Трое из Иудеи

Глава 21 Интриги и голос Яхве из алтаря

Однако с воцарением Соломона старые проблемы, как ни странно, не закончились и, особенно, после смерти царя Давида. Вновь подняли свои головы давние враги, поползли неприятные слухи что, мол, не совсем законно пришёл к власти молодой наследник, угрозами заставив немощного престарелого царя провозгласить себя преемником.

Ну и прочее в том же маразматическом духе…

Соломон только посмеивался себе в недавно отпущенную бородку, слушая очередные донесения соратников о новых гнусных сплетнях. Препятствовать распространению «вредных» слухов молодой царь не спешил, понимая, что те здорово развлекают добропорядочных иудейских граждан. И впрямь что ни день, то сногсшибательная новость.

В конце концов, недоброжелатели дошли до такой наглости, что во всеуслышание заявили, что Соломон на самом деле не является родным сыном Давида. Настоящий отец самозванца оказывается престарелый жрец Садок, проявивший столь рьяное участие в помазании народного заступника.

Последняя новость очень разозлила прекрасную Вирсавию, которая пришла в поистине великое негодование. Сам же Садок поражённо разводил руками, поскольку ещё в юные годы дал обет безбрачия, после того как избитый грабителями пролежал целую ночь на холодной земле в одной набедренной повязке.

Соломон уже было собрался положить конец всем нелепым домыслам и изгнать из Иерусалима главных распространителей гнусной лжи (Адония, Иоава и Авиафара), но тут события приняли совершенно неожиданный оборот…

В один пригожий солнечный летний день в покои прекрасной Вирсавии, не утратившей ещё блеска женской красоты, явился старший сын Давида коварный Адоний, совершенно сбив с толку своим появлением не только тридцатишестилетнюю мать Соломона, но и растерявшуюся дворцовую стражу, преимущественно состоящую из старой закаленной годами и боями гвардии царя Давида.

Дедушки недовольно шевелили седыми бровями и близоруко щурясь по пятам следовали за могучим Адонием, источая крепкий запах затхлого нафталина. Адоний морщился, но присутствие неусыпной стражи всё же терпел. Как ни щурились бравые дедки, как не забегали вперёд буквально напрыгивая на главного врага молодого царя, так и не смогли высмотреть у коварного злодея даже малейшего намёка на какое-нибудь оружие.

Адоний же специально нарядился в тонкий едва прикрывающий могучее тело хитон, чтобы сразу было ясно, явился он во дворец совершенно безоружным и с крайне благими намерениями. С белозубой улыбкой на красивом семитском лице вошёл старший сын Давида прямо в покои прекрасной Вирсавии. Мать Соломона в тот момент занималась утренним туалетом. Смуглокожие служанки числом десять расчесывали её длинные златокудрые волосы.

– Адоний?!! – удивлённо воскликнула красавица, увидев в зеркале улыбающегося атлета.

– Он самый! Или быть может в Иерусалиме есть ещё один Адоний кроме меня?

– Что тебе нужно здесь? Или ты уже забыл, что нежеланный гость в этих священных стенах?

– Нет, не забыл! Понимаешь… есть тут один разговор…

Вирсавия жестом отослала служанок и с интересом посмотрела на могучего атлета.

– Говори, раз есть тебе что сказать.

Но Адоний не спешил с ответом, с удовольствием рассматривая точёный стан молодой матери Соломона. Да, он мог позволить себе и не такие дерзкие взгляды, ведь они с Вирсавией не являлись родственниками, а что касается возраста… то Адоний был даже старше красавицы на целых четыре года.

Вирсавия под откровенным взглядом старшего сына Давида слегка смутилась. Но острая тревога, по-прежнему, не покидала сердце любимой жены покойного царя.

– Скажи сперва, с миром ли ты пришёл?

