Только не|мы (СИ)

Эпилог

Томас ввалился в дом, едва не застряв в проходе. Прежде я была убеждена, что полнеть дальше ему уже некуда, но Эмилия сумела убедить меня в обратном — её фирменная выпечка сказывалась на Томе в самом широком смысле. В течение последнего года он ширился на глазах и телом, и душой. И если в случае его души я могла лишь искренне порадоваться за Тома, то в отношении физической составляющей я бы на месте Эми крепко призадумалась.

Впрочем, они оба не вызывали особого беспокойства — обычная пара, нашедшая друг друга на склоне лет, хотя при взгляде на них этот склон лет отнюдь не выглядел печально. Том и Эми были счастливы, как обычно бывают счастливы все пары в первый год отношений, постепенно приближаясь к первому семейному кризису. Для Тома и Эми кризис выражался в том, что они до сих пор, даже спустя год, не научились договариваться, кто сегодня хозяйничает на кухне, а поладить одновременно у них не получалось.

— Представляешь, Илзе, — возмущался Том, — она меня выгнала! Сказала, что индейку нельзя мазать изнутри тем же соусом. А я говорю, можно!

— А я говорю — нельзя! — крикнула Эми из-за двери, которую Томас придерживал своей широченной спиной, чтобы Эмилия не ворвалась и не помешала ему ябедничать. — Впусти меня, в конце-то концов! Я не к тебе иду, а к Илзе!

— Ты её плохому научишь! — бросил ей в ответ Томас и обратился уже ко мне: — Илзе, ты замариновала индейку?

— Замариновала, — смеясь над своими чудаками-соседями, ответила я. — Но с каких сторон и чем мазала, не скажу.

— Правильно, — согласился Том и всё-таки впустил Эмилию, стоявшую на пороге с красными от гнева и холода щеками.

Прежде, чем она вошла, её опередил Тич. Он, ни у кого не спрашивая разрешения, сразу ринулся по лестнице наверх, в комнату Валдиса. Тот ещё спал, и ему предстояло пробудиться в собачьих слюнях и под чутким собачьим взором.

Эми первым делом поцеловала Тома, а затем показала ему язык. Том ответил ей тем же самым. Они только явились, а у меня уже живот болел от смеха над ними. Не представляю, как они проводили время друг с другом, но при мне всегда вели себя совершенно свободно. Походило на то, что Эми как-то удалось заразить Тома своим жизнелюбием, и оба они помолодели, если не на тридцать, то на двадцать лет точно.

Как и в прошлом году, ёлку для нас с Валдисом выбирал Том. И точно так же, как год назад, Валдис нарядил её в бумажное рукоделье. Однако в этот раз он придумал сам сделать не просто белую мишуру, а вырезать некое подобие игрушек. Все игрушки получились квадратной формы, но разных размеров. При помощи закреплённых на бумажных квадратах ниточек Валдис развесил на каждом ярусе дерева свой размер игрушек — от меньшего к большему вниз. Это отняло у него весь день.

А Эми снова восхитилась получившейся конструкцией, заявив:

— Вот увидите, ещё через пять лет такие ёлки будут стоять везде!

— Надо срочно запатентовать дизайн, — подхватил Томас.

— Ну, с патентом ещё можно подождать, пока мы не проработали план нашего будущего кафе-бара, — с улыбкой припомнила я наши прежние то ли шутливые, то ли совершенно серьёзные мечты.

— Эх… — вздохнул Том, грузно опускаясь в кресло. — Боюсь, без Розы наше предприятие быстро загнётся.

Мы втроём замолчали разом, вспоминая, что ушедший год забрал у нас не только триста шестьдесят пять дней жизни. Он забрал у нас бабушку Розу.

Никто и представить не мог, что наша бодрая старушка однажды просто уснёт и не проснётся. Провожая её навсегда, мы отказывались верить в это ни в тот день, ни сейчас. Оттого слова Тома прозвучали странно и отрезвляюще.

