Товарищ «Чума» 3

Глава 23

Прежде чем выскочить из сеней на улицу, я «краем глаза» выглянул на дорогу. Там уже вовсю сновали фрицы, беря нашу избушку в плотное кольцо. Еще буквально несколько минут и ловушка захлопнется, и выскочить из неё не будет никакой возможности.

Выскочи я по запарке в полный рост, и немцы меня бы обязательно заметили. Так что мне пришлось «ужиком», буквально по-пластунски сползать с крыльца, скрываясь за густыми кустами смородины, росшей у самого забора.

Как бы там ни было, но немцы меня не заметили, и я беспрепятственно переполз на самый дальний край двора, за которым начинался огород, пестреющий уже слегка почахшими в преддверии осени помидорами-огурцами, да поникшей картофельной ботвой. Похоже, что собирать урожай в этом году будет некому. Кое-что фрицы, конечно, оборвут, но остальное так и пропадёт.

Неожиданно мне вспомнился рассказ деда, того, из моей родной ветки реальности, как однажды его группа, уйдя в разведрейд, не смогла вовремя вернутся назад. Они зависли в такой же небольшой заброшенной деревеньке, всех жителей которой убили захватчики.

Выбраться возможности не было — ягды неистовствовали, устраивая облавы и разыскивая затаившийся отряд разведчиков по всей округе. Припасы еды закончились, а на дворе стояла уже поздняя осень. Единственное, чем можно было питаться — это такая же невыкопанная вовремя картошка.

Только осень в тот год была дождливая, и весь урожай попросту сгнил, превратившись в натуральную жижу. Вот такую картоху и копали разведчики, жаря из нее на костре весьма своеобразные «драники» специфического вкуса и запаха. Но, голод — не тётка, и даже на такой сомнительной пище они умудрились протянуть больше недели, прежде чем удалось вернуться к своим.

Я мотнул головой, отгоняя непрошенные воспоминания, которых у моего деда в этой реальности уже не будет. Потому что дед… На глаза опять навернулись слёзы, а в горле застрял комок, но я сдержался, лишь заскрипев зубами. Я должен обязательно выжить и отомстить… Жестоко отомстить…

А если я сейчас отброшу ласты, значит, как сказал мне дед на прощание — всё зазря. И его героическая смерть, и смерть такого непутёвого внука, который так никогда и не появится на свет в этой реальности. Нет, такого исхода я точно не допущу!

Я слегка приподнялся с земли, прикидывая пути отхода. Фрицев с каждой минутой прибывало все больше и больше. Надо было поторапливаться. Через огород с полёгшей картофельной ботвой пробираться не вариант — буду как на ладони. С такой концентрацией отмороженных утырков на одном квадратном километре меня обязательно кто-нибудь, да заметит.

Единственным вариантом выскочить из стягивающегося окружения — это пробираться в зарослях высокой крапивы, основательно разросшейся вдоль огородного плетня. Нужно было сказать спасибо этому нерадивому хозяину, что не удосужился вовремя выполоть с корнем этот весьма противный сорняк.

Я уже дополз на пузе до ограды и начал протискиваться между толстых бодылей весьма жгучего растения, прожигающего даже сквозь плотный немецкий мундир, когда за моей спиной коротко рявкнул автомат.

Дед отогнал первых и особо «отважных» фрицев, желающих выслужиться перед высоким начальством, понял я. Глаза опять защипало, но я продолжил ползти, стараясь, по возможности, как можно меньше шевелить кусачую траву. Я должен уцелеть! Должен! Должен! Должен! Словно какую-то мантру повторял я про себя.

Кожа от крапивы, особенно на открытых участках, свободных от одежды, сначала покрылась сыпью, которая прямо на глазах превращалась в волдыри, и натурально горела огнём. Но мне было откровенно наплевать, насколько я знал, сдохнуть от подобного «отравления» если ты не аллергик, довольно проблематично. А волдыри сойдут за несколько дней.

Я поднял голову и осторожно осмотрелся. Дьявол! Дорога впереди была перекрыта двумя не особо ретивыми солдатами противника, присевших на покосившуюся лавочку, вкопанную в землю в опасной близости от плетня, вдоль которого я полз.

