Теплое сердце зимой

Глава 37

Особняк никогда не казался таким огромным, как сейчас, когда Куин бежал по лестнице с красной ковровой дорожкой, шаги его босых ноги были беззвучны, а сердце билось так, будто он несся изо всех сил, спасая свою жизнь. Когда он пересек мозаичный пол в фойе, подошвы его ног замерзли, но не холод стал причиной мурашек на руках и груди.

Он посмотрел направо, в библиотеку. Гирлянды на рождественской елке горели, ее красные, зеленые и золотые огоньки мигали, игрушки сверкали. Ее основание задрапировали красной тканью, и на бархате уже появлялись подарки. Носки тоже развесили над камином. К двадцать четвертому декабря их будет бесчисленное множество, человеческие традиции в особняке приняли безоговорочно.

Куин посмотрел налево, столовая была закрыта, люстра не горела, до блеска отполированный стол был пуст, не считая огромного букета из красных роз и остролиста в центре. На кухне тоже царила тишина.

Но не везде.

Куин последовал в бильярдную, на звук заглавной песни к сериалу «Частный детектив Магнум»[32].

Лэсситер растянулся на одной из кушеток напротив нового телевизора с вогнутым экраном, его светлые и черные волосы рассыпались по декоративной подушке, которую он положил под голову, его длинные ноги были вытянуты и скрещены в щиколотках. На нем были шерстяные легинсы, расцветкой напоминавшие его волосы, и футболка «My Little Pony», которая, судя по всему плохо грела, учитывая одеяло, которое ангел натянул до груди.

Когда Куин остановился перед диваном, ангел поставил на паузу просмотр на большом экране с помощью пульта дистанционного управления и без удивления поднял глаза.

Как будто он этого ждал.

Он даже не вскочил на ноги и не принял защитную позу.

Тем временем Куин просто стоял, как манекен.

— Привет.

Лэсситер уселся, сложив одеяло себе на колени.

— Привет.

— Я, эм… — Проведя рукой по волосам, он почувствовал, что начинает потеть. — А…

— Не извиняйся. — Глаза странного цвета уверенно смотрели снизу вверх. — В тот момент я понимал, почему ты напал на меня, и понимаю это сейчас.

В недоумении Куин окинул взглядом все, что он видел до этого: бильярдные столы, крепления для киев на стене, шары, расположенные треугольниками на зеленом сукне. Он увидел персидские коврики под каждой игровой площадкой, кожаные диваны, бар с алкогольными напитками на верхней полке и ряды сверкающих бокалов.

— Хочешь чего-нибудь? — спросил Лэсситер, поднимаясь.

— Хм.

— Приму как согласие.

— Ты пьешь? Ты же вроде обычно не пьешь?

— Не алкоголь. — Ангел зашёл за стойку. — Садись. Я сделаю нам немного фруктового сока, чтобы получить дозу витамина С. Опасно шутить с цингой.

Куин боком подошел к длинной гранитной стойке и присел на высокий стул. А потом в тишине наблюдал, как Лэсситер разрезал четыре розовых грейпфрута пополам и начал выжимать их старомодной соковыжималкой, которая имела ребристый центр для пресса мякоти и круглое основание для сбора сока.

Прокашлявшись, Куин решил, что нет причин ждать вдохновения.

— В ночь, когда умер мой брат… — В этот момент Куин понял, что никогда не будет использовать это слово. Как бы точно оно ни описывало произошедшее. — Я знаю, что ты был в тоннеле. Перед рассветом.

Лэсситер ничего не сказал; он продолжал прессовать половинки фруктов в отжиме. Наполнивший основу сок был розовым, как румянец, а в воздухе запахло солнечным светом.

— Вот почему останки Лукаса остались там до следующей ночи, — тихо сказал Куин. — Ты пробыл с ним весь день и заслонял его от солнца. Не так ли? Ты защищал его… чтобы я мог увидеть его в последний раз. Да?

Лэсситер опрокинул соковыжималку на бокал и поставил порцию перед Куином.

— Я отблагодарил тебя за это своим нападением. — Куин сглотнул. — И оскорбил тебя. О, черт, Лэсс, я совсем не это имел в виду. Я не…

— Все в порядке.

— Нет. — Куин потянулся через стойку и коснулся руки ангела. — Не в порядке. Спасибо за то, что ты сделал для него и для меня. И мне искренне жаль.

Лэсситер остановился посреди работы над своей порцией сока и потупил взгляд.

— Просто чтобы ты знал, я не могу говорить о некоторых вещах. Таково правило.

