Трое из Иудеи

Глава 1 Фараон-ксенофоб и пророк-убийца

Иудейские племена, ведущие свой род от некоего древнего Иакова (между прочим, родоначальник двенадцати колен Израилевых), жили себе не тужили в благословенной египетской земле под названием Гесем. Жили без малого аж целых четыре столетия. А прожить в мире да покое четыре столетия в те смутные времена – это вам не фунт изюма слопать, ибо дикость и беззаконие царили вокруг и не было нигде управы ни на дикого зверя, ни на сумасброда царя, ни даже на простого отягощенного злом человека.

Однако хорошо жилось древним иудеям в земле Гесем, благодаря чему плодились они себе и размножались в своё удовольствие, не видя никаких веских причин для острого беспокойства. А причины нужно сказать вскоре таки возникли. Ведь так не бывает, чтобы вечно всё хорошо складывалось. Всякие цуресы они ведь никуда не деваются, накапливаются себе потихоньку выжидая подходящий момент для того, чтобы как следует врезать расслабившемуся благочестивому еврею аккурат по кипе.

Короче, пока счастливые иудеи прохлаждались себе в чужой земле и был у них полный цимес, на египетский трон тихой сапой вступил новый фараон (имя владыки из этических соображений опустим) слывший воинствующим антисемитом, что в те древние времена случалось довольно часто, особенно среди египтян. Разумеется, невероятная плодовитость еврейских пастухов, вызвала у новоиспечённого правителя Египта лёгкое беспокойство, быстро переросшее в откровенную паранойю сопровождающуюся всплесками праведного гнева.

Неподвижно сидя на отлитом из чистого золота троне с заплетённой в замысловатую косу бородкой фараон, которого в последнее время терзали очень нехорошие кровожадные мысли, вызвал своих главных чиновников, дабы устроить им серьёзную профилактическую головомойку.

Чиновники не замедлили явиться. Увидав своих подчинённых, владыка Египта слегка опечалился, так как с головомойкой, откровенно говоря, ничего путного выйти не могло. Все пятеро главных дворцовых царедворцев были лысыми как колено Осириса, что возможно указывало на их принадлежность к тайной касте жрецов узурпаторов.

Вот оно значит как! А что если щупальца ненавистных почитателей бога Амона уже проникли и в государственный аппарат? Кто перед ним, действительно ли чиновники или же (о ужас!) гнусные шпионы, тайные соглядатаи, коварные убийцы, вероломные предатели и отравители.

Вот она ПАРАНОЙЯ!

На лбу несчастного фараона выступили блестящие бисеринки пота.

Рабы с роскошными опахалами из перьев павлинов, стоящие по обеим сторонам от трона, заработали с ещё большим усердием (даже в какой-то момент показалось, что они сейчас взлетят), но легче от этого почему-то не становилось. Молчание затягивалось и чиновникам сделалось немного неловко под суровым беспощадным взглядом молодого правителя.

– Вот народ сынов Израилевых… – так мрачно изрёк фараон, имея в виду жизнерадостные толпы иудейских бездельников, слоняющиеся прямо под стенами огромного дворца и хором исполняющих знаменитую народную песню: «Ой, ви гит ци зайн а ид».

Чиновники деликатно закашлялись, заглядывая в огромные окна. Иудеи как раз в этот самый момент с криками и весёлым гиканьем грузили на огромную волокушу позолоченного каменного льва, украшавшего главную лестницу одного из египетских храмов.

«И на что он им сдался? – поражённый до глубины души подумал один из чиновников. – Может продать хотят? Так фараон же у них его потом и выкупит. Странный народ».

Каменного льва воровали уже пятнадцатый раз, так что многочисленные обитатели дворца к этому давно привыкли, смирившись с регулярной пропажей скульптуры как с неким неизбежным злом. Конечно, поначалу дворцовая стража гоняла неутомимых воришек, троих даже скормили голодным крокодилам, но даже это не умерило пыл предприимчивого упрямого народа. В конце концов с безумцами решили не связываться. Во всяком случае так распорядился прежний усопший фараон – милый добродушный старикан, сошедший в царство Анубиса буквально несколько дней назад.