Они сидели ко мне спиной, и о чём-то негромко переговаривались, время от времени бросая взгляды на избу, из которой раздавались короткие и злые автоматные очереди. Фрицы, окружившие избу, тоже отвечали. Но мне показалось, что как-то вяло и неохотно. Они словно желали взять моего старика измором, дождавшись, когда он израсходует все патроны.

Я понял, что мимо двух этих дуриков, сидящих на лавочке, мне не удастся незаметно проползти. И, если я хочу выбраться, мне придётся их по-тихому ликвидировать. Да так, чтобы их грёбанные соратники не обратили на это внимания. А они толпились рядом, буквально «за углом».

Стараясь не дышать, я подполз к сидящим на лавочке немцам со спины. Ближе. Еще ближе. После чего вооружился охотничьим ножом. Памятуя, что зачарованным лезвием, источающим колдовскую тьму, можно резать закаленную сталь, словно расплавленное масло, я легонько хлопнул свободной ладонью по предплечью фрица, сидевшего слева.

Ничего не подозревающий немец повернулся в сторону, а я тем временем рубанул со всего маха его приятеля по шее своим ножичком. Произведенный эффект ошеломил даже меня, готового, практически ко всему: лезвие, не заметив препятствия, легко перерубило позвонки и часть шейных мышцы с трахеей.

А лишенная опоры голова фрица, фонтанируя кровью из перерезанных сосудов, свались прямо на плечо его приятелю, повиснув на остатках кожи. Повернувшийся обратно оккупант натурально опешил от открывшейся весьма и весьма красочной картинки, но насладиться произведенным эффектом я ему не дал. Один точный удар под лопатку прямо в сердце, заставил его завалиться на плетень, суча ногами.

Получилось даже тише и быстрее, чем я рассчитывал, только немного грязновато. Да и меня самого слегка забрызгало кровью, правда, немного. Быстро затащив оба тела в густые заросли крапивы, я ступил на кривую пыльную улицу, бегущую вдоль деревенских домов. Мне оставалось совсем немного — перебраться через дорогу в соседний огород, проползти вдоль него по таким же зарослям сорняка, перебежать еще одну дорогу, а там уже и до первых кустов «зеленки» рукой подать.

Немцы продолжали что-то шумно обсуждать буквально в нескольких метрах за кривым поворотом, и в любой момент могли меня увидеть. Мне ничего не оставалось делать, как спокойно пересечь дорогу, надеясь, что на таком отдалении от избы, где мой молодой старик давал свой последний бой, на меня просто не обратят внимая.

Ведь одет-то я был в стандартную форму вермахта и от других солдат ничем не отличался. К тому же я сомневаюсь, что в таком крупном военном формировании все знают друг друга в лицо. И я пошел. Шаг. Другой. Третий. На меня действительно никто не обращал внимания. Основную массу народа отвлекал от меня дед.

Я даже передумал ползти через огород, а спокойно и не скрываясь шёл, насвистывая веселую песенку в сторону леса. Я не дернулся даже тогда, когда на узкую деревенскую улицу залетел танк на полном ходу. Он раздавил ограду, закупорив буквально всё свободное пространство.

Я с трудом протиснулся мимо нагретой восходящим солнцем брони, и пошел дальше, продолжая насвистывать так запомнившуюся мне «Was wollen wir trinken», что наяривал, идя едва ли не на верную смерть мой героический старик. Механик-водитель заглушил двигатель, а люк на поворотной башне откинулся. Из него показалась голова командира экипажа.

— Эй, камрад! — крикнул он мне в спину. — Что там происходит?

Я немного снизил скорость, но не остановился совсем.

— Черт его разберёт, герр оберефрайтор! — ответил я. — Вроде каких-то партизан окружили.

— А сам куда направился, дружище?

— Да живот неожиданно прихватило, — на ходу придумал я отмазку. — Съел что-то несвежее за ужином.

— А-а! — понятливо кивнул танкист. — Из-за вчерашней непогоды жратва действительно была дрянная. Все полевые кухни залило. Не болей старина, — пожелал он мне, — и полностью на дерьмо не изойди!

Его бородатую шутку поддержали здоровым ржачем остальные члены экипажа.

«Ну-ну, ржите-ржите! — подумал я, прибавляя ход. — Посмотрим, кто будет смеяться последним».