— А знаете, — сказал он, — мне её не хватает…

— Тебе? — словно бы удивляясь, спросила Эми, привычно стоявшая у Тома за спиной с бокалом вина в руках. — Тебе её не хватает? Вы же терпеть друг друга не могли и постоянно грызлись.

— Да. И именно поэтому я скучаю по ней больше, чем все остальные, — спокойно ответил Том.

— Нам всем её не хватает, — подытожила я. — Люди покидают нас слишком быстро и слишком часто, чтобы ненавидеть кого-то всерьёз. Лично я верю, что лучший мир здесь, на земле. Даже если нам порой кажется, что никакой он не лучший. Нет настоящего счастья там, где не бывает горестей. А значит, никто не может стать счастливее, чем человек, познавший страдания.

— Илзе, ты говоришь как проповедник, — скривилась Эми, едва я договорила.

— Да нет же, любовь моя, — ответил за меня Томас, беря Эми за руку и бережно целуя её ладонь. — Илзе говорит всего лишь как счастливый человек.

Несколько минут двое влюблённых смотрели друг другу в глаза.

И мне подумалось вдруг: почему в рекламах и фильмах всегда изображают только молодые пары? Ведь молодость проходит быстро. Но жизнь на этом не заканчивается, и уж тем более на этом не заканчивается любовь. К н и г о е д. н е т

Глядя на Томаса и Эмилию можно было с уверенностью сказать о том, что счастье не любит тишины забвения, как многие полагают. Счастье любит сияние родных глаз, и об этом нельзя молчать, нельзя утаивать, нельзя скрывать, что, пока стучат наши сердца, вместе с тем жива надежда повстречать любимого человека. Одиночество — не приговор. Нужно только оглянуться, и, быть может, в доме напротив окажется тот, кто нуждается в тебе, а ты — в нём.

Я твёрдо решила, что следующая моя книга будет посвящена поздней любви. Любви, которая не глядела в паспорт и стёрла границы между юношеством и зрелостью, потому что в мире, сотканном из заботы, тепла и нежности, нет и не может быть возрастов.

— Кстати! — резко вспомнила Эми. — Как дела с твоей книгой? Ты дописала её?

— Дописала, — кивнула я. — И уже отправила своему издателю.

— Вот как? — подключился Том. — Что же он сказал?

— Сказал, что я растрогала его до слёз, и он плакал как ребёнок. А ещё сказал, что в жизни так не бывает.

— Чушь! — пальнул от возмущения Томас. — В жизни всё бывает.

— Да, я пыталась объяснить. Но ему, по большому счёту, всё равно. Он заявил, что книга определённо будет иметь успех, поскольку сюжеты с хеппи-эндом покупают значительно лучше. И если в первой части дилогии концовка устроила не всех, то во второй части она устроила даже моего придирчивого издателя.

— Значит, Илзе и Антонис всё-таки остались вместе! — зааплодировала Эмилия, не сдержав порыва, потому как сама прочла первую часть «Не мы» и присоединилась к числу тех, кто ждал продолжения. — А третья! Третья часть будет?!

— Посмотрим, — хитро улыбнулась я, сохраняя интригу, хотя для меня, как для автора, история Илзе и Антониса была полностью завершена.

Мои давние и горячо любимые книжные герои после всех бурь и невзгод жизни обрели друг друга в объятиях, которые должны были продлиться столько, сколько отмерил им бог. А я умывала руки, оставляя их наедине друг с другом, как они и мечтали.

Сразу после окончания этого романа я вернулась к детской сказке, которую изначально задумывала как целую серию книг, но написала лишь одну, первую, а затем утратила моральные возможности продолжать эту работу.

Сказка-фэнтези про маленькую девочку и её волшебного кота долгое время оставалась лежать невостребованной. И, конечно, причиной тому стала моя личная боль, вызванная смертью Клауса. Сейчас эта боль отступила. И я со спокойной душой озаглавила книгу, точнее — серию книг, «Невероятные приключения Лизы и Клауса в Удивляндии». Я уже не сомневалась в том, что взбалмошная, но, безусловно, милая парочка закадычных друзей покорит сердца и умы многих юных читателей. И вдобавок я не сомневалась в том, что не остановлюсь ни на второй книге, ни на третьей, а со временем, может, даже обскачу Роулинг с её семитомником о Гарри Поттере. Кто знает?..

