Титус Гроун

СМЕНА МАСТИ

Стрелки часов неумолимо приближались к моменту начала торжественной церемонии. Вконец расстроенный Флей ушел в подвал, где, блуждая в подземных галереях, он мог собраться с мыслями, будучи твердо уверенным, что здесь его никто не найдет и не станет невольным свидетелем его слабости. Делать ничего не оставалось – поблуждав по подвалу, старик отправился в сад собирать ветки. Насобирав охапку, Флей внезапно расплакался и швырнул ветки в сторону. Впрочем, через пять минут он все равно подобрал собранное, поскольку ни разу в жизни не ослушался приказа господина. Набрав приличную охапку, старик направился обратно в замок. Несмотря на пронизывающий ветер, на его лбу блестели капли пота.

Госпожа Слэгг стояла возле леди Гертруды – герцогиня, то и дело вскидывая глаза на свое отражение в зеркале, укладывала каштановые волосы в замысловатую прическу. Нянька рассеянно смотрела на герцогиню – все ее внимание само собой концентрировалось на кровати, где возлежал объект ее пристального внимания – Титус. Он был завернут в кусок синего бархата с пришитыми фарфоровыми колокольчиками и опоясан внушительной золотой цепочкой. Один конец цепи закреплен на рукояти меча дамасской стали с выгравированной на лезвии буквой «Г».

Леди Гертруда стала припудривать прическу золотистой пудрой, а нянька неоднократно наклоняться над Титусом. Ребенок – завернутый в бархат руками заботливой няньки – начинал дергаться и недовольно ворчать. Старуха занервничала – не хватало еще, чтобы малыш раскричался. Пошарив взглядом по комнате, нянька взяла с усыпанного птичьим кормом туалетного столика свечу и зажгла ее. Титус, наблюдая за огнем, сразу притих. Впрочем, забава не заинтересовала ребенка надолго, он вновь принялся капризничать.

– Слэгг! – раздраженно воскликнула герцогиня, оборачиваясь.

Нянька испуганно посмотрела на аристократку – она всегда чувствовала себя скованно в ее присутствии. Нянька не понимала, что сделала не так – но ведь хозяйка-то гневается!

– Слушаю, ваше сиятельство?

Герцогиня даже не повернула голову. Присев за туалетный столик, она задумчиво посмотрела в потускневшее от времени зеркало, подпирая подбородок кулаками.

– Ребенок готов?

– Да-да, в самый раз. Наша умница как раз готов… Прикажете взять его на руки?

– А меч ты хорошо закрепила?

– Конечно, меч я закрепила хорошо, но он…

С губ пожилой женщины едва не слетело, что меч отвратителен, что Титусу рановато заниматься подобными игрушками, но против воли господ, а тем более против стародавних обычаев не попрешь. Потому нянька поспешно добавила:

– Хотя я думаю, что меч все-таки для него великоват. Конечно, все должно быть по-настоящему, но все же…

Герцогиня сложила губы бантиком и протянула:

– Няня, подойдите сюда…

Стараясь угадать, в чем же она совершила ошибку, нянька несмело подошла к туалетному столику. Сложив высохшие руки на груди, она вопросительно уставилась на леди Гертруду.

– Скажите, няня, – медленно сказала аристократка, тщательно выделяя каждое слово, – неужели вы до сих пор не научились давать простые ясные ответы на столь же простые ясные вопросы? Неужели это так трудно?

Нянька по привычке хотела уже спокойно возразить, что вполне может вести любые беседы, как вдруг ее прорвало, и она закричала, не помня себя:

– Да умею я отвечать на ваши вопросы, умею!

Несмотря на неординарное поведение старухи, госпожа Гертруда не заметила ее эмоций. Поправив сбившийся в сторону локон, герцогиня пробормотала:

– Ну что же, тогда проверим! Постарайтесь ответить вот на такой вопрос…

Госпожа Слэгг обиженно наклонила голову, в то же время моля Всевышнего подсказать ей, как правильно действовать.

– Няня, вы меня слушаете?

Старуха с раздражением кивнула.

– Скажите, где вы впервые встретили этого юнца?

Госпожа Слэгг молчала, не понимая, о ком идет речь.

– Ну, Стирпайка! – подсказала леди Гроун.

– А, так это было давно, – бросила нянька и закрыла глаза, решив не раздражать герцогиню излишними подробностями.

– Я ведь спросила где, а не когда! – бросила леди Гертруда недовольно.

