Трудно быть замполитом

Глава 2: Мгновенная карма.

Во дворе давно брошенной крепости наступило время обеда. Поросшие мхом обломки каменной башни служили столами и лавками для усталых пленников, сменивших молотки на миски.

— До последней ложки жрать!!! — грозил безухий, проходя мимо нашего «столика». — Хоть крошка в чане уцелеет, каждому ноздри вырву!

Мои соседи с удвоенной силой застучали ложками, хлебая мерзкое варево из пшена и квашеной сельди.

— Людоеды они, вот кто… — заговорил молодой, едва безухий прошел мимо. — Как индюшку на убой откармливают.

Остальные скривились:

— Зараз видать, городской. Гдеж то видано, чтоб с убойной скотины семь потов сгоняли? От трудов мясо жестит, зубы поломаешь.

— Во-во! Бандиты они, каких тысячи, а никакие не людожоры! А мы им надобны, чтоб крепость починять! Вот выстроим и отпустят!

Молодой только фыркнул и стрельнул глазами в останки башни, под которой сидела одинокая женская фигура:

— Тогда она на кой-сдалась? Работать не работает, стирать не стирает, ноги и те не раздвигает. Десерт она! — заметив непонимание, он добавил. — Ну, лакомство. Как соня в меду или ребро баранье…

Мужики захлопали ртами, подбирая оправдания:

— Та онаж страхолюдна, чего там насильничать?! Впотьмах с мужиком спутаешь!

— Во-во! Шишка, поди, больше твоей! И с благородных, сразу видать! Выкупа ради держат!

Троица продолжала спорить вполголоса, изредка поглядывая на меня, ожидая, чью сторону примет «свежачок», но, как и вчера, болтовня интересовала меня еще меньше той гадости, что давали на обед изо дня в день. Со смерти Коллет прошло два дня. Два дня я гну спину и сношу плевки бандитов вместе с остальными пленниками. Два дня, как я стал послушной скотиной, которая боится даже думать о побеге.

Дело не в моих страхах или слабости, а в Коллет, которую не оставили в покое даже после смерти. В момент, когда они начали друг за другом «пользовать» остывающую плоть, побег стал невозможным.

Ни для меня, ни для бандитов.

Ковыряясь ложкой в вонючем вареве и отгоняя от себя воспоминания о позеленевшем лице и обагренных кровью бедрах, я вернулся к настоящему. К той жопе, в которой оказался на этот раз.

Не считая женщины возле стены, лагерь бандитов вмещал восемь пленников, ровно по одному на каждого пленителя. Выкупы бандитов не волнуют, иначе Коллет была бы жива. Крепость им тоже неинтересна, ибо здесь нет ни одного каменщика. Только караванщики с крестьянами, которых угнали на дороге и уже с пару недель заставляют катать камни и колотить строительные леса.

Долгая служба в армии научила отличать работу от ее имитации. Вся эта починка крепости не более чем кантик на сугробе или покраска травы. С чем бы не пленники не трахались, лишь бы затрахались и не задавали правильных вопросов.

А вопрос простой: Зачем? Зачем бандитам все это, зачем им работяги? «На мясо», как заявляет этот парнишка? Сомнительно. По словам мужиков, за полмесяца «отпустили» ровно одного. Тому кипятком с чана досталось, когда клей с сосны вываривали. Кожу обожгло и его по ранению «освободили», снарядив в дорогу и позволив попрощаться с остальными.

Понятное дело, просто прирезали по тихому, но все же… Маловато «мяса», за полмесяца-то.

Перестав таращиться на остывшую миску, я поднял взгляд на стену. Рябой нес караул, баюкая на коленях новенький арбалет. На меня смотрит? Кажется, да.

Ладно, гадать можно сколько угодно, но разведка боем куда быстрее. Чего мне терять-то…

Когда надзиратель опять оказался у нашего валуна, я впервые за два дня взялся за еду, но вовсе не из-за голода.

— Ах тыж… — хватаясь за глаз, безухий только сильнее размазал комок из гнилой рыбы и пшена.

Мужики мигом побелели, даже соседние «столики» перестали чавкать, с ужасом глядя, как я снова заряжаю ложку и стреляю едой в «самого страшного надзирателя». Годы практики в детдоме не прошли даром, и новый комок угодил аккурат в сыпящий проклятиями рот, заставляя безухого рассвирепеть еще больше.

