Только не|мы (СИ)

Глава 20

В сочельник Эми прилетела с самого утра. Разумеется, Тич пожаловал вместе с ней. По случаю Рождества его принарядили в красный ошейник с колокольчиком, который я вежливо попросила снять, дабы не раздражать непрерывным дребезжанием Валдиса. Эми не стала возражать, но и без колокольчика Тич умудрялся наполнять дом столькими звуками — топотом, кашляньем, который издавал вместо обычного собачьего лая, непрерывной беготнёй — что в иные времена Валдис бы ни за что не вышел из своей комнаты и просидел весь день подальше от шума. Однако Валдис не только вышел, но и принял посильное участие в праздничной подготовке. Ему было поручено мыть посуду и расставлять тарелки на столе.

Основное торжество мы решили справить в нашей просторной прихожей, которая, благодаря стараниям Тома, преобразилась в полноправную цитадель Рождества: живая ёлка источала благоуханный аромат, вдвойне терпкий на фоне свежего лесного воздуха, который стал настолько привычен, что я уже с трудом представляла себе, как раньше могла дышать чем-то другим.

Я долго решала, нужно ли украшать ёлку. Валдис не любил нарочитый блеск и яркие цвета. Но затем решение нашлось само собой: я вспомнила, как Валдис порой увлекался белыми альбомными листами. Я купила пачку писчей бумаги и показала ему, как можно вырезать из неё непрерывную гирлянду, проходя ножницами по краю периметра и дальше по спирали, постепенно уменьшая радиус до центра. Таким образом, выходила сплошная длинная лента. Валдис настолько увлёкся, что изрезал весь бумажный блок. Потому вся наша ёлка, будто снегом, была усыпана тончайшей белой вермишелью, и на контрасте с ней зелёная хвоя стала выглядеть темнее, что в итоге получилось чёрно-белое рождественское дерево.

— М-да-а… — протянула Эми. — Очень современно и необычно. Предлагаю продать идею на каком-нибудь дизайнерском аукционе.

Я улыбнулась:

— Между прочим, это почти классика — чёрное и белое. Всегда в моде.

— А я о чём! — Эми всплеснула руками, облепленными толстым слоем муки, потому как Эми вызвалась приготовить свой фирменный венский штрудель. — Нам стоит срочно заняться этим вопросом!

Сегодня Эмилия постаралась привести свои буйные кудри в гладкое состояние, но из-за влаги и жара, царящих в кухне, все её старания постепенно приходили в негодность. Волосы вновь обращались в завитушки, а Эми в чёрном вечернем платье и кухонном переднике поверх него, равномерно покрывалась мучной пылью. Но вопреки всему, Эми и думать не желала, чтобы переодеться.

— Я два года не могла надеть это платье! — яростно заявила Эми. — Сначала не влезала в него, а после уже и некуда было надевать. Так что дай мне покрасоваться, Илзе.

Я улыбалась и понимала, что красуется она вовсе не передо мной.

Во-первых, у каждой женщины непременно должно быть платье, в котором она мечтает покорить весь мир. Пускай это платье ей мало́ или морально устарело ещё десятилетие назад, но сам трепет предвкушения несравним ни с чем. Он мучителен и сладок, как поцелуй на прощание. И только тогда женское сердце грустит и ликует, звуча искренней мелодией души. А во-вторых, у каждой женщины должен быть кто-то, кого она видит в своих мечтах, представая в этом платье, — тот, кто и олицетворяет для неё весь мир.

Для Эми этим кем-то был, конечно же, Том. И уже не имело значения, что между ними двадцать лет разницы в возрасте, развод с одной стороны и вдовство с другой. Сегодня Эмилия сделала причёску, надела своё лучшее платье и готовила свой лучший десерт, чтобы весь мир стал к ней чуточку ближе.

Том появился к обеду тоже по-своему нарядный. Обычную для его облика сельскую спецовку он сменил на старый, вытертый в локтях и на сгибах коричневой ткани шерстяной костюм в полоску. Я уже привыкла видеть Тома эдаким деревенским мужиком, который целыми днями солит мясо, охотится за грибами и делает наливки из всего, что успело вырасти и найтись. Однако сейчас я готова была поспорить, кто ещё из нас деревенщина, потому как сама до сих пор разгуливала в спортивном костюме и домашних тапочках.