– Этот народ, как мне кажется, слишком уж многочислен, – так выдержав очередную зловещую паузу, глубокомысленно продолжил владыка Египта. – Нужно с этим что-то решать, причём незамедлительно. Предположим, что случится война… а она несомненно случится, так как свое правление я хочу начать именно с победоносных завоеваний Азии… Так вот не исключено, что когда я начну свою первую военную компанию, эти люди возьмут в руки оружие и взбунтуются, ударив нам в спину.

– По-моему, они довольно безвредны… – попытался неуверенно возразить один из чиновников (иудей по семейной линии троюродного дедушки, что тщательно скрывал).

– Безвредны?!! – каменное спокойствие фараона дрогнуло.

Чиновники испуганно переглянулись. Сразу видно, грядут в могущественном Египте великие перемены с таким-то психованным владыкой…

От яростного взгляда фараона всем сделалось ещё более неуютно, нежели раньше. По спинам упавших ниц чиновников побежали воинственные отряды холодных мурашек.

Кое-как справившись с всплеском праведного гнева, правитель Египта взял себя в руки. Этого момента он ждал всю свою жизнь. Страшная месть должна была, наконец, осуществиться. И ведь спроси его кто, почему иудеев не любит, не ответит ведь. Вот не любит и всё тут, ибо всегда должен существовать один гонимый народ, чтобы другим спокойнее жилось. Не бить же своих, в конце концов, чтобы чужие боялись? С этакими методами на царском троне долго не усидишь.

– Нужно занять их каким-то делом, – бескомпромиссно распорядился фараон, что между строчками означало «сделать опасных чужеземцев рабами».

А всё дело в том, что новый правитель Египта (представитель XIX династии фараонов) решил возвести в дельте Нила новую столицу, город Раамсес, дабы держаться как можно дальше от властолюбивого жречества, постоянно норовящего совать свой нос туда, куда не следует. Также фараон решил построить ещё один город поменьше Пифом (ударение на буквы «о»!), состоящий исключительно из зернохранилищ и военных складов. Пифом должен был стать главной базой для предстоящих грандиозных завоеваний.

Хорошо откормленные упитанные израильтяне, представляли собой отличный источник бесплатной рабочей силы. И вот по приказу владыки Египта вооруженные копьями солдаты согнали несчастных в кучу и повели на строительные площадки, дабы те месили глину и обжигали кирпичи.

Ха! Но не тут то было!

Несмотря на постоянное присутствие жестоких надсмотрщиков вооруженных плетьми, чужеземцы решительно не желали делать то, что от них требовалось. Вместо того чтобы покорно выполнять приказания египтян, они всё делали наоборот: обжигали глину и месили кирпичи, доводя надзирателей до белого каления. А ведь забить до смерти непослушного раба нельзя, ибо убыток от его гибели по правилам компенсировался из кошелька садиста-надсмотрщика (славный закон предыдущего добродушного фараона).

Никакая сила во всём мире не могла заставить гордых израильтян работать на чужого дядю, оттого наверное и застопорился проект по возведению столицы и стратегически важной военной базы Пифома. Над будущими грандиозными завоеваниями нависла нешуточная угроза, а всё из-за хитрых, намеренно строящих из себя простачков, чужеземцев.

Ещё больше осерчал на иудеев фараон, хотя казалось куда уж больше серчать, больше вроде как уже и некуда. В приступе исступленного гнева приказал владыка Египта убивать всех новорожденных иудеев, желая тем самым страшно отомстить смелому народу. С этого самого момента и начались в древнем Египте серьёзные неприятности, в особенности, когда в славных землях родился один интереснейший ребёнок…

У супружеской еврейской четы из племени Левия (родоначальник колена левитов и коэнов) было двое детей – Нивин и Мариам. Соответственно, мальчик и девочка. И вот подишь ты какая незадача, как раз в разгар детоубийственного указа у несчастных взял да родился третий отпрыск, заранее обречённый утонуть в ненасытных волнах Нила (детей по особому распоряжению маньяка-фараона предписывалось топить в воде, как котят).

