Том 1. Муза странствий

Сципион Варма^*

Однажды бродячий комедиант Сципион Варма шел по мосту Четырех Монахов навстречу ночному ветру. Глядя на звезды, он размышлял о ремесле лиходейства. Но вздумалось позабавиться проходившим мимо гулякам, и, когда они поравнялись с ним, один из-под плаща ударил его кинжалом.

Запрокинувшись к высоким звездам, пораженный смертельно комедиант уцепился за мостовые перила.

Он застонал, сползая на настил моста, и его стошнило кровью… Темный ветер летел над ним и переливали, лучились высоко звезды Господа Бога. Но городские огни были ближе.

Жизнь умиравшего комедианта была несчастна – порочная, нищенская. Он родился в фургоне на ярмарке. Пятилетнему, оспа обезобразила ему темное личико. В эти годы он уже умел хулить церковное, говорил непристойности матери своей – черноволосой испитой красавице с бельмом на правом глазу. Через два года он потерял и эту семью, знакомый фургон, скучный голос осла Жана, – он стал жить в другой компании комедиантов, где его били чаще, ибо и он нес теперь службу, выступал перед народом. Любовь он узнал мрачную – насильную и болезненную. А в двадцать лет веселило его лишь вино придорожных трактиров, да и то после четвертого стаканчика он становился буйным сквернословом.

Случилось в июньский хороший полдень (в графстве Девоншир, в доброй старой Англии, где люди покладисты, хорошо едят и ни над чем не задумываются), – пришли в фургон люди из усадьбы за Сципионом Вармой. Он испугался, но пошел, – в полосатом своем костюме, с грязными волосами, с воспаленным взглядом. Его провели через длинный зеленый парк на прохладную веранду, где солнце тонко лучилось сквозь многие щели жалюзи. Девушка с золотыми волосами, – белая борзая у ног ее заворчала, задвигала хвостом, приподняла голову, – девушка нежная, точно на нее никогда не дули сквозняки, спросила, приподняв тонкие коричневые брови:

– Вы – Спицион Варма из Синего балагана?

– Я, миледи, – ответил комедиант, и барышня улыбнулась.

– Ну, я вас узнала по голосу!.. Я очень рада вас видеть, – продолжала она, поднимаясь с широкого кресла, с шелковой красной подушки; борзая встала рядом с нею; и обе – белая узкая собака и маленькая леди в желтом платье – были хорошо освещены на темной панели. Комедиант же стоял у дверей.

– Я позвала вас затем, – говорила девушка, подступая и держа собаку за ухо, – вы должны учить меня, чтобы я могла так же, как вы, говорить и петь все, что угодно. Вы понимаете?

– Да, понимаю, миледи, – ответил Варма, и так удачно передал голос своей собеседницы, что изумление неудержимо-весело усилило искры в зеленых глазах ее, и она всплеснула руками.

– Как? – выговорила она. – А ну, еще! Ну?..

И Варма, всплеснув руками, еще повторил ее нежный голос.

– Вы прямо чудо! – воскликнула она, садясь и удерживая собаку за оба уха. – Где вы учились?

– Нигде, миледи, – ответил комедиант уже своим голосом. – Господь Бог, вот кто мой учитель.

Она смотрела ему буквально в рот.

– А я смогу так же? – спросила она. – Вы сможете научить меня таким вещам?

Комедиант подумал, погладил свои пыльные волосы.

– Пожалуй, что смогу, миледи, – ответил он, – у вас от природы богатый голос, а учение мое – это мужицкая чепуха…

Ее лицо было серьезным, оно стало недовольным.

– Ну, неужели вы хотите сказать, что не будете меня учить? Нет, не говорите этого, вы уже обещали, – что вы говорите?

– Я говорю, миледи, – ответил комедиант, улыбаясь ее нетерпению, – я говорю, что почту за честь научить вас чему-нибудь…

– Ну, вот! – воскликнула она и поднялась живо. – Мы сейчас пойдем в парк и будем там читать. Вы умеете читать по-гречески?