— Илзе, — мягко сказал Томас, подходя к нам, — давайте я вас подменю у плиты.

— Ну что вы, Том… — начала я и вовремя закрыла рот, потому что ещё немного, и Эми «случайно» наступила бы мне на ногу. — Но, если вы настаиваете…

— Конечно, настаиваю, — крякнул Том.

Он приволок с собой земляничное варенье, маринованные грибы и шесть бутылок сливовой наливки. На вкус наливка была сладкой, точно мёд с водой. Эту сладость требовалось чем-то погасить, и я предложила Тому использовать одну бутылку для основы под коктейль.

— Илзе, всё на ваше усмотрение, — не стал мне перечить Том, который уже занялся нарезкой салата и, кажется, находил в этом своеобразное удовольствие.

В то же самое время Валдис и Тич совершали короткие путешествия от кухонного угла к праздничному столу и обратно. Валдис брал одну тарелку и бережно нёс её к выбранному месту, а затем примерялся — как поставить лучше. Тич ходил за ним хвостом, и пока Валдис подолгу вычислял наиболее удачное расположение для тарелки или столового прибора, пёс охранял его, сидя неподалёку. Всего стол был накрыт на шесть персон.

Шестое место предназначалось для Розы — ещё одной нашей одинокой соседки. Она была самой старшей жительницей посёлка — в этом году ей перевалило за восемьдесят. Члены семей Тома и Розы планировали навестить их на следующий день, а сегодня мы праздновали уединённо, так сказать, местным составом.

Поняв, что на кухне прекрасно справляются и без меня, я оставила Томаса и Эмилию, чтобы заняться коктейлем. Мне понадобилось ведёрко для пунша, которое хранилось в гараже.

Я вышла во двор и спустилась в подземный гараж. Потребовалось время, чтобы найти искомое. И как только я коснулась глади холодного металла, из которого было сделано ведёрко, воспоминания хлынули на меня осиным роем. Я привалилась к стене и не смогла сдержать слёз.

Ещё только год назад я готовила в этом ведре пунш для Андриса и наших гостей, не подозревая, что вскоре в моей жизни станет на одного дорого человека меньше. Ещё только год назад я виделась с Тони, отрицая сам факт его существования, но вместе с тем спеша к нему на встречу — последнюю встречу, когда я даже не обняла его на прощание.

Я обняла на прощание Андриса, но едва ли могла сказать, что это облегчило мою утрату. Вот уже три месяца я жила здесь и делала вид, что я сильнее своих страданий, сильнее боли, которая разрушала меня изнутри. И сейчас я должна была вытереть слёзы, натянуть улыбку и продолжить праздничную суету.

Но я не могла.

Казалось, силы просто покинули меня. Я рыдала, рыдала. Ведёрко тряслось в моих руках, и, пожалуй, я сумела бы наполнить его доверху только слезами, а не сладко-пьяным коктейлем.

Кое-как выйдя из гаража на морозный воздух, я окинула взглядом свой дом. Вдалеке по дороге к нему приближалась Роза, приближалась медленно, так как почтенный возраст и скользкий снег не позволяли ей торопливо передвигаться. Но она уверенно шла, потому что её ждали на праздник. Её ждали Томас, Эмилия, Валдис, я — все мы ждали бабушку Розу, последнего гостя на рождественском ужине, собравшем вместе таких разных и во многом похожих людей.

Роза похоронила мужа и двоих детей. У неё оставалась лишь внучка, у которой уже была собственная семья.

Том похоронил жену и бросил карьеру налогового юриста, чтобы заново начать жить здесь — с чистого листа, одиноко, бесприметно, но осмысленно.

Эми похоронила свой брак, застукав мужа с молодой любовницей. У неё был только Тич и ещё маленькая, робкая надежда, что однажды немолодой и вечно хмурый Томас разглядит её чувства к нему и сделает, наконец, первый шаг.