Провокация сработала, «пахан» ринулся ко мне, сходу хватая и макая лицом в миску:

— Смелый да, смелый?!

Отвратительное варево забиралось в ноздри и насиловало вкусовые рецепторы, однако я не сопротивлялся. Только сучил руками да жалобно хрипел, демонстрируя как же мне больно. Как вот-вот захлебнусь, как…

В камень ударило нечто железное и с истеричным звоном отскочило, погружая двор в могильную тишину. Безухий отпустил мои волосы, позволяя выплюнуть шмат потрохов.

— Ты чего затеял, высерок?! В кого метишь?!

— Своего мордуй, а моего не тронь! — орал со стены рябой, заряжая арбалет. — Самого видного себе прибрал, еще и чужих поганишь?!

— Закрой пасть!!!

Поставленный голос «пахана» выдавал его гвардейское прошлое. Эхом катясь по двору, команда заставляла пленных утыкаться в миски, караул у башни вытягиваться по струнке, а рябого стрелка обиженно дуть щеки. Бормоча под нос проклятия, он отвернулся, понуро укладывая арбалет на колени, будто ребенок любимую игрушку.

— А вы… В дерьме утоплю, коли одна мразь рожу с миски поднимет! Жрать, шлюшье семя, жрать и за работу!!!

Командир окинул взглядом двор и уже почти убедил себя, что никто ничего не понял, но наткнулся на меня. Мимолетная игра в гляделки и я почти слышу, как в его голове скрежещет перо, подписывая приговор излишне башковитому лейтенанту. Он понял, что это была провокация, понял, что я догадался, зачем они нас держат.

Чтож, разведка проведена успешно, осталась самая малость, постараться не сдохнуть.

Остаток дня безухий не отходил от меня. Со стороны могло показаться, будто он мстил, гоняя дерзкого пленника по самым грязным поручениям, но все обстояло куда веселее. Строительные леса проваливались, тягловый вол норовил лягнуть, а подход к колодцу превратился в ледовый каток, из-за лампового жира, политого на щебень.

Я даже почти удивлен, что из-за угла не вырулил Камаз, а на голову не упал кирпич. «Пункт назначения», блин! Даже на войнушке, в том, «нормальном» мире, было как-то безопаснее.

Серия несчастных случаев прервалась, только когда я сумел привлечь внимание рябого. В сотый раз услышав грохот и мои вопли, идиот таки сложил два плюс два и сообразил, что командир пытается избавиться от «его» пленника. Ублюдок был невероятно туп, а потому списал все на элементарную месть за унижение во время обеда.

Благодаря «крыше» арбалетчика, я сумел дотянуть до заката.

На ночь пленников спускали в подвал башни, что когда-то служил кладовой для гарнизона крепости. Я брел к лестнице вслед за остальными задолбанными за день мужиками, когда сильная рука рванула мое плечо.

— Здесь твое место! Чтоб под присмотром! — рябой вытащил меня из очереди, и поволок, будто мешок картошки, в сторону огороженного закутка.

По понятным и довольно мерзким причинам, единственную в лагере женщину содержали отдельно как от мужиков, так и от бандитов, сколотив для нее деревянную клеть в углу первого этажа, рядом с печью караула. Запихнув меня к девице, арбалетчик взялся за деревянный молоток и несколько раз ударил по чопику, запирая дверцу клетки. Замков и цепей в брошенной крепости не водилось, бандиты крутились как могли.

Загнав пленников в подвал и подняв лестницу, уголовники рассосались кто куда. Кто отдыхать верхние этажи, кто в дозор на останки стены. У импровизированной камеры остался один рябой, да и тот ближе к полуночи заклевал носом.

— Я знаю, что ты задумал.

Зеленые глаза брюнетки враждебно блестели из-под давно не стриженной челки. Я затряс головой, стараясь сбросить наваждение — на какой-то миг эта девица показалась очень похожей на Коллет.

— Ты задумал побег.

Мда, настолько мимо, насколько возможно.

— Охренеть наблюдательность… К твоему сведенью, из такой помойной ямы каждый захочет сбежать. Даже охранники. Ты вон, вообще уже полмесяца подкоп роешь.

Она аж поперхнулась:

— Как… Ты… Что?!

