Товарищ «Чума» 3

Глава 22

— Ахтунг! Партизанен! — завопил во всю глотку ягд-майор, отталкивая в сторону раненного деда, чтобы он в последние мгновения не успел спустить курок и выстрелить ему в спину.

Всё произошло настолько стремительно, что мозг еще никак не мог понять, а тем более принять эту чудовищную картинку. Однако, когда мой взгляд соскользнул с раны деда, скорее всего, смертельной, я сумел разглядеть почти скрытый в широкой ладони ягд-майора майора маленький «дамский» пистолетик, из ствола которого струился сизый дымок.

Я узнал «Вальтер»-девятку[1], от рукоятки которого под задравшийся рукав пиджака Кремера уходила какая-то то ли веревка, либо резинка. Вот же, сука! Как мы с дедом могли так опростоволоситься и не найти спрятанного в рукаве пистолета?

Я слышал о подобных способах скрытого ношения оружия. Да что там слышал, и видел во множестве фильмов и сериалов тысячу раз. Большая часть того, что была показано по ящику, всякие мудреные штуки-дрюки, на пружинах и рычагах — обычный киношный развод. Слишком сложно в исполнении, и в любой момент может подвести.

А вот в фильме «Рожденные революцией» был действительно показан действенный способ скрытого ношения и выбрасывания в ладонь маленького пистолетика на резинке. И именно точно такого же «Вальтера» девятой модели, который подарили Коле Кондратьеву московские коллеги.

Если не принимать во внимание анахронизма, присутствующего в фильме, действие в котором происходит в 1918-ом году, а этот карманный микро-пистолетик был впервые выпущен в 1921-ом, способ вполне себе простой и безотказный, как три копейки.

Я сам в детстве такой фокус с пистонным пистолетиком проворачивал. И всё себе вполне работало. Но по прошествии стольких лет я об этом абсолютно забыл. И вот… А ведь и чуйка мне во весь голос кричала: жди беды от этой сволочи!

А я, дурень, к ней не прислушался! Надо было потихоньку задавить гниду, и выходить с его подельником. Ведь он был куда сговорчивее. Почему? Ну, почему у меня всё время так?

Все эти мысли мгновенно пролетели у меня в голове за какие-то доли секунды, но руки начали жить «своей жизнью» еще раньше. Первая пуля досталась, конечно, идущему впереди оберст-лейтенанту. И, честно скажу, никаких угрызений совести я не испытывал. Они пришли на нашу землю как бешенные псы. А бешенных собак надо пристреливать, лечение тут не поможет.

Получив в почку девять граммов свинца, начальник оперативного штаба 13-ой танковой дивизии вермахта рухнул со ступенек крыльца тарасовского Дома культуры прямо мордой лица в глубокую лужу. Он замер там, видимо от болевого шока, и больше не рыпался. Минус один.

Но еще до того, как он свалился, я уже пальнул в пронырливую тварь, подстрелившую деда. Но грёбанный майор каким-то чудом вывернулся и на этот раз, дернув за руку и подставив вместо себя под мой выстрел коренастого шутце, продолжающего придерживать дверь.

От удара пули немца сбило с ног, унося в холл здания, и он отпустил тяжелую створку, которая резко пошла назад под действием тугой возвратной пружины. Это-то и сыграло «злую шутку» для ягд-майора: он почти уже проскользнул внутрь спасительного помещения, но тяжелая дверь с размаху ударила его в бедро, заставив промедлить буквально считанные мгновения.

Но мне хватило и этого, тяжелый и разогнанный пороховыми газами кусок свинца шибанул его в бритый затылок, заставив основательно «раскинуть мозгами», но на этот раз уже окончательно и бесповоротно. Следующими двумя выстрелами я отправил на тот свет еще двух фрицев, нёсших караул на улице, и бежавших со всех ног к крыльцу Дома культуры.

Затем я подскочил к двери и, протолкнув внутрь помещения еще подергивающиеся ноги ягд-майора, захлопнул тяжелую створку, заклинив её через ручку укороченным карабином Маузера, который выронил из рук случайно подстреленный мной шутце. Я расслышал суетливые выстрелы охранной команды, оставшейся внутри Дома культуры, но толстый массив дверного полотна пока сдерживал пули.