Мать младенца, разумеется, впала в великое отчаяние и, несмотря на угрозу сурового наказания, решила спрятать малютку от египетских психопатов. Три месяца бедняжка тайно укрывала сына в домах многочисленных родственников, но жить так постоянно было невозможно. Родственники, конечно, помогали чем могли, давали кров, прятали, кормили, но продолжаться бесконечно это не могло. Не всем пришлось по душе если что, сложить голову из-за опасного ребёнка. Особенно были ненадёжны далёкие родственники по линии мужа (готовые из жадности удавиться за горсть оливок) и, в конце концов, окончательно отчаявшаяся мать решила пойти на дерзкую по своему безумству хитрость.

Женщина знала, что в определённом месте Нила каждый день купается прекрасная дочь фараона, в жилах которой течёт иудейская кровь, вследствие чего красавица всегда сильно сочувствовала гонимым чужеземцам. Вот вам ещё один исторический парадокс – фараон ксенофоб женатый на ком бы вы думали? Правильно, на прекрасной черноволосой смуглокожей иудейке. А иудейские женщины и в те времена были о-го-го! Укрутить самого фараона… да таки запросто.

Всё хорошенько обдумав, мать положила сына в корзинку из плетеного тростника, предварительно обмазав дно пальмовым дёгтем, дабы та не пошла раньше времени ко дну. Кроме того резкий запах дёгтя всегда отпугивал местных крокодилов. Затем хитроумная женщина направилась к тому самому месту, где дважды в день ранним утром и на закате дня появлялась в сопровождении верных служанок прекрасная дочь фараона.

В прибрежных кустах уже с комфортом расположились многочисленные эротоманы, маскировавшиеся под безобидные кусты и кочки. Уже не первый день они приходили сюда, дабы тайно потешить свой взгляд прелестями знатной красотки. Разумеется, в условленном месте собирались исключительно местные развратники, высокие ценители женской красоты, гурманы соблазнительных гармоний и знатоки идеальных девичьих пропорций.

Мать будущего пророка предполагала нечто подобное, узнав среди неумело замаскировавшихся мужчин нескольких иудейских пастухов.

– Ах вы, мерзавцы! – так громко возмутилась женщина, выдирая из растущего на берегу тростника длинную палку. – Бесстыдники, распутное племя вшивых похотливых гиен.

– Что так кричишь, женщина? – принялись вяло отругиваться эротоманы. – Разве не видишь, мы таки в засаде сидим, иди своей дорогой и не привлекай к нам лишнее внимание. Сейчас мицраимская шиксе подойдёт нам на усладу.

И эротоманы принялись нервно вглядываться в петляющую между деревьями дорогу, где с минуту на минуту должен был появиться паланкин дочери фараона.

– А ну пошли прочь отсюда, шлимазлы позорные! – гневно вскричала разгневанная мать, желая поскорее избавиться от лишних свидетелей. – Макес на живот вам всем.

Свидетели, понятное дело, сильно упирались.

– Ой, вэй… Да что ты пристала к нам как старый ростовщик к нищему должнику, сидим красиво никого не трогаем. От фараонши не убудет, если мы разок другой поглядим на её упругий тухес. Какое дело тебе до дочери ненавистного нам народа?

– Прочь я сказала! Бекицер!

– Да она совсем мишуге, братья!

– А ну-ка пошли отсюда, шмегеге проклятые, божьего суда на вас нет, только и знаете, что бездельничать да хитрые шахер-махеры выдумывать…

– Совсем сумасшедшая, да?

Пришлось пойти на крайние меры, ибо время поджимало.

– Что ж если вы немедленно не уберетесь, я подожгу тростник, – мстительно щурясь, пообещала решительная женщина.

Тут уж проняло и самых тупых и через несколько минут недовольно ругающаяся толпа бородатых бездельников, подняв пыль скрылась вдалеке.

С облегчением переведя дух, отважная иудейка оставила корзинку с сыном на берегу как раз в том месте, где, как правило, снимала одежду прекрасная дочь фараона. Затем находчивая мать улыбнулась агукающему ребёнку и проворно исчезла в кустах.

