Трудно быть замполитом

Глава 13: Лекарство от жизни.

Идея воспользоваться морем казалась хорошей только до первой волны, едва не затопившей лодку. Быстро стало понятно, отчего сегодня ночью в море не нашлось ни одного рыбака. Пришлось вычерпывать воду горстями, пока остальные ошалело орудовали досками, пытаясь причалить обратно к берегу. И это еще повезло, что волны гнали к земле, а не уносили дальше в море, иначе бы это стало последней тупой идеей в моей жизни.

Раздолбав дно лодки об отмель, мы худо-бедно выползли на песок, насквозь мокрые и промерзшие.

Больше всех говнился Коллин, выливая воду с сапога:

— Я мыслил, пусть ты подлец, но умен и прозорлив. Теперь вижу, добродетели напрочь обошли тебя стороной

— Ну, за стены-то мы выбрались.

— Выбрались, да не там! Мы на восточном побережье, а не западном, нам надо к Хребту, а не от него. Чудо, если нам станется обойти город до рассвета, но даже с чудом, момент упущен. Без льготы времени пешему никогда не уйти от конного. Надо было не к докам, а к конюшне. Уж на своем «Строптивом» я бы…

— Окей, разрешаю вернуться и взять город штурмом. Коня тоже можешь приголубить. Але, парень, мы с гарнизона-то чисто на наглости выскочили, а ты на коне через ворота собрался. Скажи честно, тебя в детстве роняли?

— Еще слово и…

— Что, в жопу меня со злости поцелуешь? Я тебе жизнь спас, придурок, а ты только ноешь. Даже девчонки молчат, а ты все капризничаешь. Ты точно рыцарь?

Коллин скрипнул челюстью, сжал кулаки, но промолчал. Дурилка… Нет ничего проще, чем манипулировать «настоящими мужиками», особенно, в присутствии женщин.

Его мысль бежать сразу до Хребта казалась заманчивой, но была совершенно самоубийственной. С одной стороны, тысячная армия Дюфора, которая возвращается по дороге, а с другой, гвардейцы стюарда, которых пошлют в погоню к Янтарному заливу и горной тропе, связывающей залив и Хребет. Короче, молот и наковальня, никак не проскочишь.

Придется сперва чесать на восток и делать охреневший крюк. Опять. Походу, Серая сглазила, со своими «дураками» и «путями».

— Ох… — застонала Серина. — Вновь сапоги стаптывать… Напомните, а отчего я за вами хожу? Вы мне платите или может, ваша компания мне приятна?

— Тебе деваться некуда.

— Ах, да, верно… Моя жизнь была бы куда скучнее, если бы ты прилюдно не оплевал рыцаря и не обозвал графа куском фекалий в присутствии самой Аллерии.

— Что-что он сделал? — Коллин аж поперхнулся.

Я отмахнулся и начал помогать Пегги доставать с лодки промокшие одеяла.

Может это попытка оправдаться, но мне кажется, мои выкрутасы тут не при делах. Плевки и оскорбления, конечно, дело серьезное, в этом мире и за меньшее убивают, но в этом ли дело?

Если Хьюго такой бешенный и скорый на расправу, то какого черта он тратил свои последние вздохи, пытаясь предупредить стюарда, что я залез в телегу? Ведь мог же сначала добить Коллина или еще чего. Но нет, тыкал пальцами, хрипел до последнего. Я не взял ни слитка, с чего такая паника? Похоже, с того, что я их увидел.

Это кажется бредом, но если сделать пару предположений… Как на это смотрит Дюфор? Пришли какие-то бомжи с леса, их послали в расход чисто для подстраховки, но они не просто вернулись, они принесли вести о Больжедоре, со смертью которого про штурм пришлось забыть. Наговорили всякого разного, а потом не просто скрылись от возмездия, а поперлись прямиком в твои владения.

Либо они очень тупые и напрашиваются на смерть, либо наоборот, дохрена хитрые и уже пристраиваются к твоей жопе.

Не знаю как Дюфор нас выследил, скорее всего, так же как и Коллин, по кострищу в расщелине и следам. Точно так же я не знаю, что такого в этих слитках, как и где Хьюго их достал и почему они со стюардом так за них переживали. Причем тут торговля заключенными, Клебер и бог знает что еще — тоже понятия не имею.