Я наклонился к упавшему деду, зажимающему рукой дыру в груди. Сквозь его пальцы продолжала струиться кровь. Твою же… Даже беглого взгляда хватило, чтобы понять — дела деда совсем швах! Огнестрельное ранение в грудь является серьезным состоянием, требующим немедленной помощи и медицинского вмешательства…

При таких ранениях возникает риск проникновения воздуха в грудную полость, что может привести к развитию пневмоторакса, изменению положения сердца и крупных сосудов средостения[2], а в конечном итоге — к смертельному исходу для пострадавшего.

А медпомощи ждать неоткуда, если я только не сумею дотащить старика до Ведьминой балки. А там уж Глафира Митрофановна сделает все возможное и невозможное, чтобы поднять деда на ноги… Но такое развитие событий — это что-то вообще из области фантастки!

Привлеченные криками майора и звуками перестрелки к Дому культуры спешила едва ли не вся танковая дивизия. И уйти от них с раненным дедом за плечами, ну, или всех их перебить к е…ням, та еще задачка…

— Прости… Ромка… — прохрипел дед посиневшими губами, на которых пузырилась ярко-алая кровь. — Подвел… я… тебя…

Так, хреново дело, оценив состояние деда, понял я. Легкое пробито! И дед уже синеть начал! Я придавил его окровавленную ладонь своей рукой, чтобы осуществить первичную герметизацию раны, а вот что делать дальше?

Я-то знал, что нужно срочно наложить окклюзионную (герметизирующую) повязку с закрытием раны воздухонепроницаемым материалом. Подойдет любой полиэтилен — пакет, клеёнка, только где их здесь взять? Еще могла подойти водонепроницаемая упаковка от перевязочного пакета или бинта, но у меня их тоже не было.

Время подпирало — нужно было срочно уносить ноги, пока не стало совсем поздно… И тут мой взгляд упал на двоих подстреленных фрицев, лежащих недалеко от крыльца. А ведь каждому солдату Вермахта и СС полагалось иметь два пакета первой медицинской помощи. Первый, большой пакет с бинтом, хранился во внутреннем кармане правой полы кителя, а если такового не было — в кармане брюк.

На униформе всех родов войск вермахта и различных моделей был предусмотрен подобный карман. Второй пакет, меньший по размеру, находился в правом нагрудном кармане. Но был один нюанс: первоначально бинты заворачивали в старое полотно и перевязывали шнурком, однако, в течении войны появились упаковки и из прорезиненной ткани, защищающие бинты от влаги. Могли также встретиться упаковки из вощёной бумаги.

Я метнулся к мертвым немцам, надеясь, что хотя бы у одного из них окажется в наличие индпакет с упаковкой из прорезиненной ткани. Всё остальное не подойдет. Я старался не думать о том, что старику уже не помочь, и методически обшаривал карманы погибших немцев.

Быстро обшмонав карманы первого трупа, я нервно прорычал свозь сжатые хубы:

— И где же ваш хваленый орднунг, мать вашу?

Чего только не было в карманах этого жмура, но ни одной упаковки бинтов я не нашёл. Как знал, фриц, что они ему не понадобятся, вот и не носил. Зато второй дохляк оказался упакован по всем правилам. Имелся у него и большой индивидуальный пакет, упакованный как раз в прорезиненную ткань.

Зажав пакет в кулаке, я сдернул с шеи ганса ремень автомата и повесил его на свою. Мне оружие сейчас точно понадобиться — в обойме «Парабеллума» осталось всего лишь три патрона из восьми. А обиваться от бегущих ко мне со всех ног фашиков чем-то надо. Вместе с индпакетом и автоматом я вернулся к раненому старику.

— Не трать… на меня силы… Рома… — просипел дедуля, булькая пузырящейся кровью, которая стекала по уголку его губ и марала подбородок. — Тебе нельзя попадаться… им… Может… сумеешь еще… уйти…

— Помолчи немного! — рыкнул я на него, бросая рядом автомат и расстегивая окровавленный китель старика. — Мы своих не бросаем… Черт! — Тугие пуговицы не хотели поддаваться, либо я действовал очень нервно и неуклюже.

Выдернув нож, я срезал пару «особо стойких» пуговиц и распахнул китель. После молниеносно распорол залитую кровью нательную рубаху и взялся за немецкий индпакет. Распустив шнурок, я вытряхнул бинт на ладонь и отложил в сторону. Развернув прорезиненную упаковку, я припечатал её к пулевому отверстию, в которое при дыхании деда с булькающим свистом всасывался наружный воздух.

