Титус Гроун

ФЛЕЙ ПРИНОСИТ ВЕСТЬ

Осень как-то незаметно вступила в свои права. В бесконечных комнатах и коридорах Горменгаста стало еще сумрачнее, неприютнее.

Исполинский замок, выстроенный из посеревшего от непогоды камня, высился среди утренних туманов несокрушимой горой. Но, глядя на этот серый камень, люди только сильнее начинали думать об осени, когда природа замирает, чтобы накопить силы для нового расцвета.

Деревья, ровными рядами выстроившиеся у стен и возле замка, покрылись золотом и багрянцем, но потом стали терять свои расцвеченные наряды. Ветер, завывая, швырял сухую листву в лица немногих желающих выйти на улицу. Серые свинцовые тучи непривычно низко плыли в холодном небе, то и дело осыпая Горменгаст дождями.

По ночам из Кремневой башни доносились крики сов, а утром люди, выходя после пробуждения на улицу, обнаруживали, что порыжевшая трава покрыта серебристой изморозью. Погода становилась все более и более скверной, однако Фуксия проводила вне дома все больше времени. Несколько лет назад она слезами и криком вынудила няньку отвести ее на прогулку за стены Горменгаста. Старуха согласилась, скрепя сердце. Как известно, запретный плод всегда сладок, и тогда Фуксия сполна насладилась прогулкой по местности, которую она могла лишь наблюдать из окна. Но первая прогулка стала и последней – налет таинственности и запретности улетучился, и пространство за стенами утратило для девочки всякий интерес. Однако теперь страсть к пешим прогулкам вспыхнула в юной герцогине с новой силой. Разумеется, Фуксия уже не нуждалась в провожатых.

Рассматривая побитую заморозками растительность и серебрящиеся от инея камни, Фуксия сполна наслаждалась одиночеством. В такую погоду люди предпочитают сидеть в четырех стенах, лучше всего у пылающего очага, и на улицу их клещами не вытянешь. Девочке это было только на руку – встречные обычно ассоциировались у нее с глупыми вопросами, на которые нужно было бы выдумывать столь же глупые, ничего не значащие ответы. Попутно Фуксия собирала охапки золотых листьев всевозможных форм, багряные папоротники и просто всякую всячину, что привлекала ее внимание по дороге. Комната будущей герцогини наполнилась сокровищами: причудливыми камешками, ветками деревьев, напоминавшими зверей, перьями, гроздьями осенних ягод. Каждый вечер по возвращении с прогулки девочка выкладывала собранные на прогулке трофеи, которыми были забиты все карманы ее платья и накидки. Госпожа Слэгг, сокрушенно вздыхая, отворачивалась в сторону – она знала, что просить Фуксию выбросить всю эту дрянь просто бесполезно. Через две недели комнату девочки невозможно было узнать – стены были покрыты не только выполненными углем рисунками, но и листьями. Листья же были заткнуты за багетные рамки картин. С потолка свешивались гроздья ярко-алой рябины, вылущенные птицами сосновые и еловые шишки, на столе стояли крошечные корзинки, в которых приютились букеты из тех же листьев, перьев и веток с ягодами.

– Послушай, деточка, не многовато ли ты набрала этих… э-э-э… драгоценностей? – не выдержала однажды вечером нянька, наблюдая, как ее подопечная с победным видом положила на кровать обросший мохом увесистый булыжник. Мох был усеян странными цветами – странными потому, что было непонятно, как растения могут не только расти, но и зацветать при заморозках.

Фуксия пропустила вопрос мимо ушей, и няньке пришлось подойти к кровати.

– Девочка, по-моему, ты заполнила комнату до отказа, – повторила госпожа Слэгг. – В самом деле, ты только оглянись – какой тут у тебя жуткий беспорядок! Ну что мне за наказанье с тобой!

Фуксия задорно встряхнула головой, и с ее волос на пол посыпались дождевые капли. Нетерпеливой рукой отстегнув застежки, девочка сорвала бархатную накидку и ударом ноги послала ее под кровать. Только потом она посмотрела на старуху вполне осмысленно, словно лишь теперь заметив ее. После чего, наклонившись, поцеловала няньку в лоб.

– Ну ты просто невыносима! Удержу на тебя нет! – закудахтала нянька. – Ты только посмотри – мокрая прислонилась ко мне, намочила мое сатиновое платье. Что, прикажешь мне теперь бежать и переодеваться? Или как? Ох, ты, непутевая! Ну что ж ты так ко мне относишься? Нехорошо ты ко мне относишься…

– Неправда! – живо возразила девочка.

В ответ старуха залилась слезами.

– Ну, ну, хватит, хватит, – смущенно забормотала Фуксия, чувствуя себя неловко.

– Что хватит? Что хватит? – сквозь слезы твердила госпожа Слэгг. – Никто меня не жалеет, все не любят!