Но одно можно сказать точно, Дюфор не хочет, чтобы кто-то лез в его делишки.

Хрен разберешь, чего он там мутит, и честно говоря, узнавать я не спешу.

Меньше знаешь, дольше живешь.

К восходу солнца берег окончательно растворился за горизонтом, и впереди открывались пахотные поля. Судя по множеству камней и сорняков, принадлежали они лорду, а не какой-нибудь деревне. Казенное поле, которое крестьянам приходится обрабатывать в нагрузку, дабы и дальше пользоваться «казенными» лесами, реками и воздухом.

Вид пашен не особо радовал, ибо пусть крестьяне нас и пальцем не тронут, но с готовностью укажут в нужную сторону, едва к ним прискачет гвардеец, расспрашивая о подозрительных чужаках. Однако останавливать колонну и делать крюк я не стал. Сейчас не жатва, не посевная, деревенских на полях быть не должно, ибо что им тут делать, смотреть как пшеница растет?

Едва не валясь с ног от усталости и боли в заново зашитой роже, я вполуха слушал болтовню Пегги и Коллина.

— Да прекратиж ты извиняться! Синяков мне наставил, эка страсть… Папаша куда крепче колотил, а это так, между ног ладошкой.

— В таком разе дозвольте поблагодарить за вызволение. Вы наихрабрейшая леди, из всех мною встреченных и я обязательно найду способ вам отплатить.

Во каблук…

— Та какой там… — смутилась «блондинка», с чьих волос уже облезала дешевая краска из-за купания в морской воде. — То не я, то Тамболит выдумал. Я же так, лишь тумаков получала, да мычала что корова, когда он меня страже сдал.

— Как это низко, подставлять даму под телесные оскорбления заради своей выгоды…

— Твояж выгода, тебя вызволяли.

Рыцарь быстро сменил тему, начиная в сотый раз сокрушаться о потере меча, коня, и о бастарде, чья смерть принесла столько проблем. Очевидно, Хьюго он за человека не считал, ибо раз тот был рожден вне брака, то значит в похоти и лжи. Стало быть он и сам являлся сосредоточением похоти и лжи, а принявший его в семью Дюфор навеки опозорил свой род.

Походу, я не за того рыцаря болел. Хьюго, конечно, нельзя было назвать приятным парнем, но у него хотя бы оправдание — с детства утирал плевки и издевки от таких, как Коллин.

Едва мы обошли первое поле, как мне резко поплохело. Головокружение усилилось, вынуждая ухватиться за деревце, дабы не упасть.

— Привал? Сызнова? — Коллин раздраженно фыркнул. — Да сколько можно?! Соберись, мужчина ты или слизняк?

Я хотел послать его в пешее эротическое, но осекся, чуя рвотный позыв. Не успел отплеваться и выслушать «ты как?» от Пегги, как ко мне подскочила Серина, сходу прикладывая ладонь ко лбу:

— Горячий… На лихорадку схоже. А ну, не дергайся…

Она внезапно прильнула и провела языком прямиком по болящей ране.

— Ты че творишь?!

— М-м-м… — она чмокала, пробуя на вкус. — Тьфу! Так и знала, сладким дает… Наверняка, грязными руками трогал, недоумок! Дозволь обрадовать, у тебя лихорадка! Заражение началось.

Трогать я ничего не трогал, но с раскрытой раной валяться на соломенном полу барака, а потом с ней же соваться в морскую воду — такая себе идея. Конечно же инфекцию занес, как могло быть иначе. С моим-то везением…

— И че делать?

— Перестать быть болваном! Я еще в тот раз весь винный уксус на тебя извела, а новый… Проклятье, так и не купила! Все из-за тебя и твоей затеи вызволить этого дуболома!

Она вскочила и принялась нарезать круги по полянке, тихо матерясь в полголоса. Кляла меня или свою забывчивость — я так и не понял. Скорее, и то и другое.

Коллин скривился:

— Леди не пристало так выражаться.