Возможно, именно кудрявой румяной девчушке Лизе и её хвостатому товарищу, путешествующим по разным городам сказочной Удивляндии, однажды предстоит стать новыми культовыми персонажами для нескольких поколений.

В конце концов, мечтать не вредно. В этом я убедилась на собственном примере. И отныне приучила себя мечтать чуточку смелее.

Сейчас вместе со своими соседями я с упоением мечтала о том, как однажды мы всё-таки откроем наш собственный кафе-бар. И, может, даже назовём его «Rosa» — то есть «Роза» в честь той, что не дожила до этого радостного события, но хотела бы быть с нами и разделить нашу общую радость.

Мы так увлеклись разговорами, что проболтали до обеда. К тому моменту со второго этажа уже спустились Валдис и Тич.

Валдис поприветствовал гостей кивком. Он научился здороваться и прощаться при помощи такого нехитрого жеста. И пока это была единственная вербальная коммуникация, которую Валдис мог проявить при посторонних.

Со мной же наедине он изредка начинал читать вслух. Не по моей просьбе, а исключительно по собственному желанию. В такие моменты он глубоко уходил в себя и просто произносил вслух буквы, которые видел перед глазами. Он свободно читал на латышском, русском и немецком языках. Проверить, насколько Валдис вникает в текст, было сложно. Вероятно, он понимал далеко не всё из того, что доводилось ему прочесть. Однако не каждый девятилетний ребёнок со стандартным мышлением может похвастаться глубоким пониманием «Игры в бисер» или «Войны и мира», которые полюбил Валдис. А уж его мышление вообще не вписывалось ни в какие стандарты.

Иногда он мог запереться в комнате и не выходить по двое суток, а затем приходил, садился со мной рядом и протягивал расчёску. Мы хоть и укоротили ему немного волосы, ухаживать за ними сам он то ли не научился, то ли не хотел учиться. Я баловала себя мыслью, что Валдису просто приятны мои прикосновения во время расчёсывания. Другие прикосновения он едва ли допускал и по-прежнему начинал нервничать, если кто-то задавал ему лишние вопросы.

Валдис оделся в куртку и пошёл гулять с Тичем. Я свободно отпускала их двоих, не боясь, что они заблудятся или чего-то испугаются. У маленького белокурого мальчика и его громадного шерстяного друга было больше общего, чем у нас всех вместе взятых друг между другом. Они понимали без слов: Тич не умел лаять, а Валдис не желал разговаривать. Но сообща они бродили часами по лесу, затем ели, забившись в углу, каждый из своей посуды, а после могли улечься спать возле самой тёплой стены в доме, где проходили центральные батареи, или уходили наверх и спали в кровати Валдиса. Тич приходил и уходил, когда ему вздумается. Ни я, ни Эми не возражали против этой странной, но искренней дружбы.

Ближе к вечеру я закинула промариновавшуюся индейку в духовой шкаф.

Сначала я чуть не купила гуся, но в последний момент отдёрнула руку, вспомнив об Андрисе — это было его любимое рождественское блюдо. Но я поклялась себе, что не позволю больше скорби брать надо мной верх. Если существует мир иной, то Андрис, глядя оттуда на мою новую жизнь и мой дом, непременно бы одобрил такое решение — я это знала.

Только его проигрыватель, который я сегодня поставила под ёлку, рядом с праздничным столом, напоминал усталым и вечным звучанием сюиты номер три Баха о том, что есть в мире нечто такое, что никогда не умрёт.

И Андрис, и Роза, и мой папа, и Клаус, и все, жившие с нами и до нас, навсегда живы в бесконечных осколках, из которых соткана вся вселенная. И имя им — любовь.

— Давайте включим что-нибудь повеселее, — сказала Эми, которая в это время накрывала на стол и находилась ближе всего к музыке.

— Там в коробке есть другие пластинки! — отозвалась я из кухни. — Поставь джаз!