Валдис никого никогда не хоронил. Но его самого будто бы похоронили собственные родители, сплавив трудного ребёнка в сиротский приют. Никто не знает, помнил ли он о них, скучал ли. И, тем не менее, за этот год Валдис вырос, повзрослел и по-своему расцвёл, несмотря ни на что.

Все эти люди, которые сегодня заполняли мой дом, были давно обречены на одиночество и неприкаянность. Но по каким-то причинам они вычеркнули уныние и скорбь из своих сердец, не смирились с пророчеством жалкого существования, а продолжали полноценно жить, стараясь, кто как мог, поддержать атмосферу нашего общего праздника.

— Илзе! — крикнула мне Роза. — Тут такой каток, что я боюсь, не дойду!

— Спешу на помощь! — весело откликнулась я и в обнимку с ведром побежала спасать нашу старушку.

Поддерживая друг друга, мы с Розой вскоре достигли дверей дома. Наставал вечер, мороз крепчал. Мы преодолели скользкие ступеньки и попали в долгожданное тепло.

Я всё-таки занялась коктейлем. Для него я взяла поллитровую бутылку наливки, литр содовой и двести грамм отменного виски, который всегда был припрятан в шкафу на всякий случай. Мелко порезав яблоки и выжав сок из одного лимона, я добавила оба ингредиента в получившуюся смесь. Вышло очень вкусно, в меру крепко и в меру сладко.

Том меня похвалил:

— Илзе, вы никогда не думали открыть собственный бар?

— А это отличная мысль! — тут же поддержала Эми, у которой глаза искрились не столько от алкоголя, а больше оттого, что Том самолично помог ей свернуть в аккуратный рулет тонкое слоёное тесто с необъятным количеством вишнёвой начинки. — Я буду готовить там десерты!

— А я займусь бухгалтерией, — блаженно проскрипела Роза, сидевшая на кресле с бокалом в руках. — Что добру пропадать? Я для русских такие схемы отмывала, что ни один латыш не придерётся.

— Роза, — погрозил пальцем Том, — я, между прочим, сорок лет проработал в налоговой.

— То-то я смотрю, у тебя мясо всегда такое пересушенное. Наверное, налоги выжали, — не упустила момента поддеть его Роза.

— Всё! Больше тебе ни кусочка не принесу! — заявил Том, оскорблённый в лучших чувствах.

— Да пожалуйста. Мне всё равно его грызть нечем. Лучше б ты сыроварню открыл.

— И открою!

— И открой.

— И открою!

— Ну, тише-тише, — мягко приструнила я своих гостей. — Не ссорьтесь. Если наш главный бухгалтер требует сыру, то так тому и быть.

Я принесла для Розы тарелку с сырной нарезкой, и наша ворчливая старушка с радостью угостилась несколькими кусочками, щедро обсыпанными тимьяном и розмарином.

— А насчёт бара надо подумать, — в продолжение разговора рассудила я. — Мне даже в голову такое не приходило.

— А как продвигаются ваши писательские дела? — спросил Том.

Он сел в другое кресло рядом с Розой, а Эми не упустила шанса сделать вид, что ей очень удобно стоять, облокотившись на спинку этого кресла и нависая над головой Тома шикарным, во всех смыслах выдающимся бюстом.

— Сейчас я взялась за продолжение одной книги… — неохотно поделилась я. — Но, честно говоря, понятия не имею, что из этого выйдет и чем закончится. Я никогда не писала дилогий, хотя всегда мечтала создать большую сагу. Но в этом случае я думала о сказочной саге.

— А что мешает сделать из любой книги сказку? — подхватила мою мысль Роза.

— Когда описываешь реальную жизнь, сложно найти в ней место для сказочности.

— Ну, уж нет, — возразила Эми. — Пусть мы живём не в сказке, но веру в чудо никто не отменял.

— Наверное, я просто уже не верю в чудеса… — протянула я.

— Зря, — сказал Том. Хмелея, он становился всё более разговорчивым: — Чудеса — это не всегда волшебники в звёздных мантиях, которые прилетают на сверкающих шарах. Человеческая любовь — это тоже чудо.

— Ой, вы смотрите-ка! — вновь съязвила Роза. — Наш мясник-налоговик, оказывается, ещё и романтик.