Когда до «зеленки» оставалось метров пятьдесят я, наплевав на всё, побежал. Но никто, похоже, так и не посмотрел в мою сторону. Дед и на этот раз оказался прав — он вовремя отвлек внимание немцев на себя, а мне чудом удалось спастись. Причём, совершил это чудо мой старик совершенно безо всякой магии! Спасибо, дед, я этого никогда не забуду! И фрицам припомню твою смерть, чего бы мне это ни стоило!

Заскочив в небольшую молодую рощицу, произраставшую на самой опушке леса, я остановился и прислушался. Вот уже некоторое время я не слышал выстрелов. Тишина, повисшая над утренней Тарасовкой, нарушалась лишь рычанием мощных дизельных двигателей. К домику деда продолжали стягивать даже танки.

— Прости, товарищ мой Чума, что ничем не сумел тебе помочь, — послышался знакомый тихий голос за моей спиной.

Я обернулся. Так и есть — леший.

— Видел я всё… Но не имею силы на открытой земле… — словно оправдываясь, произнёс он. — И силу для тебя раздобыть не сумел… — шумно вздохнул он, виновато разведя руками.

— Не вини себя, дедко Большак — ты и так много для меня сделал! — Портить отношения с лешим мне было совсем не с руки.

К тому же, без его погодной аномалии, браться за освобождение злыдня выглядело совсем нереально. Но тогда бы дед, наверное, остался в живых… Сложный вопрос, который я постоянно прокручивал в голове: если бы я знал о случившемся заранее, пошел бы на такой «размен» или нет? И однозначного ответа у меня на него не было…

И родной дед, прикрывающий мой отход, и Лихорук, не пожалевший для моего спасения своей жизни, были для меня особо дороги. Поэтому гадать, кто из них более «ценен», не было никакого смысла. Надо было жить и сражаться с врагом дальше, а не рефлексировать, проливая тонны никому не нужных слёз. А вот когда мы победим, тогда обязательно и оплачем всех павших.

— Ты случайно не знаешь, дедко Большак, где моего злыдня сейчас носит? — поинтересовался я.

— Как не знать, знаю конечно. В моём лесу для меня никаких тайн нет. Пришлые людишки какой-то сильный оберег против силы и нечисти с собой привезли. Нет твоему злыдню сюда хода. Дома он тебя ждёт — в Гнилом углу.

— Постой, а как же ты? На тебя этот оберег не действует? — заинтересовался я.

— Действует, вздумай я из своей вотчины выйти. Но чтобы меня в моём же лесу, моей же силы лишить — такой фитюльки недостаточно! — важно произнес старичок. — Тута посильнее чего надыть! Ведь я — это лес! А лес — это я. И вместе мы такая сила, что во времена оные многие боги о неё зубы обламывали. Куда уж какому-то оберегу, — разговорился леший.

Всё-таки, гложет его какая-то вина передо мной. Хот я так не считаю, но и успокаивать его не буду. Может, скоро его помощь еще понадобится, и он из кожи будет лезть, чтобы не ударить в грязь лицом. Жаль, что не удалось ему силы для меня раздобыть.

А она бы сейчас не помешала, несмотря на этот грёбаный оберег. Ведь то, что один человек придумал, другой завсегда обойти сумеет. Нужно только как следует пораскинуть мозгой — решение и придёт. А там кое-кому основательно не поздоровится! Из кожи вылезу, но смерть деда не будет напрасной!

— Дедко Большак, а дорожку к дому не откроешь? — попросил я. — Силой-то своей я воспользоваться сейчас не могу.

— А тут сила твоя и не надобна, — произнес лесной владыка. — Слова моего и без твоего ведовского дара вполне достаточно. Шепни его и откроется тропинка лесная.

— Надо же, действительно без промысла работает… — Изумлённо качнул я головой, когда чудесная тропинка развернулась у моих ног.

— Всё в этом лесу по слову моему делается! — немного самодовольно заявил лешак.

Но, так-то, он прав.

— Благодарствую, дедко! Прости, но пойду я…

— Иди, товарищ мой Чума! — Степенно кивнул лесной хозяин. — Слишком много сегодня испытаний на твою долю выпало.

И я устало зашагал в сторону дома. Только что сказать… как оправдаться за гибель деда перед моими девчонками, я так и не знал. Горечь потери самого близкого, дорогого и любимого человека в этом мире, память о котором я принес из будущего, продолжала меня терзать неимоверно. Но и заниматься самоедством я не планировал.