— О! — услышала я радостный голос Тома. — Тут есть Чарли Паркер! Можно?!

— Том, ты ещё спрашиваешь?! Конечно, включай!

Вскоре по дому разлился нестареющий хит «Summertime», который совсем не подходил к Рождеству, но зато непревзойдённо подходил к нашему общему настроению.

Краем глаза я заметила, что Том решился пригласить Эми на танец. Они неспешно кружились по комнате, а я тем временем готовила бутерброды с красной икрой и украдкой, с восторгом и стыдом, иногда облизывала пальцы.

Покинув Россию, я возлюбила все её дары с двойным благоговением и, конечно, скучала порой по московским пыльным дорогам, по суматошным лицам, тем не менее, точно зная, что моё место здесь. И, конечно, я понятия не имела, куда закинет меня судьба дальше, но в эту минуту я находилась ровно там, где мне положено быть.

В дверь постучали, и я обернулась. Валдис и Тич уже давно вернулись с прогулки и заняли своё место в углу, потому это не могли быть они, но я и так знала, кто стучится в дверь. Я ждала этого стука.

Через секунду на пороге появилась Габи. За ней — Вова с годовалой Маргошей на руках. И вслед за ними — моя мама. Все трое выросли живой стеной в прихожей, охладив жар кухни ворвавшимся через открытую дверь морозцем и принеся с собой в дом настоящий праздник.

— Сюрприз! — заорала Габриеля в полные лёгкие.

— Тише! Валдис не любит резких звуков! — с улыбкой попросила я и опрометью кинулась обнимать всех разом. — Ну, наконец-то, вы приехали!

— Да-да! Мы помним! — громким шёпотом ответил Вова, которого я тоже придушила в объятиях, стараясь действовать аккуратно, однако чувства, распиравшие меня, я едва сдерживала.

— Можно не шептать, — передразнила я, из последних сил сопротивляясь подступившим слезам. — Господи, как я рада вас всех видеть… Мамочка!..

Я бросилась к маме, которую всегда почитала ближе мне всех остальных людей в мире. Но так уж вышло, что моя взрослая жизнь надолго разлучила нас. Потому маму я обнимала с особым трепетом. А она в свою очередь с особым трепетом и нетерпением искала глазами своего первого и пока единственного внука.

— Здравствуй, моя любимая… — прошептала мама. Она, как и я, держалась на пределе, чтобы не заплакать. Потом она мягко отстранила меня и улыбнулась, заглядывая в моё лицо. — Ну?.. Где же он?

— Вон там… — я аккуратно, еле-еле заметно кивнула подбородком в сторону нашего праздничного стола.

Чуть поодаль от него Валдис и Тич самозабвенно игрались в шарик. Мама нетерпеливо покачала головой, но я заранее предупредила её, что не стоит с порога подходить к Валдису. Потому мама просто послала ему приветливую улыбку.

А тем временем Томас и Эмилия уже подскочили к дверям, чтобы поприветствовать новых знакомых и помочь им с тяжёлыми сумками.

Габи, будто всамделишний Санта Клаус, принесла подарки в громадном мешке. Мама приволокла сразу два чемодана — и свой, и Габриели. А Вовке, как настоящему мужчине, доверили самую сложную и самую ответственную работу няньки.

Они прилетели самолётом два часа назад и дальше добирались на машине — об этом я знала, потому что Габи написала мне сообщение, но я никак не могла отыскать среди новоприбывших водителя, который их, собственно, привёз.

— А вы никого не забыли случайно? — спросила я у своих гостей.

— Да нет! — откликнулась Габи, стягивая заснеженные сапоги. — Мы столько пакетов навезли, что за один раз даже все вместе не утащили. Сейчас разгрузит машину и придёт.

И в доказательство словам Габриели следующей в дом пожаловала целая куча пакетов, сумок и коробок в неисчислимом количестве. Куча еле протиснулась в двери, цепляясь за все косяки и подрагивая на ходу. А следом за этой кучей вошёл Тони, который и взвалил на себя всё, что только смог физически осилить.

