново. Он дважды прочитал послание про себя, и в глаза ему бросались совсем не обнадеживающие вещи, не надежда на мир посреди хаоса, что грянул за решением Лукаса. Это была расплата.

В словах, в его решении было заложено понимание долгосрочной перспективы того, что Лукас пережил и где он был в тот момент… предчувствие будущего без капли облегчения. По большей части, изо дня в день одно и то же… без сомнения, еще одно бремя поверх прочих.

Было это правдой или нет, но Блэй решил, что их с Лукасом разговор, несомненно, оказал влияние. Или, по крайней мере, он подтолкнул Лукаса с того выступа, на котором стоял мужчина, рассматривая глубокую долину своей жизни, что развернулась перед ним.

Боже, если бы он мог просто вернуться в прошлое и промолчать. Может, это ничего бы не изменило, но, по крайней мере, он избавился бы от тошнотворного ощущения внизу живота.

— …рад, что ты здесь со мной.

Блэй заставил себя снова сосредоточиться. И когда он это сделал, то почувствовал, как губы Куина с невероятной нежностью прижались к его лбу. Когда парень расслабился, их взгляды встретились.

Может, ты и не считаешь меня ответственным, подумал Блэй. Но я не смогу простить себя за это.

— Я никогда не пожелал бы подобной участи твоему брату, — произнес он с грустью. — Ты знаешь, я плохо знал Лукаса. Моя семья в социальном плане отличалась от твоей…

— Ты имеешь в виду, моих родителей. Я тоже был им не ровня.

Блэй покачал головой.

— Ты лучше их всех.

— А ты субъективен.

— Вовсе нет. — Блэй провел кончиками пальцев по конверту на груди Куина. — Что касается Лукаса, я считаю, что он был продуктом своего окружения, но он не был полностью испорчен. Многие в Глимере прогнили. Но не он.

— Он не позволил Стражам Чести убить меня в ту ночь. Он был с ними, и он заставил их прекратить избиение. Иначе я бы умер прямо там, посреди дороги.

Блэй нахмурился.

— Твоя семья отправила его в составе… ну конечно, еще бы. Он был их первенцем.

— Так что его участие в этом мероприятии было лучшим способом сохранить лицо, после того, как они изгнали меня из дома и исключили из рода. Это лишний раз доказывало серьезность их намерений. — Куин нахмурился. — И ты знаешь, одна мысль не выходит у меня из головы. О той черной мантии, в которой был Лукас. Я не знал, что у него есть подобная, и что он ее носит. Но каким-то образом он ее заполучил… думаю, что он носил ее из-за чувства вины за свое участие в Страже Чести.

— Он когда-нибудь говорил с тобой о той ночи?

— Он, конечно, сказал, что сожалеет. Но я не знал, что для него это все еще актуально… Ну, он ясно видел в Лэше и лессерах свою версию того, что он когда-то сделал со мной. Наверное, поэтому он был в той мантии. Но я бы не хотел, чтобы он так мучил себя.

Блэй кивнул. А потом сказал:

— Ты вернешься в свой старый дом? Как он просил?

— Не знаю. — Куин нахмурился и покачал головой. — Ну, конечно да. Просто там у меня сорвет крышу. Интересно, как дом выглядит сейчас.

— Ты хочешь, чтобы я пошел с тобой?

— Сейчас слишком близко к рассвету. Ты на дежурстве завтра вечером?

— Да, но уверен, меня кто-нибудь прикроет.

Куин нахмурился.

— Я хочу вернуться к работе. Я спросил Тора. Он сказал, что я должен быть чистым.

— С медицинской точки зрения? А, точно. Мэри.

— Ага.

Блэй не собирался касаться этой темы даже издалека… и как бы он ни хотел поддержать свою половинку, он не возражал против необходимости проверки психического состояния. Но не было причин поднимать эту тему сейчас.

— Чем я могу тебе помочь? — спросил он вместо этого.

— Ты уже помог мне. Своим присутствием. — Куин зевнул так широко, что у него хрустнула челюсть, а затем последовал долгий выдох. — Я внезапно для себя понял, насколько сильно устал.

— Почему бы тебе не поспать?

— Ты устал?

Простые вопросы, простые ответы, повседневные вещи. И, как и за близость, физическую и любую другую, именно за обыденность, нормальность нужно было быть сейчас благодарным, и Куин даже пробормотал что-то о еде: он еще не был готов спуститься к Последней Трапезе, но, возможно, после непродолжительного сна они могли бы заказать что-нибудь из кухни? Или, по крайней мере, Блэю так послышалось.

— Да, конечно, — пробормотал он в ответ. — И давай я слезу с твоего плеча, оно онемеет.

Подняв голову, он поменял положение руки, на которую опирался. Когда он положил ее рядом с Куином, и тот даже не двинулся с места, Блэй вспомнил о тех случаях, когда находил Рэмпа в беспорядке его колыбели, как тот лежал попкой кверху, прижавшись личиком к перекладинам, сунув ручку под животик.

Он взял свою подушку, сунул ее себе под ухо и уставился на Куина.

Его беспокоило то, что спрятал Лукас.

И если Блэй что-то понимал в жизни в Колдвелле, так это то, что в любой момент мог прилететь еще один кирпич. И чаще всего, прямо в голову.