Смотрела, будто я кролика из шляпы достал. Так, как при первой встрече смотрела Коллет… А, черт! Соберись лейтенант, давай, нечего сопли пускать!

Совладав с дрожью в груди, я нехотя пояснил:

— Работать не работаешь, стирать не стираешь, ноги и те не… Тьфу! То есть, не работаешь, а мозоли на руках свежие. Еще и во дворе выбираешь одно и то же место. Два плюс два… Короче, только идиот не поймет, что ты камни из стены вынимаешь.

Задумавшись, девица поджала колени к груди, невольно демонстрируя из-под порванной рубахи развитые бицепсы. Нет, только крестьянин, проведший всю жизнь в поле, мог принять ее за благородную. Не те манеры, взгляд, черты…

— Чтож, раз ты знаешь, а меня не выдаешь, то дозволь вернуть должок. Слушай же: этому отребью плевать на крепость. Они хотят продать нас за море, как рабов.

— Такая меткая, что даже мимо унитаза промахиваешься... То есть... Отсюда до моря три дня чесать. Одно дело прятать заложников в руинах, а другое, тащить по полям и весям, прячась от взглядов любопытных крестьян, что так и норовят доложить о увиденном местной гвардии или страже. Короче, давай без тупых догадок, я не в настроении.

Накачанная деваха долго буравила взглядом, словно раздумывая, обидеться или проглотить дерзкий тон.

Рассказать или промолчать? Если сказать, то может панику поднять. С другой стороны, за два дня что я здесь торчу, девчонка держалась хорошо. Мужики болтали, будто даже от рябого отбиться смогла, когда тот ее приголубить пытался. Или, во всяком случае, сумела поднять шум, на который прибежал командир и остановил непотребство.

К тому же, уж больно глаза у нее похожи… Ладно, хрен с ним, расскажу, чего уж таиться.

— Им нужны наши тела, а вся эта стройка организована только чтобы занять руки и отвести глаза от факта, что все пленники сплошь молоды и здоровы, а все бандиты изувечены и изуродованы. Нашли себе какого-нибудь ряженного колдуна или сумасшедшего аптекаря, который пообещал уродства «излечить», но уши и носы на деревьях не растут, вот мы и понадобились. Как доноры. Ну, запчасти. Тьфу, то есть… Вот обломки ворот для починки башни разобрали, да? Вот нас так же разберут.

Чертов языковой барьер…

— Только сначала дерьмом откормят, ибо раз маринованная сельдь долго хранится, то и откормленный ею материал столько же прослужит. Магическое мышление, стандартное для идиотов. Потому они за селедкой в порт и ездили, козлы…

Для любого образованного человека это все полный бред, но эти бандиты кто угодно, только не образованные.

Именно на это и указала выходка кашей и публичное унижение безухого. Любой уважающий себя уголовник забил бы меня как сутулую псину, но этот лишь рожей в кашу макнул, да и то вмешался рябой. А почему он вмешался? Явно не из доброты душевной, а оттого, что уже считает мою рожу своей.

Видать, сильно его задело то, как смотрела на меня Коллет. Хочет, чтобы и на его уродливую физиономию так же смотрели. Тупой ублюдок…

От моих бредовых откровений у девчонки отвисла челюсть. Я думал, начнет ржать, но нет сразу поверила.

Точно дура.

— Ты… Ты… Как?! Да как?! Как ты все это вызнал?! За два дня?!

— Заткнулись нахрен!!!

Грозный рык рябого неумело подражал командирскому тону безухого. Он нисколько не походил на колыбельную, но лечь баиньки все же пришлось. Нужны мы бандитам или нет, но конкретно этот дурак может и пальнуть, если сильно разозлить. Во всяком случае, я на это рассчитываю. Вся моя задумка зависит от этого идиота.

Когда арбалет снова оказался у печи, а усеянное рытвинами лицо уставилось на танцующее пламя, девица едва слышно повторила:

— Я знаю, что ты задумал.

Судя по неодобрению в голосе, не врала. В этот раз действительно знала.

***

Во дворе крепости визжали пилы и стучали молотки. Третий день мало отличался от второго — мужики пахали, бандиты шланговали, безухий лютовал, а рябой все так же торчал на стене, наглаживая арбалет.