– В таком случае, я ухожу! – пустила в ход последний аргумент девочка.

Аргумент оказался железным – нянька тут же вскочила на ноги и вцепилась в рукав воспитанницы:

– Куда это ты собралась? Ты что это затеяла?

– Уйду… далеко-далеко… за тридевять земель, в другую страну! – с жаром заговорила девочка. – Туда, где люди не знают, кто я на самом деле. То-то они подивятся, когда я расскажу им, что я – леди Фуксия, герцогиня Гроун. Разумеется, они тут же бросятся оказывать мне почтение. Я буду жить в той стране, но и там стану приносить домой красивые листья и камешки.

– Ты хочешь бросить меня здесь? – спросила нянька столь гробовым голосом, что Фуксия еле сдержалась, чтобы не расплакаться.

– Не лей слезы, – наконец попросила девочка, – все равно они не помогают!

Нянька посмотрела на воспитанницу – она вообще не мыслила свою жизнь без Фуксии – но тем не менее решила проявить твердость. Старуха не забыла, с чего начала разговор, и потому вернулась к прежней теме:

– Скажи мне, радость моя, ты ведь уже взрослая? Конечно, взрослая – потому что мы отпускаем тебя гулять за стены. А ведешь ты себя, как маленькая – пачкаешься и рвешь одежду, таскаешь домой разную гадость…

– Но мне просто нравится осень, – виновато сказала девочка, – и потом, что хорошего, если бы я целый день сидела дома? Ты ведь сама говорила, что нужно бывать на свежем воздухе, а не сидеть в четырех стенах.

– Да, конечно, – спохватилась старуха, – но ведь я говорила это летом! Конечно, небольшие прогулки полезны и сейчас. Но ходить к Дремучему лесу сейчас не время. Если тебе так хочется туда, достаточно просто взглянуть на него из окна. И лес посмотришь, и не простудишься. Няня ведь не будет советовать тебе глупостей, сама подумай!

– Я и думаю сама, – поморщилась Фуксия, – и не надо думать за меня. Я лучше знаю, что для меня хорошо. И потом, я ухожу и… изучаю жизнь.

– С ней просто нет сладу! – воскликнула госпожа Слэгг. – Но ведь я старше тебя, у меня больше жизненного опыта. Зачем тебе повторять ошибки, которые уже кто-то допустил раньше? Слушай да слушай – целее будешь. Ты, наверное, замерзла в лесу? Садись к огню, я сейчас принесу горячего чаю. О Боже, совсем забыла! Пора будить ребенка. Вы меня скоро совсем с ума сведете!

Взгляд старухи плавно скользнул с Фуксии на кровать, где с принесенного ею булыжника на атласное покрывало стекали струйки влаги – иней начал таять.

– Ты глянь только, что натворила, – снова недовольно забормотала госпожа Слэгг, – глянь! Ну для чего тебе этот камень? Что ты собираешься с ним тут делать? Никогда не слушаешь старших! А ведь ты уже не такая маленькая – пора бы остепениться. Кида ушла к себе, теперь все свалилось на мои плечи. Что стоишь – скидывай одежду и переодевайся в сухое! – С этими словами старуха повернула ручку двери и выскочила в коридор, недовольно шурша складками своего черного сатинового платья.

Фуксия тут же скинула ботиночки – даже не потрудившись развязать шнурки. Перед уходом нянька успела подбросить в камин дров, и теперь огонь разгорелся сильнее. Сняв платье, девочка принялась вытирать им мокрые волосы. Затем, пододвинув к камину кресло, завернулась в одеяло и плюхнулась в него. Прищурив глаза, Фуксия с наслаждением откинулась на теплую кожаную спинку.

Когда нянька вернулась с подносом, уставленным вареными яйцами, чашечками с вареньем и медом, чайниками и стаканами, она обнаружила, что ее подопечная спит.

Осторожно поставив поднос на стол, старуха тихо прикрыла дверь и вышла в коридор – чтобы появиться через минуту с Титусом на руках. Облаченный в белые с кружевами распашонки и упакованный в белое же одеяльце, мальчик безмятежно спал. За два месяца жизни малыш сумел отрастить на голове прядку волосиков – таких же темных, как у сестры.

Нянька, продолжая держать младенца, уселась в свободное кресло и задумалась: разбудить и Фуксию сейчас или дать ей выспаться. «Лепешки и чай остынут, – шепотом разговаривала старуха сама с собой, – а потом носись. Разогревай их. Впрочем, ребенок устал…» Но разрешить дилемму госпоже Слэгг так и не пришлось – в дверь кто-то осторожно, но настойчиво постучал. От неожиданности нянька еще крепче прижала к себе малыша, а Фуксия тут же проснулась.

– Кто там? – обеспокоенно спросила госпожа Слэгг.

– Я, Флей! – послышался с той стороны голос камердинера лорда Сепулкрейва. Дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель проснулось узкое костистое лицо главного слуги замка.