Нянька принялась лихорадочно вспоминать, где она впервые повстречала ученика доктора. Это было так давно… Однако услужливая память все же подсказала старухе – впервые она увидела Стирпайка выходящим из комнаты Фуксии. Кстати, вместе с воспитанницей, что уже само по себе было странно.

– С Фуксией… Совершенно верно, ваше сиятельство, впервые я встретила его вместе с Фуксией…

– Но откуда он взялся? Няня, ответьте на этот вопрос, а потом помогите мне закрепить локон – что-то он не желает держаться…

– Сама не знаю, откуда он появился. В самом деле, я просто не интересовалась. Но, ваше сиятельство, откуда же появляются люди? – Старуха многозначительно возвела глаза к потолку, давая понять хозяйке, что на все воля Божья.

Леди Гертруда провела мизинцем по брови, а потом недовольно изрекла:

– Няня, вы, как всегда, в своем амплуа…

Не выдержав, нянька расплакалась, мысленно проклиная себя за тупость.

– Слезами горю не поможешь, так что бросьте реветь, – одернула старуху Гертруда, – вот так… Няня, лучше скажите, вы ведь тоже были на пожаре?

Услышав слово пожар, госпожа Слэгг вздрогнула всем телом. Губы ее сразу пересохли, а язык прилип к гортани.

– Ах, няня, что вы, в самом деле! Хорошо, давайте сначала закончим мою прическу…

Чтобы осмотреть в последний раз замысловатую прическу леди Гроун, следовало встать на стул, поскольку прическа ровно в два раза выше головы аристократки, а госпожа Слэгг и в молодости не могла похвастаться высоким ростом. Нянька, все еще дрожа, повернулась и окинула комнату взглядом в поисках свободного стула. В спальне герцогини царил жуткий беспорядок: всюду коробки, раскрытые шкатулки с украшениями, переброшенные через спинки мебели наряды. Воспользовавшись минутной заминкой, госпожа Гертруда принялась насвистывать веселую мелодию, и тут же комната наполнилась шумом птичьих крыльев. К тому времени, когда нянька наконец отыскала свободный стул, ее сиятельство уже вела задушевный разговор с сорокой. Птица посматривала на покровительницу блестящими глазами и наклоняла голову, словно что-то понимала. А может, сорока и в самом деле все понимала – не зря же она то и дело многозначительно открывала клюв. Нянька в душе не одобряла возни с пернатыми – точно «дети малые», думала она – но семьдесят лет жизни в Горменгасте не пропали для няньки даром, так что она была привычна к людским чудачествам. Наклонившись над непокорным локоном, нянька подхватила его горячими щипцами и принялась осторожно прижимать к прическе.

– Так вот, дорогуша, на чем мы там остановились? – спохватилась леди Гроун, не отрывая глаз от зеркала. Няньке стало страшновато: герцогиня никогда еще не разговаривала с ней в подобном тоне.

– Говоришь, Фуксия первой повстречала его, я верно поняла? – продолжала допытываться леди Гроун, окуная пуховку в пудреницу.

Нянька уже успела забыть предыдущую часть разговора, так что теперь ее недоумение вполне искренне:

– Прошу прощения, ваше сиятельство – о ком вы говорите? Фуксия? Да-да, она такая милая девочка – просто клад, а не ребенок…

Госпожа Гертруда порывисто вскочила с места, сбросив со столика несколько склянок с притираниями:

– Няня, вы просто несносны! Уходите! И его забирайте! Фуксия готова?

– Я…я… думаю, что… да-да, – залепетала нянька растерянно. – Фуксия готова. Она сидит и ждет у себя в комнате. Конечно, конечно, просто я думала…

– Церемония начнется очень скоро, – нехотя проговорила герцогиня, переводя взгляд с циферблата настенных часов на лежащего на кровати Титуса, – да, скоро. Недолго остается терзаться…

Нянька подхватила ребенка на руки и устремилась к двери. Выходя в ярко освещенный коридор, старуха удовлетворенно подумала: «Первый праздник в его честь. Первый, дай Бог, чтобы не последний!»

Наконец отыскался и Стирпайк – он как раз выходил из перехода, ведущего в покои близнецов, когда из-за поворота выскочила Фуксия и, не успев притормозить, врезалась в него.