Я перехватила часть его ноши и мимоходом спросила, хмурясь и одновременно дразня:

— Тебе не стыдно?

— Нет, — ответил Тони и чмокнул меня щёку.

— Можно было позвонить из аэропорта.

— Можно, — согласился он, утаскивая груду привезённых вещей ближе к кладовке, которая находилась справа от кухонного уголка.

— Илзе, отстань от него, — скомандовала Габи.

Она поцеловала меня, наконец, с легкостью и в полную силу, уже раздевшаяся, свободная от обуви и верхней одежды.

— Не могу я от него отстать, — ответила я. — Он — всё-таки мой мужчина.

— Тогда тем более отстань, — поддержал Габи Вова. — Мы всю дорогу слушали какие-то важные деловые переговоры.

— Деловые переговоры в Рождество — это кощунство, — тихо заметила моя мама.

— Ингрид, — проходя мимо нас, ввернул Тони, — я, в конце концов, стараюсь на благо семьи.

Он подмигнул и ушёл в дальний угол, чтобы поздороваться с Валдисом и потрепать по холке Тича.

Они втроём давно разработали какой-то свой, понятный только им ритуал приветствия. Обычно Тони садился рядом с двумя неразлучными друзьями, Тич поворачивал морду, кашлял один-единственный раз своей зубастой пастью, а затем утыкался носом в колени Валдиса и закрывал глаза, больше не обращая внимания на второго человека. Тони протягивал руку Валдису, тот долго и неотрывно смотрел на ладонь, а после сжимал её однократно и отпускал. Других коммуникаций с Тони у них обычно не происходило. И я догадывалась, почему.

Тони, как всегда, часто бывал занят, часто бывал в отъездах. Как он ни пытался автоматизировать свой бизнес, чтобы он рос и процветал без его непосредственного участия, всё равно требовал много усилий, времени и различных телодвижений, чтобы наладить тот или иной сегмент, чтобы урегулировать те или иные вопросы. И если моё место находилось здесь, в этом доме, место Тони скакало из одной географической точки в другую. Всё это было непросто, но всё это стало неотъемлемой частью моей жизни за последний год.

— Вот так добегаешься, — буркнул себе под нос Том на латышском, когда Тони проходил обратно в кухню.

— Чего-чего говоришь? — обернулась он к Томасу.

— Я говорю, — ответил Томас уже на русском, — как там у вас… «На два стула не сиди».

— А что, если попытаться усидеть на трёх стульях? — усмехнулся Тони. — Вполне устойчиво получается. Кстати, я тут подумал насчёт вашей идеи с баром. У меня есть один план…

— Тони, — сказала Эми с улыбкой, — оставь наш бар нам.

— Ну, как скажете, — только и развёл руками Тони, словно бы соглашалась, но я-то знала, что любой план в его голове успевал созреть и укорениться прежде, чем он заговаривал об этом вслух.

И тут я была бессильна. Я не имела права запретить Тони быть самим собой. Мне не хватало его так же, как в нашей прошлой жизни, когда мы пробовали наладить быт в Москве, а затем в Минске. Да, здесь, в Риге, он чуть остыл, но энергия продолжала бить в нём ключом. А я просто решила радоваться этой энергии, потому что не существовало иного способа, чтобы Тони чувствовал себя живым, полноценным, нужным. Ему было необходимо постоянное движение, а мне был необходим Тони.

— Знаешь, — сказал Томас, присоединяясь к их компании с Эми, — план находки тебя год назад был очень грандиозным!

— О, Том! — взмолился Тони. — Ну, не начинай! Пожалуйста! Ты рассказывал об этом уже тысячу раз!

— Нет, я расскажу! — решился Том, оборачиваясь к другим гостям. — Знаете, что? Этот парень пришёл и сбежал! А мы ловили его всю ночь, можете такое представить?!

— А я тоже знаю эту историю! — отреагировала Габи. — Вы ещё чуть не съехали в кювет на твоей машине!

— Именно! — возрадовался Том.

— Давайте потише! — шикнул Вова, срываясь с шёпота на сиплый тон. — А то Маргоша сейчас проснётся и будет вам всем кювет!