– С миром, – самодовольно усмехнулся Адоний, излучая искреннее радушие. – Понимаешь ли в чём проблема… как бы это помягче выразиться… Царский трон принадлежал мне… ну, почти принадлежал… Весь Израиль обращал на меня свои взоры полные надежды, как на будущего царя… И тут, понимаешь ли, выходит этакий облом…

Вирсавия поражённо разглядывала Адония, который не только как оказывается в совершенстве владел связной речью, но и умел изъясняться ёмко, красиво и даже с проблеском некоторого ума. Вот что с людьми (в положительном смысле) делают жизненные невзгоды. Выходит, что некоторые дураки и в самом деле учатся на своих же ошибках, постепенно умнея и становясь значительно опасней, чем прежде. Так с Адонием, в конечном счёте, и произошло…

– Хочу просить тебя о сущей безделице… – выдержав паузу, продолжил старший сын Давида, неспешно прохаживаясь по украшенному цветами залу. – Право же это такая мелочь… прямо стыдно к тебе обращаться…

– Ну что ты, что ты… – участливо улыбнулась Вирсавия. – Говори, раз начал…

Во всяком случае, вступление было весьма интригующим.

– Я влюбился… – осторожно начал Адоний, робко поглядывая на Вирсавию. – В одну девушку…

– Ну понятно, что не в парня… – раздражённо бросила красотка.

– Она сунамитянка… – продолжил Адоний, следуя хитроумному плану, придуманному жрецом Авиафаром.

– Так а в чём же проблема?

– Мне требуется согласие Соломона на этот… брак…

– Это ещё почему?

– Потому что та девушка, к которой неравнодушно моё истомившееся по любви сердце… Ависага…

Вирсавия тихо присвистнула:

– Это же последняя наложница твоего покойного отца?

– Ага! Она самая! – радостно подхватил Адоний и быстро закивал, невинно улыбаясь.

– Ну ладно так уж и быть я поговорю с Соломоном… – сжалилась Вирсавия, видя нешуточные страдания влюбленного. – Хотя заранее предупреждаю, царь очень сейчас занят решает срочные проблемы, связанные с урожаем инжира на севере страны… Не время обращаться к нему со всякой ерундой, но я поговорю с ним при случае…

– Обещаешь?

– Обещаю! Всё, можешь идти!

И Адоний тихо удалился так и не поняв, добился он своего или нет. Ведь может и не передать его просьбу гордая Вирсавия.

– Женщины-женщины, странное племя… – прошептал Адоний, принюхиваясь к окружающему воздуху, – и в каждой загадка…

Неожиданно резко запахло нафталином. Адоний поморщился, предчувствуя дряхлый эскорт. Неусыпная стража вознамерилась торжественно проводить врага израильского престола к выходу из дворца.

– Ну уж нет, не бывать этому… – стиснув зубы злобно произнёс старший сын Давида и прямо с места вприпрыжку припустил по коридору.

А за его спиной, словно в полуночном кошмаре параноика, раздалось жуткое нарастающее шарканье.

В тот же день состоялась беседа Вирсавии с восседавшем на троне сыном, который забавлялся тем, что швырял вишнёвые косточки в жирных павлинов, вальяжно гуляющих по дворцу.

– Ну как дела, сын мой, как прошедший день? – участливо поинтересовалась мать, целуя любимое чадо в широкий умный лоб.

– Жизнь постоянно доказывает нам, что мёртвые счастливее живых. А самый счастливый тот, кто вообще не родился, – усмехнулся в ответ Соломон, выдав очень мудрую фразу достойную цитирования. – Никогда бы не подумал, что став царём наконец-то смогу делать всё что захочу. То есть ни делать ничего. Никто не вправе отныне указывать мне, давать советы, умничать и помыкать… Вот к чему нужно было всегда стремиться с самого моего рождения. Ведь выбор, казалось, был невелик: либо зубной лекарь, либо знаток юриспруденции. И тут такой подарок от судьбы – благосклонность вечно забывчивого отца…

– Помни, сын, кто взял с него ту давнюю клятву… – осторожно напомнила мать.