Я провел ладонью по спине в поисках выходного отверстия, но ранения не было сквозным — пуля, выпущенная из маленького дамского пистолетика, не смогла пробить тело деда насквозь и застряла где-то внутри. Иначе, пришлось бы «герметизировать» оба отверстия.

Дальше я схватил уже распакованный бинт и несколькими кривыми круговыми ходами плотно примотал упаковку к пулевому отверстию, не забыв оставить свободным небольшой краешек. Такой способ позволит выходить наружу воздуху, заполняющему плевральную полость при напряженном пневмотораксе, и это уменьшает риск развития тяжелых осложнений. Хотя, куда уже хуже?

— Ну, всё, старина, — произнес я, накидывая на шею ремень «шмайсера» и взваливая деда на спину. — Теперь только держись… — И побежал.

Ну, как побежал… Хоть моё новое тело и не было таким уж хилым, как в первые часы моего пребывания здесь, оно весьма окрепло и закалилось. Каждый новый чин, полученный мною, добавлял ему мощи и выносливости. Но настоящим суперменом, способным нестись как ветер с человеком на плечах, примерно равным мне по весу, я еще не стал.

Мой старикан невнятно хрипел у меня за плечами, постанывая от боли, когда я его неаккуратно подбрасывал, перепрыгивая через очередную яму или колдобину. Что-то вязкое и горячее время от времени капало мне за шиворот, но я не обращал на это внимания, продвигаясь по узким улочкам Тарасовки по направлению к ближайшей лесополосе.

Временами, когда я выскакивал на свободное пространство между домами, я видел, как немцы постепенно меня окружают со всех сторон, грозя вот-вот захлопнуть ловушку. Дед дернулся у меня за спиной и неожиданно затих, обмякнув тряпичной куклой.

А я вдруг с ясностью понял, что мои приобретенные в этом мире воспоминания, в последнее время подернутые «дымкой», исчезли безвозвратно. Моя вторая «половинка памяти» перестала существовать. Нет, я помнил своей родной «частью», что она когда-то была… А теперь её не существовало…

В общем, это сложно объяснить, но означало это лишь одно, что мой молодой старикан из этого мира… Горький комок подкатил к горлу, когда я это осознал: мой героический дед либо уже умер, либо сейчас умрёт. Ничем другим исчезновение «приобретенных» воспоминаний объяснить было невозможно.

И, вообще, не факт, что и я сегодня останусь в живых. Против такого количества немцев мне с одним автоматом, двумя пистолетами и одной гранатой в кармане деда явно не выстоять. Но и сдаваться живым я этим сволочам не собирался.

Жаль только, что все мои потуги хоть немного облегчить для наших ход этой кровопролитной войны, потерпели крах. А ведь я еще столько не успел, столько не сделал… Вот, разве что, собственного деда умудрился угробить. И то, что это уже произошло, либо произойдёт в ближайшее время — абсолютно и бесспорно!

Хотя, может быть, это само Мироздание противится появлению на свет моего двойника, но уже из этой ветки реальности. Купирует, так сказать на корню,очередные пространственно-временные парадоксы, чтобы ни у кого соблазна в будущем не возникло.

Как бы там ни было, но я уже понял, что добежать до леса с дедом на плечах, мне совершенно не светит. Мне даже из этого частного деревенского сектора выйти не дадут. Я остановился возле небольшой, но крепкой бревенчатой избушки, и нырнул в сиротливо распахнутую дверь. Похоже, что хозяева её покинули, отправившись в лес к партизанам, либо к какой далёкой родне.

В избе я аккуратно снял старика со спины и уложил на одну из металлических кроватей, что стояла у окна, а сам присел рядом. Положив пальцы на скользкую от крови шею деда, я постарался нащупать у него пульс…

— Не хорони меня… раньше времени… Ромка… — кашлянул старикан, открывая глаза. — Знаю, что отвоевался… — просипел он, не дав мне сказать. — Смертушка в головах стоит — чую уже её холодное дыхание…

Я нервно оглянулся в поисках «бледного всадника». Ну, мало ли? Но, похоже, что это так не работает.