— Чтобы солить мясо, тоже нужна душа, — парировал Томас.

— Ну да. А чтобы сдирать с людей налоги, желательно это душу вытрясти.

Они продолжали спорить, а я уже не вмешивалась, зная, что эти двое никогда не придут к общему знаменателю, но и никогда не поссорятся всерьёз.

Я глянула на Валдиса, который вместе с Тичем затеял игру в шарик: Валдис прокатывал мяч для пинг-понга по полу, Тич ловил его зубами и клал у ног моего сына, затем всё повторялось сызнова. Валдис мог играть в эту игру бесконечно, а уж Тич и подавно был рад компаньону.

Я смотрела них и думала, что Томас прав, чертовски прав в том, что человеческая любовь — и есть настоящее чудо. Она умеет залатать боль прошлых обид, умеет согреть и направить душу к неизведанному счастью, точно как бог. Потому что бог и любовь неотделимы — так говорил Андрис, и так я верила сейчас.

В этот вечер, с этими людьми, в этом доме я увидела любви больше, чем могла себе представить ещё совсем недавно, ибо на какое-то время разуверилась и в любви, и в боге. Но бог существует, потому что существует любовь. А значит, существуют и чудеса. Уже лишь то, что я нашла Валдиса, нашла этот дом, нашла своих странных и добрых соседей, являлось настоящим чудом.

Закрыв глаза, я снова обняла в мыслях Андриса, а затем отпустила его к вечному свету.

Когда я открыла глаза, мои гости уже сидели за столом и ждали меня. Я присоединилась к ним.

И Эми сказала:

— Давайте прочтём молитву.

— Давайте, — поддержал Том.

Мы взялись за руки по кругу.

Ко мне подошёл Валдис и протянул свою ладошку. Хоть он и не сидел вместе с нами, потому что не любил застолья, я тоже присоединила его в наш круг. К нему подбежал Тич и подал лапу. Валдис взял её второй рукой.

Наш круг оказался разорван с того края, где находился Тич, который никак не мог подать сразу две лапы. Однако Эми, оставшаяся слева без партнёра, быстро сообразила положить обе своих ладони на ладонь Томаса.

Он коротко посмотрел на неё и, кажется, всё верно истолковал.

— Господи, — обратился Том к невидимому свидетелю нашего единения, — спасибо тебе за всё. За твои дары и лишения. За тех людей, что были и есть с нами. Благослови наш стол и всех нас. Ведь мы вверяемся воле твоей и не знаем, что нас ждёт, но всегда надеемся на лучшее. Аминь.

— Аминь, — прозвучало в ответ за столом.

Конечно, Валдис и Тич промолчали. После молитвы они сразу вернулись в свой угол и продолжили играть в мячик. А мы приступили к трапезе.

Я ела и посматривала на оставшуюся тарелку, думая о том, что Валдис ничего не ел сегодня. Он хоть и не чурался суматохи, но его это отвлекло от еды. А может, он стеснялся есть при других. Его место оставалось незанятым, и я, конечно, знала, что так будет, но всё равно попросила организовать шесть посадочных мест.

Теперь это пустующее место смотрелось то ли печально, потому что никто уже не мог его занять, то ли пророчески, словно новый гость должен был появиться с минуты на минуту.

Заметив, куда я гляжу, Эми осторожно сказала:

— Будем считать, что мы оставили место для Иисуса.

— С учётом того, что он только-только родился, вряд ли бы ему пришлись по вкусу наши блюда, — пошутил Том.

— Да, особенно твоё мясо, — проворчала Роза.

— Что ты привязалась к моему мясу?

— Это не я к нему привязалась, а оно ко мне — уже неделю не могу выковырять из вставной челюсти.

— Давай я просверлю там дырку, и всё будет в порядке.

— В голове себе дырку просверли, может, тогда поумнеешь.

— Ой, погодите! — внезапно остановила перепалку Эми. — Кажется, к нам кто-то пожаловал…

— С чего ты взяла? — оглядываясь в окно, куда уставилась Эми, скептически осведомилась Роза.

— Я вроде видела, что кто-то светил автомобильными фарами в окно…

— Это у тебя от коктейля «зайчики» бегают.