Куин медленно выпрямился на стуле, дрожь осознания прошла по его спине и приземлилась где-то в ягодицах, заставив их сжаться.

Было просто забыть, кто такой Лэсситер. Кем он является. Он обладал огромной силой.

Но в этот момент Куин полностью осознал тот факт, что сидел напротив… божества.

— Я делаю все, что могу, — тихо сказал ангел, бросая кожуру и взяв в руку последнюю половину. — Я делаю то, что мне разрешено. Знаешь, чтобы многое упростить. Мое сердце болит за тебя, но все, что я мог сделать, это стоять в стороне и смотреть на происходящее. Это как долбаная пытка… — Когда его голос сорвался, он откашлялся. — Но я делаю то, что могу.

Лэсситер налил сок в свой стакан, а затем чокнулся им о стакан Куина.

— До дна.

Ангел выпил залпом свой стакан, и Куин сделал то же самое… и поморщился от терпкости. Внутренности опалило, желудок свело… но не от грейпфрута.

— Я даже не могу представить, каково тебе, — сказал Куин.

— Все хотят быть главными… пока не оказываются у руля. — Лэсситер так осторожно поставил стакан, что не последовало ни звука. — Как думаешь, почему я смотрю эту дичь по телевизору? Мне нужно как-то отключать свой разум. Иначе я бы сошел с ума.

— Черт.

— Нити всех жизней сотканы в узоры печали и радости, ткань бесконечно простирается во все направления, слои за слоями без конца и края. И я вижу каждое волокно в каждом потоке, в каждый момент времени. Я чувствую отголоски. Я всего лишь камертон из плоти, созданный рукой Творца. Я — всего лишь слуга судьбы, и я несу за это ответственность.

По мере того как Лэсситер произносил эти слова, его голос становился все глубже и ниже, а затем позади него, за плечами, сначала словно плод воображения, а затем как великолепная трехмерная реальность, появилась пара радужных крыльев, которые он обычно скрывал… и это еще не все. Сверху, ниспадая каскадом, не с потолка комнаты, а откуда-то выше, луч света ярче солнечного, но не болезненный для глаз, омывал ангела и все его тело своим ореолом.

В своей святой форме, Лэсситер смотрел на Куина поверх барной стойки, словно мимолетный проблеск вечности и загадка судьбы. И его рот оставался закрытым, хотя голос пронизывал пространство вокруг.

Спрашивай, что ты хочешь знать.

Куин задрожал, пропасть, которую он был не в силах преодолеть, разверзлась у его ног.

Спроси. И я отвечу.

Закрыв лицо обеими руками, Куин чувствовал себя ребенком, потому что ответ мог сокрушить так, как не мог себе представить даже взрослый, большой и сильный человек, способный себя защитить. Знание, которое он искал и которого боялся, было разрушительным, и защиты против него не было.

— Мой брат в Забвении? — выдохнул он. — Он в безопасности в Забвении, хоть он… и покончил с собой? Или ему не может быть дарована спокойная загробная жизнь?

Придурок, зачем он произнес это вслух? Он же знал ответ…

Твоего брата убила метель. Убил снег.

Когда голос Лэсситера прозвучал в его голове, Куин опустил руки. Сквозь слезы прошептал:

— Так он в Забвении?

Лэсситер во всем своем мистическом великолепии кивнул. Он обрел вечный покой и навсегда останется в Забвении. Он был убит… снегом.

Внезапно магия пропала, как будто ее никогда не было, крылья исчезли, золотой свет рассеялась, ореола вокруг тела больше не было.

Куин моргнул.

— Решение принимаешь ты. Ведь так? Ты решаешь, куда они отправятся…

— Я не понимаю, о чем ты, — тон Лэсситера был живым, когда он поднял пустой стакан. — Еще грейпфрута? Я выпью вторую порцию…

— Спасибо, — хрипло произнес Куин.

Когда у Куина забрали стакан, ему оставалось наблюдать в тишине, как нарезают и выжимают новый грейпфрут, как в воздухе поднимается сладкий и острый аромат… ощущая лето в середине декабря.

Мысленно Куин слышал голос ангела: Я делаю то, что могу. Что мне позволено. Знаешь, чтобы все стало проще.

— Ты лучший спаситель, который у нас когда-либо был, — благоговейно прошептал он.

Лэсситер не ответил. Он снова наполнил стаканы и вернул один Куину. Когда Куин потянулся за ним, ангел не выпустил его из своих рук.

— Ты обязательно должен спросить его. Он скажет «да».

Куин с удивлением отпрянул.

— Что?

Ангел подмигнул.

— Ты знаешь, о чем я. Или поймешь, как только подумаешь об этом.