— А рыцарю быть ворчливой бабкой! Этот доходяга почти покойник, а все из-за тебя! С кем теперь мне… А-а-а, кретины недоношенные! Надоели…

Едва не сболтнув лишнего, она наконец взяла себя в руки:

— Все, довольно. Я веду его обратно город, а вы уходите, вас это…

— Блин, Серая, ты совсем поехала?! Никаких городов, нас там на первом же суку вздернут! Просто сделай что-нибудь, вот и все.

Удивительно с какой легкостью я полагаюсь на человека, который еще месяц назад собирался срезать мою кожу и пришить ее кому-то другому.

— Замполит, я аптекарь, а никакая не волшебница. Я не могу излечить заражение добрым словом и солнечным светом. Нам нужны лекарства. Настоящие, не «змеиное масло».

Раз она впервые не переврала мое «имя», дело действительно дрянь.

— Я схожу. — влезла Пегги. — Скажи, что нужно достать и я…

— Отставить! Никто никуда не идет!

Уже не имея сил спорить, я посмотрел на Коллина. Рыцарь безразлично кивнул:

— Гнилоуст здраво мыслит, безопаснее целовать волка в зад, нежели подходить к воротам.

Серина мрачно покачала головой:

— Вы не понимаете, еще до заката начнется гнилокровие. Дальше конец, неизлечимо. В каком-то смысле, он сгниет заживо, в бреду и мокрых портках.

— Спасибо за надежду, доктор.

Серина долго жевала губу, не вмешиваясь спор Коллина и Пегги на тему стоит ли рисковать и идти в город. Наконец, она скинула с плеча еще мокрый плащ и сняла с пояса кошель с инструментами.

— Довольно слов! Дуболом, собирай дрова для костра, а ты, простушка, разыщи воду.

— А я?

— А ты ложись на спину и дай себя связать.

— Мне нравится как это звучит… Давай, плюнь мне в лицо и назови вещью!

Башка не соображала и я совсем не следил за словами, периодически переключаясь на родной язык. К счастью, Серина не придавала этому значения, списывая на разгорающуюся лихорадку.

Вскоре рядом задымил костерок, а в медной кастрюльке закипела вода. Глядя как Серина выливает в кипяток последние капли вина из фляги, Коллин вздрогнул:

— Я слышал о там. Еще в древние времена лекари прижигали раны кипящим вином.

— Че?! Не-не, не надо прижигать, я и так горячая штучка…

— Лежи, смирно! А вы держите его покрепче, а говорите поменьше. Кипятком прижигать, что за ерунда? Единственная болезнь, от которой излечивает кипящее вино, зовется «жизнь». Сердце такой боли не выдержит, разорвется.

Аптекарь закинула в кастрюльку хирургические инструменты и тряпку, а сама уселась задом на мою грудь, начиная срезать швы ножницами:

— Прижечь, как же. Было бы так просто… Не-е-ет, тут тонкими слоями снимать «сладкую» плоть, пока вкус не станет соленым. Ничего особенного, не считая факта, что у меня один только болиголов остался, а я его для готовки ядов исполь… То есть… Кхм, много его нельзя. Придется без одурманивания…

Закончив со швами, она сунула мне деревянную ложку.

— Чтобы язык не откусить… Крепись, мой уродливый приятель, крепись и старайся не обмочиться, не хочу платье стирать.

— Доктор, а сраться можно?

Пока удаляли отмершие ткани, мне казалось, я смогу выдержать. Но когда серебряный скальпель начал углубляться… Даже не знаю, кричал ли я взаправду или вопли слышались только в моей голове. Наверное в голове, ибо зубы были слишком заняты, вгрызаясь в ложку.

Вот тебе и местная медицина, мать ее… Ладно Серина хоть реально обученная, а не какой-нибудь деревенский травник, который каждую хворь лечит экстремальной уринотерапией.

Блин, о чем я только думал вскрывая рану? Она ведь не дверь, захотел открыл, захотел, закрыл. Дурак, ну дурак, ведь…

Коллин и Пегги сменяли друг друга, выбиваясь из сил в попытках удержать меня на месте. С каждым новым слоем слабело сознание. На границе разума начал слышаться певучий голос, раз за разом повторяющий о леди и уплаченных долгах. Румянец на щеках, счастливый блеск зеленых глаз, арбалетный болт и жарких губ застывший лед. Под омерзительный гогот сотен глоток, кровь каплями текла с наконечника, градом тарабаня по простреленной ноге, стянутой розовым медицинским жгутом.