— Пошто мух ловишь?! Столб ровнее держи!

— Во-во! Ишь зевать удумал…

Мотнув головой и отогнав сонливость, я вновь начал помогать суетящимся мужикам, вбивающим столб для новой секции бесполезных лесов.

Так ладно, на чем я там остановился? А, да… Если мою рожу застолбил рябой, то чьи уши пойдут главарю?

У этого ладони большие, он, поди, для беспалого, тот носатый для безносого… А кто здесь самый ушастый-то? Ну, или хотя бы самый красивый? А вот хрен его знает! Они ведь мужики все, а я по бабам!

— Обед, раззявы!!! — раскатился по двору рев главаря. — И чтоб рож с плошек не поднимали!!!

Да еперный театр, неужели опоздал?! Не-не-не, этот день уже не переживу, прошлый-то едва продержался. Главарь сиськи мять не станет, замочит от греха подальше и всего делов. Баланду отравит или еще чего выдумает, но точно замочит. Второго шанса не будет.

Но кто, блин?! Если я для рябого, кто для безухого?!

Мужики потихоньку бросали инструменты и выстраивались в очередь у грубой лавки с мисками, ожидая пока с другого края двора принесут казан.

Может у девки спросить? Типа, кто ей больше всех нравится? Не, даже по моим широким меркам это какой-то идиотизм…

Пара пленников, назначенных на кухню, поставила бурлящий котел на лавку и принялась за раздачу. Один за другим, мужики разбредались по двору, занимая камни и валуны, будто столики в кафе. Взяв порцию последним, я приземлился за вчерашний камень, где уже знакомая парочка дула на чадящие миски:

— Ух, аж плошка жжется!

— Во-во! Язык обваришь…

Устав разглядывать пленников, я нехотя взялся за ложку, постепенно смиряясь, что это дерьмо станет последним обедом в моей жизни. Но остановился. Под миской, на поросшем мхом валуне, протянулась тонкая трещинка. Зарубка, которую вчера оставил арбалетный болт.

— «В кого метил»…

Мужики недоуменно подняли головы, глядя, как я ковыряю пальцем трещинку. А ведь это правильный вопрос! Очень важный, мать его! В кого метил рябой? Ведь я с другой стороны сидел! И этот ублюдок с арбалетом стрелял вовсе не в безухого, а запугивал, метя в… В его донора. В парнишку-караванщика, что сейчас относит порцию девчонке у стены.

— Эй, куда встал? А ну брось, главный залютует!

— Во-во! Вчера не хватило?!

Держа в руках горячую миску с мерзкой, дымящей жижей, я двигал к стене. Заметив мое приближение, девица нахмурилась, а парнишка недоуменно обернулся:

— «Свежачок»? Ты чего это, накажут ведь! Вернись, покуда не заме…

— Закрой глаза. Закрой и… Кричи.

Прости, пацан, но так надо.

Недоуменное «А?» превратилось в звериный вопль, когда я окатил парня жгучей баландой из миски. Несчастный рухнул на колени, закрываясь руками, будто это могло спасти от боли. Швырнув плошку, я пару раз пнул под ребра, заставляя пацана визжать еще сильнее.

Истошные крики немедленно привлекли внимание бандитов. Безухий устремился к нам, сыпя проклятиями и едва не сметая камни на своем пути. Отпихнув меня он подскочил к пацану и схватил того за волосы, заставляя показать лицо. Прилипшие куски сельди и пшена смотрелись бубонами и нарывами, придавая обваренной коже ужасающий вид.

Впрочем… Пока рано судить, но надеюсь все же не изуродовал. Каша пусть и очень горячая, но все же не кипяток. Хотя выглядит реально стремно.

Борясь с дрожью в коленях, я подкинул дров в разгорающийся подо мной костер:

— Че зыришь?! А нехрен к чужим бабам лезть! Че, говнюк мелкий, у меня увести решил?! А вот…

— Закрой пасть!!!

— Сам закрой!!! — мой собственный командирский тон заставил безухого вздрогнуть. — Че думаешь, не знаю, чего ты тут затеял?! Да я сейчас всем расскажу, как вы…

Как и в прошлый раз, в лишних провокациях безухий не нуждался. Хватив за пояс, он рванул рукоять кинжала. Мир куда-то испарился. Ни девицы, ни главаря, ни двора. Только тьма и боль. Страшная, пронизывающая до самого затылка.