— А у Илзе в машине сел аккумулятор… — продолжала рассказ на минимальной громкости Эми.

Эту историю, пожалуй, знали уже все. За год она действительно была сказана и пересказана, если не тысячу, то сотню раз — точно. В каком-нибудь приключенческом фильме такая сцена послужила бы отличной кульминацией, где можно и посмеяться, и поплакать, и попереживать за судьбу героев. А мне тогда, признаться, было и не до слёз, и не до смеха.

Найдя письма в почтовом ящике и поняв, что Тони незримо, но всегда оставался поблизости со мной, сдержал своё обещание и просто затаился в ожидании моего ответа, я со всех ног полетела к машине. Теряя набегу домашние тапочки и разучившись чувствовать холод, я надеялась лишь поскорее сесть в машину и догнать его. За мной по пятам неслись Эми, Том и Роза. Они вообще не понимали, что происходит, однако встревожены были не на шутку, а интуиция неумолимо подсказывала им, что меня ни в коем случае нельзя оставлять одну, что нужно действовать сообща и немедленно.

Я ворвалась в гараж, начала судорожно заводить Golf, но аккумулятор, как назло, приказал долго жить именно в ту ночь. Первым сообразил Томас, что оживлять мою колымагу дело бесполезное, и тут же ринулся к себе в гараж, чтобы подогнать свою машину.

Нам потребовалось ещё долгих пять минут, чтобы дождаться Тома, погрузиться в автомобиль и помчать на поиски. Вопросом кого и, главное, зачем мы ищем, никто в тот момент не задавался. Тихие жители укромного лесного посёлка в одночасье превратились в лихих сыщиков, летящих по следу беглого незнакомца.

Мы прочесали всю загородную дорогу от таун-хаусов до основного шоссе. В пути нас действительно пару раз занесло, однако Том, самоотверженно давивший на газ, и не думал сдаваться. Эми глядела на него с неприкрытым восхищением, когда Томас в очередной раз демонстрировал за рулём чудеса скоростного управления на обледеневшей трассе. В ту рождественскую ночь он стал дня Эмилии настоящим героем.

Он стал героем для всех нас, когда, смело рванув на шоссе, стал обгонять одну машину за другой. Не уверена, что на такой скорости Том катался когда-нибудь раньше. Я и Эми вцепились в потолочные ручки, а бабушка Роза, высунувшись в открытое окно, что-то кричала остающимся позади автомобилям и, кажется, даже грозила кулаком.

Нам всё-таки повезло догнать машину Тони, пока он ещё не достиг самой большой развилки, где мы бы наверняка потеряли его окончательно. Томас бил по клаксону, Роза сигналила руками. Мы с Эмилией старались перекричать царивший шум.

И Тони, наконец, затормозил.

Я выпрыгнула из машины в первую же секунду остановки. Тони открыл водительскую дверь, ступил на снег, а затем тоже побежал и несколько секунд спустя подхватил меня на руки.

Из того момента я могу вспомнить лишь то, что постоянно твердила ему: «Не пущу! Не пущу! Никогда никуда больше не пущу!»…

— А я тогда спросил: «Кто вообще этот парень?», — увлечённо рассказывал Томас всем присутствующим.

И все его слушали не менее увлечённо, хоть и знали наизусть, чем закончится эта история.

— И бабушка Роза тоже говорит: «А правда же, кто он?!» — подхватила Эми, широко распахнув глаза в пылу эмоций. — А я говорю: «Да понятия не имею! Наверное, брат!».

Гости дружно расхохотались, потому как все давно знали, что именно связывает меня и Тони.

Эмилия, Том и Роза сообразили быстро, как только мы с Тони поцеловались у них на глазах. А бабушка Роза сделала заявления уже после, когда мы, наконец, расселись за рождественским столом, и все шесть накрытых мест оказались заняты.

Она сказала:

— Я понятия не имею, кто вы, молодой человек. Но ведь не зря же я рисковала собственной жизнью. Так что уж будьте добры, живите с нашей Илзе долго и счастливо!