Из тьмы выплыли равнины и холмы, между которыми растянулась грунтовая дорога. Позади пылили грузовики, впереди лязгал танк. Сидя на броне транспортера и жмурясь от солнца, я взглядом провожал заржавевший остов машины, брошенной на обочине.

— Фугас. — зевнул наводчик, болтая ногами в люке башни. — С задержкой ставили, под кузовом рванул. Миноискатель такую залупу не берет, только собака могет.

— Долго еще ехать?

— К ужину успеем, если без сюрпризов пойдет.

— Твою-то мать…

Скука, какая же скука… Если бы я знал, что на войне так скучно, черта лысого сюда записался! Плетемся как улитки, медленнее пешехода. Впереди идут саперы с миноискателями, за ними кинологи, потом танк с тралом и мы вслед за ним. Все это двигается та-а-ак медленно… Еще и останавливаемся каждые полчаса из-за этих идиотов с разведвзвода, которые топают в полукилометре впереди, выискивая засады. Вечно им что-то мерещится…

— О, кажись нашли! — голос наводчика вторил собачьему лаю. — Уже обед, а это только первая за сегодня. Походу, у лохмачей вообще нихера не осталось, экономят.

На смену гудящим двигателям пришел скрип тормозов — колона замерла на холостом ходу, ожидая, пока проведут разминирование или подрыв. С грузовиков посыпали срочники и, лениво изображая оцепление, принялись обоссывать каждый камень, пользуясь остановкой.

— Так тебя на какую должность ставят?

Достал этот наводчик!

— Не «тебя», а «вас». А вначале, «товарищ лейтенант, разрешите уточнить».

— О-о-о, какой важный… Расслабь булки, не на плацу.

Я злобно зыркнул и уже собрался поставить контрактника на место, когда заслышал далекий хлопок, будто шампанское открыли. На холме примерно в километре от нас показался дым, над которым зажглась тусклая желтая точка.

— Ох м-мать… — наводчик спрыгнул в башню, оставляя меня наблюдать как точка стремительно приближается.

Послышались команды начальника конвоя, но они тут же утонули в шипении управляемой ракеты. ПТУР стрелой влетел в борт головного танка, раздался грохот, взмыло облако пыли. Не было ни взрыва, ни пожара, машина стояла, будто ничего не случилось. И только из открытых люков валил едва заметный дымок, как живое надгробие для мертвого экипажа.

Броня подо мной ожила. Ревя двигателем и скрипя башней, «коробка» разворачивалась в сторону холма. Еще не до конца очухавшись, я соскользнул и шлепнулся на пыльную дорогу, судорожно снимая с плеча автомат и соображая, что же делать.

Под маты своих командиров, пополнение из срочников металось у машин, залегая кто в кювет, кто у камней. Затараторили автоматы, но на километровой дистанции ими можно только застрелиться, хоть усрись, не добьют. Опытный начальник конвоя орал прекратить огонь, но было уже поздно. В панике новобранцы лупили длинными, не понимая, что лишь выдают свои позиции.

Один из валунов, за которыми прятался солдат, взорвался облаком пыли, хороня в своем облаке силуэт бойца — с холма ответили крупнокалиберным пулеметом. По грузовикам застучал огненный град, высекая искры, выламывая двери и доставая тех, кто укрывался за колесами.

На холме вновь показалось облако пыли и огненная точка. Башня транспортера зашипела, выстрелили дымовые шашки, на дорогу стремительно опускалось молочное облако. С ревом ракета прошла над моей головой и вмазалась в каток уже погибшего танка. То ли хотели добить наверняка, то не смогли скорректировать из-за дыма.

Не желая быть раздавленным взбесившимся транспортером, я отползал ближе к мертвому танку, ища укрытие. На полпути руки дрогнули, а в груди что-то оборвалось. Спустя мгновения, в помутненный разум начал пробиваться грохот автоматической пушки транспортера.