Нужно было срочно садиться за изучение колдовской матчасти, повышать свой боевой уровень, и практиковаться, практиковаться, практиковаться! А в поход за силой можно будет отправиться и в другие подразделения оккупантов, не имеющие блокирующего магию артефакта.

Он — вещь редкая, раритетная. И на всю фашистскую армию его явно не хватит. А при помощи промысла злыдня мы столько силы запасём… Да и фокус с кровавой дриснёй повторить можно.

Едва я ступил на поросшую травой землю Ведьминой балки, как меня едва не сбил с ног самый настоящий смерч. Это Лихорук в бестелесной форме накинулся на меня в радостных чувствах. Не прошло и мгновения, как он воплотился в физическое тело, и уже сжимал меня в крепких объятиях своих огромных рук.

— П-прати-ш-шшка Ш-шума ш-шиф-ф! Лих-хорук ш-штал! Лих-хорук надеялся! Лих-хорук ф-ферил, ш-што п-пратиш-шка Ш-шума ф-фернётс-са!

На его истошные крики, переполошившие даже стаю ворон, обитающих возле дома, из избы выскочили мои красавицы хозяйки. Ловко оттеснив от меня злыдня (в такой момент даже опасно смертельная нечисть не решилась с ними спорить), они повисли у меня на шее, обливая горючими слезами радости.

Наконец, истерзанный объятиями и поцелуями, я был милостиво отпущен «на волю». Но радость встречи была неминуема омрачена горечью от понесенной потери, и это было неизбежно.

— А Ваня? — первой спросила о старике Акулина, заглянув мне в глаза.

Я даже не успел ответить, как она всё поняла, всхлипнув и закрыв лицо ладонями.

Только после этого я понуро мотнул головой:

— Нет больше Ивана… Погиб смертью храбрых…

Плечи Акулины затряслись сильнее, и Глафира Митрофановна крепко прижала дочку к себе. Она стойко приняла эту «черную весть», но даже у неё из глаз выкатилось несколько слезинок.

— Как это случилось? — глухо поинтересовалась она.

— Его смертельно ранили при попытке прорваться… Нас окружили, и он остался прикрывать мой отход. У него получилось, а мне удалось вырваться из окружения…

— Ты уверен, что рана была смертельной? — уточнила мамашка.

— Уверен, — убежденно заявил я. — Ты же знаешь, что мне доступны такие возможности, — не вдаваясь в подробности, ответил я. — Он умер еще до того, как я добрался до леса…

Глафира Митрофановна еще крепче прижала к себе Акулинку, зарывшись лицом в её волосы, и замерла, сотрясаемая рыданиями дочери. А я стоял, опустив руки, и не в силах ничего сказать. Было хреново, как никогда еще, наверное, не было в этой жизни. И в этой ветке реальностей, и в моей родной.

Но я уже это принял, как данность, которую был не в силах изменить. Пусть мои девчонки поплачут, чтобы тоже это принять. А ведь война еще совсем не закончена, и таких вот тяжелых и горьких моментов будет еще много. А прекратить это кровопролитие, словно по мановению волшебной палочки, сил не хватит ни у одного, даже самого могучего волшебника, даже на самом голубом вертолёте.

Лихорук тоже всем своим внешним видом выражал сочувствие и скорбь. После того, как граница действия обережного фашистского артефакта осталась где-то позади, наша с ним энергетическая связь восстановилась.

Так что отголоски моих мыслей, чувств и общего состояния злыдень сейчас воспринимал очень остро, буквально, как свои собственные. С одной стороны, такой эффект от магической связи был очень удобен — в битвах мы с одноглазым братишкой действовали, буквально, как один отлаженный механизм. Но с другой стороны каждый из нас испытывал определенные «неудобства», когда «напарнику» было плохо. И в этом смысле Лихорук «отхватывал» куда больше моего.

Неожиданно злыдень замер, поставил свои длинный и узкий нос «по ветру», как будто к чему-то принюхиваясь. Сделав несколько шумных вдохов, усиленно шевеля ноздрями, он прошепелявил:

— Х-хранитс-са с-сдвигаетс-са…

— Какая граница? — не понял я.