— Это ты-то рисковала?! — оскорбился Том. — Да это я гнал как полоумный!

— Ты и есть полоумный!

Они продолжали свою обыкновенную грызню, по которой Томас теперь скучал отчаянно. И когда пересказывал этот эпизод, я заметила, что глаза его на секунду увлажнились. Том сделал вид, что от смеха, но все мы прекрасно понимали, в чём истинная причина его эмоций.

В гостиной постепенно становилось всё шумнее, и я осторожно поманила Вову к лестнице, чтобы проводить его наверх. Там всегда сохранялась тишина, даже если внизу гости позволяли себе немного погорланить. Валдис и Тич ещё раньше нас отправились на второй этаж. Ночные посиделки, если и нравились им, то только вдвоём и без голосового участия.

Мы с Вовой минули закрытую комнату Валдиса, и я показала ему, где находится гостевая спальня. Вова остался там с Маргошей. Я посидела с ними недолго, полюбовалась на сонное младенческое личико и на не менее сонное лицо взрослого мужчины, при первой встрече с которым сложно было предположить, что однажды в нём настолько взыграют истинные отцовские чувства.

С дочерью Вова был ближе, чем с Габи. По крайней мере, так она сама отзывалась и, конечно, сетовала при этом. А мне хотелось сказать ей в ответ, что Габриеля зря жалуется. Немногие жёны могут похвастать таким мужем. Мне доводилось множество раз слышать истории других женщин, что с появлением в семье младенцев, мужчины отдалялись, а то и вовсе порывались держаться подальше от семейного гнезда, пока в доме властвуют пелёнки, распашонки и подгузники. Этот период мало кто из новоявленных отцов называл счастливым. Однако Вова был счастлив. И, возможно, Габриеля просто чуточку ревновала?.. В любом случае, их семья больше не вызывала беспокойства, и вот уже почти два года я ни разу не услышала от Габи слова «развод».

Мысленно пожелав всему семейству сохранить как можно дольше свою крепость, я оставила Вову и малышку Марго, а после на минуту зашла в свою спальню.

Для собственного ночного пребывания в доме я сразу выбрала большую комнату с пианино. Под его крышкой я хранила те самые письма, которые Тони писал мне целый год. Одно, два, три, четыре в месяц. Он писал, не считая, по мере возможности, отправляя их то из Москвы, то из Минска, то приносил сам и незаметно клал в почтовый ящик, а потом уходил.

Тони ждал, когда я прочту его послания, когда почувствую его боль, его искренний и самоотверженный порыв вернуть всё, любыми силами. Я не отвечала, а он надеялся. Он поклялся, что ничем не побеспокоит меня. Лишь в этом доме, связующем нас, должна была оставаться последняя частица, которая в состоянии преодолеть наши муки и вновь связать нас воедино.

Тем не менее, спустя месяцы порыв Тони начал истончаться. Письма поступали всё реже и реже. Не удивительно, что я не заметила почтальона, принёсшего последние два письма, — в октябре и в ноябре.

Конечно, теперь я прочла их все. Прочла неоднократно. Однако ноябрьское письмо, финальное и самое короткое, я положила отдельно с правой части клавиатуры. Его я перечитывала чаще остальных.

«Дорогая моя Лиз. Совсем скоро истечёт срок, который я определил для нас двоих как последнюю возможность на воссоединение. Пройдёт ещё какой-то месяц, и этот дом вновь станет ничьим, хотя я так искренне надеялся, что он станет нашим. Я уже сейчас говорю об этом в прошедшем времени, но до сих пор не уверен, что действительно смогу зачеркнуть твоё имя в памяти, когда стрелки часов перейдут в новый год. Это будет означать конец любым попыткам снова тебя найти, и всё же горечь утраты останется со мной навсегда. Я это знаю. Несмотря ни на что, я до конца останусь верить этой зыбкой надежде. Прости меня за всё. Я не жду. Но я всё ещё надеюсь.

Люблю. Тони.»

В который раз открыв и заново скрыв от посторонних глаз это письмо, содержащее в себе весь концентрат боли, смятения и тягот разлуки, я вышла из спальни.