Наводчик охренел в край, отправляя сквозь дым снаряд за снарядом, уничтожая мои барабанные перепонки и пополняя больничную карту контузией. То ли у него там тепловизор стоит, то ли просто наугад долбит, но его-то мать…

Дальше все как в тумане, момент, где я почуял во рту вкус железа, сменился картиной сочащейся кровью пикселя и моих дрожащих рук, накладывающих жгут на ногу обколотого обезболивающим срочника. Впереди колонны ревел транспортер, пытаясь стащить с дороги подбитый танк, но даже с помощью двух грузовиков мертвые гусеницы едва скрипели. Неподалеку, на подстеленный плащ-палатках, лежал погибший экипаж.

Бой кончился так же стремительно, как начался.

— Была бы зима, могли бы снега ему навалить, чтоб кровоток замедлить, а так… Отнимут ногу, к гадалке не ходи

Под нос сунулась зажженная сигарета. Я хотел сказать, что не курю, но вместо этого почему-то жадно затянулся. Надо мной высилась покрытая шрамами рожа командира разведчиков. Заслышав засаду, их дозор кинулся назад и сходу атаковал холм напрямик через поле. Не ожидая такой наглости и тупости, партизаны бросили позицию и свалили в закат.

— Так че, это ты тот пиджак, которого нам в роту обещали?

Я на автомате кивнул.

— Свезло, вовремя приехал. Еще вчера у них ничего тяжелее гранатомета не водилось. Погоди, через пару месяцев им и атомную бомбу пришлют… Короче, привыкай, дальше будет хуже. Ну, где там этот гребанный микрофонщик?! Ты мне сегодня связь дашь или мне по мобильнику звонить? Я те дам, «батарейка села»!

Офицер ушел к своему подразделению, оставляя меня над бессознательным телом и вместе со стайкой притихших срочников. Слова разведчика привели их в еще большее уныние. Я буквально кожей чуял, как в голову каждого закрадывалась мысль, что домой они уже не вернутся. Так и до дезертирства недалеко…

Вот же дебил изуродованный! Вообще за базаром не следит, только стрелять и умеет.

Я выплюнул сигарету и поднялся, стараясь выдавить из себя улыбку:

— Ну что, бойцы, дали вы лохмачам просраться, а? Они теперь еще год со своих нор не вылезут. Войну они уже просрали, а это они так, от отчаяния бесятся, на убой последнее мясо шлют. Как там про зверей в углу говорят? Вот это оно и есть.

Полная херня. Беспросветное вранье и гонево. Но оно работает. И даже не потому, что я какой-то невероятно талантливый балабол, а потому они сами того хотят. Чтобы придать смысл тому дерьму, которого только что хлебнули.

Точно так же, как я суюсь в каждый кипиш, будто пытаясь доказать Коллет, что она не зря погибла, принимая на себя мой арбалетный болт.

Погоди, а кто такая Коллет?

Я резко сел, уставляясь тупым взглядом в плетеную стену незнакомого сарая, сквозь щели которого пробивались последние лучи заходящего солнца.

Несмотря на общую слабость, лицо почти не болело. Касаясь свежего шва, я ощутил какую-то жирную мазь, усеявшую добрую половину моей рожи.

— С возвращением в мир живых. — голос Коллина заставил вздрогнуть.

Рыцарь развалился на мешках с зерном, со скуки пересыпая ячмень между пальцами. В сарае мы были одни.

— Г-г-где, м-м-м…

Голос подвел меня, во рту было сухо, как в бочке с солью. В ответ на хрип Коллин сорвался с места и поспешно протянул глиняный кувшин с водой.

С чего это он вдруг такой добрый?

Оборачиваясь, будто убеждаясь, что мы в сарае одни и никто не подслушает, блондин смущенно почесал затылок:

— За всеми невзгодами и злоключениями, мне так и не выдалась возможность выразить благодарность. И, полагаю, я должен принести извинения за свои подозрения. Я зря почитал тебя за нанятого «рыбой» убийцу. Похоже, Дюфор для тебя еще больший враг, нежели честность и благородство. Но не мысли лишнего! Я не позабыл, по чьему умыслу оказался в заключении и кто повинен в утере моего меча!