– Ну да, конечно, как я мог забыть об этом!

– Кстати… тут ко мне давеча заглядывал Адоний… – издалека начала Вирсавия, внимательно следя за реакцией слегка расслабившегося сына.

– Что?!! – Соломон аж подпрыгнул на троне этак на полметра. – Кто посмел пустить этого презренного шакала в мой дворец?!!

– Но он пришёл с добрыми намерениями, сын.

– Кто? Адоний? С добрыми намерениями? Да я никогда в такое не поверю!

– И всё же, Адоний был сама вежливость и учтивость. Он явился не просто так, а с одной скромной просьбой…

– Что? С просьбой? И после этого вы не выгнали его взашей?

– Нет, не выгнала. Всё-таки он сын моего усопшего мужа, твой брат, в конце концов…

– Тоже мне брат… уж лучше породниться с гремучей змеёй… или с гиеной…

– Он попросил меня… – спокойно продолжила Вирсавия, – чтобы я уговорила тебя разрешить ему жениться на одной прелестной девушке.

– Ага! – обрадовано потёр ладони Соломон. – Дурак всё-таки решил остепениться. Что-то слабо верится. Впрочем, продолжайте-продолжайте… Кто же избранница этого слабоумного идиота?

– Сунамитянка Ависага!

– ЧТО-О-О!!!..

Сцена, последовавшая вслед за этим достаточно красноречивым возгласом, была тщательно вымарана из всех исторических иудейских источников.

Не станем описывать её и мы.

Однако отметим, что подобное буйство несчастная Вирсавия наблюдала у своего сына, пожалуй, впервые. Не иначе как случился с Соломоном нервный припадок, хотя адекватного восприятия реальности царь всё-таки не терял. Прикончив копьем (вырванным из рук уснувшего у трона старичка-телохранителя) с десяток особо нерасторопных павлинов, молодой царь принялся в облаке перьев ошалело метаться по тронному залу.

– Сын мой, да что же с тобой? – в испуге только и смогла выдавить перепугавшаяся мать.

– Фух! – вернувшийся на трон царь удовлетворённо вытер взмокшее чело, с удовольствием разглядывая разноцветные перья, приставшие к расшитой жемчугом одежде. – Действительно такая терапия весьма помогает…

Мать, по-прежнему, смотрела с опаской и тогда Соломон нехотя пояснил:

– Говорят, один известный иудейский музыкант по имени Озз Мозис Осборневич таким вот образом боролся с маниакальной депрессией. Правда вместо павлинов резал кур ну и голову откусил летучей мышке… Хотя с мышью, на мой взгляд, вышел явный перебор…

– Сын, ты меня пугаешь…

– Спокойно, мама, я в здравом уме, рассудке и прочем… Так вот, о чём мы там недавно говорили? Ах да, женитьба Адония. Понимаете ли в чём дело… это совершенно безоговорочно категорически исключено!!!

– Но почему…

– Потому что если сия… вероломная собака возьмёт в жёны Ависагу, то впоследствии сможет вновь предъявить мне свои мерзкие претензии на царский престол.

– Я… не понимаю… сын… каким образом он сможет это сделать?

– Старые добрые иудейские законы будь они трижды неладны… – скривился Соломон. – Согласно старинному обычаю гаремом покойного царя может пользоваться только его законный наследник. Женившись на последней царской наложнице и являясь моим старшим братом, Адоний повторно бросит вызов, заявив, что я нахожусь на троне не по закону старшинства. Этот брак сильно укрепит его позиции среди колеблющейся дворцовой знати. Ведь я и в самом деле очень дальнее звено в цепочке престолонаследия.

– О, даже так… – и мать крепко задумалась.