Поначалу ничего интересного не происходило. Мирно шелестел на ветру камыш, жужжали насекомые, недовольно ворочались в воде огорчённые внезапным массовым исходом упитанных эротоманов крокодилы. Будущий знаменитый иудей время от времени издавал нечленораздельные звуки, что-то вроде «бры-бры-агу-агу» и чудилось в этом нечто явно пророческое.

Но вот на дороге снова поднялась пыль и к берегу подошла солидная процессия, состоящая из десяти воинов, пяти служанок и украшенного золотом паланкина, влекомого могучими загорелыми рабами.

Не теряя времени, хмурые воины тут же принялись шарить по ближайшим кустам, тыкая каждую кочку длинными копьями, видно были уже наслышаны о невероятной наглости местных пастухов. Это беспорядочное тыканье привело к внезапному конфликту с было задремавшими крокодилами, настроение которых и до этого с трудом можно было назвать мажорным. Огорчённые улизнувшей добычей рептилии, вцеплялись зубами в копья и норовили кинуться под ноги вооруженным египтянам. Завязалось нешуточное побоище. Заросли тростника закипели.

Появившийся из-за штор паланкина изящный профиль с интересом следил за происходящим. Однако битва закончилась довольно быстро. Понеся небольшие потери, хищники отступили. Хотя выйдя из зарослей, египетские воины неожиданно не досчитались двух боевых товарищей и сражение возобновилось с новой силой, ибо друзья павших возжаждали праведной мести.

Утомлённая однообразными воплями и рёвом свирепых рептилий, прекрасная дочь фараона очень мило зевнула и так сказала своим молчаливым служанкам:

– Боюсь, если так пойдёт и дальше, то я не смогу сегодня искупаться. Велите рабам найти какое-нибудь другое место для моего предстоящего омовения. Хотя… погодите, что это там такое… в тех кустах…

Служанки засуетились и через несколько минут перед глазами девушки предстала плетёная корзинка с розовощёким младенцем внутри.

– Ой, какой хорошенький… – дочь фараона аккуратно развернула белоснежную ткань. – Гм… так ведь это… иудейский ребёнок!

И девушка сильно задумалась.

– Агу-у-у-у… – улыбался будущий пророк, во всю пуская на губах пузыри и отзывчивое сердце красавицы растаяло.

– Ну хорошо, пожалуй, возьму я его себе на воспитание, вот только… где бы подыскать этому младенчику хорошую кормилицу…

Не успела дочь фараона произнести последние слова, как из ближайших кустов возникла молодая женщина, которая поклонившись так спросила у девушки:

– Я слышала вам нужна кормилица для подброшенного младенца?

– Ну… да… – оторопело кивнула красавица, – но как вы узнали?

– О… милая… – рассмеялась женщина, – вести в наших благословенных землях распространяются со скоростью полёта птиц. Вы только подумали нанять кормилицу, а я уже тут как тут.

– Ну что ж… – девушка наморщила прелестный узкий лобик. – Я нанимаю вас…

Наверное, не стоит уточнять, что так удачно подвернувшаяся кормилица и была матерью найдёныша?

Наверное, таки не стоит.

Голь на выдумки хитра. Усыновила дочь фараона маленького израильтянина и нарекла его египетским именем Моше или, если проще, Моисеем.

Моисей воспитывался во дворце так, словно и впрямь от рождения принадлежал к царскому сословию. Мальчик одевался дорого, как и члены семьи фараона, носил накидки из тонкого льна и ходил на уроки в храм, где жрецы посвящали его (на свою голову) в тайные науки.

Фараон, конечно, всё удивлялся когда и при каких обстоятельствах его любимая дочь ухитрилась нагулять ребёнка и, главное, от кого. Хотя от кого и так всё было ясно, от представителя ненавистных врагов Египта, от которых не было нигде спасения. Но как было хорошо известно, фараон в своей старшей дочери души не чаял и потому ничего не сказал, покорно приняв ребёнка и окружив его заботой и почестями.

Что думаете, смирился?

Да чёрта вам с два!