Охтыж елки…

— Слышь, цундерка средневековая, не для тебя в детдоме ягодку растили, завязывай краснеть! Не, серьезно, не дай бог Пегги увидит, подумает чего… Она у нас та еще «яойщица».

Тьфу, черт, опять за языком не слежу.

— Короче ладно, проехали. Вернемся к главному: где мы?!

— В мерзкой деревушке, лигах пяти от городских стен.

Лига, лига… А, вспомнил, полторы тысячи парных шагов. Выходит, где-то в районе пятнадцати или двадцати километров, смотря какая именно лига.

Чертовы местные, как же я скучаю по метрической системе…

Причина, по которой мое бессознательное тельце здесь очутилось, как ожидалось, была донельзя идиотской.

Деревенские детишки собирали ягоды и грибы, когда наткнулись на нас. Поглядев, как одна психопатка скальпелем режет рожу несчастному мне, пока двое других поочередно удерживают меня на земле, дети разумно сдристнули домой и сообщили взрослым. Деревенские бабы, среди которых отчего-то почти не было мужиков, проявили гражданскую ответственность и толпой завалились на пашню.

В объяснения, что здесь происходит медицинская операция, а не изощренное убийство или колдовской ритуал, бабье с тяпками и вилами не поверило. Но и сборная солянка из аптекаря, спортсменки и высокого дуболома мало походила на разбойничью шайку, а потому обошлось без мордобоя. Так и не определившись, крестьяне настойчиво пригласили продолжить операцию поближе к их «колхозу», чтобы под присмотром.

— Сделаю вид, что понял. Другой вопрос, где остальные?

— В жилище старосты. Уж прости, но звать тот бревенчатый позор «домом» у меня язык не поворачивается. Предрекая вопрос, одна из дочерей старика готовится к деторождению. Как честная женщина, леди Серина предложила свою помощь.

— Как честная женщина, значит за деньги?

Рыцарь скривился, явно не разделяя мое дурацкое чувство юмора. Но поставить меня на место не успел, с улицы послышался цокот подков. Сквозь щели меж прутьев виднелась пара всадников в серых плащах. Оглядев двор, в котором располагался наш сарай, они обменялись парой фраз и спешились, после чего направились к дому.

— Вашу же мать, говорил, не надо в деревню…

— Не ври, ты говорил про город. Да брось дрожать, их всего двое. Дозорные, деревеньки с расспросами объезжают. Не страшись, я лично предупредил старика и даже попросил об укрытии. Сира он не выдаст.

— Боже, какой же ты дебил, сдаст он нас, как алкоголик стеклотару! С хрена ли ему…

— Пусть ты и ранен, но не забывай, с кем говоришь! Ай, пусть, коли уж так трясешься, то знай, помимо доброго слова, я в полной мере предупредил старика, что сотворю с ним и его дочерьми, ежели он посмеет меня предать.

— … Как это по рыцарски. Теперь он нас не за награду сдаст, а из страха за свою жизнь.

Коллин скривился, но промолчал.

Я уже прикидывал, как бы лучше выскользнуть с сарая, когда во дворе вновь мелькнули плащи. Грызя невесть откуда взявшиеся яблоки и запивая их кувшином свежего молока, они с праздным видом скрылись со двора. Через пару минут снова послышался цокот копыт.

— Как изволишь наблюдать, староста сдержал слово и не выдал нас. Я жду извинений. Эй, чего побледнел? Лихорадка?

На его лице виделось искреннее беспокойство. Но беспокоится надо было не за меня, а за глубину той жопы, в которой мы оказались.

— Я никогда и ни за что не поверю, что деревенский староста отказался от награды за поимку просто по доброте душевной. Точно так же, как не поверю, что никто из его завистников-соседей не выдал старика, отомстив за какую-нибудь давнюю обиду.

— Подожди, ты намекаешь, что у старосты есть причина?

— Ага и очень-очень хреновая. Раз мы нужны ему настолько, что он так сильно рискуюет.

Коллин слушал меня с чем-то, похожим на скрываемое восхищение. Так же, как иногда на меня смотрели девчонки. Похоже, элементарная логика казалась им чем-то невероятным.

Господи, я надеюсь, это не какая-нибудь деревня каннибалов из фильма ужасов. Такое клише мое чувство вкуса не переживет.