Уже в дверях мы столкнулись с Тони.

— Ты чего так долго? — спросил он тихо, чтобы не потревожить спящих неподалёку Вову, Маргошу, Валдиса и Тича.

Вместо ответа я вдруг обняла его, резко, порывисто, без слов.

— Что с тобой, Лиз?.. — спросил Тони.

— Ничего, — шепнула я, подавляя слёзы.

— Я… — произнёс Тони и на минуту затих. — Я хотел тебе кое-что подарить. Но не хотел это делать при других.

С этими словами он протянул мне небольшую коробочку, которые обычно продают в ювелирных магазинах. Однако эта коробка была значительно больше, чем те, что предназначались для колец.

Я открыла её.

Внутри лежал золотой ключ.

— Что это? — спросила я, уже подозревая, какую весть скажет мне Тони в следующий момент и попыталась его опередить: — Слушай, если это ключи от кипрской квартиры, то я очень рада, что ты всё-таки исполнил свою мечту…

— Нет, — прервал меня Тони. — Я понял, что некоторым мечтам не нужно исполняться, но им взамен приходят другие мечты. И они гораздо лучше.

— Тогда что это? — повторила я свой вопрос, всё ещё не понимая такого подарка.

— Ключ от этого дома, — просто пояснил Тони. — Точнее — от нового замка в этот дом. Теперь он наш. И здесь будет другой замок.

Я осмыслила сказанные им слова и спросила только:

— Почему?..

— Потому что твоё место здесь, рядом с Валдисом, — ответил Тони и улыбнулся. — А моё место — рядом с тобой.

— Тони…

— Тс-с-с… — он приложил палец к моим губам, а затем поцеловал, обнял и добавил шёпотом уже за моей спиной: — Не надо ничего говорить, Лиз. Я всё понял. И я хочу только одного — быть вместе с тобой. Я не обещаю всё исправить, но я обещаю хранить нас всех — тебя, меня и Валдиса.

— Ты уже обещал… — почему-то не веря ему, сказала я, хотя мне больше всего на свете хотелось верить и хотелось сказать совершенно иное, но сказала я именно это.

— Нет, — Тони сжал меня в объятьях ещё крепче. — Раньше я обещал только тебе. А теперь обещаю нам всем, троим.

Мы замолчали. Одинокая слезинка прокатилась по моей щеке. Я знала, что и Тони сейчас пытается сдержаться, чтобы не заплакать.

А ещё я откуда-то знала, что совсем рядом с нами за закрытой дверью Тич и Валдис не спят. И они слышат наш разговор. Им неведомы слёзы, но те слова, та клятва, которая только что была произнесена, не могла оставить равнодушным никого.

Вдруг Тони разомкнул руки и произнёс:

— Есть ещё кое-что, что я должен тебе сказать.

Я заметила, как он внезапно стал ниже, потому что опустился на одно колено, всё ещё держа в своих руках мою ладонь.

— Нет, Тони… — начала я. — Мы это уже обсуждали…

— Я не хочу больше обсуждать, — тихо ответил Тони, глядя на меня снизу-вверх своими бесподобными искристыми глазами, в которые я влюбилась в первую же секунду нашей встречи. — Я хочу знать наверняка. Илзе Янсоне, ты согласна стать моей женой?

Ноги у меня подкосились. Я перестала дышать и вмиг осела на пол, стараясь удержаться за крепкие плечи Тони. Я изо всех сил прижалась к нему и обняла.

Любые другие люди на нашем месте давно бы перестали искать хоть какую-то возможность быть вместе. Любые другие люди давно бы разминулись в хитросплетениях жизни, чтобы больше не терзаться и не рыдать. Любые другие люди, только не мы.

— Я согласна, — прошептала я. — Согласна. Согласна…

Мы так и стояли, обнявшись, плача, надеясь и не зная наперёд, что ещё нам предстоит пережить. Но одновременно верили, нескладно и по-детски, что отныне будем счастливы. Как в сказках. Мы. Вместе. И навсегда.

Конец