Просто лелеял очередной изощрённый план мести, вот только время… время с некоторых пор играло против Египта.

В распоряжении юного Моисея были многочисленные слуги. Он разъезжал по городу в крутой колеснице и жил в покоях обставленных с изысканной роскошью. Одним словом жаловаться юноше было решительно не на что.

Казалось вот-вот и молодой Моисей окончательно утратит все черты своего богоизбранного народа и станет добропорядочным египтянином, но не тут-то было. Хитрая мать позаботилась и об этом, сделав так что все слуги приставленные к сыну оказались одной с ним крови. Правда пользы от таких слуг было мало, поскольку тех никогда не было рядом. Преимущественно они занимались тем, что продавали налево изысканные одежды, регулярно выдаваемые Моисею и даже позолоченную колесницу ухитрились разобрать на части и по кускам вынести из дворца. Затем великолепный экипаж был снова собран на берегу Нила перекрашен и выгодно загнан одному заезжему торговцу льном…

Иногда в знойные летние часы некоторые из этих слуг (наиболее ленивые) от нечего делать учили юношу родному языку и рассказывали всевозможные забавные истории о хитроумных легендарных сородичах, которые обманывали всех и ближних и дальних и даже самих себя. Моисей слушая эти истории, хохотал без удержу, отличаясь отличным чувством юмора и крайне добрым нравом.

Так вот однажды под видом очередной весёлой истории открыли слуги юноше, каким образом он избежал неминуемой смерти в быстрых водах Нила.

Тут уж стало Моисею совсем не до смеха. Это что же теперь таки получается? А получается, что на самом деле он нагло втесавшийся в доверие к египтянам самозванец.

– Весёленькая, однако, история! – раздосадовано выкрикнул юноша, заехав кулаком в лоб нагло развалившемуся под пальмой рассказчику.

– Эй, ты чего? – испуганно закричал не обиженный жизнью упитанный иудейский слуга.

– А всё было так кошерно, – не снизойдя до ответа, горестно сплюнул в пыль Моисей, чувствуя, что с этого самого момента жизнь его резко пойдёт под откос.

Так оно, в конечном счете, и получилось.

Нелегко было Моисею расстаться с комфортной жизнью египетского вельможи. Образование, изысканные манеры, верные друзья, роскошные женщины, блеск египетской культуры – всё это было неотъемлемой частью той жизни, к которой он привык с самого детства.

Что могло быть у него общего с израильскими бедняками, прозябающими в беспробудной нужде?

Правильно, ничего.

Рассудив здраво Моисей решил не лишать себя мирских удовольствий. Ну, мало ли, иудей? Вон их сколько по Египту бродит, а он такой один. По происхождению иудей, а внешне египтянин, даже имя и то у него египетское, так на кой ляд ломать свою светлую голову? Нужно тщательно скрыть своё происхождение и всех дел.

Проблема оставалась одна – проклятый слуга, знавший страшную тайну. Конечно, слуге можно было бы заплатить, но кто даст гарантии, что тот со временем не превратится в гнусного шантажиста?

Правильно, никто.

Пришлось отправить толстяка искать золотой браслет, инкрустированный драгоценными камнями, якобы утерянный рассеянным юношей в прибрежных водах великого Нила. Моисей даже точное место указал, где искать, добавив что если слуга таки отыщет браслет в мутной воде, то может оставить его себе. Алчность как всегда взяла верх над благоразумием, и опасный свидетель был тихо и без особой суеты съеден тремя крокодилами, специально прикормленными в определённом месте реки находчивым юношей.

Так одна серьёзная проблема была частично решена.

Оставалась ещё мать и многочисленные жлобы родственники, но Моисей рассчитывал на то, что прослышав об участи трепливого соплеменника, обожающего травить всевозможные истории, бесчисленные родичи будут держать свои языки за зубами.

Расчёт оказался верным и Моисей благополучно прожил в роскоши и достатке ровно сорок лет и один день.

Ох, что это было за время.