Но комедиант замедлил с ответом: борзая бросилась к нему, он отступил, – хотя еще ни разу не кусали его собаки, – и уже гладя мягкую шерсть, он поднял побледневшее лицо свое, улыбнулся:

– Нет, миледи, я неграмотен…

– Как?.. – воскликнула она, но появление на веранде нового лица прервало разговор. Вошел старый, тучный господин в красном сюртуке и в верховых сапогах с желтыми отворотами. Бритые жирные щеки его дрожали, он заговорил с одышкой и низко, переходя на шепот:

– Это что за чушь? Мабель, что это за человек?

– Это комедиант, дядя Том, – ответила девушка.

– Ага, это заметно по запаху. На псарне легче вздохнуть, – продолжал толстый будто рассеянно. – Что он делает у вас?

– Я позвала его.

– Зачем?

– Он будет меня учить декламации…

Толстяк оскалил желтые зубы, добрые голубые глаза его стали веселыми:

– Актер с ярмарки – учить декламации дочь лорда Гарзама?.. Позор, миледи! О, какой декламации научит вас этот свинопас? Позор, позор! – он бросил хлыст в кресло и начал расстегивать белые перепачканные перчатки. – Завтра утром мы выезжаем в Лондон. Да. Если у вас и там явится охота хорошо читать стихи, вас будет учить какой-нибудь маэстро из королевской труппы. Ну? А этого молодца нужно спровадить обратно на ярмарку… – и он погрузил два пальца в карман тугого белого жилета, и, протягивая комедианту монеты, сказал несурово:

– Можете идти домой, добрый человек.

Принявши деньги, комедиант молча поклонился. В дверях он посмотрел назад: лицо девушки было хмуро, она, как ребенок, закусила палец.

А продолжение этого знакомства было, кажется, только со стороны комедианта. Но странно назвать любовью память о его встрече с дочерью лорда Гарзама: вечно пьяный, низкий человек, разве мог он любить? Однако, то обстоятельство, что со времени знакомства Сципиона Вармы с леди Мабель Гарзам в обиходе этого комедианта появилась новая роль, – до слез потешал он народ, представляя, как молодая красивая девушка Джесси гибнет от происков со стороны влюбленного в нее старого господина Пинка, – это говорит нам о наличии глубокого чувства. Вдобавок, сходство героини с леди Мабель было так поразительно, что однажды некий молодой человек, прекрасно одетый и с повелительными манерами, домогался увидеть несчастную Джесси за кулисами; и когда его провели за фургон, где, присевши на корточки, подобрав юбки, Варма сидел со стаканчиком в руке, – юноша схватил каретный фонарь и пристально осветил им раскрашенное лицо, и, убедившись в обмане, услыхав в ответ обычный голос Вармы, он удалился, пристыженный, а комедианты рассмеялись, и самый старый, вовсе плешивый, бородатый и курносый, сказал:

– Однако, ты молодец, ей-Богу!.. Однако, пейте, не задерживайте, сударыня…

Теперь комедиант, игравший нежную Джесси, хрипел, лежал на сырых камнях моста, не слыша ночного ветра, не видя ночных огней набережных трактиров.

Проходил через мост со слугою, который нес фонарь, граф де Мом. Заслышав стоны, граф сказал слуге:

– Посмотрите, мой друг, что это за человек, и узнайте, чем мы можем облегчить его душу.

Слуга осветил комедианта фонарем и, нагнувшись, понюхал его дыхание.

– Это пьяный человек, ваше сиятельство, он бредит о какой-то Мабели, – сказал он, вернувшись.

Чернобородое, бледное лицо графа выразило укоризну.

– Ну, нам нечего делать здесь. Пойдемте…

И они отошли, покинули то, что при жизни называлось Сципионом Вармой.