– Чего тебе? – неприветливо поинтересовалась нянька. – Что случилось?

Фуксия с любопытством уставилась на гостя – она знала, что просто так Флей ни за что не пришел бы сюда. Если уж пожаловал – то по серьезной причине.

– Флей, что ты там стоишь? – не выдержала девочка.

– Но ведь вы не пригласили меня войти! – удивился камердинер, делая, тем не менее, робкий шаг вперед. Войдя, Флей оценивающе посмотрел на Фуксию, на няньку, окинул взглядом принесенный нянькой поднос со снедью и интерьер комнаты. Поймав на себе выжидательный взгляд хозяйки комнаты, лакей стеснительно почесал в затылке.

– Сударыня, известие от его сиятельства, – наконец сообщил Флей, снова косясь на поднос с едой.

– Он что, хочет меня видеть? – бросила с удивлением девочка.

– Его сиятельство, лорда Титуса, – пояснил старик, глядя теперь в камин.

– Что, он хочет видеть мальчика? – встрепенулась госпожа Слэгг.

Флей сонно кивнул:

– Да, специально вызвал меня, чтобы объявить свою волю.

– Ты слышишь, его сиятельство желают посмотреть на сына! – восторженно прошептала нянька Фуксии. Однако девочка восприняла известие равнодушно – резкая антипатия к брату давно перегорела в ее душе, и теперь она не испытывала к Титусу совершенно никаких чувств, словно его вообще не было на свете.

– Что ж тут странного? – удивился Флей. – В общем, его сиятельство распорядилось принести в девять часов ребенка в библиотеку.

– Но как же так, ведь в это время ребенок уже должен спать! – вскричала негодующе старуха, еще крепче прижимая к себе младенца.

Фуксия равнодушно смотрела на поднос, мысленно считая сложенные стопкой пшеничные лепешки.

– Послушай, Флей, – обратилась девочка к лакею, – не хочешь ли скушать чего-нибудь?

Вместо ответа камердинер вытащил из кармана огромные часы и, отколупнув ногтем крышку, посмотрел на циферблат. Узнав время, он живо возвратил часы в карман и уселся на давно облюбованный стул. Флей был вышколенным слугой – он давно бы сел, но не мог сделать этого без приглашения юной леди. Как только Фуксия предложила ему поесть, камердинер истолковал приглашение и как предложение присесть. Ведь стоя, кажется, не едят?

Нянька проворно соскочила с кресла и, положив младенца на большую подушку, стала наливать гостю чаю. Камердинер принял чашку, бормоча слова благодарности. Госпожа Слэгг налила чаю Фуксии и себе. Некоторое время все трое сидели молча, прихлебывая чай и глядя в огонь. Каждый думал о своем. Пламя как раз разгорелось вовсю – по стенам комнаты метались багровые блики, за окном уже начало смеркаться, и сидеть здесь было уютно. Флей вдруг подумал, что ему не хочется выходить из помещения – сегодня у него был очень хлопотный день.

Но служба есть служба – камердинер, аккуратно поставив пустую чашку на поднос, вновь извлек на свет свои громоздкие часы. Все, его время вышло. Как только старик вскочил на ноги, он задел обшлагом рукава белую фарфоровую тарелку. Дробный звон прощавшейся с жизнью посудины огласил комнату. Флей испуганно крякнул – он вообще был бережливым человеком и ему стало жаль разбитой тарелки. Нянька же первым делом посмотрела на ребенка – Титус заворочался и открыл было рот – явно с целью разразиться плачем – но потом, видимо, передумал. А Фуксия вообще не обратила на случившееся никакого внимания.

Тем не менее кое-что девочка все-таки подметила – она видела, как побледнел камердинер, видя белые черепки на полу. Это было странно, хотя бы потому, что она с детства привыкла видеть Флея невозмутимым. Но, выходит, у него нервы тоже не скручены из железной проволоки. Она попыталась заглянуть ему в глаза, но тот поспешно уставился в землю.

– Флей, что ты отворачиваешься? И почему дрожишь? – не удержалась девочка.

Но старик уже успел прийти в себя и, натянув на лицо бесстрастную маску, взглянул на юную госпожу:

– Поздно уже, сударыня моя. А меня, как назло, бессонница мучает. Что поделаешь – годы, годы! – И хрипло рассмеялся, радуясь в душе, что ловко вышел из неприятной ситуации.

После чего, подойдя к двери, Флей осторожно повернул ручку и высунул голову в коридор – там никого не было. Вздохнув с облегчением, камердинер вышел из комнаты Фуксии.

– Что нужно твоему батюшке от Титуса в девять часов? – озабоченно спросила девочку нянька. – Что ему нужно? Просто ума не приложу!

Но Фуксия, утомленная перипетиями минувшего дня и разогретая блаженным теплом, уже спала, положив голову на высокую спинку кресла.