— Нет, — сказала я, отчего-то волнуясь, — мне тоже так показалось.

— Ну, двоим показаться вряд ли могло, — рассудил Том.

— Может, почта? — предположила Роза.

— Какая почта в десять вечера в Рождество? — ответил ей Том, скривившись, и не хватило только, чтобы он пальцем у виска повертел.

— Да правда же, там кто-то есть, во дворе, — настаивала Эми.

Я первой решилась встать из-за стола. Эми пошла за мной. За Эми двинулся Том. За Томом гуськом засеменила Роза. Так, выстроившись цепочкой, мы столпились у двери. Я открыла её.

Все замерли.

Ничего нового мы не увидели: стояла кромешная темень, рассекаемая редкими оранжевыми треугольниками фонарного света, и в каждом таком треугольнике безмятежно мерцали блёстки снега. Кое-где в домах горели окна, но большинство таун-хаусов оставались бесхозными, потому местная тишина всегда оставалась девственной, даже в такой вечер, как этот, когда в городе повсюду шум и толпа, когда в квартирах играют весёлые песни, а в соборах поют торжественные воззвания к богу.

Поглядев на безучастный и хорошо знакомый вид, мы все выдохнули с облечением и немного с разочарованием. Эми была права: тихая размеренная жизнь часто приводила к скуке даже тех, кто добровольно шёл в уединение. Оттого нам всем в этот миг и хотелось, и не хотелось, чтобы что-нибудь произошло, чтобы кто-то действительно нарушил этот покой.

Я вздохнула и уже собиралась закрыть дверь, но вдруг какое-то смутное, интуитивное чувство остановило меня.

Снова оглянувшись в темноту, я всё-таки заметила силуэт. Он стоял в тени между двумя горящими фонарными столбами в том отрезке, куда свет не попадал. Человека в чёрной одежде также трудно заметить на черном фоне, как отыскать чёрную кошку в ночной комнате без освещения. Но я каким-то образом увидела.

Человек не шевелился, но я была уверена совершенно беспричинно — он смотрит на нас, высунувшихся из дома с удивлёнными и напуганными лицами.

Непроизвольно я сделала шаг вперёд, на ступеньку. Чуть не поскользнулась, Эми меня подхватила.

— Илзе, вы куда? — зашептал Том.

— Я сейчас, — ответила я так же шёпотом и спустилась ещё на ступеньку.

Чёрный силуэт дрогнул и чуть погодя тоже направился мне навстречу.

— Илзе! — шипела уже Роза за моей спиной. — Ну, куда тебя понесло?!

Я не слушала её и не отвечала больше, потому что шла, бессознательно ускоряясь на каждом следующем шаге.

— Тони! — крикнула я во тьму, хотя никакой уверенности, что ко мне идёт действительно Тони, быть не могло.

Снег валил слишком часто. Силуэт находился слишком далеко. Однако я знала, знала, что это он — Тони. Тони идёт по чистому снегу, идёт сквозь метель, идёт на мой крик.

— Тони!

Я остановилась у забора в пятне света.

Тони остановился за несколько метров от меня. Теперь я уже отчётливо видела, что это точно он.

— Тони! — в третий раз выкрикнула я, хотя необходимости кричать уже не было.

— Здравствуй, Лиз.

— Здравствуй.

Тони глянул на дом, где на пороге замерли в оцепенении все участники вечера — Томас, Роза, Эмилия, Валдис и, конечно, Тич. Они глядели в упор, не зная, следует ли им бежать ко мне на помощь, или, может, стоит подойти хотя бы из любопытства, а, возможно, лучше всего оставаться там, где они есть, не мешая.

Спустя минуту пристального изучения моих друзей Тони вернул взгляд ко мне.

— Что ты здесь делаешь? — спросила я.

— Уже не знаю, — ответил Тони, и мне показалось, что голос его дрожит. — Просто хотел убедиться…

— В чём?

Тони тяжело вздохнул и отвернулся.

— Неважно, — сказал он. — Теперь это не имеет значения. Раз ты решила так, пусть так и будет…

Повернувшись ко мне спиной, Тони зашагал прочь.

