Тропинки, пути, встречи

МОСКВА 1918 г. «КАФЕ ПОЭТОВ» «ЖИВЫЕ АЛЬМАНАХИ»

В начале 1918 года какие — то ловкие предприниматели открыли в помещении не то гаража, не то сарая в Настасьинском переулке «Кафе поэ- тов»[206]. То были суровые дни разрухи, отсутствия продовольствия, эпоха мешочников, мелких спекулянтов. Зачиналась жестокая гражданская война на Дону, на Украине. Хлеб в Москве получали мы (служащие) 1/4 и 1/8 фунта, мерзлую картошку покупали у мешочников. На М. Дмитровке в здании б[ывшего] Коммерческого клуба безобразничали вооруженные молодцы, именовавшие себя анархистами, и артист Мамонт Дальский там верховодил (ранней весной два — три артиллерийских снаряда выкурили этих молодцов из их «замка»)[207].

Кайзеровская армия угрожала вторжением в Смоленск, Ленинград (Петроград). А иные московские обыватели, недовольные властью «большевиков», шушукали о приближении немецких касок к… Москве!

И вот в такое — то время вдруг родилось «Кафе поэтов». Стены были размалеваны некими «футуристическими» или, как называли их, «супрематистскими», разноцветными геометрическими фигурами, не помню, еще какими орнаментами, но отчетливо помню надписи у входа в «туалет»:

Авторство надписей приписывалось Маяковскому[208].

За вход в Кафе брали какую — то большую мзду (в «керенках»), а еще дороже стоил отвратительный жидкий чай и кофе (типа «кофэ — бурдэ!»).

Выступали на эстраде все, кому это захочется. Безобразных скандальных выступлений не помню. Публика преимущественно поэты, журналисты, студенты, дамы в туалетах и наглых и нарочито простых, и какие — то в военной форме, в кожаных куртках и при револьверах. Запах духов, спиртного (но происхождения — внешнего, ибо в «Кафе» спиртного в те дни, по крайней мере, когда я бывал там, не отпускали), запах тел и… плохо оборудованных уборных. Повторяю, что с эстрады читались самые разнообразные стихи. Я отчетливо помню — заставлял молчать и восхищаться стихами своими Маяковский, порою был он там чем — то вроде конферансье и не давал какому — нибудь незадачливому поэту подолгу утомлять слушателей скучными стихами (а поэтов развелось тогда немало).

Читал какие — то в меру скучные стихи поэт Пимен Карпов[209], разодетый, как картинка, голосом, конкурирующим с зычным побеждающим голосом Маяковского, скандировал свои и иных поэтов (Лафорга?) стихи поэт Вадим Шершеневич, высокий, статный, блистательный, нарядный. Читали стихи и поэтессы, лица которых видел я впервые в жизни. Одна из них, молоденькая брюнетка в ярко красном платье и в такого же цвета шарфе на густоволосой черной голове, пыталась порадовать нас чтением длиннейшего стихотворения Бальмонта[210]. Ее перестали слушать, а Маяковский галантно устроил ей незаметное отступление с эстрады. Долго ли просуществовало это Кафе — не знаю, так как перестал его посещать.

На Кузнецком мосту вскоре открылось размалеванное художником Георгием Якуловым Кафе художников «Питтореск»[211]. Якулов много раз на сборищах художников, писателей и поэтов в издательстве «Альциона» в 1913-14 гг. говорил о «разрешении живописных проблем на скоростях стекол»[212]. Его теории тогда, да и сейчас, представлялись мне малопонятными, но в кафе «Питтореск» стены были расписаны призмами, кругами, параллелепипедами всех цветов спектра, видать, это и было «построение на скоростях стекол».

В кафе «Питтореск» побывал я один раз. Было там всё «чудовищно» дорого, чай, печенье, было малолюдно, холодно и скучно.

В начале 1918 г. какие — то иные молодые и резвые предприниматели преимущественно из «помощников присяжных поверенных» (адвокатов) при участии «дельных» из числа поэтов и писателей (назову на память Вадима Шершеневича) придумали «Живые альманахи». В не утративших фешенебельности 2–3 московских кафе (пример — кафе «Трамблэ» на Петровке[213]) писатели и поэты читали публике кафе свои стихи, рассказы, выступали и артисты и певцы.

Публика самая разнообразная — студенты, юнцы и девушки без определенных занятий, артисты, артистки. Были и субъекты, занятые спекуляцией, куплей — продажей самых разнообразных вещей, и под звуки арфы, цитры или под стихи поэта о том, как удавили Павла I-ого (смутно помню такие стихи, а кто писал и читал, забыл![214]), продава- лись — покупались… дома, имения, коньяк, бриллианты, предлагались всякие грузы — вагон с фруктами, вагон муки, спекулировали кокаином, валютой («испытанные остряки» пустили в ход такие перлы: — «он выгодно продал вчера два вагона дирижерских палочек.»). «Живые альманахи» широко рекламировались розовыми, голубыми, зелеными афишами на заборах.

Но почти на одну треть публику кафе (чтения происходили вечерами) представляли писатели, поэты, актеры, музыканты, — участники «альманахов».

К сожалению (а, может быть, и не к сожалению!) забылось, кто же были эти участники?

Отчетливо помню голос Вадима Шершеневича (декламировал свои стихи и переводные), цитру музыканта Иодко[215], рассказ, читанный Ауслендером С. А. об аристократе — снобе, который день взятия Бастилии провел игриво, «как ни в чем не бывало»[216]. Читал там (стихи) и К. А. Большаков[217]. Какой — то рассказ свой читал и я.

«Живые альманахи» прожили довольно мотыльковую жизнь — просуществовали месяца два и как будто «прогорели».

Участники альманахов получали, разумеется, гонорары, но тут же проедали их — кофе, печенье, пирожки стоили уже немало! А на порцию сосисок гонорара, пожалуй, не хватало.