Когда Моисею стукнул тридцатник, он получил долгожданное звание египетского жреца, вследствие чего возвысился невероятно и уже даже мог влиять на политическую жизнь страны. Он плавал по Нилу в лодке фараона, где на испепеляемой яростным солнцем палубе его развлекали взопревшие музыканты и фокусники. Когда он возвращался во дворец, красивые танцовщицы ублажали его плясками под аккомпанемент арф и флейт и наиболее понравившаяся девушка допускалась в роскошную спальню знатного господина.

Новая столица Египта Раамсес был прекрасен. Город строили по образцу и подобию Фив. Улицы его были необычайно широки, дворцы и храмы, посвящённые многочисленным египетским богам, великолепны. Именно здесь любил гулять счастливый беззаботный Моисей, думая о вечном, незыблемом и мудром (в основном о том, как бы ещё сорок лет ни черта не делать).

Однако ближе к сорока годам стал одолевать будущего пророка странный душевный недуг. Мучила Моисея бессонница, вернее, мучили его кошмары из-за которых не мог он нормально спать, неприкаянно бродя по ночному египетскому дворцу. В тревожных снах являлась ему мать и лицо её было печальным, а взгляд смотрел с упреком и слышались ему во сне далёкие стенания, свист кнутов и звон цепей. Странные голоса проклинали свою судьбу, жалуясь на несправедливость. Голоса рыдали, голоса молили о спасении.

Последней каплей было появление во снах покойного слуги, открывшего Моисею тайну его рождения. Слуга приходил не один, а в окружении зелёных зубастых крокодилов, смотревших на Моисея с большой укоризной. Недовольство покойного слуги будущий пророк ещё мог как-то себе объяснить, но укоризненные взгляды крокодилов… Мало им что ли тогда показалось? Или быть может они издохли от несварения? Одним словом какой-то горячечный бред. Толстый слуга не говорил ни слова, а лишь смотрел как-то странно, будто силился что-то сказать и не мог и с его мокрых одежд стекала чёрная вода реки Нил…

Это был знак!

Нет, даже не знак, а ЗНАКИ. Судьба звала будущего пророка. Громогласно трубила в боевой рог. Судьба что-то от него хотела. Она вмешивалась в его налаженную благополучную жизнь, грозя разрушить всё то, к чему он так привык и с чем не хотел расставаться.

Тревожные сны привели к тому, что Моисей постоянно чувствовал себя в чём-то виноватым, будто жил не своей, а чужой жизнью, вероломно украденной у другого человека…

В общем, все эти ночные бредни закончились тем, что будущий пророк укокошил египтянина.

Он и сам до конца так и не понял, что это на него ни с того ни с сего нашло. Просто умопомрачение какое-то. Шёл себе по улице никого не трогал, глядел в чистое утреннее небо, вспоминая пышнотелую танцовщицу умело исполнявшую прошлым вечером танец живота. Всем хороша была девушка, вот только не нужна она была Моисею, не интересовала как женщина, вот до чего довели его постоянные кошмары и гложущее душу необъяснимое чувство вины.

Будущий пророк очень любил, нарядившись в обычную одежду, инкогнито гулять по утреннему городу, вдыхая разнообразные ароматы просыпающегося Раамсеса (запахи пряностей, конского навоза и готовящейся горячей еды). В тот злосчастный день (накануне знатному египетскому жрецу исполнилось ровно сорок лет) прогуливаясь по центральной улице столицы, Моисей совершенно случайно толкнул здорового атлетически сложённого мужика с длинным кнутом на поясе. По кнуту было ясно, что перед ним надсмотрщик, но нелепый инцидент внезапно получил весьма неприятное продолжение.

– Ты, иудейская морда, смотри куда идёшь! – так хрипло гаркнул здоровяк в спину будущему пророку и, услышав страшное оскорбление, Моисей резко обернулся.

– Как? Как ты меня назвал?!!

– Как слышал, носатый. Сразу видно по лицу тех, кто кушает мацу.

– Я чистокровный египтянин! Разве я похож на чужеземца?

– Не только похож, но ты и есть вылитый иудей! – громогласно расхохотался злодей и, сняв с пояса кнут, как следует перетянул им совершенно обалдевшего от такого обращения жреца.