В сознание вернули вопли. Собственные вопли. Катаясь по земле, я хватался за рассеченное лицо. Вместо того чтобы пырнуть или вскрыть глотку, главарь со злости рубанул куда придется. А пришлось так, что аж нос раскололся надвое.

Мгновенная карма, замполит получает по заслугам… Черный юмор, мать его.

— Да чтож ты… — надо мной причитал голос рябого. — Второй раз! Второй! Чтож мне, сызнова себе тушу выискивать?!

Рванув за шкирку, он насильно поставил меня на колени, вынуждая показать лицо. Дрогнув от омерзения, он отшвырнул меня, словно червивую колбасу.

— Кому велено, на пост вертайся!!!

— Сам вертайся! Пошто искалечил?! Своего просрал, так и моего губить?! Старого прирезал и этого туда же?!

— Закрой пасть!!! Команда была верну…

— Пососи шершавый хер, команда!!! Это у лорденышей команда, а у нас делиться заведено!!! У своих не хапать, в бурдюки не ссать! Нет, я неверно говорю?! Мы здесь за не ради его ушей пыхтим! Мне рожу, тебе пальцы, тому нос! А этот всех без «скота» оставить норовит, все хапает! Сегодня моего угробил, завтра твоего! Аж самострел, что мне девка подарила, и тот «на общее» захапать рвется! А перстенек-то на общее не дает…

Рябой размахивал арбалетом, обращаясь к подельникам, что подтягивались к разборкам. Ситуация обострялась с каждым мгновением.

Лицо жжет, будто скипидаром, но глаза худо-бедно видят, пусть и слезятся, сволочи… Глядя, как девица стирает с ошпаренного пацана налипшую баланду, я пропустил момент, когда конфликт между рябым и безухим достиг апогея.

— Закрой пасть, закрой, закрой!!! Прекрати голосить на весь двор, подтирка ты шлюшья!!! Они же все слышат, они же…

В лицо брызнуло что-то холодное. Арбалетный болт угодил в раскрытую пасть главаря и из пробитого затылка на меня смотрел наконечник. Безухий забавно махал руками, пытаясь вытащить болт, но хватал лишь воздух. Повреждение мозга начисто лишило его чувства пространства.

Господи, неужели получилось? Даже не верится…

— Заткнул?! Заткнул мою пасть, а? То-то же!

Потешаясь над умирающим, рябой не замечал, как его подельники тревожно переглядываются, отступая ближе к стене. Услышав перепалку «скот» менял миски на молотки и пилы, угрожающе напирая на своих «пастухов». После всех этих воплей, даже самый тупой из пленников понял, никто их никуда не отпустит. Пусть хоть сто крепостей починят, а финал один.

Спасибо рябому. Говнюк сэкономил мне кучу времени, голося на весь двор. А то я бы неделю угробил, разжевывая и доказывая планы уголовников. И это если повезло и главарь не избавился бы от меня прежде, чем удалось подбить бунт.

А так… Считай само вышло. Но рожа болит… Ух. Как бы сознание не потерять.

— Чего удумали, доходяги?! Кнутом отходить, али сами образумитесь?!

— А поди сюда, образумь!

— Во-во! Не боись, не больно зарежем!

Конечно, приятно, что рабочий класс вспомнил о своих правах, но все же паршивый расклад. Шесть пленников на семь бандитов. Один из которых эта ублюдочная, рябая туша. Здоровый говнюк, вокруг которого теперь группируются напуганные подельники. Еще и работяги остерегаются нападать первыми, давая время перезарядить арбалет. Блин, этот момент я не продумал… Как бы они вместо бунта тупо побег не устроили. Ворота-то сейчас никто не охраняет, так зачем нарываться, когда можно сбежать? Черт, а ведь могут и договориться попробовать! Ну точно, вон, уголовники уже «пыл охладить» предлагают…

Нет, ребята, мирного решения не будет. Не ради ваших жизней я на ножи прыгаю.

Голова гудела, ноги дрожали, а лицо пылало пламенем, но я все же сумел подняться на ноги, сжимая в руке камень. Уголовники были слишком заняты происходящим во дворе, чтобы заметить, как я подбираюсь со спины.