«Не забирай его, брат мой! — напрягая свою „ментальную составляющую“ посылал я сигналы в эфир. — Всё, что хочешь, тебе за него отдам! Даже собственную жизнь!»

Но «бледный брат» оставался глух и нем к моим мольбам. А ведь я действительно был на всё готов ради спасения деда.

Я взглянул в глаза своему молодому старику и понял, каким-то своим, ведьмачьим чутьём, что смерть у него действительно «в головах». И он держится и «не уходит» лишь чудовищным напряжением всех имеющихся сил. А остались они у него лишь в резерве и теперь стремительно убывали. Он был уже мертв, но его воля настолько сильна, что держала его на этом свете против всех законов естества.

Я был готов перелить в него весь свой остаток энергии, задействовав даже свою прану. Ведь это — единственный мой родной человек в этом мире. И с его уходом оборвется будущая цепочка семейства Чумаковых. И «будущего меня» в этой реальности тоже не будет… Хотя я уже здесь, и это парадокс. Но из-за чертового блокирующего магию артефакта, я не чувствовал нашей с делом энергетической связи и не мог ему ничем помочь. От ощущения собственной беспомощности у меня даже слёзы на глаза навернулись.

— Вот что… Ромка… — тяжело дыша, произнёс дед, лицо которого постепенно синело, а губы так и вовсе отдавали чернотой, напоминая цветом спелый баклажан. — Я уже мертв… но тебя прикрыть… смогу… Вызову весь огонь на себя… А ты… под шумок… уйти должо̀н…

— Но…

— Никаких «но»! — выхаркивая сгустки крови, рявкнул старик из последних сил. — Ты должен выжить! И отмстить этим тварям! Иначе… выйдет… что погиб зазря Иван Чумаков… Понял, Рома⁈

— Да. — Вот таким своего деда я прекрасно помню. И спорить с ним в такой момент совершенно бесполезно.

— Тогда усади меня… вот у этого окна поудобнее… Перед смертушкой… неминучей… еще немного фашистких гадов с собой прихвачу… — И дед радостно улыбнулся окровавленными губами.

Не завидую я тем фрицам, кто его увидит перед тем, как сдохнуть — настоящий оскал смерти отпечатался на лице Чумакова-старшего.

— Хорошо… — скрепя сердце, ответил я. Ибо другого выхода тоже не видел.

Я подтащил к окну стул со спинкой, отодвинув сторону кровать, и усадил на него своего умирающего старика.

— К спинке… меня привяжи… — попросил он. — Чтобы не грохнулся, когда совсем ослабну…

Длинную пеньковую веревку я нашел на гвоздике в сенях и привязал старика, как он и просил. Потом отдал ему автомат, оставив себе лишь «Люгер» с тремя патронами в магазине. После чего крепко, но осторожно обнял деда, стараясь изо всех сил удержать наворачивающиеся на глаза слёзы. Не должен меня таким видеть мой героический дед. Не должен!

— Прощай… Рома… — просипел Чумакоы-старший. — Только…не подведи меня…

— Не подведу, Вань… — тихо прошептал я, не находя в себе сил оторваться и оставить старика одного.

— Поспеши… — произнёс старик. — А то фрицы уже нарисовались… хер сотрёшь… Прощай!

— Прощай… — Я сглотнул твердый комок, стоявший в горле, отпустил старика и незаметно для фрицев выскользнул на улицу.

[1] Фирма Carl Walther Waffenfabrik в начале 20-го века выпускала ряд компактных пистолетов для самообороны и скрытого ношения, в том числе и наиболее малогабаритные карманные модели. В результате Версальских ограничений, наложенных на выпуск военных пистолетов, германские производители сосредоточили все свои усилия на гражданском оружии. В 1921-ом году конструкторы фирмы Walther создали новый пистолет, которому не было равных по компактности, но вместе с тем его боевые качества были такими же, как и у несколько более крупных моделей данного класса оружия. Новый немецкий карманный пистолет получил обозначение Model 9 и выпускался вплоть до 1945 года.

[2] Средостение представляет собой центральное пространство грудной клетки между двумя плевральными полостями. Оно ограничено грудиной спереди, позвоночником сзади и медиастинальной плеврой — по бокам; сверху оно связано с шеей через верхнюю апертуру грудной клетки, а снизу ограничено диафрагмой.