– Как видите, мама, я не просто хотел стать зубным техником и знатоком юриспруденции, но и успел предпринять некоторые шаги на этом достаточно неблагодарном поприще, а именно: ознакомился с рядом древних иудейских законов в «Талмуде»…

– Но откуда… – недоуменно воскликнула Вирсавия, – откуда Адоний мог знать об этом обычае с его то, мягко говоря, скромными умственными способностями…

– Вот!!! – Соломон торжественно поднял вверх указательный палец. – Это всё происки Авиафара с Иоавом, которые уже давно у меня вот прямо здесь в печёнках сидят. Это они его надоумили, можете ни на секунду не сомневаться. Сам по себе Адоний довольно безобидное существо. Да, вредное, да, завистливое, да, злое, но, в принципе, не способное лишь одними своими силами совершить государственный переворот. Но те две подколодные змеи… Они не успокоятся, пока не ввергнут Иудею в хаос гражданской войны. Значит я первым должен положить конец всем этим безобразиям, ибо иначе они… и я это явственно предчувствую… будут длиться бесконечно…

– Но что же ты предлагаешь, сын?!! – дрожащим голосом спросила мать, нервно глядя на шестерых павлинов, умело нанизанных на длинное боевое копьё.

– Пустить мерзавцев в расход!!! – и Соломон кровожадно щёлкнул зубами в очередной раз сильно пугая мать, встревоженную таким необычным поведением как правило меланхоличного сына.

Вот что делает с людьми царская власть. Был милый добрый парень, мечтающий стать преуспевающим знатоком иудейских законов как… фьють… и нет его. Вместо послушного ласкового дитяти возникает жестокий тиран-самодур. Впрочем, так было всегда во все времена и века, что великолепно доказывает многострадальная человеческая история.

Сгустились грозовые тучи над хитрыми союзниками Адония. Чрезмерный ум оно, конечно же, очень хорошо, но с другой стороны жди скорой беды, ибо противостоит тебе отнюдь не желторотый юнец, а муж в силе умственной и физической.

Были посланы искусные убийцы в дом военачальника Иоава.

Иоав умер в постели вместе с двумя молодыми рабынями, проткнутый десятком острых кинжалов как истинный злодей.

Уничтожив знаменитого полководца, Соломон убирал сразу двух зайцев: устранил опасного советника Адония и заодно прикончил старого заклятого врага покойного отца.

Что там они с Давидом не поделили, Соломон не помнил, да и не имело это теперь особого значения, так как опасный человек был уже мёртв.

Авиафара так просто убить не удалось. Все-таки, как ни крути верховный жрец, не кто-нибудь! Поэтому врага элементарно сослали куда подальше, а именно: в маленький зачуханный городок под названием Анафоф, расположенный к северо-западу от столицы. А дабы ушлый умник не принялся снова мутить воду к нему приставили опытных соглядатаев – известных иудейских пыточных дел мастеров – Ицаха Сервелафа с Мойшей Вальцманом. Одно присутствие которых могло стать причиной продолжительного заикания у особо впечатлительных израильских граждан. Так что иудейская столица с внезапным отъездом прославленных экзекуторов вздохнула с большим облегчением…

Ну а что касается Адония…

Ну не мог взять грех братоубийства на душу Соломон. Как ни старался, как ни уговаривал себя наедине, ну хоть ножом его режь, нет и всё тут. Всё-таки брат, как-никак родная кровь. Сулило в будущем мягкотелость царя огромные проблемы. С другой стороны без проблем жилось бы скучно на белом свете и, особенно, знаменитым правителям Иудеи.

В городе Гаваоне располагался главный жертвенник Израиля. Именно туда царь Соломон и направился, когда блаженное безделье стало ну совсем уж невыносимым. Прихватив верную старую гвардию Давида молодой царь торжественно покинул Иерусалим.

По всем прикидкам до Гаваона царский кортеж должен был добраться где-то к зиме следующего года. Шаркающие сандалиями дедки не только здорово задерживали продвижение, но и поднимали такую пылищу, что чихали все, начиная от царя и заканчивая вьючными мулами.