— Гадс-ский оп-перех-х, — пояснил братишка. — Он дф-фиш-шетс-са. Фрах-хи п-пратиш-шки Ш-шумы ух-ходят… П-пех-хут как трус-слиф-фые с-сайтс-сы!

Лихорук говорил мне что-то еще, но я уже этого не слышал, в моём сознании натурально так «полыхнуло» — вернулась моя «фиктивная» псевдопамять из этой ветки реальностей. Причем, не тусклая и забытая, словно подёрнутая пеленой времени, а сочная и красочная. Я стоял, ничего не видя и не слыша, как будто пришибленный. Ведь возвращение памяти могло означать только одно…

— Что случилось, Рома? — первой заметила моё состояние Глафира Митрофановна.

— Дед жив… — пораженно выдохнул я, даже забыв «зашифроваться».

— Какой дед? — Изумленно же среагировала на мою «оговорку» мамашка.

— Ваня жив, — поправился я. — Это я его в шутку дедом обозвал — слишком правильный и бурчит много, — пришлось мне срочно выкручиваться. — Не знаю, что произошло… Но он точно был мёртв… А теперь — жив!

И я, невзирая на чудовищную усталость, рванул обратно — в сторону Тарасовки. Не знаю как, но я должен был вытащить чудом воскресшего старика из грёбаных фашистских лап. Волшебная тропинка расстелилась под моими ногами, едва я заскочил в лесные заросли, и мгновенно вывела меня на окраину деревни.

Я на мгновение замер, оценивая окружающую обстановку. Рядом со мной материализовался Лихорук, довольно оскалив свою чудовищную зубастую пасть.

— Ну что, накажем ушлепков? По всей строгости? — риторически спросил я помощника.

— Мес-сть с-сладкое п-плюдо! — Злыдень сверкнул единственным глазом, пустил слюну и первым рванул к суетящимся фрицам. Но едва он вылетел на открытое пространство, как его буквально «распылило» на атомы. — Гранитс-са… — обиженно прошипел он, вновь материализовавшись рядом со мной. — Не с-саметил, п-пратиш-ка… — виновато пожал он худыми и узкими плечами.

Ага, вот оно что! Обережная граница постепенно «отступает», видимо, двигаясь следом за артефактом, который увозили с собой прибывшие в дивизию «ловцы нечисти». Вернее, один ловец, оставшийся в живых после всех передряг — Вольфи Хубертус, которому я же и оставил его никчемную жизнь.

Надо было, все-таки, придушить ублюдка… Хотя, может это именно он сделал что-то такое, что помогло «воскресить» моего старика, в очередной раз переписав его дальнейшую судьбу. Но я с горечью понял одну вещь, что освободить деда мне не удастся — из-за того самого артефакта, блокирующего магию.

А без дара ведьмака перебить охрану Хубертуса (а я уверен, что сейчас его берегут как зеницу ока), не стоит даже и думать. Но, ничего — главное, что мой старикан жив, а для его освобождения я дойду и до самого Берлина! Правда, мне придётся оказаться там куда раньше нашей армии. Но, думаю, что мне это вполне по силам. Только бы дедуля продержался до моего прихода…

Мы со злыднем забрались на небольшой пригорочек в лесу, наблюдая, как танковая дивизия фрицев спешно снимается с места. Бегите, глупцы! Бегите быстрее! Возможно, что кому-то из вас и удастся спастись от нашего с братишкой праведного гнева. Не знаю, сумеем ли на пару перебить целую танковую дивизию немцев — подобного опыта ни у кого из нас не было. Но мы постараемся! Очень-очень постараемся…

— Гранитс-са уш-шла дальш-ше, п-пратиш-шка Ш-шума! — сообщил мне злыдень, плотоядно облизнувшись. — С-соф-фс-сем далеко уш-шла!

— Сейчас ты нажрешься от пуза, дружище! — «с барского плеча» щедро пообещал я. — Говоришь, границ больше нет?

— Нет, п-пратиш-шка Ш-шума! — Злыдень кивнул своей гигантской головой и вновь облизнулся.

— Тогда чего мы ждём? — риторически спросил я своего одноглазого помощника.

И наша маленькая армия стремительно понеслась с пригорка вниз, постепенно набирая скорость…

КОНЕЦ ТРЕТЬЕЙ ЧАСТИ

Следующую часть читайте по ссылке уже сейчас https://author.today/reader/396200/3661161