По случаю предстоящего торжества Стирпайк разоделся в пух и прах: натянул шелковый камзол, обул лучшие башмаки лакированной кожи с серебряными пряжками, надушился заморскими благовониями. Возвращаясь от сестер герцога, юноша был уверен, что ему никто не встретится в столь ранний час. Появление Фуксии несколько озадачило его:

– Как, Фуксия, ты уже поднялась? Не рановато ли?

Фуксия, переводя дух от быстрого бега, выдохнула:

– Тебя зовет… доктор!

– Где он? – спросил юноша, в то же время стараясь узнать, для чего он понадобился эскулапу.

– В комнате моего отца.

Стирпайк облизал пересохшие губы:

– Отец нездоров?

– Да, ему очень плохо.

У Стирпайка отлегло от сердца – значит, дело вовсе не в нем. Юноша тут же заверил юную герцогиню, что сейчас же отправится к доктору. Оба тут же направились в сторону покоев лорда Гроуна, изредка обмениваясь ничего не значащими фразами – разговор не клеился, каждый думал о своем.

Бывший поваренок был теперь и бывшим учеником доктора – с тех пор как Стирпайк решил отказаться от покровительства Прунскваллера, их отношения стали несколько натянутыми. Впрочем, войдя в комнату, юноша не увидел на лице доктора вражды – только тревогу и озабоченность.

Медик взволнованно ходил по комнате, то и дело бросая быстрые взгляды в сторону каминной доски. Герцог, делая страшные глаза, то и дело угукал, явно рассчитывая уверить окружающих в своей принадлежности к царству пернатых.

Стирпайк чересчур громко захлопнул за собой дверь – и лорд Сепулкрейв тут же перенес свое внимание на новичка, который пока не был в курсе последних перемен. Это и было нужно Прунскваллеру: он многозначительно подмигнул Стирпайку. Юноша сразу понял, чего от него хотят. Оба подскочили и схватили лорда за руки. Против ожиданий, герцог не оказал никакого сопротивления. «Кладем его на кровать!» – распорядился доктор коротко. Лорд Сепулкрейв покорно пошел к кровати, изредка издавая глупые смешки. Попросив юношу отвлечь внимание пациента, доктор отвернулся к окну, раскрыл саквояж, вытащил шприц и наполнил его бесцветной жидкостью из флакона с притертой пробкой. Герцог продолжал уверять Стирпайка в своей новой ипостаси, тот сочувственно слушал. Воспользовавшись затишьем, доктор резко повернулся, схватил аристократа за руку и погрузил иглу шприца ему в запястье. Краска мгновенно отхлынула от лица герцога, оно стало мертвенно-бледным. Пальцы его разжались, и он осел на сваленные грудой подушки. Больше всего Стирпайка поразили глаза хозяина Горменгаста: сейчас они были пустыми и невыразительными, словно у рыбы. А ведь раньше…

– Будь добр, прикрой ставни, – распорядился доктор, глядя на герцога и убирая шприц в серебряный футляр, – думаю, так будет спокойнее.

Стирпайк немедленно выполнил просьбу врача. Прунскваллер, нахмурившись, наблюдал за пациентом.

– Доктор, чисто сработано, – похвалил Стирпайк, – я бы так ни за что не сделал. Кстати, что вы ему дали? И что делать теперь?

– Я не в настроении отвечать на вопросы, уважаемый, – бесцеремонно ответил Прунскваллер, защелкивая саквояж. – Поймите, что я не в настроении…

Доктор улыбался, но в его глазах читалась откровенная отчужденность.

– А как насчет церемонии? – поинтересовался Стирпайк. Он решил не подавать виду, что обиделся.

– Что тут такого? Думаю, что его сиятельство будет присутствовать на церемонии.

– Неужели? – искренне удивился Стирпайк. – Но вы только посмотрите, у него лицо зеленое… как у лягушки, прости, Господи.

– Не переживай, через полчаса кожа лорда Сепулкрейва примет естественный телесный оттенок. Так что никто ничего не заподозрит. Так, не стой! Сходи, отыщи Флея. И распорядись, чтобы сюда принесли таз горячей воды и пару полотенец. Пациента нужно обмыть и одеть. Быстрее!

Перед уходом Стирпайк, не сдержавшись, наклонился и взглянул в лицо герцога. Юноше не верилось, что через полчаса с ним все будет в порядке, как обещал доктор. Лицо хозяина Горменгаста приняло землисто-зеленоватый оттенок, нос заострился. Мысленно Стирпайк сравнил герцога с вампиром из прочитанной недавно книги.