Быстро осознав свою ошибку, Соломон приказал вернуться в город нескольким своим слугам, дабы те организовали с десяток быстрых колесниц вместе с умелыми возницами. Колесницы были доставлены в тот же день, благо уйти от Иерусалима удалось недалеко. Высокие песочного цвета стены легко просматривались среди не шибко густых пальм.

С прибытием быстрых экипажей дело пошло. Правда, некоторые старички заартачились, мол, негоже бравой пехоте разъезжать в боевых экипажах. Конечно на самом деле они боялись растрясти свои немощные кости, но Соломон посмотрел на телохранителей таким взглядом, что старые перечники быстро прекратив пререкается словно молодые козлики резво запрыгнули в колесницы.

Город Гаваон встретил царя с распростёртыми объятиями. Не желая терять ни минуты, Соломон направился прямёхонько к главному жертвеннику Израиля – огромному алтарю пропитанному кровью жертвенных животных. Расточительство, конечно, было безумным, но ничего не поделаешь таковы традиции гордых, слишком легкомысленно относившихся к жизни предков.

Хорошо зная с кем имеет дело, Соломон приказал сжечь пригнанный из Иерусалима жертвенный скот дотла. Уж больно лица у служителей местных храмов были плутоватые, да и комплекция, мягко говоря, далека от аскетической худобы.

Горько смотрел молодой царь на забиваемых жрецами быков, которыми можно было при желании накормить парочку Иерусалимов, но с другой стороны не кому-нибудь ведь жертвует, а самому, с позволения сказать, Яхве.

По традиции после свершения обряда сожжения смертный, принесший дары израильскому богу, должен был в полном одиночестве провести ночь в наполненном запахом жареной телятины храме. Слюнки так и текли, в животе сильно бурчало, но Соломон стойко терпел все неудобства, покорно сидя рядышком с тёплым жертвенным камнем.

Тут-то и произошло непредвиденное.

Прямо из алтаря с молодым царём заговорил странный голос объявивший себя…

– Да-да это я, ты правильно подумал… – приятно проговорил мягкий мужской баритон.

– Кто тут?!! – Соломон испуганно схватился за пояс, на котором висел в украшенных изумрудами ножнах длинный острый кинжал.

А мало ли там чего? Будучи царём и, в особенности иудейским, всегда нужно быть настороже. Ибо не все сторонники, включая самого Адония, истреблены на корню. Кое-кто остался и этот кое-кто вполне может прятаться за жертвенным алтарём с очень плохими намерениями.

На старых маразматиков телохранителей рассчитывать не приходилось. Те даже свои зубные протезы уберечь не могли, что уже говорить об «охраняемом» царе. Полоумных дедков следовало срочно кем-то заменить, но вот отец… Отец взял с него слово всегда держать старую гвардию рядышком наготове. Хотя произнося «всегда» Давид, конечно, слегка погорячился. Ну и в самом деле, сколько старые перечники собираются коптить многострадальное иудейское небо?

– Я, Яхве!!! – обиженно донеслось от алтаря.

– А я пророк Моисей! – нагло парировал Соломон, опасливо заглядывая за грубо вытесненный древний камень.

Но вопреки ожиданиям за камнем никого не оказалось.

– Все беды народа твоего, Соломон, от неверия! – укоризненно проговорил невидимый собеседник.

– Ну, допустим… – молодой царь с разочарованием спрятал нож. – Доволен ли ты, всемогущий, моим подарком?

– О да, очень доволен! – весело подтвердил голос. – Посему говори, Соломон, что бы ты хотел получить от меня, какие у тебя имеются желания? Ибо любые из них тут же исполню!

– Вот это уже совсем другой разговор, – улыбнулся Соломон поверив, наконец, что с ним ДЕЙСТВИТЕЛЬНО говорит сам Яхве.

Но дальше возникала серьёзная дилемма, а именно, что же пожелать. Ведь как ни крути, а всё у него есть. И царский трон как предел любых мирских желаний и живой острый ум и молодость. Соломон УЖЕ достиг всех мыслимых высот и тут прямо в лоб совершенно фантастическое предложение от Яхве.