Рябой что-то почуял, но камень уже впечатался в его затылок. Арбалет шлепнулся на землю и выстрелил, пробивая ногу одного из работяг.

Двор огласили истеричные вопли, ставшие сигналом начала стачки. Кто-то метнул деревянный молоток и удачно выбил чужой глаз, а кто-то осел на колено, с воплями пытаясь вытащить застрявший в ребрах нож. Происходящее чем-то напоминало игры в кучу малу в детском доме, только если там слышался смех или обиженный плач, то здесь — хруст ломающихся костей и крики боли. Что работяги, что уголовники, поначалу такие нерешительные, быстро входили во вкус. Убей или будь убитым, что может быть проще?

К сожалению, толстый череп защищал рябого не только от попадания умных мыслей, но и от смертельных травм. Не успел я добавить по башке еще пару раз, как урод рванул меня за грудки, размазывая о крепостную стену.

— Смелый да, смелый?! — повторял он слова убитого командира, колотя меня головой о кладку. — Доходяга оборзевший, я тебя как твою суку натяну!

Я отчаянно пытался отбиться, вырваться, ударить в ответ. Тщетно. Не могу. Не получается! Он сильный, я слабый! Всегда, блин, так было! Не вышел ростом, не вышел силой. Рожей только вышел. Но какой с нее…

Громадная лапа, держащая мою шею, куда-то испарилась. Падая на задницу и заходясь в истошном кашле, я не сразу заметил, как надо мной скачет тень. Две тени.

Подойдя сзади и оседлав спину громилы, девица взяла его шею в замок. Загорелые женские бицепсы резко контрастировали с рябым лицом, которое с каждой секундой приобретало пурпурные оттенки. Идиот сучил руками, пытался дотянуться, сбросить, — бестолку. Колени дрогнули, он осел, но женщина не ослабила хватки. Она душила и душила, даже когда лицо почернело, когда изо рта вывалился язык, когда глаза закатились, а тело задрожало в предсмертных конвульсиях.

В каком-то очень извращенном смысле, это даже красиво… Хотя не, я просто сотрясение заработал. Черт, как башка-то… О-ох…

Стачка подходила к концу. Не привычные к честной драке уголовники уступили работягам. Кто лежал с проломленным черепом, кто-то взывал о пощаде. Один умудрился вырваться и перелезть за высокий частокол, что стоял на месте разрушенных ворот, но в одиночку и без припасов далеко не уйдет. Да и какая разница? Он с нами в караване не шел, к Коллет отношения не имел. Пусть бежит.

— От-так-вот! Ишь удумали, за скотину убойную держать! — крепкий мясник отвесил оплеуху сдавшемуся бандиту и обернулся, будто ожидая закономерное «во-во».

Тишина. Его худой приятель лежал среди убитых со сдавленной глоткой. Получив в самом начале болтом в ногу, бедолага оказался растоптан в пылу драки.

Лицо жгло огнем, но я так сидел, прислоняясь спиной к стене и глядя на бездыханное тело рябого. Даже когда бывшие пленники перестали избивать пленителей. Даже когда их кинули в подвал башни. Даже когда работяги начали ломать люк на верхние этажи башни, в желании отметить победу и помянуть павших чем-нибудь кроме гнилой сельди.

Ничего не чувствую. Вроде вот она, месть, лежит, остывает, скоро пованивать начнет. А ничего. Все та же тупая пустота в груди, желание зарыться под ближайший камень и сдохнуть. Коллет больше нет. Убей всех, а мир сожги, но этого никак не изменить.

Звучит театрально, но в ее смерти виноват я, а никакие-то там рябые, безухие или тупые. Ее убили благие помыслы, а не злые козни. Использовал и вывел ее в расход, как того тощего, с простреленной ногой. Случайно, ненамеренно, но разве это как-то оправдывает?

— Не ломается! — развел руками один из мужиков, выходя из башни. — Будто кто изнутри подпер! Чай и впрямь колдун какой, а? Затаился наверху башни, носу не показывает?

— Ну коли затаился, то…

— Знамя!!!

Вопя во весь голос, через двор бежал молодой караванщик. Его обожженная кожа была красной до неприличия, виднелись вздувшиеся волдыри, но на лице сияла улыбка.

— А? Перекрещенная десница? Отродясь не видывал.