Он уходил. Уходил у меня на глазах. Только что он появился из тьмы и вот так, с лёгкостью просто исчезал опять в той же тьме.

Я не могла такого допустить. Я бросилась за ним.

— Тони, как это понимать?! Почему ты так поступаешь?! Нет уж, ответь мне!

Я с силой дёрнула за рукав чёрного пальто и чуть не опрокинула Тони на снег, но я должна была любым способом добиться объяснений.

— А почему ты так поступила, Лиз?! — заорал Тони мне в лицо, в то время как его собственное лицо мертвело от боли. — Как ты могла?! Ты жила здесь всё это время и ни разу, ни разу не ответила мне?! Это ты меня так наказываешь, да?! Что за гордость такая?! Что за жестокость?! Я всю душу перед тобой вытряхнул на бумаге, а ты просто проигнорировала?! Да провались оно всё!..

Тони грубо выдрал свою руку из моего захвата, не жалея ни пальто, ни меня.

Он снова неуклонно двигался к машине, которая стояла в отдалении, так, чтобы её не было видно. Но теперь я могла наблюдать всё воочию: как Тони, матерясь и проскальзывая подошвами туфель по отглаженному снегу, уходит, чтобы уже точно никогда не вернуться; как зажигается ближний свет автомобильных фар; как протекторы внедорожника безжалостно давят навалившие сугробы.

И вот уже красные габаритные огни становятся всё дальше, всё меньше, а потом и вовсе исчезают за поворотом…

Я стояла на дороге, дрожа от холода, потому что рождественский свитер, в который я переоделась для встречи праздника, и тонкие хлопковые брюки уже никак не могли противостоять холоду. Домашние тапочки потонули в снегу. Моих ступней касался снежный покров, тающий от тепла кожи. А я стояла и не могла оторвать взгляд от тьмы, поглотившей последнего человека на земле, которому я готова была отдать своё сердце.

— Илзе, — где-то совсем рядом произнёс голос Эми. Она положила ладонь мне на плечо, и я обернулась. — Илзе, прости, что вмешиваюсь…

— Всё в порядке, Эми, — сказала я. — Пойдём в дом.

— Илзе, — Эмилия почему-то остановила меня, — я, конечно, не хотела подслушивать… Понимаю, что это личное…

— Подслушивать?.. — чуть не улыбнулась я, но всё же не смогла пересилить подавленное чувство. — Ты разве хорошо понимаешь русский, Эми?

— Конечно, — легко ответила она. — Я вообще полиглот. Я и на английском говорю, и на немецком…

Наверное, в этом моменте я должна была подскочить до небес, поняв, что секунду назад фактически нашла хоть какого-то репетитора для сына, однако я с трудом воспринимала речь Эми. Мои мысли туманились, их раздирало ощущение фатальной утраты.

— Эми, — сказала я, — обсудим это позже.

— Илзе, — Эми вдруг тряхнула меня, приводя в чувства, — я, конечно, могу ошибаться, но ты проверяла почту?

— Почту?..

— Почту, — кивнула Эми и показала пальцем на белый столбик с жестяным ящиком, возле которого и происходила вся эта сцена. Эмилия протянула мне какой-то маленький ключик со словами: — Я же говорила тебе, он висит возле двери. Ты хоть раз открывала свой ящик?

— Нет… — в каком-то предобморочном состоянии отозвалась я и всё-таки взяла ключ.

— Ну, вот и открой. Эта мужчина сказал, что писал тебе на бумаге. На бумаге, понимаешь? И он явно ждал от тебя какого-то ответа.

Я хлопала ресницами, пока плохо соображая, что к чему.

— Да, я подслушивала, — резко сказала Эми, желая оправдаться поскорее. — Но мы все подслушивали.

Она оглянулась через плечо, и, проследив за её движением, я, наконец, заметила, что вся моя рождественская свита стоит во дворе и с широко распахнутыми глазами следит за происходящим.

Я дотянулась до почтового ящика и впервые отворила его круглую металлическую створку.

Внутри всё было завалено бумажными письмами. Я выгребла их целый ворох и от волнения едва не уронила в снег. Каждое из них было подписано одинаково — «от Тони для Лиз».