Что же, в конце концов, пожелать?

Мир во всём мире?

Чушь, причём собачья.

Соломон очень живо представил себе эту ужасную картину: многочисленные страны, населённые слабоумными улыбающимися добродушными идиотами. Нет-нет мира он желать не будет, впрочем, как и войны. Хотя как следует подгадить жизнь многочисленным недругам, ой как хотелось.

– Ну, я жду… – напомнил о себе такой щедрый симпатичный бог.

Что ж приходилось и на этот раз хитрить, чтобы не выглядеть совсем уж неучтивым по отношению к высшей инстанции на всей земле.

– Яхве, я очень молод, даруй же мне разумное сердце, чтобы я мог стать справедливым судьей для народа моего!!!

Эх, как сказал, прямо сам залюбовался.

Богу определённо импонировала скромность молодого царя:

– Так как ты не просил себе ни долгой жизни, ни богатства, а просил мудрости, то я дам тебе столько мудрости, сколько не имел ни один человек на земле. Я дам тебе и то, о чём ты не просил вовсе – богатство и славу!

Вот так вот сразу с десяток зайцев одним выстрелом из лука.

Учитесь!

Когда Яхве душевно распрощался с Соломоном, царь не на шутку перепугался, ощупывая свою умную голову. Не стала ли та больше от притока и так переливающей за край мудрости?

Но, к счастью, с головой было всё в порядке. Голова казалось такой, как и прежде. Мыслей в ней водилось немного, и все они крутились вокруг такого блаженного каждодневного ничегонеделанья. Однако и от безделья рано или поздно устаёшь. Вот такая вот в жизни случается подлость. И пенять как всегда опять не на кого. Ну разве что на собственную лень…

«Как же это бог говорил со мной из алтаря? – по-прежнему находясь в храме, удивлялся Соломон, храбро борясь с докучливыми мыслями о ничегонеделании. – Ведь камень не может жить, ибо суть он мертвая материя. Да и температура там во время жертвоприношения была недавно такой, что…».

Впрочем, ведь с ним говорил сам Яхве! А что Яхве какая-то там температура?!!

Загнав себя в сей теологический тупик, Соломон будучи достаточно любознательным молодым человеком всё-таки решил изучить жертвенник подробней, благо никто ему не мешал. Камень был себе как камень, вот только непонятный тонкий хвостик тянулся к противоположной украшенной фресками стене. Хвостик оказался занятным и при ближайшем рассмотрении напоминал длинную искусно сплетённую верёвку.

Соломон ещё больше заинтересовался, решив выяснить, где именно заканчивается сия ритуальная принадлежность непонятного назначения. Принадлежность заканчивалась за небольшой шторой, исчезая в глухой стене. Между стеной и верёвкой имелась некая выпуклость, вырезанная из белой кости. Соломон наклонился и, потянув за веревку, легко выдернул выпуклость из пористого камня. Каково же было его удивление, когда он обнаружил в стене замурованную штуку, очень смахивающую на свиной пятачок с двумя симметричными дырочками.

– Гм… – задумчиво почесал макушку царь, рассматривая металлические рожки на костяном выдернутом из стены украшении.

Рожки идеально совпадали с отверстиями пятачка.

– Однако! – заинтригованно произнёс Соломон, возвращая непонятное на его законное место.

Алтарь за его спиной неожиданно загудел. Царь аж подпрыгнул на месте, когда вновь услышал такой знакомый приятный голос.

– Да-да это я, ты правильно подумал…

Позабыв всё на свете, Соломон бросился вон из храма, успев напоследок услышать:

– Я Яхве! Я Яхве! Я Яхве!..

После того памятного случая пошла среди народа иудейского молва, что молодой царь серьёзно общался в жертвенном храме с самим богом. И любознательные израильтяне всё спорили, что же такого выпросил у всемогущего Соломон и почему, ужаснувшись своей просьбе, бежал без оглядки через весь ночной Гаваон.