— Чтоб еще и золотая на черном… Не, не слыхал.

— Тож Клеберовское знамя! Баронишка такой, с юга. Родные края, хрен трески мне в ухо!

Нет, вы издеваетесь! Я, конечно, думал о смерти, но точно не такой.

Перестав заблевывать крепостную стену и размышлять о тяжести сотрясения мозга, я, кряхтя и чертыхаясь, доковылял до частокола, расположенного на месте давно поломанных ворот.

Примерно в паре километров, по летнему лугу двигался небольшой отряд из пятерых всадников и неопределенного числа пеших. Четыре гвардейца, стюард и… И хрен знает кто еще. Караванщиков или наемников подрядили, наверное. По следам выследили.

— Так тож чего, зазря кровь лили? Выходит, нас бы и так вызволили?!

— Та, держи карман шире… Лиходеи бы в башне заперлись, а нас сызнова в погреб. А как выкуривать? Знамо-дело, подпалить! Мерзавцы-то, авось, с бойниц да трещин поспрыгивали бы, а мы… А мы в погребе угорели.

— Вот пущай тогда они люк и ломают…

Бывшие пленники слишком увлеклись болтовней и не заметили, как я перелез частокол и быстро-быстро заковылял вдоль стены. Поближе к лесу и подальше от крепости, стюарда и костра, на котором меня поджарит барон.

Не то чтобы на фоне последних событий я ощущал какую-то особую тягу к жизни, но есть куда более приятные способы помереть, чем попасться стюарду. Ведь и в кипятке сварить могут, безо всяких шуток.

Каждый шаг давался болью, даже дуновение прохладного ветерка отзывалось кипящей агонией на рассеченном лице. Дойдя до первых деревьев и убедившись, что знамя замерло у стен руин, а не преследует меня, я усмехнулся.

Вот и конец, лейтенант. Уйдешь от барона, сожрут волки, уйдешь от волков, прикончит гангрена. Все, финиш. Закономерный финал истории заместителя по воспитательной работе, который решил повоевать, но полем боя стала его жопа.

А ведь хотел как лучше. И «там» и «тут». Что-то изменить, исправить сделать. Отвоевать, пойти в политику, пробиться повыше и, с помощью обретенной власти, сделать жизнь в хоть капельку честнее. А итог? Удушился ремнем безопасности в перевернутом джипе, под дебильным названием «Тигр».

Здесь та же фигня. Все в высокий замок метил, революциями грезил, прогрессом, а… Только хуже сделал. Сколько жизней загубил, сколько крови пролил, а все бестолку. Гибель Коллет это апофеоз, эпитафия и подведение итогов.

Хруст веток прервал самокопания. Вздрогнув, я уставился на девичью фигуру, пролезающую через куст.

Не понял, а ее-то куда несет?!

— Фух, едва проскочила… Ну что? Что зыркаешь?

— Не уверен, с чего начать… Ты че тут делаешь?!

— Ну…

Девица смахнула с челки застрявшую ветку и демонстративно огладила заткнутый за пояс кинжал, что она сперла с трупа главаря:

— Не стану спрашивать, почему ты бежишь от знамени и о какой «леди» начал допытывать тот толстый управитель. Даже не спрошу, отчего ты так отчаянно прыгал на клинок, пытаясь поднять мятеж. Но, коли я цела и на свободе благодаря тебе… Скажу так, я всегда плачу свои долги.

— В жизни не слышал ничего бредовее…

А ведь сколько присяг принял!

— В нос я тоже дать могу, а потому попридержи яз…

Ветки снова захрустели, заставляя мое нутро заледенеть. Однако вместо стюарда, барона, или драконьей жопы, из кустов вынырнула еще одна девичья фигура. Не такая мускулистая и высокая, как первая, зато в дорожном платье. В том самом, которое носила Коллет.

— Фух… Фу-у-ух… Дозвольте дух перевести…

Стройная дамочка выглядела так, будто только что пробежала марафон. Или, что вероятнее, спустилась по веревке с башни и добежала до леса.

— А ты еще кто?! — только и выдохнула брюнетка. — Обожди, это не про тебя тот пузан с десницей спрашивал? Ты «леди»?

— Я? Да-да, совершенно верно, я самая, что ни на есть…

— Ведьма. — перебил я. — C башни.