«Вот она горькая правда! Всплыла и безо всяких злых языков!» – успел подумать будущий пророк, после чего выхватил из складок одежды верный боевой меч и проткнул им наглеца.

– Ох!!! – удивлённо воскликнул надсмотрщик, оторопело уставившись на торчащую из живота рукоять короткого меча. – Ах, ты…

То были его последние слова.

Таким вот образом Моисей убил египтянина, тут же ужаснувшись деянию рук своих.

От трупа следовало немедленно избавиться. К счастью, время было раннее и улицы города пока что практически пустовали. Хоть в этом да повезло.

Потрясающий уникальный ум будущего пророка принялся лихорадочно искать выход. Тело следовало вывезти из города и где-нибудь закопать. Но на это уже не было времени. Даже если ему и удастся поднять с земли труп здоровяка (во что верилось с трудом) покойник никак не сможет поместиться в колеснице.

Решение казавшейся неразрешимой проблемы пришло в голову довольно быстро. Моисей поспешил к тому месту, где припарковал у обочины дороги свою колесницу. Стремительно вскочил в экипаж, натянул поводья и мгновенно оказавшись на месте убийства несколько раз переехал бездыханное тело мёртвого надсмотрщика. Удовлетворённо осмотрел следы на песке, воровато огляделся и, стеганув лошадей, был себе таков.

Казалось всё обставлено как нельзя лучше. Шёл по утренней улице и попал под колесницу, что может быть банальней? Всё ещё ничего, но впопыхах слегка обескураженный собственным поступком и измотанный постоянной бессонницей будущий пророк забыл одну немаловажную деталь, а именно: торчащий из груди мертвеца верный боевой меч. Оплошность была непростительной и судьбоносной. Тому, кто попытался бы раскрыть это преступление, было заранее всё ясно…

Прибывший на место убийства знаменитый сыщик Назир Абд аль-Хаммам по прозвищу Неутомимый, поглаживая дерзко закрученные вверх чёрные усы, задумчиво сообщил испуганной толпе зевак обступившей труп:

– Самоубийство, как версию, пожалуй, уместно исключить. Хотя при определенной сноровке и находчивости этот человек, безусловно обладающий большой физической силой вполне мог сам себя проткнуть мечом, а затем броситься под проезжающую мимо колесницу, скажем, из-за несчастной любви э… э… э… к молодой рабыне из местной каменоломни. Он ведь был надсмотрщик? Чувство долга вступило в яростный конфликт с зовом любящего сердца. Он одновременно был вынужден сечь её кнутом и при этом любить до безумия. Неразрешимость данной дилеммы привела к чудовищной трагедии. Всё сходится, друзья мои, но в этой чудесной мозаике есть одно слабое звено, а именно: выражение лица покойного.

Зеваки в ужасе вгляделись в застывшие черты убитого.

– Да-да именно! – потряс над головой указательным пальцем знаменитый сыщик, услугами которого по слухам часто пользовался прежний фараон время от времени теряющий свою вставную деревянную челюсть. – На лице усопшего застыла гримаса невероятного изумления, не вызывающая никаких сомнений. Мог ли в этом случае самоубийца застать сам себя врасплох, спросите вы?

Назир выдержал эффектную паузу. Своё последнее дело он раскрыл с триумфальным блеском, расследовав загадочное убийство молодой знатной египтянки на борту многовёсельного военного корабля плывущего по Нилу. Преступниками оказались её новоиспечённый муж и лучшая подруга, которые в прошлом были женихом и невестой. Обоих тут же скормили пятиметровым нильским крокодилам.

– Я вам отвечу. Да, мог! Но боюсь перед нами совсем другой случай и я во всеуслышание заявляю, что произошло вероломное убийство египтянина, совершённое с особой изощрённой жестокостью и цинизмом. Я, прославленный Назир Абд аль-Хаммам, клятвенно обязуюсь ещё до заката семи солнц найти и разоблачить подлого убийцу, ибо это мой долг перед всем египетским царством.

Так бесславно и грустно закончилась спокойная благополучная жизнь несчастного, отмеченного жестокой судьбой будущего пророка Моисея.